— Как ты себя чувствуешь?
Эта фраза для Нико звучала, как издевательство. Что парень вообще хотел услышать в ответ на свои слова? «Плохо, малой, хочу сделать тебя своим, вгрызться в шею и долбить несколько часов подряд» или стабильное «нормально»? Нико молча упал обратно на кровать, которая так и пустовала без одеяла и подушки. Илья вздохнул и окинул взглядом помещение, только чтобы не смотреть на мужчину в ответ — тот-то очень ощутимо вгрызался взглядом, под которым было страшно сломаться. Казалось, комната была неизменна, и походила на его номер, как и все остальные в отеле: тумбочка, двуспальная кровать, стол у стены с бутылочками воды и шоколадками, за которые нужно платить; ничего не указывало на то, что в номере обитал альфа в гоне. Но это на первый взгляд. Стоило Илье присмотреться, как он заметил и скомканную, видимо, ногами в приливе возбуждения простынь, и пустую упаковку таблеток неизвестного назначения, до которого было нетрудно догадаться, и осколки кружки на полу, которые сейчас хрустели под ногами — благо, те были обуты в белые отельные тапочки, и ни Нико, ни Илья не поранились, хотя могли.
— Понял.
Не то чтобы Монеси на что-то рассчитывал. Ему просто было очень неловко, и хотелось услышать от мужчины что-то кроме «съеби нахуй отсюда». Хотя, если бы парень услышал что-то похожее на то, что
он говорил Николе во время течки, он сбежал бы из номера с краснющим лицом и грыз себя за свою безответственность еще месяц. Но этого, что удивительно, не произошло, и Никола не навалился на него сразу же, как за ними закрылась дверь — конкретно это было для Ильи неудивительно. Он знал, что Нико не сделает ему плохо.
— Мне жаль.
На эту фразу мужчина вопросительно поднял бровь. От него не исходило агрессии — только с Ильей Ковач чувствовал себя относительно спокойно. Илью хотелось защищать, держать в руках, рыча на всех, кто подходит слишком близко,
трахать и любить, но не ругать.
— Из-за нашей связи у тебя ранний гон, — пояснил Осипов, и все встало на свои места. Конечно же, парень загнался еще и из-за этого. Он умел хоть что-то брать не на свой счет?
— Ты же понимаешь, что по этой же причине у тебя была течка даже на подавителях? Никто из нас не виноват, тебе не нужно извиняться. Мы просто вызываем друг в друге это и все.
Даже с кровати, стоящей у окна, Нико было видно, как у Ильи после его слов вспыхнули щеки. Господи, невинное дитя.
— То, что помогало мне, сработает с тобой? В плане… Если ты будешь дышать моим запахом, тебе станет легче или хуже? — об этом парень даже не подумал, когда заходил, но теперь вопрос стоял первым по важности. Если он делал Нико хуже своим присутствием — это эгоизм, и ему стоило бы уйти.
— Думаю, что да. Но ты уверен, что хочешь помогать мне с
этим?
— Конечно. Ты же сделал это для меня, почему я не могу? — с этими словами Илья подошел к кровати и залез на нее, чтобы быть ближе к Ковачу. Он совершенно не знал, что делать, и действовал чисто наугад, опираясь лишь на внутренние ощущения правильности. — Ты можешь меня трогать, я не знаю. Правда, понимаешь, я не хочу…
— Я и не думал, — Нико врал. Как только Монеси показался на пороге, мужчине захотелось снять с него низ, раздвинуть ноги и оказаться во влажности и узости, а после задержаться в нем на пару часов, а может и на день беспрерывного действа. Во время гона сносило все тормоза и клапаны, но даже в таком ужасном состоянии мысли оставались лишь мыслями. Это понимал и Нико, и Илья, но вслух никто ничего не озвучивал. — Я боюсь, что тебе будет мерзко от меня. Я знаю, как ты ко всему этому относишься.
