Что знают два омеги — знает всё поселение. И даже больше.
Вокруг костра сегодня собрались все необремененные узами брака, открытые для общения и готовые бодрствовать всю ночь напролет, наслаждаясь видом звёзд. Частенько на подобные сборища, устраиваемые на их территории, могут заглянуть молодые люди с соседних стоянок. Сегодняшний вечер служит тому примером.
Ахаль — событие весьма волнующее, поэтому готовятся к нему все основательно.
Альфы обязательно наденут парадные кожаные сапоги, просторные шаровары и рубашку-безан глубокого цвета индиго, так идеально сочетающегося с бесконечным пространством ночного неба Сахары; тегельмуст, открывающий вид только на подчерненные углем глаза, амулеты в кожаных мешочках на мощных шеях и меч-такуба на поясе — неизменные атрибуты каждого воина-туарега, где бы он не находился.
Принарядившиеся в свои лучшие одежды омеги не познают успокоения, пока не увенчают себя множеством ювелирных изделий и бижутерии. Не обойдется без массивных перстней, гладких или слегка витых браслетов, кулонов и ожерелий, привезенных из Тимбукту и Кайеса. Черная сурьма, красная охра, индиго и косметические масла — также лучшее оружие туарегских омег в борьбе за привлекательность.
Окутавшая пространство темнота вместе с теплым отблеском огня рождают совершенно магическое настроение. Чонгук каждой своей клеточкой тела впитывает эту атмосферу. Он любит ночь. Ночью все чувства обостряются, а наружу высвобождаются самые потаенные мысли. Ночь раскрывает секреты.
Один из альф протягивает ему табак, но он отмахивается и обводит глазами присутствующих. Местные, парочка новых лиц, рядом Чимин, напротив них Хосок с компанией альф, что скоро отбудут караваном в Гао. По правую руку от брата неожиданно видит Тэхена. В подавляющем большинстве случаев они не пересекаются на таких встречах, будто сама интуиция подсказывает, когда нужно этого избежать.
Но сегодня он не хочет почем зря заострять внимание на таких мелочах или негативить. Этим вечером он, обладая врожденными качествами «настоящей социальной бабочки» со слов Чимина, будет для всех направляющим звеном.
Омеги уже шепчут ему на ухо свои идеи для забав, вызывая у него хохот. Отсмеявшись в ладошку, он прочищает горло и привлекает внимание на себя.
— Эй, Тамин, это правда что ты самый сильный из альф в нашем племени? — весело звенит чонгуков голос.
— А кто-то сомневается? — парень демонстративно поднимает руки со сжатыми кулаками к голове, напрягая бицепсы.
— Да саранча он засушенная, на мои мускулы гляньте, — рядом сидящий с Тамином альфа хлопает того по локтю и следом демонстрирует лучшие атлетические позы.
Все заливаются смехом от вида дурашливого соперничества.
— Ладно-ладно, хищники, тут всё ясно. А что насчет ваших красивых глаз? — заговорщически тянет блондин. — Чей проникновенный взгляд способен вмиг добраться до омежьего сердца?
— Надо это выяснить, Гуки, — поддакивают друзья.
— Слышали? Омеги хотят знать, у кого самые выразительные глаза, значит устроим соревнование! — хлопает в ладоши и поднимается с места.
Пружинистой походкой омега движется по кругу, присаживаясь перед альфами, и заглядывает им в глаза — единственное, что виднеется из под тегельмуста. Парни вертят зрачками, играют бровями и щурятся, вызывая у Гука приступы смеха.
— Ну ка, Геон, покажи мне свой самый томный взгляд!
— Чонгуки, долго не смотри на него, а то голова заболит от его косоглазия, — потешаются над другом товарищи.
— Что-то ты молчал о моем косоглазии, когда я тебе едва ухо такубой не отчекрыжил, — хохлится Геон.
— Какие вы, мальчики, юмористы, — прыскает омега, — сейчас и до вас очередь дойдет.
