***
С громким вздохом Ева открывает дверь в дом новой парой ключей, которую семья Кати выделила ей не так давно, и уже готовится к ссоре. А ссора неизбежна, учитывая характер старшей. Она буйная и капризная, и всегда хочет, чтобы все шло так, как сказала она. Капризная маленькая диктаторша, чьим желаниям всегда потакали обеспеченные родители, не знающая, как тяжело живется Еве. Но голову вдруг простреливает осознание, что ссориться с ней никак нельзя. Если Ева насолит ей достаточно сильно, то Катя сделает все, чтобы избавиться от младшей и вытворить её из дома, туда, откуда она пришла. А ей туда нельзя, там её ждёт он. «Да брось, однажды, ты не выдержишь и выскажешь все, что накопилось, но тогда уже будет слишком поздно, и последствия будут наиболее худшими.» Голос в голове улыбается, насмехается над девушкой, ничуть ее не жалея, но всё-таки, он говорит правильные вещи. Но Вишневская всё равно спорить не в силах и не в состоянии. Войдя в дом, девушка натыкается взглядом на стоящую в коридоре и опирающуюся плечом о косяк Катю, что скрестила руки на груди и сверлит сейчас сестру своим испепеляющим взглядом, точно дыру вот-вот прожжет. Ева прикрывает глаза и едва заметно закатывает глаза, тихо вздыхая и готовясь к неизбежному. Смирнова оглядывает её с ног до головы и все еще недовольно молчит, но вдруг, в тишине коридора, нарушаемой только тиканьем часов, раздается ее раздраженное цыканье. — Ну и где ты была? — звучит ее наигранно спокойный голос, в котором заметно проблескивает злоба. — Из школы выбежала, даже не услышала, что я сказала! Катя топает ногой и делает шаг навстречу Вишневской, тыкая её пальчиком в ямочку меж ключиц, не больно, но неприятно. — Эгоистка! — дует губы старшая, ведя себя словно ребёнок. — Выйдя раньше меня, ты почему-то пришла гораздо позже! Вишневская молча смотрит на неё усталым взглядом, совершенно не собираясь отвечать на её слова, и когда поток пустых обвинений заканчивается, она лишь поджимает губы и проходит мимо Кати по направлению в свою комнату, едва ли не задев её своим плечом. Смирнова издает возмущенный писк и уже разворачивается, чтобы добавить ругательств, но Ева быстро поднимается по лестнице и запирается в своей комнате, даже не собираясь обедать после школы. Уже в своей небольшой, но всё-таки уединенной и, что главное, запирающейся комнате, Ева входит в свою собственную ванную, что всегда казалось ей странным. Иметь собственную ванную, ещё и с дополнительным замком – для Евы это непозволительная роскошь. В её доме в Москве мало того, что ванная комната маленькая, и на всех обитателей дома, так ещё и замок в ней был выломан не с самыми хорошими целями. Вспомнив этот эпизод своей жизни, Вишневская морщит лицо, когда хмурясь, и старается отогнать эти воспоминания. Она подходит к раковине и смотрит в висящее над краном зеркало, слегка потрескавшееся в углу. Девушка видит перед собой лишь отражение бледного, осунувшегося лица, на котором застыла бесконечная усталость и скорбь по счастливым временам. Как она докатилась до того момента, что все в её жизни стало приносить сплошной стресс, боль и проблемы, от чего и возникла эта хроническая, постоянно преследующая её усталость, что уже поперёк горла стоит. Залегшие под глазами тени лишь усугубляют положение, делая выражение её лица ещё более замученным, а опустившиеся со временем уголки губ делают её лицо ещё более унылым, серым и мрачным. «Красотой не блещешь, — насмешливо фыркает мерзкий голос. — Не то, что Катя.» Сравнение со старшей было запрещенным приемом в их устоявшихся, каких-никаких, но отношений, хотя смысл существования голоса именно в том, чтобы проносить боль, и станет ли он слушать желания своего хозяина, соблюдая установленные ею правила? Собственное худое тело вызывает у девушки приступ отвращения, как только она стягивает с себя рубашку, кладя её на крышку