— А как я к этому отношусь? Нормально. Ты — это ты, а все остальное — стечение обстоятельств, — Илья наконец решился на первый шаг и, перекинув ногу, присел Нико на бедра, чтобы тому было удобно утыкаться носом в железу на шее, которая источала запах кошачьей мяты. Это мужчина и сделал. С каждым вдохом его ноздри раздувались все шире, легкие наполнялись запахом, а тело расслаблялось, до этого натянутое до боли в мышцах. Илья, протянув пальчики к шее Нико, принялся массировать её, надеясь избавить альфу хотя бы от напряжения. То, что упиралось ему в бедро, никого не смущало.
— Ты не злишься на меня? — тихо спросил Осипов, и мужчина, уже не удивленный внезапными вбросами, природу которых он не понимал, сжал талию Ильи.
— За что?
— Ну… — говорить было трудно, но Нико, к сожалению, не умел читать мысли, и парню пришлось продолжить. — Из-за вас с Сарой.
— Боже мой, — в очередной раз сердце Ковача сжалось от одной лишь мысли о том, что именно хранилось у Ильи в голове столько времени, если он решился обговорить это лишь сейчас и так внезапно, что терялся дар речи. — Почему я должен злиться на тебя? Ребенок, — Нико сглотнул. Если бы не гон, он бы в жизни не сказал того, что собирался сказать, но сейчас, когда
его омега находилась рядом, в его объятьях, разгоняя туман в голове своим запахом — все слова без тормозов лились рекой. — Илья, я всю свою жизнь ждал
тебя, и я не злюсь на тебя за то, что помимо тебя у меня теперь нет никого другого. Ты понимаешь?
Илья понимал. Услышанное откровение было настолько поразительным, что у него сбилось дыхание, а пальцы, до этого мнущие напряженные мышцы шеи, после слов Нико замерли и слегка задрожали. Казалось бы, тот не сказал ничего такого, но то, каким голосом Никола это произнес — с нежностью, с неприкрытой
любовью; Илья был слаб, и почувствовал такую слабость — слабость перед тем, кто имеет в твоей жизни значимость, — впервые. Словно он, вооружившись мощным оружием, осознал, что вооружен на самом деле был тот, кто сидел перед ним со связанными руками и склоненной головой.
Нико обеспокоился. Илья не сказал больше ни слова, только заметно поник — и в очередной раз мужчина прокрутил в голове тысячу и тысячу мыслей о том, что парню тяжело и неприятно иметь с ним ту связь, которой они обладают. Но в тот момент, когда они были оба слабы друг перед другом, когда их положение казалось интимнее секса, Никола нашел в себе силы спросить в ответ:
— Тебе не мерзко от меня?
То же, что Нико высказывал в сомнениях всего минуту назад, теперь звучало совершенно иначе, и Илья понял вопрос правильно.
— Когда я сказал, что ты — это ты, это и было ответом, — он пожал плечами. Ответ был прост: все, что связано с Нико, сам Нико — все это не могло быть Осипову неприятным. — Почему ты думал так?
— Тот наш разговор навел меня на эту мысль. Помнишь, в парке ночью? Я ждал тебя, пока сам я был тебе не нужен.
— Кто сказал, что ты не нужен мне сейчас? Блять, — Илья даже умудрился расстроиться. Он и не думал, что его слова воспримутся так болезненно. — Я говорил о том, что было до того, как я встретил тебя.
— Я понял, Илья, — парень почувствовал улыбку Нико на коже и улыбнулся сам. — Я понял.
— Давай лучше поможем тебе. Хорошо? Утром игра, и ты должен быть в строю, иначе и от тебя, и от меня… Как это будет-то? Господи, боже, «и мокрого места не оставят» на английском… — Илья рассмеялся, и Нико рассмеялся тоже, хотя не сильно догонял, о чем шла речь — половину слов парнишка бормотал на родном языке, но даже в нем были слышны напряженные нотки. Да и сам Ковач знал, что утром ему несдобровать. При этом именно сейчас, когда на бедра давил вес тела, а в ноздри бил запах, Нико чувствовал себя огурчиком, словно в его теле не кипели все существующие в организме гормоны, отвечающие за удовольствие, и потому было довольно сложно понимать, что без Ильи ему будет хуже. Намного хуже. Благо, тот неизменно сидит рядом на играх и стучит кулачком в кулачок.
