Отче наш

       — О чем задумался?        Илья вздрогнул, и пачка подавителей выпала из его ладони с характерным шелестом блистеров.        Господи, сколько времени вообще прошло?        Он, как дурак, сидел в своем номере прямо в одежде после долгого, казалось, вечного перелета и даже не думал ложиться, потому что выспался. Потому что Нико снова сделал то самое, что не должен был, когда увидел, что Илья был на нервах, а тот в свою очередь даже слова против сказать не смог. Он вообще теперь крайне редко говорил с Нико по своей воле, предпочитая отмалчиваться. Лишь придя в номер, Илья смог выдохнуть спокойно и позволить себе немного поразмышлять со стянутыми наполовину джинсами на ногах и замыленным взглядом, уставленным в стену.        Воспоминания о первой течке, проведенной с альфой, не отпускали ни на секунду даже спустя несколько месяцев после произошедшего. Илья продолжил пить подавители, боясь повторения тех несчастных пары дней, когда Нико сидел с ним, не отходя ни на шаг, менял ему постельное белье, поил из кружечки, кормил из ложечки и относился, как к блядскому младенцу, такому же красному от кряхтения и ноющему. Это было ужасно.        И настолько хорошо, что Осипов пообещал себе в жизни больше не испытывать подобного экспириенса. Потому что после того, как Илью отпустило, он обнаружил, что разрушил счастливую семью, а еще то, что унизился перед близким человеком так, как ещё никогда не унижался. Лучше бы его закрыли в какой-нибудь из комнат с едой и водой, он бы справился уж. Но Николу парень винить не мог. Тот помог, да, и сделал это самым цивильным образом — не то чтобы Монеси вообще сомневался в том, что мужчина поступит иначе в этой ситуации.        Нико и Сара расстались. С истериками, с примирениями, с обсуждениями, и все же расстались. Илье было больно наблюдать за тем, как сокомандник ходил то чернее тучи, то счастливый такой, что слепило глаза. А потом оп, и всё. Не было больше излюбленной пары многих фанатов, что следили за страницами обоих и лайкали очередной пост в инстаграме, где Нико трогал Сару, где обнимал её, где целовал её в губы, подставленные специально для нежного прикосновения.        И хоть Нико и словом не обмолвился насчет течки после того, как она прошла, и прожил с Ильей ещё какое-то время бок о бок с абсолютно нечитаемым лицом, парень все равно винил себя во всех бедах, конечно, винил, а после догнавшего осознания произошедшего жить стало просто невыносимо, и когда в одну из ночей тонкий слух уловил тихое «это конец», обращенное к кому-то, с кем Нико на тот момент находился в коридоре, Илья на своей кровати готов был разорвать в клочья подушку, а после в эти же клочья завыть — что, кстати, нелогично. Одновременно с этим хотелось разорвать в клочья себя же.        Илья нашел пару слов, когда на следующий день, оставшись с Нико наедине, услышал ровно такое же «это конец» из первых уст в первые уши. Сказал: «мне жаль», но мужчина на это лишь махнул рукой, а после они еще пару минут обнимались, и Осипову жгло те места, в которых их кожа соприкасалась.        Тем не менее, Илья в своих волнениях был тих и скрытен. Он больше не пытался первым пойти на контакт, лишь принимал осторожные прикосновения, когда Нико пытался перехватить вечно бушующие во время очередного проигранного раунда руки или обнять после тяжелого дня. Он не говорил лишнего, старался даже не смотреть в сторону мужчины дольше десяти секунд, зная факт, что люди всегда чувствуют на себе пристальные взгляды, и могут почувствовать даже снайпера, сидящего на крыше соседней высотки с винтовкой.        Ковач не мог не заметить изменений в парне, и к его огромному сожалению полностью понимал, почему они произошли. Для него было абсолютно очевидно, что Илья, впервые оказавшийся рядом с альфой в такой ситуации, испугался и, возможно, даже почувствовал некоторое отвращение.       