Присев на корточки перед следующим альфой, дабы поравняться взглядами, его, расслабленного и озорного, застают врасплох раскосые темные глаза шайтана. Уголки губ немного опускаются под пристальным взором. Окружающие звуки разговорчиков, смешков и перешептываний превратились в белый шум, пока тэхеновы янтарные в свете огня зрачки прожигали его лицо.
Наверно, это первый раз за несколько лет, когда они находятся так близко друг к другу. Сию секунду подлой змеёй в омежьи легкие заползает тягучий запах ладана. Надо же, как престранно распорядилась природа — подарила священный и вызывающий благоговейный трепет запах тому, у кого под веками затаились бесы. Но почему-то сейчас, имевшему всегда стойкий иммунитет Чонгуку, не удалось немедля от них защититься. Коварные джинны туманят мозг и манипулируют телом, а полумрак им помогает, делает сильнее. Секунды шли, а они, едва моргая, молчали и разглядывали друг друга, будто впервые видели.
— Похоже, победитель нашелся раньше времени, — хмыкает сбоку Хосок и наклоняет корпус в их сторону, — чего застыл аки заяц перед коброй?
Стряхнув накрашенными ресницами вязкий зрительный контакт, блондин спешит подняться и побыстрей ретироваться подальше, пропуская в очереди брата, так как
«выучил твои глаза с детства наизусть».
Оставшуюся половину парней омега обошел с дежурной улыбкой, уделяя внимание больше своим мыслям, нежели нелепому конкурсу.
Как он додумался задержаться близ Тэхена дольше чем на две секунды, так еще и пялиться на него? Даже Хосок внимание обратил. А шайтан что теперь о себе возомнит?
«Вот же стыдоба» цыкает в голове.
Но как учил его отец — не трать масло на огонь. А этот огонь он и без того подкармливал почти на протяжении всей своей жизни.
Сначала детской обидой и злостью. Попил у него шайтан крови, это не секрет. Потом взрослел, и по совету папы, меньше лез на рожон, а больше абстрагировался. Но лучше бы распалялся и свирепствовал дальше, ибо план условного отступления в одно прекрасное время сработал против него.
К своим четырнадцати он начал созревать, набрался немного ума, завел крепкую дружбу с двумя омегами, которые стали ему названными братьями и стал смотреть на всё осознаннее. Досмотрелся, пока однажды с ужасом не подловил себя за рассматриванием своего, к тому моменту двадцатилетнего, закадычного врага.
С того момента вселенная опять за что-то его наказывала, ведь снова с завидным постоянством посылала Тэхена попадаться ему на глаза. Да почаще. Ну, раз по десять на дню. Только отныне его сердце громыхало не от ярости, а от первой подростковой влюбленности. Жизнь просто издевалась над омегой, как Бог над черепахой.
Потребовалось парочка лет, чтобы остыть и задавить остатки этого безумия. Не обошлось без помощи изобильного внимания со стороны противоположного пола. Альфы с юношества заглядывают ему в рот, чем Чонгук успешно научился пользоваться.
Отныне детские перепалки и «дергание косичек» остались в прошлом, а неприязнь носит больше напускной характер (такова омежья натура), уступая место здоровому безразличию. Хотя, чего греха таить, порой бесится на тэхеновы давно не актуальные подколы, да когда на чисто омежьих посиделках соплеменники обсасывают шайтаново имечко за вечерним чаем. И сдается ему, что не только имя.
Гук мотает головой. Не о том думает сейчас. Веселиться же пришёл.
— Ну что, Чонгук, каков вердикт? — трещат без умолку друзья наперебой.
— Хм, — картинно прислоняет палец к губам, — победа за моим дражайшим братом Хосоком!
Омеги единогласно соглашаются и кивают болванчиком. Еще бы, без пяти минут вождь, еще и не женатый. Чует Гук, охота на него будет жесткая. Альфы же вздыхают, достойно принимая поражение. Брат получает локтем в бок от соседа и тот наконец отвлекается от беседы с товарищем.
— Спасибо, свет мой, за комплимент, — благодарит Хо и прикладывает ладонь к груди.
— Теперь победитель должен исполнить желание ведущего! — скалится омега.