— Все в порядке, я справлюсь, — Нико не знал, врал ли он, но надеялся, что нет. Одна мысль о том, что он мог бы быть как Илья во время течки, таким же беззащитным и несмышленым, сбивала с ног. Конечно, в поведении Осипова Никола не видел ничего постыдного, но сам справиться с подобным не смог бы хотя бы на ментальном уровне. Он привык все тащить, и хоть в игре моментами проседал под молодым талантом, в жизни не позволял себе и вдохнуть полной грудью без тяжести отвественности, контроля и осознанности. Именно в этом была его слабость, тогда как слабость Ильи была противоположна, но не мешала жить в повседневности, чего нельзя было сказать о Николе.
И вот, они там. В темном номере, которые освещали лишь лампы, висящие на стене у кровати; тяжело дышащие от количества феромонов в воздухе; старающиеся вести себя так тихо, как это возможно, дабы не нарушить покоя обитателей отеля. Конечности Нико и Ильи сцепились воедино: руки, лежащие по обе стороны от бедер, держались в замке, ноги Осипова, дрожащие от напряжения, сжимали тисками крепкие бедра Нико, а носы были воткнуты острыми кончиками в нежную кожу шей, и на некоторое время оба замерли в этой позе, дабы привнести покой Нико и расслабить напуганного Илью.
— Ты заявил на права обладания мной перед другими, потому что мы истинные, или твой гон сработал на ближайшую омегу? — вопрос имел очевидный ответ, но Осипову нужно было убедиться в нем. Он не думал, что без подтверждения Нико смог бы уснуть этой ночью.
— Конечно же, первый вариант. Тебя это не пугает? То, что мой мозг считает тебя моим? — один из замков расцепился — это Нико, освободив одну руку, вытянутым указательным пальцем принялся считать выпирающие ребра, скрытые под тканью просвечивающей белой футболки. Илья — послушный, как кот, невинно изгибался навстречу поглаживаниям и сбито дышал, стыдясь своей же реакции. Близость альфы не могла не вызывать в голове яркие разноцветные вспышки, которые искрами осыпались перед глазами каждый раз, когда Нико, шепча, задевал губами шею.
— Мне было страшно, — Нико же, чтобы не чувствовать горячего дыхания на коже и не распаляться ещё больше, уходил от прикосновений губ путем склонения головы, что позволяло не чувствовать мурашек и при этом слышать мальца лучше — Илья шептал прямо на ухо. Нико, услышав ответ, напрягся, но тот не был закончен: — Но… Мне было страшно, когда я чувствовал радость где-то там, внутри, когда узнал, что вы с Сарой расстались. Мой омежий мозг ликовал. Ненавижу его, блять, за это.
— Э-эй… Эй, все в порядке, — Нико поспешил его успокоить, — Это нормальная реакция любого, кто столкнулся с близостью истинного. Тем более, ты был так чувствителен из-за течки. Все прошло, и все теперь в прошлом, как бы ни было грустно. Сейчас нужно волноваться о другом.
— И о чем же? — Илья даже не заметил, когда и так интимный диалог перерос во что-то более интимное — это было ощутимо по тому, как голос альфы снижался на октавы и октавы, пока тот говорил. Полушепот то и дело переключался на сбивчивое дыхание. Парень нашел в себе смелость заглянуть Нико в глаза и замер, увидев проблески в светлых радужках. Его глаза при свете ламп блестели также.
— О том, что я не могу даже сейчас, когда ты рядом со мной, когда ты со мной, когда ты…
На мне, — последнее Нико сказал с некой гордостью, что не улизнуло от внимания Ильи и покрасило его щеки в красный за считанные секунды, — даже это не помогает мне принять ту мысль, что завтра я тебя под руку выведу ко всем этим людям, которые будут смотреть на тебя. Илья, они тебя обожают, и я уверен, что половина зала будет находиться на турнире лишь для того, чтобы пожрать тебя взглядами.
— Я, — Осипов надулся — скорее от растерянности, чем от какой-то обиды. Будучи честным хотя бы с самим собой, Илья понимал, что об обиде как таковой тут и речи не шло: слова Нико только гладили мозг через уши. — Я не знаю, как мне помочь с этим. Что мне сделать?
