Glaube an Liebe

      Возведение домика проходило медленно, но верно, благо бригада, привозившая часть стройматериалов из города, тоже периодически помогала в этом. Наступил октябрь, погода пока не ухудшалась, и по ночам ещё можно было спать в походной палатке, не уходя далеко от места постройки. Однако поступали так лишь двое.       – Нет, если эти шестерни передвинуть сюда, и использовать спайку вместо ключа, то результат окажется надёжнее.       – А если понадобится разобрать механизм?       – Воспользуемся медной оплёткой либо, если не хватит инструментов, сжатым воздухом.       – Для удаления всего припоя? Грубый способ, но я о нём слышал! Тоже хорошая идея, воспользуемся ею при случае. Но получится ли у нас?       – Навыки у меня есть. Покажу, как действовать.       – В этом вы правы, друг мой! Не отрицаю, я больше теоретик, чем практик, но, если мы продолжим в том же духе, получится идеальный рабочий тандем!       Винтерфельд слабо улыбнулся: искренность эмоций коллеги безмерно радовала и понемногу сближала их между собой. Крайне давно инженер не встречал столь открытых людей, подобных Алексею Лосеву. Необычайно эрудированный, способный доходчиво объяснить что угодно и признавать, пусть и не всегда, свои ошибки, Лосев заодно отличался редкостным пониманием к задумкам инженера, поддерживая того и подбрасывая свои идеи. Порой немец жалел, что они познакомились столь поздно, ведь будь у него такой друг в Германии, никуда бы уезжать не пришлось.       – Кстати! – внезапно оживился Лосев, что-то вспомнив, аж накрыл ладонью чертёж, начерченный ими обоими. – Чуть не забыл. Мне Карл сегодня напомнил, что у Георга через три дня день рождения. Наверняка опять наготовит кучу всего с Софьей – есть будем неделю!       – Неделю?!       – Да, – учёный улыбнулся, привычным жестом убирая прядь особо непослушных волос с лица. – Они оба хозяйственные до жути! О ребятишках вовсе заботятся так, что Анюта порой жалуется, как бы не растолстела.       – Девушки в её возрасте и не о таком думают, – убрав чертёж, Винтерфельд аккуратно свернул тот, закрепил резинкой, дабы не размотался. – Поэтому я когда-то решил взять именно сына.       – Потому что с мальчишками проще? – в образовавшейся паузе рискнул развить тему Лосев.       – Не только, – вздохнул его собеседник, невидяще глядя перед собой. – Жениться не хотелось, а вот сына иметь – да. Поэтому я обратился в приют.       Остро хотелось разузнать, по какой причине новый товарищ отказался от брака, однако Лосев смог умерить природное любопытство. Признавая в глубине души за собой бестактность и порывы к корысти, лишь одно учёный уважал наравне с умом – личное пространство. Потому что не любил, когда лезут в личную жизнь, вот и не стремился проникать в чужие. За исключением случаев, когда требовались его советы. Поэтому сейчас удержался от одного вопроса, задав другой:       – Так вы, друг мой, не против прийти на вечеринку по случаю дня рождения Георга?       На него внимательно посмотрели, прежде чем ответить:       – Да. Приду.       Лосев с радостью улыбнулся этому согласию, ненароком бросил взгляд на подвешенные к коньку палатки походные часы.       – А мы заговорились с вами, друг мой! – отметил он. – Уже второй час ночи. Завтра спозаранку опять прибегут ребята, надо бы хоть немного поспать.       – Ты прав, – согласился со сказанным Винтерфельд, из положения сидя протянул руку за мешком, дабы достать спальник.       В четыре руки мужчины управились быстро и вскоре погасили единственную лампочку, освещавшую пространство палатки. По негласному уговору улеглись в разных местах, где предварительно был набросан лапник для удобства. Разве что, в отличие от инженера, который просто укрылся спальником, Лосев забрался в свой полностью, пряча от возможного холода нос.       – Спокойной ночи, – услышал он тихое пожелание, которое не замедлил вернуть:       – И добрых снов!       * * *       Возиться ныне пришлось дольше: успев возвести за почти три недели стены, сегодня устанавливали второй уровень крыши. Вернее, её каркас: накат, опирающийся на брусья. Привычно подведя лебёдку, способную выдержать вес наката, все взялись за свою часть работы. Кто-то – помогать натягивать тросс, кто-то – проверять устойчивость стен. Костя, пользуясь своей ловкостью, вскарабкался на росший неподалёку одинокий бук и уселся на суку, следя через бинокль, как накат плавно проплывает, подвешенный за крюк, на законное место.       – Ещё правее! – кричал мальчишка, задавая верное направление, чем безмерно гордился. – Ещё немного! Стоп! Опускаем! Так, сейчас чуть левее! Ага, вот так! Опускаем!       – Волнительный момент, да? – стоя по другую сторону нового дома, с чувством произнесла Анюта, обращаясь к Софье Викторовне. Никого другого не было, ибо все мужчины трудились над лебёдкой.       – Верно, девочка моя! – та погладила девчушку по голове. – Не каждый день присутствуешь при открытии нового дома!       – А ещё через пару дней у Копатыча день рождения! – теперь у Анюты вырвался вздох нетерпения. – Подумать только: и новоселье, и именины подряд! Сплошные праздники!       Последнее её слово заглушил вопль Кости с дерева:       – Эй, там, внимательнее! С другого края один брус провис!       – Сможет выдержать? – крикнул другу Тимур, изо всех сил удерживая натянутый канат.       – Должно, вроде бы! – проорал с ветки Костя.       – Надо проверить, – взмокший от прикладываемых усилий, Лосев плавно отпустил свою часть каната. – Схожу гляну. Выдержите?       – Не боись, сдюжим! – Карпатьев, видя его решимость, сильнее напряг мускулы. – Топай давай! Пим, а ты прикрути лебёдку посильнее!       – Натяжение троса и так большое! – крикнул немец с поста у рулевого колеса. – Может не выдержать.       – Тут несколько секунд всего надо! Попытайся!       – Аккуратнее там, брус качается! – снова выкрикнул Костя. – Опускайте быстрее!       – Да уж, поскорее бы! – вторил мальчишке Рабенхерц, наравне со всеми гнувший ныне спину, пусть старую, но ещё крепкую по его же словам.       – Я опускаю! – предупредил Винтерфельд, ибо после сообщения насчёт бруса поневоле заволновался, вспоминая, где могли неправильно то закрепить.       – Там хоть полностью крыша находит на края? – крикнул Карпатьев Косте, беспокойно вертящемуся на суку.       – Осторожно! – внезапно в голос заорал пацан. – Брус!..       Раздался оглушительный треск, затем грохот и чей-то короткий вскрик.       – ... выпал, – в наступившей тишине закончил Костя.       – Нюша! – с воплем ужаса Борис бросил часть каната, благо от неожиданности всеобщими усилиями накат при толчке встал на законное место, кинулся за угол дома, поняв, что крик был девичьим.       – Софьюшка, вы там в порядке? – вспомнив, что там же стояла его давняя подруга, Рабенхерц убрал ладони с каната.       Тишина.       Все разом побросали кто что, спешно ринулись по другую сторону дома. Костя с криком Тарзана совершил с сука опаснейший прыжок, но выдержал и тоже рванул к месту происшествия.       – Живы? – там уже вовсю суетился Борис, нервно бегая вокруг пострадавших. – Нюша! Софья Викторовна!       – Нормально всё! – сумев аккуратно вытащить зажатую ногу, Анюта при этом потеряла туфлю, босой ногой ступила на траву. – Им помоги!       – О-хо-хошеньки, до чего же неожиданно вышло! – причитала Никитина, пока подбежавшие мужчины убирали брус, а потом поднимали её. – Нет, мы видели, как эта деревяшка опасно накренилась, но даже не предполагали, что она выпадет-таки! Лёшка-то молодец, первым среагировал да спас нас! Как он, кстати, дышит хоть? Пим, как он? Скажи же!       Как раз говорить Винтерфельд был не в силах. Пока остальные помогали женщинам, он один склонился над пострадавшим сильнее тех Лосевым. Учёный пребывал без сознания, лёжа лицом в траву, из-под волос на затылке текла слабая струйка крови, но гораздо страшнее выглядела правая рука того, в лучевой зоне красуясь открытым переломом, а в плечевой – расплывающейся кровавой ссадиной. Даже на правом боку кровь текла менее активно. Неудивительно: торец выпавшего бруса был больше дециметра в поперечном срезе.       – Ух, ты! – с благоговейным восторгом ахнул рядом Костя. – Ёлки-иголки, вот это его приложило! Я ведь кричал – осторожно!       – Учитель выживет? – Тимур подсел слева от Винтерфельда, с опаской оглядывая раненого.       – Да что ж вы сидите?! – раздался над ними строгий голос Софьи Викторовны. – Ему помощь нужна, немедленно! Кто-нибудь, мне нужны холодная вода, марля и...              * * *              Первым ощущением была тянущая внутри усталость. Потом дали себя знать пульсирующие отголоски боли. Странные ощущения чувствовались и справа, частью давящие, частью зудящие. При попытке двинуть рукой внезапно пронзила такая боль, что невольно сорвался странный всписк. Разом где-то поодаль раздались быстрые шаги, а потом, приблизившись, стихли.       – Алекс? Ты очнулся?       Голос знакомый, чем-то неуловимо близкий. Лосев бережно напряг память, догадываясь, что активная мысленная деятельность приведёт к мигрени. После недолгой игры в ассоциации припомнил обладателя голоса.       – Пим? – тихо выдохнул он, не открывая пока глаз.       