— Разве мне наоборот не полагается награда? Что у тебя за правила такие хитровыдуманные, Гу? — он всплеснул руками.
— Нормальные у меня правила! Спой нам песню, а Чимин тебе на амзаде подыграет, — быстро подмигивает он растерявшемуся другу, — будет тебе наградой за победу.
Уговоры были не нужны, поэтому вскоре брат сидел подле робко улыбающегося Чимина, в руках которого ждали своего момента туарегская скрипка и смычок.
О, ночь, о, ночь…
Прошло много времени,
И я ищу себя и своего любимого.
Жизнь за тебя отдам,
Нет никого, кроме тебя.
О, ночь, о, ночь…
Из-под миниатюрных пальцев омеги виртуозно струилась и соединялась с бархатным альфьим голосом нежная мелодия. Невозможно было статься равнодушным и не проникнуться этой природной гармонией. Что бы лучше смогло описать их народ, как не звуки амзада и воспевающий красоту возлюбленного воин?
Каждая нота, от первой до последней, пронизывала душу всех присутствующих и уносилась ввысь, прямиком к одинокой, сияющей луне.
— Это просто безумно красиво, — после последнего аккорда тихо говорит Хани, с которым соглашаются абсолютно все.
— И правда, а как вы великолепно друг друга дополняете, глаз не оторвать, — улыбается Чонгук глядя на пару дорогих его сердцу людей.
Перед тем как вернуться к друзьям, Хосок благодарит омег за теплые слова и отвешивает поклон зардевшемуся Чимину в признательность за его
изящное мастерство и подаренное вдохновение. Гук внутренне пищит от задора.
— Позови его погулять! — трясёт он младшего за плечи.
— Зачем?
— В смысле зачем? Ты что, совсем глупый? Нравишься ты ему!
Друг неуверенно переминается с ноги на ногу не в силах остановить бегающий взгляд.
— Это же твой брат, Гуки, как-то это…
— Вот именно, мой и хорошо, что не твой. Так что открой уже глаза и прими лучшее из решений, — захватывает наконец суетливые радужки в ловушку.
— А как же Юн…
— Да что ж такое! Вы едва парой слов перекинулись! В каких мечтаниях ты витаешь? Ну не бывать слуге с господином, Шерифен, пойми, — заламывает он брови, — а будет тебе Хо нелюб — на том и закончишь, идёт?
— Ладно, — вздыхает Чимин, — ладно. Хосок… он ведь и правда замечательный. Просто пройдемся и пообщаемся, да? Знаешь, — улыбается он, делая короткую паузу, — где-то ты такой умный, а где-то такой же глупый как я.
— И что это должно значить?
— Да так, мысли вслух. Я пошел, — Чим посылает другу воздушный поцелуй и удаляется в сторону шумных альф.
После того как блондин проводил взглядом парочку, вдохновленные омеги утащили его танцевать. Ладони альф ритмично отскакивали от барабанов, эхо которых сливалось с ударами собственного сердца, разгоняя по телу закипающую кровь. Как же было приятно отвлечься от всего насущного и дать всему напряжению в теле выход. На первый взгляд, пляски грациозных юношей у костра напоминали какой-то древний ритуал. Чонгук любил танцевать. Когда Джин еще был не замужем, и они посещали такие вечера все вместе, тот всегда говорил, что если инструмент Чимина это амзад, то инструмент Гука это его тело. Гибкое, умело контролируемое, легкое.
Энергичные и выразительные движения торса, бедер и рук плавно перетекали в более медленные, завораживающие своей чувственностью. И так по кругу. Они приковывали к себе всё внимание и очаровывали даже не прилагая к этому никаких усилий.
— Смотрите-ка, кажется Хани не особо расстроился, что Хосока увели прям из-под носа, — долетает до Гука шепоток кучки омег.
— Да чего уж там, на каждый завидный член найдется еще один такой же завидный. Член его друга, например, — переходят они на хохот.
— Вьется изо всех сил, такой отчаянный, — один из них иронизирует.
