Смерть во времени

В полдень оба солнца почти сливались в единый горящий шар над Цитаделью. Шар освещал каждый из ее семи уровней, почти в точности повторяющих пейзажи Урании: отражение в зеркале, только приукрашенное. Тысячи ее ступеней, ладони мраморных площадей, воды множества фонтанов. Ее радуги водопадов и светящиеся башни. Башни опутывали трубы магистралей, а по магистралям бесконечно циркулировали мобили. Предания гласили, что однажды Цитадель во всем своем великолепии приснилась Матери богов. Приснилась посреди золотой пустыни, сокрытой в сердце миров. И едва Матерь богов пробудилась, как сон стал явью. Но Регент, восседающий превыше площадей и фонтанов, превыше башен и магистралей, даже превыше рыжих облаков, — Регент, восседающий в ослепительно белом Оке, думал иначе. Регент проснулся после бессонной ночи и вышел на террасу. И Регент посмотрел на мир, который принадлежал ему. И увидел Регент башни и площади, но самое главное — он увидел трещины на защитном прозрачном куполе Цитадели, скрывающим ее от великого множества других миров. И сказал Регент, что это нехорошо. — Я люблю Матерь богов, которая не оставляет меня и никогда не оставит. Она или Ее отсутствие всегда надежно и окончательно, — он поправил коммуникатор, на всякий случай удостоверившись, что древнее божество не слышит его настоящую заикающуюся речь. Всмотрелся в трещины, которые пока еще не могли разглядеть магистры там, внизу, в Цитадели. — Стоит ли считать это ее отсутствием? И был полдень: день семисотый. С того дня, как он узнал, что стал наместником воли Матери богов. — А может, она просто злится. Может, она давно покинула свой небесный престол и живет где-нибудь в грязной квартирке над дешевым маникюрным салоном. Днями она работает в каком-нибудь магазине, а ночами мучается от бессонницы. Может, она вообще не спит и не творит новые миры с тех пор, как осознала свое бессилие над созданными ею мирами? Какой толк от абсолютной власти, если ты не можешь ей воспользоваться? И был полдень: день семисотый. С того дня, как он поклялся на знамени Цитадели, что придаст прочность устойчивости державы и будет споспешествовать благоденствию каждого магистра; что будет управлять народом, считаясь с общественным мнением; что отжившие обычаи будут уничтожены, и Цитадель достигнет высшей степени расцвета. — “Никогда, ни теперь, ни в грядущем не преминет служить примером своим последователям в соблюдение законов, им установленных…” — проговорил он слова, услышанные на коронации. Весь мир тогда замер в ожидании. Сможет ли он быть воплощением закона, подлинным авторитетом? Как распорядится своей властью? Регент добавил: — Мои законы — революция. И эта революция состоит отнюдь не в том, чтобы делать уступки либерализму и облизывать людей, подобно некоторым магистрам в Совете, — его синтезированный голос прокатился по террасе и исчез где-то далеко внизу. — Цитадель ждут перемены. Первое, что он понял, когда стал магистром “величайшего благочестия и праведности” и впервые оказался в регентской резиденции: здесь всегда было слишком тихо. — Си, включи музыку, — попросил он андроида. Раздался джаз, навевающий ненужные воспоминания. — Стоп, Си. Джаз оборвался и зазвучала чувственная мелодия, слишком похожая на ту, которую брат Регента любил играть по вечерам. Правда, гораздо чаще скрипка Хета излучала не томную нежность, а вопли придушенной кошки, застрявшей в водосточной трубе. — Си! Лучше включи вчерашнюю песню про партизанов. Когда он отказался от жизни революционера и принял песочные часы, плеть и весы — символы власти Регента, — второе осознание не заставило себя ждать. Власть — это скорее обязанность, нежели привилегия. Потом пришло третье осознание: правление означает не только громкие гарантии справедливости и мира, но и такие скучные вещи, как строительство водопроводов. И распределение ресурсов… Ладно, распределение ресурсов нельзя было назвать “скучным”. Скорее, танцем над бездной. — Си, сделай потише, — Регент покинул террасу. На столике в спальне остывал кофе. Он оглядел фрукты, подсохшие булочки, застывший джем и вытащил из воздуха холодную вишневую газировку. Такую производили только в Пурсане. Каждый продавец с радостью отдал бы хоть грузовик газировки, узнав, что она требуется первому магистру Цитадели. Но если он сделает заказ через коммуникатор, ее будут везти минимум