До следующей жизни, Костя

      Преградившего вход в кабинет Кремня проткнули холодным взглядом.       — Еще раз на моем пути встанешь — башку сверну, — оттолкнул анархиста Шульга и вошел в кабинет.       Дверь громко хлопнула.       — Кость? — поднялся с места Локи.       — Мэн!..       — Оставь нас, Кремень.       Долговский командир махом замер у самого стола, уперевшись в столешницу кулаками. Светлые глаза исподлобья сжигали растерявшегося от настроения посетителя свободовца.       — Как это понимать, Локи? — прорычал Шульга.       — Спокойно…       — Локи...       — Кремень, я сказал нас оставить. Донт вори.       — Сам же сетовал на то, что Янов должен стать мирным райским уголком, а теперь только глухой и слепой не знает о том, как «Долг» основал не захотевший на пенсию вояка с манией величия и верой в собственную исключительность.       — Это не я, — отрезал Локи.       — К тебе сталкер приходил?       — Приходил, но я не взял КПК.       — А кто тогда взял? Как информация попала к вам в руки?       В темных глазах зажглись огоньки.       — Я. Этого. Не. Делал, — отчеканил Локи, раздосадовано дернув уголками губ вниз. — Ты это знаешь…       Но подорвавшийся с места Шульга уже грозной тучей вышел прочь.       Тяжелым и медленным шагом он вышел в зал. Со свободовской половины станции раздавались колкости и смешки — информация уже вылилась в эфир, значительно замарав репутацию «Долга». Это можно было понять по притихшим бойцам, из которых кто-то злился, а кто-то разочаровался. Обязательно разочаровался, потому что на их месте Шульга бы точно разочаровался. Будь моложе и не обременен должностью — разочаровался бы до ухода из группировки.       Долговцы встретили командира молчаливым вниманием. Шульга лишь кротко поднял ладонь, мол «обождите, все будет хорошо», и вышел наружу.       На Зону плавно опускался вечер. Сунув в зубы сигарету, Костя задумчиво промаршировал к старому амбару мимо приблизившихся к станции вольных. До них информация либо еще не дошла, либо подробности интересны только идеологическому врагу — они никак не отреагировали на прошедшего рядом.       У амбара было тихо и пусто — место ничем не привлекало внимание ни сталкеров, ни мутантов. Но привлекало Костю, чуть лучшего чем сталкер и худшего чем мутант. Он зашел в разрушенную постройку, устало прижался спиной к стене и, задрав голову, закурил.       Опять равновесие пошатнулось. Что-то зачастили эти неурядицы. И чего им всем мирно не живется? Янов под самым боком у всей самой страшной срани, которая только может быть в Зоне — живи и пытайся сохранить единственное возможное спокойное место. Ради себя не хочешь сохранить — сохрани для других. Для того же несчастного Кости Шульги… Злость, клокочущая внутри, начала потихоньку спадать, смазывая душу едким и гадким осадком вины.       Зачем он накричал на Локи? Сорвался. Он же верит и знает, что тот тоже делает все для сохранения мира.       Шульга скрипнул зубами и бросил бычок на землю.       Что должно печь сильнее: обида близкого человека или уязвимость группировки?       Руки сунуты в карманы. Затылок в задумчивом припадке начал легонько долбить стену.       За мужиков обидно чисто по-человечески. На громогласные идеи «Долга» ему уже сто лет плевать хотелось. Не хотелось только бессмысленной бойни, которая унесет жизни всем неосторожным и дуракам. Хотелось простой возможности жить, и жить как хочется. А значит…       Осторожные шаги. Шульга нервно вздохнул и бросил взгляд на упавшую внутрь тень выросшего в проеме Локи. Тот, обождав мгновение, зашел внутрь, потеснил стоявшего и подпер стенку рядом.       — Этот сталкер продал КПК торгашу на Скадовске, — тихо заговорил Локи, складывая руки на груди. — Тот быстренько связался с кем надо, и посыльный притащил КПК уже Лукашу…       — Мог не говорить, — виновато бросил Шульга и потер лицо ладонью. — Я знаю, что ты этого не делал, просто…       Плечо коснулось плеча.       — Понимаю, Кость. Мне тоже не нравится здешний режим. На твоем месте я бы тоже сорвался.       — Тебе не кажется, что что-то начинает… идти не так?       