Говорят «любопытство кошку сгубило», но блондин интерес сдержать не может. Ловким маневром поворачивается незаметно на три часа вправо, выискивая горячо обсуждаемого омегу, и напарывается на хищный, пронизывающий его насквозь, шайтанов взгляд. А перед шайтаном Хани бедрами приглашающе виляет.
Тело от неожиданности как-то запал теряет и замедляется не соответствуя музыке, а из движимого у него теперь только грудная клетка, ходит ходуном вверх-вниз от сбитого в танце дыхания.
Омега принципиально первый глаз не отводит, а Тэхен и не думает на старательного Хани внимание переключать.
Когда еще выдастся возможность вот так насытиться видом растворяющегося в веселье и расслабленного омеги. Рядом с ним же постоянно недовольный, резкий и смотрит волком. С самого детства.
Маленький пухлощекий омега. Самый что ни на есть сладкий ангел, думал он, пока тот не показал свой характер. Альфа больше чем уверен, что у некоторых еще сохранились в памяти их разборки на всю стоянку. Хотя для Тэхена это было больше баловством, видеть, как бесится белокурый и громкий как иерихонская труба малыш. Погладишь его по голове — он тебе кулаком в печень, скажешь чего — ногу отдавит, а за безобидные шутки — лови горсть песка в лицо,
шайтан. Как-то раз они
не опять, а снова загрызлись и после этого омегу как марабут отшептал. Гук как обычно ершился, но стискивал зубы и показательно не реагировал. А игнор, знаете ли, хуже ненависти. Тэ даже расстроился. Прикипел и начал скучать по их баталиям.
Время шло уже к чонгукову шестнадцатилетию, почти взрослый человек, а всё так же сторонился его. Да еще и с каким-то особым усердием. Как альфа к Хосоку подойдет — младшего тут же след простыл; смотрит на него издалека как на инопланетянина, всё так же карает молчанием. А потом омеги вокруг начали мягко Тэхена отваживать. Тут-то и долетел до него слух, что младшенький сынок аменокаля запреты своеобразные раздаёт. До сих пор плохо верится. Да и вскоре после того всё вернулось на круги своя.
А стоило пару раз моргнуть, так нескладный пацанёнок, как по щелчку, оформился и заблестел как алмаз. Период полового созревания Чонгук не просто перешагнул, а бесстыдно втоптал в пыль. Внезапно для всех тот перешел из категории «пубертатная язва» в категорию «соблазнительный омега». И добрая половина альф, до недавнего времени не воспринимающих его как объект желания, начали пускать слюни как голодные собаки. И Тэхен, да простит его лучший друг, оказался в их числе.
Не удалось не поддаться врожденному магнетизму этой фурии, его харизме и дерзкому характеру. Гордая и полная достоинства осанка заставляет сворачивать шеи. Кого-то от зависти, кого-то от обожания. Ревновать к последним у него нет ни единого права, но, когда с Хосоком за компанию доводилось утюжить лица особо буйным чонгуковым ухажерам, он испытывал от этого какое-то особое наслаждение.
Маленький господин вырос и лакомится сердцами альф как десертом, безжалостно отодвигая тарелку за тарелкой. Этот
Тин-Хинан. Всем своим видом демонстрирует, что ни один из них его не укротит, ни от кого зависеть не будет.
Со всеми, но ничей. В толпе, но сам по себе.
И даже сейчас, неосознанно гипнотизирует каждым звонким из-за многочисленных браслетов взмахом руки. Не подозревает, как действует на Тэхена вид его оголенного живота, что виднеется из-под короткой расшитой блузки и преступно низко сидящих на округлых бедрах летящих шароваров.
Собственное имя в одном предложении с вопросительной интонацией отвлекает его внимание на мельтешащего перед ним омегу. Подняв голову, видит Хани.
— Ты что-то спросил? Прости, задумался.
Было заметно как омега уязвлен таким открытым равнодушием в ответ на его усердия пробудить тэхенов интерес, но тот изо всех сил старался виду не подать.
— Я понимаю, у вас впереди тяжелый путь, приготовления все мысли занимают, — кивает с улыбкой. — Тебе надо отвлечься, Тэхени, сегодня же такой прекрасный вечер, оставь переживания хотя бы на эту ночь, — ближе подходит.