полчаса, даже если курьер возьмет самый скоростной мобиль с парковки Ока. Так к чему тратить время? Щелкнув крышкой, Регент залпом осушил банку и снял с вешалки простой черный ланг — всегда идеально выглаженный. Сегодня он отказался от орденов, принадлежавших его предшественникам, зато вдел серьги в каждый из множества проколов на ушах и увенчал волосы диадемой с гравировкой “справедливость восторжествует”. Он знал, что лозунг времен войны со Жнецами заставит Совет понервничать. Он распахнул дверь, едва не разбив нос секретарю, который согнулся возле замочной скважины. Подсматривал? Подслушивал? Секретарь поцеловал его руку и виновато улыбнулся: — Вы сегодня рано, господин Регент. — Разве? Уже полдень, а я обычно встаю с рассветом. — И это очень похвально! Но Совет будет созван только через шесть часов, а пока вы можете насладиться обществом… — Вир, — перебил Регент. — Да-да? — сегодня секретарь выглядел так, будто его тщательно прожевали и выплюнули... Ах, нет, он же всегда так выглядит. Может, отправить этого идиота в ссылку? Но это успеется… — Твое молчание — мой самый любимый звук. — Так точно, — Вир подобострастно поклонился. — Но вам звонила… Кэс. У нее, конечно, был личный номер Регента, но ей доставляло особое удовольствие часами висеть на общей линии, не давая дозвониться членам Совета. Регент представил, как она, трудясь в лабораторном белом халате, ставит телефон на громкую связь и, постукивая каблуками, продолжает свои извращенные эксперименты, пытается получить генетическую модификацию, созданную из скрещенных молекул магистра и человека… Абсурд? Отклонение от нормы? Он решил придержать вынесение приговора до лучших времен. — Передай ей, что я на собрании. И созывай Совет. Секретарь откашлялся. — Может, созовете его хотя бы через три часа? — Вир, давай без самоуправства. Компромиссы – это смерть, — возможность экстренно созвать Совет была лишней демонстрацией его власти. И он не преминул ей воспользоваться. — Но благородные господа и дамы сейчас наверняка отдыха… “Я все-таки отправлю его в ссылку”. — Вир. Пожалуйста. Созывай. Совет, — медленно повторил Регент и мягко улыбнулся, давая понять, что разговор окончен. Секретарь уныло протрусил к гонгу, а Регент направился в Зал заседаний. Это название раздражало его еще когда он был анархистом. Теперь это чувство никуда не делось: зал назывался так, потому что там долгие годы восседал Совет — ложные “боги”, управляющие мирами. Боги, которые не имели ничего общего с богами настоящими. Кто дал им это право? Регента выбирала Матерь богов, но Совет выбирали магистры. Как, должно быть, легко купить себе пару лишних голосов за пару лишних лун… Сколько же интриг Совет тщательно скрывал от него! Неудивительно: поначалу Регент выглядел хулиганом и авантюристом, особенно на фоне других членов Совета с их безупречными манерами и поведением. Но не только они умели хорошо лгать и лицемерить, нет, не только они… Они рвались к контролю над миром — и он тоже. Он сел во главе длинного узкого стола, там, где на полу начинался узор в виде песочных часов. Позади, под пышным алтарем, под камнем, бронзой и золотой лепниной, был спрятан деревянный трон. Его подарил Девятому Регенту некий легендарный астроном, и Девятый тут же сокрыл его от посторонних глаз, убежденный, что пустой трон символизирует священную преемственность регентской власти напрямую от Матери богов. С тех пор никто из правителей не смел на него сесть. Регент закрыл глаза. В груди отдавались удары гонга, слышимых по всей Цитадели. — Правильные стремления могут двигать миром, — напомнил он себе. — Но правильно ли я поступаю? Электрические разряды бежали по темным стенам Зала, подражая молниям. Регент снова проверил коммуникатор и поднял взгляд. На куполе сменялись созвездия, видимые во всех мирах. Метеорный поток лился перед его глазами. Пылинки комет проносились, почти касаясь синей макушки. Он выхватил взглядом созвездие Лиры и ее ярчайшую звезду. Он мало что понимал в красоте. Но далекая светящаяся пылинка казалась одинокой и беззащитной, и в этом определенно была своя красота. Когда стих одиннадцатый удар гонга, Регент медленно опустил голову. Совет в полном составе успел занять свои места. Недовольство пришедших магистров, казалось, липло к коже. — Сиятельные дамы, сиятельные господа, — Регент с ехидной улыбкой поклонился, — Пусть