И у Нико были основания так полагать.       Ведь тогда, когда их истинность еще не являлась проблемой, а взаимоотношения не находились под угрозой, Николе выдалась возможность обсудить с Ильей то значимое, что стояло между ними. Это был глубокий вечер после долгой трудной игры. Сокомандники уже давно ушли в бар, чтобы отпраздновать победу, вырванную из лап противников, и насладиться последним днем в малознакомом городе. Илья остался в отеле, сославшись на плохое самочувствие, а Нико, придумав глупую и очень неправдоподобную отмазку, присоединился к его уединению. Когда в комнату постучались, Монеси, лежащий на кровати в позе звезды, удивленно и тихо сказал:        — Войдите.        В дверях показался Ковач, и все напряжение спало на нет. Даже болящий живот прошел от запаха листвы — тот был спокойным, не душащим, и по нему можно было с легкостью определить настрой мужчины.        — Мы улетаем уже завтра, а ты тут киснешь, даже на город толком не глянул. Хочешь выйти прогуляться хотя бы на часик? Если тебе, конечно, не сильно плохо… Хотя я уверен, что ты просто отлыниваешь.        — Отлыниваешь здесь только ты, а я страдаю после острых токпокки. Даже спрашивать не буду, почему ты не пошёл пить вместе с остальными.        — Ну, в итоге я здесь, и я нуждаюсь в твоей компании. Давай, Илья, собирайся, у тебя пять минут. Буду ждать тебя у ресепшена.        Вид заспанного, недовольного парня, шагающего к нему чуть позже, заставлял сердце Нико сжиматься — таким хрупким и милым Илья выглядел в тот момент. Окинув его с ног до головы подозрительным взглядом, Ковач вбросил:        — Ты слишком прохладно одет для ночи.        И накинул на узкие плечи свою дутую куртку, которая тут же залила все тело парня. Они были одного роста, но при этом так разнились в размерах, что это удивляло каждый раз. Илья мог бы и поспорить с решением мужчины напялить на него побольше шмоток, но не стал — живот до сих пор побаливал во время ходьбы, и запах Нико, оставшийся на ткани куртки, действовал, как обезболивающее. Но прогулка и правда могла пойти на пользу. Свежий воздух всегда лечил тошноту лучше аптечных иностранных таблеток, инструкции к которым приходилось переводить через переводчик.        На улице было красиво. В туристических районах, в коих и восседали массивными зданиями различные отели на любой вкус и цвет, всегда была огромная куча неоновых вывесок, выкрашенных лавочек и кафешек. От этого даже ночью было светло, как днем, а в воздухе всегда приятно пахло едой и практически никогда — свежим воздухом, но для Ильи любой запах еды был опасным врагом, вызывающим рвотные позывы, потому Нико поспешил отвести его в парк, мимо которого сутками ранее проходил сам и подметил — замечание, отложенное в мозгу, пригодилось как никогда кстати.        Людей в парке было немного, но даже в таком малом количестве прохожих нашлись те, кто знал и Нико, и Илью, поэтому после нескольких просьб о селфи и автографах пришлось кутаться в куртку сильнее и прятать лицо за тканевыми масками. Только после этих махинаций парни смогли спокойно присесть на свободную лавку и, закинув головы на спинку, подставить лицо прохладному ветру и теплому свету уличного фонаря. Над ними кружились ветви массивного дерева, стоящего поодаль, и под светом листва бросала на лица Ильи и Нико причудливую сетку тени.        — У меня есть настроение поговорить по душам, — тихо сказал Никола, и парень бросил на него заинтересованный взгляд. — Ты не против?        — Нет, конечно. О чем ты хочешь поговорить?        — Не то чтобы у меня есть конкретная тема, просто хотел узнать тебя получше. Можешь рассказать, например, о том, каково это вообще — быть омегой? Ты никогда не поднимал эту тему у нас в команде и на интервью, но я ведь знаю, что тебе приходится тяжелее. Ты никогда не жаловался.        — Не на что жаловаться, — Илья усмехнулся — в голосе Нико чувствовалась обеспокоенность и забота, и это сбивало с мысли. — Я… Ну, мне всегда было плевать на то, что говорят окружающие. И моя семья никогда не загоняла меня в нормативные рамки. А то, что говорят в интернете, меня не волнует тем более. Я просто играю, получаю удовольствие и общаюсь с людьми — это все.        — У меня есть знакомые омеги, которые не придерживаются этих дурацких рамок общества, но они все негативно высказываются об альфах. Я вообще не знаю, как умудрился заслужить их доверие. А ты не такой. Это… не то чтобы странно, просто…        — Я могу понять озлобленность, если кого-то с детства заставляют прислуживать альфам и растят их, как приложение к ним, но у меня, опять же, в детстве и в подростковом возрасте такого не было. Я не озлоблен, просто не понимаю смысла. Какая разница, кого любить, с кем спать, если ты просто влюбляешься в человека? Сам знаешь, моя бывшая девушка — омега, и я никогда не задумывался насчет того, чтобы быть с альфой просто потому, что так надо. Ещё и эта тема с истинными… — Илья замолчал. Он успел и забыть, с кем именно разговаривает. Это, если честно, было странно: их истинность не исчезала ни на секунду и была настолько глубока, что осязалась, при этом парень успел к ней привыкнуть и принимал, как должное. Их связь была иной, не такой, как с другими тиммейтами. Илья и Нико могли чувствовать настроение друг друга, самочувствие друг друга; могли понимать, если кому-то из них неприятно или страшно, весело или грустно.        Оба замолкли. Нико ждал, пока Илья продолжит рассуждение, а тот просто подбирал правильные слова. Ковача расстраивать не хотелось.        — Я не понимал, в чем их смысл. У меня были знакомые, которые нашли друг друга в раннем возрасте, и они рассказывали мне про все особенности, но я никогда не рвался встретить истинного и для меня было смешным, когда кто-то говорил, что хранит себя для него. А что ты думаешь?        — А я… — Нико задумался. Эта тема сразу пробила на воспоминания. Воспоминания о том, как в детстве он спрашивал у мамы, которая всю жизнь прожила со своим истинным, каково это — когда тебя любит человек, который предначертан тебе судьбой. И мама рассказывала ему про его отца и по совместительству своего мужа, что это ощущается, как цветение сирени, как радуга после теплого грибного дождика, как плюшевый мишка, которого хочется с собой везде таскать и спать с ним, обняв в удушающем захвате; что это лучшее, что можно почувствовать в отношениях двух людей, и что когда Нико найдет того, кто принадлежит его сердцу, он обязательно захочет провести с ним всю свою жизнь бок о бок и никак иначе. Все эти слова, сказанные перед сном под видом сказки, отпечатались у Ковача на подкорке сознания на всю жизнь. Сначала он находился в таком предвкушении, что старался понюхать каждую девочку на игровой площадке, потом, когда чуть подрос, с предвкушением трясся, слыша новость о том, что в класс придёт новенькая (а вдруг это та самая?!); но время шло, а истинного так и не появлялось в его жизни, и Нико слегка подутих, смирившись с тем, что вместо истинного рядом с ним пока будут лишь приятные девушки и парни, с которыми он познакомится из отчаяния. Потом появилась Сара, и Нико смирился полностью. А когда в его жизнь, наконец, ворвался Илья, Ковач еще и возненавидел себя за то, что всю свою осознанную жизнь ждал этого еще совсем зеленого мальчишку в качестве своей любви; что когда он в первом классе мечтал целовать и держать истинного за руку, его истинный, только появившись на свет, знать не знал о их связи и вообще в этой жизни ничего ещё не знал. — Не знаю, Илья. Не знаю.        