Альфа отрешенно кивает и довольный Хани опускает ладони на его плечи нежно их поглаживая, не видит, что мужчина глазами вновь в толпе рыщет, обнаружить пытаясь белокурую макушку.
Та быстро находится в компании Геона и двух чужаков. За этих двоих незнакомых альф глаз Тэхена зацепился еще в самом начале вечера. Гости сидели с куфиями на головах и открытыми лицами, что выдавало в них арабов. Как выяснилось позже, Абан и Рифат проявили любопытство к знаменитым туарежским сходкам и, прознав от местных пастухов о намечающемся событии, прибыли к сегодняшнему огоньку.
А сейчас один из них, тот что Рифат, беспардонно утягивал Чонгука к себе на колени. С расстояния слышно не было, но соплеменник Геон с нахмуренными бровями объяснял что-то не местным. Очевидно, что речь была о правилах поведения на территории их народа. Туарежский омега сам решает кому и как позволено его касаться. Они выбирают альф, а не наоборот — это их прописная истина.
У Чонгука явно на лице написано, что он не планировал быть облапанным без разрешения. Поэтому какая-то неведомая сила заставляет его скинуть руки Хани с плеч, подняться с места и за пару секунд оказаться рядом.
— Руки убери от него, — предупреждающе кладет он руку на такубу.
— Да будет тебе, воин, — с показным дружелюбием тот поднимает одну ладонь вверх, вторую так и оставляя на голой талии, — не трогаю я его.
Чужаки посмеиваются, а омега таращится на сверкающего сталью в глазах Тэхена и уже даже не обращает внимания на наглые пальцы хамоватого альфача у себя на коже. В нос забивается яркий феромон —
не дам в обиду, сберегу, накажу неугодных. Внутри всё переворачивается от глубокого голоса.
— У тебя проблемы со слухом?
— Разве у туарегов не полагается всё лучшее уступать гостям? — пальцы мужчины невесомо проезжаются по стройной ноге. — У тебя омега под боком не хуже этого, чего завёлся?
Сместив взгляд левее, Гук натыкается на практически повисшего на предплечье альфы Хани.
— И правда, Тэ, что случилось? Разве Чонгука обидели? А если станут, так он сам кого хочешь обидит, тебе ли не знать, — с нервным смешком сжимает его предплечье юноша. — На вас уже смотрят. Помнишь, о чем мы говорили? Давай уйдем.
Блондин опускает глаза и хмыкает. Вот же сюр.
— Да, кажется
вам уже пора. Хани, забирай-ка своего альфу и не мешайте людям отдыхать. Уж я то в няньках не нуждаюсь, а кому-то, похоже, надо пар выпустить, — язвит омега.
— Ты сейчас хорошо подумал? — басит Тэхен.
— Ладно, тогда уйдем мы, — игнорируя вопрос шипит в ответ, резко хватает самодовольного Рифата за руку и уводит за собой прочь с площадки под провожающие взгляды наблюдающих.
С какого перепугу шайтан в его телохранители заделался, хотя еще пару минут назад миловался с другим омегой? К чему было представление? Внутри всё клокочет от злости. На борзого араба, на возомнившего себя рыцарем Тэхена, на пустоголового и надоедливого Хани, на себя в том числе.
Настроение испорчено и даже прыткий язык, старательно ввинчивающийся ему между половинок, не особо исправляет ситуацию. Всё равно под опущенными веками ему глазницы разъедает эпизод чужих рук на бесовских плечах. Вымучив, наконец, себе оргазм, он натянул брюки и без лишних церемоний зашагал в сторону своего шатра.
— Эй, цветочек, а что насчет меня? — недовольно кивает Рифат на свои вздыбленные возбуждением брюки.
— Ничем не могу помочь, — бухтит он себе под нос не сбавляя шаг.
***
Поспать ночью у Гука не получилось. Крутился с бока на бок как юла, но сон не шел. С маниакальным упортвом внутренний голос пытался докричаться до него из своей наглухо запертой на большой амбарный замок темницы.