снизойдет благословение на всякого, кто находится под этой крышей. Пусть каждый из присутствующих говорит открыто и явно. Пусть он вечно хранит молчание после завершения созыва. Златовласая Лив, главный маркетолог Цитадели, бросила на него быстрый взгляд, говорящий: “Как будто у нас есть выбор”. Верно. У Лив не было выбора, потому что еще в начале его правления она поинтересовалась: — Знаете ли вы, господин Регент, сколько казна Цитадели теряет каждый день из-за ваших отказов общаться с прессой? А без сувениров с изображением своего богоизбранного правителя? Регент ответил, что его не волнуют тарелочки и открытки с его физиономией. Ему это казалось пошлым. “В мире где все продают и покупают, не осталось ничего святого,” — сказал он. Тогда Лив сообщила цифру потерь и в ответ получила лишь безэмоциональное регентское: “Вау”. И обещание участвовать в любых предприятиях консула связей с общественностью. При условии, что Лив, любимый в народе потомок Шестого Регента, горячо поддержит любой его законопроект. — Волей Матери богов, прибежища нашего и защиты нашей, объявляю созыв Совета открытым. Регент рассчитывал, что из-за поспешного заседания не придется слушать их доклады. Но некоторые каким-то чудом успели подготовиться. Слово взял Бах, консул природных ресурсов и экологии. Этот молодой смуглый брюнет с горделивым профилем решительно осуждал экстравагантные действия Регента. Бах ненавидел его за активность, за самоуверенность, за долгосрочные планы — словом, он ненавидел всего Тринадцатого Регента. Вероятно, когда-то он надеялся, что высшая сила отдаст престол именно ему, а не нищему анархисту с выкрашенными волосами, мутным прошлым и непомерными амбициями, у которого из прошлой жизни — только обрывки, детали, невнятные фигуры. Все разрушено, травмировано и искорежено без всякой надежды когда-нибудь починить. Регент знал слабости каждого в Совете: нехватку времени у консула науки и просвещения, садистские извращения консула культуры, побег консула обороны из психиатрической лечебницы, даже интрижку женатого консула строительства и жилищно-коммунального хозяйства — вполне безобидную, кстати, но престарелый консул страшно боялся, что об этом прознает его супруга… Но слабость Баха Регент не мог нащупать, сколько бы ни пытался. И это только больше его раззадоривало. Бах долго и нудно говорил про парк возле Ратуши и про необходимость модифицированных пластиковых растений — ему, казалось, невероятно нравились звуки собственного мягкого голоса и нетерпение на лицах Совета. Дослушав его речь, Регент высказался против. Его поддержали семеро — существенный перевес. — Это заменитель чего-то настоящего, тогда как я всегда хочу полной правды, — объяснил он причину своего отказа. — Ваша искренность делает вам честь, — в глазах Баха плескалась ирония. Он, как и все присутствующие, знал: Регент ожидал правды от других, но сам никогда не бывал честен. — Благодарю, господин Бах. Вы всегда найдете нужное слово в нужную минуту. Один-один. — Я буду чуть менее краток, если позволите, — Регент поднялся со своего места. Всполохи ненастоящих молний бежали за его спиной, и над ним проносились фальшивые звезды. — Я чувствую себя свободным честно и откровенно поделиться с вами своими соображениями о положении мировых дел в наши трудные и беспокойные времена. Я с готовностью воспользуюсь предоставленной мне свободой и думаю, что имею право на это, тем более что те честолюбивые цели, которые я ставил перед собой в пору своей юности, уже достигнуты мною, намного превзойдя самые смелые мои ожидания. Лив и Даяна, консул культуры, едва заметно переглянулись. Регент знал, о чем они подумали: мол, какие ожидания были у магистра, который жил в пурсанском подвале с двадцатью незнакомыми людьми, не имел постоянного дохода, подрабатывал на стройке и обворовывал знать Цитадели? Он с теплом вспомнил о своей первой краже. Картина “Пустыня”, которая принадлежала воспитателям Лив, была выкуплена ими за бешеное количество зентов у именитого художника и вывезена из Урании с предосторожностями, от которых захватывало дух. В итоге она исчезла из их небоскреба за одну ночь. А спустя годы Регент с шумом и пафосом пожертвовал украденную картину Библиотеке, и по сей день она висела в ее холле. Может, поэтому Лив до сих пор не простила ему старый отказ общаться с прессой?.. — Я считаю своим