Локи молчал. Шульга продолжил неприятную догадку:       — Волнения участились. Их можно достаточно быстро погасить, чем мы и занимаемся. Но случай с Таченко…       — Это куда серьезней, — тускло согласился свободовец.       — Именно. И я боюсь, что это — не последнее обстоятельство.       — Курочка в гнезде, яичко в пи… там же. Давай сначала это уладим, а там будем по мере поступления проблемы решать.       Рука ловко скользнула в чужой карман и стиснула напряженный кулак. Шульга поднял глаза на Локи. В ответ сталкер скромно улыбнулся.       — Прости, что повысил голос.       В темных глазах зажглась хитринка. Шульга не знал, к худу или к добру, но эта хитрость очень шла Локи, придавала особенное, присущее только ему, очарование.       — Раньше ты извинялся… изящнее, — ухмыльнулся свободовец.       — Когда такое было?       — Ну, у общежития, например.       Костины губы растянулись в теплой улыбке от воспоминаний. Летний вечер, отхлынувший от преследования адреналин, мокрая от ливня одежда. Изменение в лице не осталось незамеченным цепкому взгляду.       — Согласен со мной.       Шульга отпрянул от стены и встал напротив. Светлые глаза сначала пристально изучили безжизненное пространство вне амбара, а затем ласково коснулись довольного лица.       — Ты меня тогда обманул, — прищурился долговец.       — Я не мог поступить иначе, — невинно поднял брови свободовец. — Скажи спасибо, что дальше поцелуя не ушло. Молодой и такой симпатичный опер стоял прямо передо мной, в интимной обстановке, даже рыцарски одолжив мне свой китель. Вот как нужно было удержаться и не поцеловать его?       Тот поцелуй у общежития бесповоротно определил дальнейшую жизнь. И уже ничего из произошедшего далее не в силах было изменить этот выбор — позволить себе быть счастливым, отринув прочь весь страх и предрассудки.       Огненный Бог лжи стоял, светясь от эмоций и светлых воспоминаний. В такие моменты Шульга задумывался, горели ли те свечи сами, или это все пламя этого самобытного плута-романтика.       — Ну, Кость, я жду твоих извинений.       Вот как тут нужно удержаться и не поцеловать его?       Приблизившись вплотную, Костя по-собственнически зажал Локи между собой и стеной и впился поцелуем в хитрую улыбку. Руки уверенно притянули податливое тело ближе за талию, вцепились в разрядку. На напористые ласки Локи отвечал спешно, самозабвенно, прижимаясь теснее, ближе к отгородившему его от всего мира человеку, обхватив того руками в демонстрации того, что эти ласки принадлежат только ему и этому моменту, тихим стоном в губы выражая прощение за случившуюся грубость.       Становилось жарко. Охота было скинуть эту мешающуюся разрядку, прикоснуться к желанному теплу под комбинезоном. Зачем в такие моменты одежда, когда самое интересное — тепло и завораживающие движения мышц, очаровательные несовершенства кожи и мягкость — под ней?       Прервав поцелуй, Шульга окинул раскрасневшегося Локи пьяным взглядом. Ласковые руки сильнее стиснулись на шее, не желая выпускать из своего плена любимого.       — Кость, я от тебя тащусь, — запыхавшись, выдохнул в полуоткрытые губы Локи. — Если ты каждый раз будешь так извиняться, я разрешаю тебе косячить ежедневно, и по несколько раз.       — Я это запомню, — шепнул Костя и снова жадно поцеловал любимые губы.       Не успел Локи вновь раствориться в наслаждении, как Шульга резко отступил, быстро пригладил волосы и шагнул прочь. Раззадоренный свободовец лишь недовольно взглянул вслед не обернувшемуся мужчине, навалился спиной на стену и разочарованно простонал. Мало, очень мало. Только вошел во вкус, только кровь разогналась по венам. Пальцы задумчиво коснулись горячих губ.       Почти все, как в тот вечер.       Глаза на мгновение прикрылись. Прислушиваясь к колотящемуся в груди сердцу, Локи бессильно улыбнулся: что тогда оно выпрыгивало от воодушевления из груди, что сейчас. Сейчас, вроде, даже сильнее.       — Эх, Костя, Костя, — тихо усмехнулся Локи, поправляя форму. — Ну сносишь же ты мне бедовую голову…       И, выждав паузу во избежание подозрений, он направился на станцию.