Долго размышлял, еще дольше анализировал. Взгляды, действия, слова. Но главное, оценивал собственную реакцию. Не ту показную, а настоящую, о которой голос с потаенной глубины настойчиво вещает. Додумался до того, что по итогу, выглядело всё так, будто ему небезразличен шайтан и те, кто вьется возле него.
До сих пор, с тех самых пор.
Ну, нет. В эту ловушку дьявола он больше ни ногой.
Разбитый, уснувший только под утро, омега продирает глаза уже после полудня. Головная боль долбит изнутри по его мозгам, поэтому он плетется к джинову шатру, зная, что у того всегда найдется в закромах нужный лекарственный сбор. Недуг, ко всему прочему, не помешал ему заметить непонятные взгляды в его сторону, когда он пересекал поселение. В подавляющем большинстве от омег. Кто-то просто пялился, некоторые шушукались и даже посмеивались.
— Я что, настолько паршиво выгляжу? — отхлебывая травяной чай спрашивает Джина. — Иду, все косятся, шепчутся.
— А? Да нет, вполне прилично, — жмет плечами, возвращая внимание шитью кожаной сумки, — может тебе показалось? Сейчас у всех на языках только тэхенов реззу.
— Что? — он давится чаем.
— Ты проспал все самое интересное, Гуки. Тэхен взял с собой парочку альф за компанию поразвлечься, и они на рассвете наведались к каким-то арабам на стоянку в паре километров отсюда. Улов, я тебе скажу, неплохой — верблюды, скот, драгоценности, обобрали их до последних трусов. Это ж какими надо быть идиотами, чтобы хвалиться своими богатствами перед теми, для кого грабеж главный промысел? Говорят же, многословие — знак невежества. А в делах с туарегами — знак бедности, — скрипуче хохочет омега.
— Подожди, к каким арабам?
— Я не вникал особо, но ты точно должен их знать, мне сказали, они вчера приезжали к нам на ахаль. Уж не знаю, чем эти бедолаги отличились, но наши края теперь за три версты обходить будут. Представляешь, как наших альф увидели, так разбежались как крысы, даже омег своих побросали, вот же… Чонгук? Эй, ты куда?
Друга Чонгук уже не слышал, потому что вылетел на улицу в направлении шайтанового шатра. Теперь понятно, чего на него таращились все. Внутри клокочет подобно магме в проснувшемся вулкане — пара минут и рванет. Пока он изо всех сил сдерживал свою жажду крови, его терпение решил испытать Хани, преградивший ему путь. Зарёванный и такой же злой.
— Ты! — цедит тот сквозь зубы и тычет в блондина пальцем. — Какого хрена вообще?!
— А можно конкретнее? — Гук вскидывает брови в удивлении.
— Что ты, что твой дружок, как же вы меня бесите! Что в вас такого? Особенно в тебе. Ты даже мизинца Тэхена не стоишь, — кривит губы, будто наступил в дерьмо. — Сначала он трахает меня, а с утра пораньше про твою честь подвиги совершает! В чем секрет, а? Чем тщательнее вытереть об них ноги, тем усерднее они ползают за тобой?
— Тебе, видать, все мозги вытрахали, потому что ты сейчас несешь какой-то бред сивой кобылы, я ни слова не понял. С дороги, — обходит он Хани.
За спиной слышит еще пару фраз, но старается не зацикливаться. А то потеряет весь запал. Преодолев последние пару десятков метров Чонгук бесцеремонно отодвигает в сторону полог на входе и залетает внутрь большого эхана. Звук ударяющейся воды о медный таз привлекает его внимание и он машинально поворачивает голову. И застывает как вкопанный. Перед ним стоит Тэхен в одних штанах и с обнаженным торсом.
Едва отняв ладони от лица после умывания тот видит перед собой взмыленного омегу с огромными глазами. А Чонгук только сейчас понял, какую беспросветную глупость вытворил. Лицо альфы было не покрыто тегельмустом. А омега, не получив надлежащего разрешения, в упор уставился.
Он не видел его лица уже пятнадцать лет. 