унитаза. Небольшая грудь в чёрном классическом бюстгальтере смотрелась нелепо вместе с этими острыми плечами и выпирающими ключицами, то ли от излишней худобы, то ли от того, что плечи Евы сейчас просто устало горбятся. Живот впалый и совсем тощий, худой, словно Еву морили голодом, а ребра выступают так отчётливо, что по ней можно изучать анатомию вместо скелета. Сняв с себя юбку и колготки, в отражении зеркала видны лишь бёдра, но даже они выглядят болезненно худыми. Слишком тонкие руки и ноги, худое телосложение, острые формы вызывали у всех почему-то лишь жалость, в перемешку с отвращением, и желание накормить. Ева хотела, жаждала, чтобы кто-то увидел её тело и возненавидел, но она слишком слаба и труслива, чтобы осмелиться на такое. Тяжело вздохнув, она поворачивает краник раковины и позволяет холодной воде потечь по её рукам, и только потом складывает руки лодочкой, набирая в них воды, наклоняется и ополаскивает лицо. Холодные струйки воды с рук текут к локтям, а там и на живот капают, и Ева покрывается мурашками, выключая подачу воды. Она вытирается полотенцем для рук, хватает свои вещи, кидая их на кресло, снимает бюстгальтер и в одних трусиках ложится под одеяло, забываясь тревожным сном, не смотря на то, что спать таким образом ей обычно некомфортно.***
— Тебе сложно просто одеться и свалить? — слышится недовольный голос. Рома привык закрывать окна, чтобы не смущать случайных прохожих женскими стонами, что раздавались из их дома, стоило только Ирине, матери Ромы, покинуть дом. Именно поэтому в помещении сейчас так душно, что аж окно вспотело, а по достаточно рельефному телу Пятифана стекает пот. В помещении чувствовались запахи секса и дешевых сигарет, а так же едва уловимое непонимание, раздражение и капелька… — Ублюдок! …злости? Рома удивлённо приподнимает брови и давит усмешку. — Что смешного?! — возмущенно вскрикивает обнаженная девица. Она даже не старается прикрыть свое голое тело, стоя посреди комнаты полностью в неглиже, и откидывает ногами брошенную на полу одежду парня, пытаясь найти свое нижнее белье. Лучше бы совесть поискала, конечно, или нравственность, но какое ему дело? — Ты седьмая, кто называет меня в первую очередь именно ублюдком, — усмехается Рома, выпуская изо рта тонкую струйку сигаретного дыма. Тонкая никотиновая палочка тлеет в его длинных изящных, но грубых пальцах, пока он медленно подносит ее фильтр к своим губам, делая новый затяг. Осмотрев её тело с ног до головы скучающим взглядом, развалившийся на кровати Рома растягивает искусанные, в страстных поцелуях, губы в гадкой усмешке. — Знаешь, — хрипит он, чуть склонив голову на бок. — У тебя чудный характер, не хочешь остаться друзьями? Девушка поднимает голову и Пятифан может прочитать в её глазах едва контролируемую ярость. Хороша. Ничего не скажешь. — О да, лучшими! — пылит она, натягивая на себя только что найденное нижнее белье. — Пошёл ты нахуй! Быстро, словно пуля, одевшись, девушка показывает ему средний палец и выскакивает из комнаты, напоследок схватив его пачку сигарет. Рома бы возмутился подобному жесту, но в пачке все равно осталась последняя сигарета, от него не убудет. Широко ухмыльнувшись, Рома тушит сигарету о тумбочку и находит там же пакетик, в которой лежали разноцветные таблетки, что приняла девушка перед тем, как оседлать его. О, она была неистово хороша, жаль, он обманул, и характер у неё все-таки мерзкий. Ему так скучно. Но эта девчушка, чье имя он не удосужился запомнить, оказалась более стойкой, чем другие. Остальные спешно покидали его дом, стоило парню бросить на них взгляд, а-ля, «ты ещё тут?», бормоча проклятия себе под нос. Когда в полной тишине доносится звук закрытой входной двери, Рома с тихим вздохом переворачивается на живот и прикрывает глаза. Звенит домашний телефон, и Пятифан удрученно стонет, поднимаясь. А ведь его только начало