Лежанка под ним тихо скрипнула, а бок ощутил тепло человека, севшего рядом с ним. Раздался глубокий шумный вздох, следом слова:       – Ты сильно всех напугал. Перелом руки – это не шутка.       – Перелом?! – он наконец открыл глаза, благо сумрак вокруг позволял. Явно в разгаре ночь.       – Да, – в тон ему подтвердил Винтерфельд, очень осторожно коснулся пальцами кожи его правого локтя. – Кость будет срастаться месяца четыре по словам фрау Софии.       – Она цела? – в памяти наконец начали всплывать последние мгновения до беспамятства.       – Да. Немного напугана была. Анюта поцарапала лодыжку. Это всё.       – Слава богу! – Лосев со вздохом облегчения расслабился. – Главное – они целы. Рука – чёрт с ней, заживёт.       – Алекс, это ведь серьёзно! – немец аккуратно огладил ему правый локоть. – Тебе в гипсе ходить долго придётся. Фрау София говорила, что брус тебе лишь чудом затылок не размозжил. Что рёбра остались целы. Это не смешно!       – Извини! – Лосев насилу убрал с лица невольную улыбку. – Чувствуется, что ты говоришь словами Софьи. Своими-то можешь?       – По-немецки или по-русски? – уточнили у него.       – На русском.       – Я очень за тебя переживал! – тотчас признался Винтерфельд. – Мои расчёты были правильными! То, что брус выпал, моя вина. Видимо, рабочие плохо подогнали один из крайних брусьев. А я не смог этого предвидеть, работая с лебёдкой. Алекс, прошу, извини меня за это!       – Господи, не кори ты себя за это! – учёный снова улыбнулся, уже с видимой усталостью. – Нельзя предусмотреть абсолютно всё! Это всего лишь случайность, а не твоя...       – Но самостоятельная фиксация каркаса была моей идеей! Алекс, мне надо было...       – Хватит! – чуть громче обронил Лосев усталым тоном, прикрыв глаза. – В случившемся нет твоей вины.       – Но...       – Пилимунд, я ни в чём не считаю тебя виноватым! – как мог твёрдо заявил он. – Лучше скажи: долго я провалялся без сознания?       – Вторые сутки идут, – тотчас сообщили ему.       – А что Георг? Небось досадует, что я сорвал ему день рождения?       – Nein, – отозвался Винтерфельд, продолжая мягко держать его за локоть, пояснил: – Нет, он сказал, отпраздновать можно позднее, когда ты поправишься.       – Этак мы полгода ждать будем, – пошутил учёный, с трудом сглотнул кислый комок в глотке. Попросил:       – Пим, пожалуйста, можешь принести воды?       С его лежанки мигом встали, отошли куда-то вправо. Раздался плеск воды, потом возвращающиеся шаги. Всё это кое о чём напомнило.       – Кстати, где я? – уточнил Лосев, пока ему помогали приподняться.       – В моём новом доме, – тихий ответ.       Он враз оживился, насилу дождался, пока помогут пить воду, наклоняя понемногу стакан.       – Так мы закончили? – без прежнего хрипа уточнил он.       – Да, – убрав стакан, подтвердил Винтерфельд, сел обратно рядом. – Я лично проследил, чтобы больше не было ошибок. Остались только отделочные работы.       – Отлично! Я рад, что у вас с Бертилем теперь появился свой дом. Кстати, где он?       – Ночует на старом месте.       – А почему не здесь? Ведь его комната...       – Я настоял, – с заметном неохотой прервал его инженер. – Тебе требуется покой.       – Друг мой заботливый, ваше внимание приятно, но держать меня здесь до самого выздоровления не получится! – Лосев снова улыбнулся знакомому проявлению чувств. – Если вы не заметили, я – амбидекстер, и вполне могу работать левой рукой. К тому же, мне необходимо учить детей и продолжать собственные проекты. Вы ведь не сможете это делать за меня!       – Возможно, – Винтерфельд не стал с ним спорить. – Но я могу другое.       – Что же?       – Присматривать за тобой.       Повисло долгое молчание. Щедро отдающее знакомым им обоим тягостным смущением. Нарушить которое казалось настолько кощунственным, что даже сладко заныло внутри нечто звенящее. То самое, которое скрывалось обычно в рабочей обстановке, а просыпалось лишь в мгновения, сравнимые с текущим.       А потом опять скрипнула кровать: инженер тяжело встал с неё, сделал шаг в сторону.       – Я сплю на соседней постели, – нейтральным тоном сообщил он. – Если понадоблюсь, зови.       Нечто, связавшее их, ощутимо ослабело, но не исчезло полностью. Скорее, изменилось: теперь Лосев испытывал сильнейшую благодарность к товарищу, бескорыстно взявшему на себя столь ответственное дело.       – Спасибо! – прошептал он, не сомневаясь, что его слышат. – Спасибо за всё, друг мой любимый!       В эту секунду Винтерфельд не пожалел, что успел отойти к своей стилизованной лежанке в углу. Потому что от последних слов внутри всё мигом перевернулось, подарив целую гамму эмоций.