Ночной разговор только подкрепил уверенность Нико в том, что он Илье не нужен. А Илья просто не знал, что ему делать.        — Бля, — просипел парень, ногой зашвыривая упаковку под кровать. — Ты напугал меня.        — Прости-прости, — Неманья неловко перемнулся с ноги на ногу, и его лицо после упрека Ильи стало походить на морду провинившегося пса. Он был на удивление тих, и от него за версту несло чувством вины — это настораживало. — Просто хотел узнать, как ты себя чувствуешь.        — Передай Нико, что если он хочет узнать, как я, он может спросить об этом самостоятельно и не гонять тебя, бедного и уставшего, туда-сюда.        — Чёрт, — Хантер посветлел. Видимо, ему не хотелось выуживать из Монеси информацию, как шпиону, и теперь, когда все карты ловко раскрылись смышленым парнем, больше не было смысла подбирать слова и напрягаться. — Передам, так уж и быть. Но ты знаешь, он сам не свой. Как и ты. Слушай…        Кровать бесшумно прогнулась от веса еще одного тела, упавшего рядом с Ильей. Оба сидели, глядя на собственные руки, сложенные в замок на коленях. Неловкость в воздухе нарастала.        — Не знаю, что между вами произошло, но ты всегда можешь поговорить со мной и нажаловаться, если Нико сделал что-то не так. Хорошо? Я волнуюсь о вас обоих, и мне уже осточертело наблюдать, как вы избегаете друг друга и убиваетесь из-за этого же.        — Нико не рассказал тебе? — на этот вопрос последовал неуверенный отрицательный кивок — Хантер не понимал, о чем именно говорил Илья, но был уверен, что если бы брат действительно рассказал ему что-то стоящее, он бы сейчас не тонул в сомнениях и размышлениях. И вся остальная команда тоже. Все понимали, что что-то произошло, но абсолютно никто не понимал, что именно. Илье от отрицательного ответа стало теплее, потому что он был уверен, что Нико расскажет о их связи и о течке хотя бы близкому, родному человеку, но тот, видимо, без разрешения Монеси не рыпался вовсе после неудачного опыта с Сарой. Это было приятно. — Прости, я тоже не могу сказать, но будь уверен, что Нико не сделал ничего плохого. Правда. Это все моя вина.        — Нико ни в чем тебя не винит. Он только волнуется за тебя и боится сделать что-то не так — это видно невооруженным глазом даже тому, кто вообще не знает о том, что между вами произошло. Мне, то есть. Вам стоило бы просто поговорить.        — Мне стыдно, я не могу, — В голосе Ильи появились надломленные нотки, и на его шею легла теплая ладонь. — Сара и Нико расстались из-за меня. Я все испортил.        — Ох… — Хантер не знал, что сказать. Он не был уверен в правдивости слов Ильи — все больше походило на то, что парень накрутил себя, но переубедить его в этом не выдавалось возможным. Мужчина лишь погладил пушистый затылок, а после аккуратно надавил на него, чтобы мальчишка уткнулся ему в грудь лицом — и это сработало, потому что в следующую же секунду Монеси, расслабив плечи, начал беззвучно плакать и мочить Хантеру джерси слезами.        Идиллию прервал Нико. Он влетел в номер отеля, как ураган, сносящий все на своем пути: его ноздри широко раскрывались при каждом вдохе, руки слегка дрожали, а лицо было таким сложным, что даже психолог не смог бы считать его эмоцию. Увидев открывшуюся перед взором картину, мужчина замер, и Неманья замер тоже, только Илья продолжал прижиматься к его груди, не замечая ничего вокруг, или просто боясь показать свою слабость тому, кто вошёл.        — Ужин, — единственное, что смог выдавить из себя Никола. — Спускайтесь, когда закончите.        Звук захлопывающейся двери был таким резким, что Илья, дернувшись, чуть не ударил Хантера в челюсть затылком. А тот сидел, напряженно сжимая талию пацана, и понимал, что что-то изменилось в брате. И это очень сильно напрягало.