клонить в сон. Не стесняясь отсутствия одежды, прямо как та девица, парень спускается на первый этаж и берет трубку. — Рома? — слышится шепелявый голос Игоря. — Мы нашли его, на. Пятифан опасно скалится, понимая, что чувствует былое предвкушение, и кивает. — Через пятнадцать минут буду. Он сбрасывает вызов и поднимется наверх, открывая окно в своей комнате на проветривание, быстро наводит порядок и берет чистое белье, уходя в душ, дабы смыть с себя грязь, оставленную Ингой? Ирой? Не важно, как её звали. Уже когда одетый в спортивный костюм и высокий парень выходит из дома, закуривая сигарету прямо на ходу, до него вдруг доходит осознание, что ни черта он не ведёт себя как десятиклассник. Черт, да выросшие в этой дыре подростки – никто из них не похож на свой возраст! Тут все друг с другом спят лет с десяти, уличные разборки, измены, интриги, тусовки, море алкоголя, секса и наркотиков – все это не для семнадцатилетних. А ведь действительно, даже четырнадцатилетние ведут себя поопытнее многих взрослых в вопросах секса и прочего, о чем знать не должны. А Рома? Курит с двенадцати, занимается сексом с четырнадцати, балуется седативными веществами с пятнадцати. А свою маленькую «империю» местной гопоты, и своеобразную иерархию построил и того с десяти, как от отца в подарок нож-бабочку получил, считаясь самым крутым среди одногодок, и когда отец его машину водить научил. Сложное было время, но славное. Хотя сейчас все еще сложнее. Машиной отца редко пользуется, жалко девятку, ведь отца-то в живых давно нет, а машину парень старается поддерживать в хорошем состоянии. Ровно к назначенному сроку, Рома приходит на небольшую опушку среди густого леса – не так далеко от поселка, но внимания место не привлекает. Там стоит небольшая куча подростков, что тоже слишком рано выросли, и держали они скрюченного парня по рукам. Антона не было, но Бяша, следящий за порядком, стоит рядом. Пятифан, держа руки в карманах, а сигарету в зубах, скалится и медленно подходит к нему. Подойдя близко, он наклоняется к стоящему на коленях бедняге и берет сигарету меж длинных пальцев, выпуская никотиновый дым ему в лицо, заставляя его глаза слезиться, а его самого прокашляться. Говорить он не спешит, лишь хитро ухмыляется, щуря колючие серые глаза, и делает ещё один затяг, в этот раз выпуская дым чуть в сторону. Затем он выпрямляться и делает шаг назад, бросив окурок на пол и потушив его, а затем достает из кармана свежую фотографию. — Ее знаешь? — он показывает парню фотографию, вальяжно растягивая слова. На лице испуганного парня всего на секунду появляется узнавание, вперемешку с чем-то странным, промелькнувшим во взгляде, и Рома резко хмурится пуще прежнего, пряча фотографию в карман. — Знаешь, — утвердительно кивает Рома. Слишком неожиданно даже для привыкших к подобному участников сие шоу, в руке Пятифана оказывается кастет, и тот бьет его с огромной силой по скуле, оставляя там ужасный синяк и кровавую рану. Удары, благодаря отточенному мастерству, приходятся по телу парня быстро, резко и сильно, причиняя сильную боль. Ударив напоследок ногой в живот, Пятифан плюет парню под ноги и дает знак того, что его парни могут делать с ним все, что захотят, и те скалятся, переглядываясь. Рома кивает Бяше и разворачивается, так же медленно и вальяжно уходя обратно домой. Что там парни делают с бедолагой, рискнувшим перейти Роме дорогу, не интересует его, и он собирается снова закурить, но понимает, что по дороге сюда выкурил последнюю имеющуюся в заначке сигарету. Да, та девушка забрала его пачку, но во внутреннем кармане олимпийки Рома всегда хранит запасную, и последнюю оттуда уже выкурил. Он цокает, понимая, что придётся идти в магазин, и вздыхает, сворачивая с тропинки по более короткому пути. Как все надоело.***
«Нигде не найти покоя тому, кто не нашел его в самом себе.» ©Франсуа Де Ларошфуко.