— Я думаю, я знаю, что могло бы расслабить меня, — даже Нико, сейчас натянутый, как струна, от возбуждения, смог ввести себя в смущение одной мыслью о том, что именно он хотел сделать. — Но только если ты позволишь мне.
***
Раннее утро встретило Илью только-только проснувшимся солнцем, холодной вязью воздуха и тихим сопением рядом. Парень поёжился; сунул ногу, что выпала к полу во время сна из-под одеяла, принесенного из номера Ильи, обратно в тепло, и ткнулся босой пяткой Нико в лодыжку — это насмешило, и Осипов, почему-то донельзя довольный тем, что проснулся в близости мужчины и с загребущей лапой на бедре, спрятал макушку в белоснежную ткань подушки, которая, в общем-то, тоже была притащена поздней ночью — Нико умолял побыть с ним и не уходить, а Илья ни в какую не соглашался спать на одной лишь простыни, привыкший к комфорту, которым его одарил заботливый альфа. Понятное дело, Нико хотел лишь укутать Илью своим запахом, чтобы отбить от него других альф, но от этого тот его поступок не становился менее приятным.
Светало. Совсем скоро нужно было собираться, но Илья встал в пять утра по местному времени и у него было еще немного, крупицы тех минут, которые он мог провести в тишине, пока и Нико, и остальные из команды спали, еще не возволнованные предстоящим событием, которое вот-вот должно было вбрызнуть в кровь адреналин. А вот он почему-то даже не волновался. Настолько разнеженный ночными посиделками, которые, в прочем, как начались, так и окончились лишь объятьями, краткими поцелуями в шею, пальцы рук и совсем немного — в грудь и ключицы, что до сих пор не таило в себе романтического контекста, но выражало что-то схожее с ним, Илья, перевернувшись на кровати, заспанно уставился на Нико, одновременно с этим сдувая с глаз перья светлой челки. Мужчина в первых лучах красного солнца был пиздецки красив. Его широкая, мускулистая спина, не напряженная во сне, разливалась по кровати, как карта звездочета; маленькие точки: родинки, веснушки, прыщики обозначали звезды, а сама загорелая кожа являлась гладью неба. Илья даже мог видеть настоящие звезды там, в окне, еще не спрятанные полностью в свете дня, но на созвездия Нико смотреть было интереснее.
Илью топило умиление. Даже в такой ситуации, когда неоднозначность так и душила обоих, а осознания их границ не было вовсе, они все равно умудрялись находить в себе силы одаривать друг друга той нежностью, которая не исчезала с самого их знакомства. Все знаки внимания, приятные слова и осторожные прикосновения — все это томилось, мариновалось, приправленное взглядами впроброс и мыслями, не скрывшимися за сомнениями, и вот-вот должно было вылиться во что-то большее. В одну картину, одно готовое блюдо, если уж продолжать кулинарные сравнения. Только Илья пока не понимал, в какое.
Даже это непонимание не препятствовало ему рассматривать длинные светлые ресницы, опавшие Нико на щеки под тяжестью закрытых век, и сжатые в сосредоточенности губы — мужчина даже во сне не мог себе позволить расслабиться полностью и то и дело дергался, фыркал, сжимался, но после глубоко вдоха грудью все же спокойно выдыхал.
— Нравится то, что видишь?
Господи! Илья даже не ожидал, что на первый взгляд мирно спящий Ковач вдруг заговорит. Как долго он не спал? Чувствовал ли он, как Осипов водил пальцем по «звездам», по ресницам, так примагнитившим к себе взгляд?
— О боже мой, нет, — Илья с просевшим после сна голосом слегка срывался на писк, и это звучало комично вкупе с его смущенными фырками. — Нет, заткнись. Блять, да ебаный в рот! С поличным, не-ет…
Илья захныкал, пораженный, и Нико приоткрыл один глаз, чтобы с довольной мордой смотреть на то, как парень, кипя от смущения, накидывал себе на лицо подушку и бил ногами по кровати. А после, решившись присоединиться, и вовсе принялся его щекотать.
— Нико, нет! Нет, блять! Фу, отстань!