долгом обрисовать вам ту зловещую тень, которая нависла над нашим миром. Цитадель сегодня ведет тяжелейшую борьбу за свое будущее, — громко говорил Регент. — Мы боремся за жизнь и безопасность магистров, за наше дальнейшее процветание. За право быть и оставаться величайшим государством во всех известных и неизвестных мирах. Консул науки и просвещения чуть слышно крякнул, вытирая пот со лба, и Регент еле удержался от улыбки. Официально ученые пока признавали лишь два мира: Цитадель и Уранию, а про остальные предпочитали не говорить. По крайней мере, в приличном обществе. “Но что-то я не вижу в этом обществе ни одного приличного магистра,” — подумал Регент и продолжил: — На предыдущем созыве мы обсуждали “Зверя из Урании”, как его называет пресса. Но на самом деле он никого не волнует: мы с вами потрясающе беспечны и давно привыкли не воспринимать людей всерьез. Каюсь, я и сам порой думаю, что СМИ преувеличивают опасность, исходящую от этого человека. — Мои ребятки скрутят его в два счета, — пробормотал Ка, консул внутренних дел и глава департамента миротворцев. — Только дайте им время. — Время? — Регент сдержанно рассмеялся, проведя ладонью по волосам. — Нам не хватает ни времени, ни энергии людей, и совсем скоро мы не сможем обеспечивать создание новых членов нашего общества. Те, кого втянули в праздное существование или в преступные авантюры, думают, что времени на наш век еще достаточно, и будущее не должно нас волновать. Но я знаю вас как проницательных и внимательных дам и господ. Вы наверняка заметили кое-что необычное, когда сегодня подлетали к Оку. — Например, новый мобиль консула промышленности, — прошептала Даяна, консул культуры, скрывая ухмылку за бокалом с водой. — Или, быть может, это лишь усовершенствованный человеческий гравикар?.. Слева пробежали презрительные смешки. Консул промышленности и торговли выругался. Регент резко вскинул ладонь. Пальцы сами собой сложились так, будто он держал пистолет. Старая, старая привычка, появлявшаяся только в минуты гнева: он давно не стрелял. Наверное, с тех пор, как нанял Мина. Просто удивительно, как быстро он привык к тому, что кто-то теперь пачкает руки вместо него. Они притихли, как провинившиеся дети, и его вспышка злобы почти сразу угасла. — Вы видели разрушение защитного купола Цитадели. И я прошу вас воздержаться от неуместных шуток. Каждый из нас понимает, что это связано не только с недостатком времени и энергии, которые мы можем забрать у людей, но и с нашими согражданами, которые проникают в Уранию в обход действующих законов. Несанкционированный забор времени в обход ритуала Жатвы... Это явление приобрело поистине угрожающие масштабы, пока мы сознательно игнорировали его. Господин консул, — он повернулся, взмахнул полами черного ланга, — не напомните, каковы данные по задержанным из-за незаконного пересечения границы за последний месяц? Седой Ка заглянул в свою папку, будто надеясь, что там материализуется отчет. Может, он и материализовался бы, не блокируй зал заседаний любые попытки магических воздействий в его пределах. — Не утруждайтесь, — Регент умел улыбаться так, что у присутствующих пробегал мороз по коже, и сейчас он откровенно пользовался этим умением. — Я знаю, что никаких данных нет. Ка еще сильнее вытаращился на папку, и Регент с сожалением отвернулся. — Сейчас я не хочу разбираться в том, по чьей вине ситуация не регулировалась сотни, если не тысячи лун. Сейчас, когда решается судьба нашего народа, времена требуют от нас единения всех сил, единства, консолидации и ответственности. Сейчас в сторону должно быть отброшено все, что ослабляет нас, любые распри. Как Регент Матери богов и Председатель Совета, как гражданин Цитадели я сделаю все, чтобы вновь восстановить нашу границу и защитить жизни, безопасность и свободу наших граждан. Я снова упомяну Зверя из Урании: как ни прискорбно это признавать, его появление, в каком-то смысле, наша вина. Вернее, вина тех, кто неразумно демонстрирует свою магию, забывая о том, как нам важно скрываться от людей. — Скрываться, — презрительно прошептала одними губами Даяна. Регент продолжил: — С чего же начать? Хотелось бы сделать на этот счет одно конкретное и вполне реальное предложение. Единственным инструментом, способным в данный исторический момент предотвратить нашу деградацию, является полное закрытие границы между