***

       Как оказалось, изменения заметили абсолютно все. На носу стоял очередной турнир, а напряжение в команде лишь нарастало и никак не помогало морально подготовиться — все из-за Нико, который, словно с цепи сорвавшись, теперь ходил за Ильей хвостом вместо его избегания. Он не позволял прикасаться к парню и пальцем, сразу одаривая попытавшегося убийственным взглядом, требовал забрать слова назад, если Илье во время тренировки делали замечание, ходил вместе с ним на завтраки, обеды и ужины, на ночь проверял, удобно ли парень лег, и в скором времени вовсе притащил ему свои одеяло и подушку, ни в какую не принимая те обратно. Илья не понимал, что происходит. Был настолько растерян, что даже в быту тыкался, не осознавая своих действий: приходил в номер и забывал, зачем; не слушал, что ему говорит Алекси, и только кивал болванчиком; на тренировках мазал раз за разом, на что получал непривычное молчание от тиммейтов вместо поддержки, потому что Никола всех запугал.        Окей, они все — взрослые парни. Не то чтобы они не пытались с Нико поговорить. Алекси много ругался, оно и было понятно, Джекс просто старался все разрулить, не вставая ни на какую из сторон, только Хантер был достаточно молчалив и также растерян, как и Илья.        Практически все поняли, что именно происходит, на следующий же день после целых суток выходок Нико. От этого осознания легче не стало. Обговорив все между собой, и случайно забыв пригласить в разговор Илью, джейты приняли решение, что у Нико очень не вовремя начался гон, который потихоньку набирал обороты, но никому не было ясно, почему он выбрал объектом ухаживаний именно Монеси.        Потому что альфы уже несколько сотен лет не были животными без мозгов, и эволюция, настояв на своём, расставила все по полочкам. Альфы не бросались на первую встречную омегу, когда у них был гон, и не кидались также на течную омегу, лишь пахнущую сильнее обычного. Это все было легко контролировать, и любые гормональные всплески проходили, как обычная неделя спермотоксикозника. Есть партнер — прекрасно, можно наслаждаться его близостью несколько дней подряд, не вылезая из кровати, но на этом все. Так какого, блять, хуя? Почему никто из парней во время гонов на Илью даже не смотрел, предпочитая провести время с кем-то выцепленным в баре, а у Ковача-младшего башню снесло?        И, конечно же, пик гона Нико пришелся как раз на ночь перед матчем. Его рычания слышал весь этаж. Ночь обещала быть бессонной и мозгоебабельной — по этой причине все парни собрались в номере Одрика и, до ужаса сонные и заебавшиеся, пытались придумать, что делать в этой ситуации. Илью в этот разговор снова не взяли.        — Мы не можем вывести его на турнир в таком состоянии. Он и так агрессивный, а если мы выведем и его, и Монеси в толпу народа, которые… Прости господи, будут смотреть на Илью и взаимодействовать с ним, он сойдет с ума. Нам потом выплачивать стоимость компов, которые он разнесет, — рассуждал Алекси с недовольным лицом. На его щеке красовался едва заметный синяк — последствия несдержанности Нико.        — И что ты предлагаешь? — Неманья сидел в кресле, укутанный в плед. Ему абсолютно не всралось это обсуждение. Он был заведомо не согласен со всеми методами парней избавить их от проеба в этом турнире.        — Мы не можем отвести Илью Нико на растерзание, — Одрик хоть и говорил утвердительно, в его голосе все же читалась неуверенность. Ему было очень неловко и неприятно это обсуждать. — Ведь так?        — А вы не подумали сначала меня об этом спросить?        Все вздрогнули и обернулись; в дверях, сложив руки на груди, стоял Монеси собственной персоной — такой же сонный и растрепанный, как и все остальные. На его лице сияло недовольство. Он готов был начать ругаться, но воспитание не позволяло поднимать голос на старших, которых он уважает, поэтому он просто кипел изнутри.        — Илья…        — Не надо. Я иду к Нико.        — О-о, нет-нет-нет, ты не идешь к нему! Стой!        Но Илья уже не слушал — он, развернувшись, резво направился по коридору к номеру Нико, чтобы помочь ему так, как помог ему он. Позади слышались быстрые шаги мужчин, которые стремились его остановить. Те думали, что Никола в своем состоянии сотворит что-то ужасное, но Монеси был уверен в обратном.        Постучавшись в дверь номера и судорожно вздохнув от напряжения, Илья, так и продолжая держать занесенный кулак, ждал, пока ему откроют. Сзади встали остальные, но теперь они молчали, просто ожидая того, что произойдет далее. Нико открыл: на нем не было верха, и по торсу бежали капли пота, а лицо было измученным до состояния покойника; увидев Илью, он зарычал:        — Съеби отсюда, малой, пока я тебя не уничтожил.        — Давай, пойдем… — Рука Одрика опустилась на плечо Ильи, и Нико весь воспрял, угрожающе расправляясь.        — Съеби! — он закричал, и Монеси вздрогнул, а рука его затряслась. Но он не собирался уходить. Парень, передернув плечом, чтобы Джекс убрал с него руку, толкнул Нико в грудь, заталкивая его в номер, и, зайдя следом, захлопнул перед тиммейтами дверь.        Они с Нико остались одни.