Во время их баловства с постели юркнуло одеяло. Нико замер, когда пред его взглядом открылось не прикрытое больше тканью тело Ильи — ночью тот при помощи Ковача стянул с себя футболку, а после так и не надел ее вновь. Не сдержавшись, Нико пораженно выдохнул:
— Ты такой красивый.
И теперь, когда градус веселья спал, Илья почувствовал себя еще более уязвленным под пристальным взглядом.
— Замолчи.
— Нет, правда. Ты очень красивый, — Нико осторожно, боясь спугнуть, опустил две сухие ладони парню на талию и слегка потер ровный живот большими пальцами. После, огладив бока, поднялся выше — к груди, естественно, не прикасаясь ни к чему, что могло бы восприняться не так. У Ковача даже легкие свело под натисками восторга. Он продолжил: — Я просто… Ты всегда казался таким нежным и хрупким, что я боялся тебя обнимать сильнее положенного, лишь бы не сломать. Но ты при этом еще и такой сильный. И морально, и физически. Ты… Удивительный, Илья.
Осипов не знал, почему его глаза вдруг заслезились. Он осознал это только тогда, когда на лице Нико отпечаталось чувство вины, а одна из ладоней опустилась на пухлую щеку, чтобы стереть с нее крохотную капельку. Этот момент прервал стук в дверь, и оба парня не могли не поблагодарить мысленно стучавшего.
— Одну секунду!
— Пора собираться, парни.
***
Все, конечно, были на нервах. Сидели в руме при отеле, уставившись в компы, пока Алекси, трындя на ухо, скорее раскалял обстановку, чем поддерживал. Илья чувствовал на себе горсть взглядов, среди которых, кстати, что удивляло, не было взгляда Нико — тот пялился на всех по очереди, недовольно сложив руки на груди. Вопрос, который крутили у себя в голове практически все игроки, витал в воздухе.
— Нико, как ты себя чувствуешь? — первым издалека зашел Неманья.
— Лучше всех, — отозвался его брат. — Что-то еще интересует?
— А вы..? — Одрик, в силу своей натуры, не сдержался, но быстро захлопнул рот.
— Что? Нет! — Илья даже на кресле подлетел, с громадными глазами уставившись на говорившего. — Блять, нет!
— Тогда почему он нормально себя чувствует? — Алекси, вздохнув, оставил мотивационную речь на потом — команду сейчас явно интересовало другое.
— А вы у меня спросить не хотите? — вставил свои пять копеек Нико.
— Ne pada iver daleko od klade! — усмехнулся Хантер, и Нико сделал в голове пометку расспросить его об этом позднее.
— Боже мой, давайте, пожалуйста, просто настроимся на игру и поедем уже. Молю вас.
С Ильей никто спорить не стал.
***
— Все хорошо, малой, мы всех порвем, — шептал Илье Нико, пока они стояли у сцены, спрятанные от взоров зрителей громадными металлическими сооружениями. Одна пройденная лестница — и они окажутся там, дорога откуда будет вымыта либо слезами радости, либо горечью поражения. Это понимали все из команды, и они стояли, сгорбившись, и прислушивались к радостным воплям толпы, кричащим «Джи-ту! Джи-ту!» — голос каждого человека становился частью целого. Одного «пора» от Алекси хватило, чтобы пустить по телам игроков мандраж.
Ступень за ступенью.
Ступень… За ступенью.
Илья поднимался, чувствуя на своей талии горящий отпечаток руки Нико, которая всего секунду назад там покоилась.
Сделав еще пару шагов, Илья наконец открыл себя взору ревущей толпы. Горение поднялось от талии выше.
Когда вся команда встала перед командой соперников, Илья почувствовал, как загорелась
каждая буковка на его теле.
Только он. Только он и Нико знали, что прямо сейчас, в тот момент, когда и камеры, и глаза тысяч людей, и взгляды соперников были прикованы к Осипову, бушующее из-за гона собственничество Нико сдерживало лишь понимание того, что ночью, пока в отеле стояла глубокая тишина, ее прерывало тихое дыхание Ильи, по телу которого полз кончик спиртового черного маркера.
«Niko's property» было написано у Монеси на груди — прямо под сердцем.