Цитаделью и Уранией. Проект “Двери Хаоса”, отвечающий за безопасность границ, должен быть реформирован. Регент держал паузу, давая им время справиться с эмоциями. Да, он целенаправленно подводил их к этой мысли на протяжении предыдущих заседаний, но одно дело — намеки, и совсем другое — официальное высказывание. — Отныне тот, отправится в мир людей, — предаст Цитадель. И ответит за это. А тем, кого попытаются втянуть в это преступление, посоветую не совершать роковую и трагическую ошибку и прекратить участие в преступных действиях. Всякий, кто способен здраво мыслить, понимает, что нам предстоит трудный путь, но если мы проявим последовательность и настойчивость в наших действиях, то мы достигнем поставленной цели. Любую печаль можно вытерпеть, если превратить ее в историю. Я верю, что мы сбережем и отстоим то, что дорого и свято для нас, и станем еще сильнее. Решайте, дамы и господа, — он снова сел, закинув ногу на ногу, и перевернул песочные часы, стоящие на столе. Десять пар глаз неотрывно следили за синими песчинками, посыпавшимися вниз. “Даже если они не согласятся, у меня есть сокровище, которое я добыл прошлой ночью, — думал Регент. — Оно сгенерирует столько времени, сколько я пожелаю. Мне лишь нужно предотвратить утечку уже имеющихся ресурсов и тогда…” Первой не выдержала Лив: — Очень… — Жестоко, — перебил Луц, консул финансов. Многих магистров впечатляла непоколебимая честность этого здоровяка. Впечатляла даже больше, чем его кудри, настолько белые, что казалось, будто в Библиотеке его гены каким-то образом переплелись с молекулами снега с пятого уровня Цитадели. Впечатляла — и раздражала. “Жалость, сострадание, прощение, — подумал Регент, — прекрасные добродетели, которых во мне слишком мало. Может, он прав: я жесток? Я лишь знаю, что все, что я делаю, я делаю из любви к Цитадели. Вот и все”. — Кардинально, я хотела сказать, — дипломатично поправила Лив. — Самая жестокая вещь — это ложная надежда на то, что все наладится без нашего участия, — сказал Регент. Луц покачал головой: — Наша экономика слишком завязана на экономике людей. Ваше предложение нас погубит, господин Регент. — Разумеется, господин консул, я не высказываюсь против законного импорта. И мы по-прежнему будем организовывать наблюдение за землями людей. Более того, разрешены любые контакты с людьми, которые санкционированы властями. К примеру, проект “Звездные врата”. — Но, господин Регент, — Луц кашлянул. — Мы санкционируем их и сейчас. — Вы не совсем верно истолковали мой посыл, господин консул, — он чувствовал, что теряет терпение. Его глубокие серые глаза загорелись бешеными огоньками. — Мы не сможем восстановить наши ресурсы, если будем проводить политику бесконечных уступок и компромиссов. Разумеется, нам нужны делегации с импортом, так же, как нужна ежегодная Жатва. Но по моему скромному мнению, теперь пограничные миротворцы, которые не получат уведомление более, чем за два солнца, должны будут стрелять на поражение. Я понятно излагаю свою мысль? Кто-то охнул, кто-то нервно сжал кулаки, кто-то залпом осушил бокал с водой. — Ваше предложение затронет каждую шестеренку механизма, на котором держится благополучие Цитадели, — Луц гнул свою линию. — Разве не разумнее усилить контроль за соблюдением уже существующих законов, чем вводить новые, к тому же потрясающие своей жестокостью? Совет обойдется без громких заявлений, а у граждан не будет шанса нарушить закон! Регент с ухмылкой откинулся на спинку кресла. Звезды над его головой горели так же ярко, как и час назад, но чем дольше он смотрел на них, тем больше ему казалось, что их становится все меньше. — Шанс, господин консул, — это такая неприятная штука, которая существует, даже если никто этого не хочет. — Подумайте о репутационных рисках, — настаивала Лив. Она покраснела. Ее руки сжимали край зеленого ланга, облако ее золотистых волос сбилось набок. — Согласно опросу населения за последние две луны, ваш рейтинг доверия стремительно падает. Сколько еще магистров от вас отвернутся? “Возможно, теперь меня назовут тираном не только за глаза,” — отстраненно подумал Регент. На секунду ему показалось, что он зря затеял все это, но его голос оставался уверенным: — Я привык руководствоваться разумом, а не чувствами, госпожа консул. Лучше немного, но надежных, чем великое множество непостоянных и безразличных. Лив стойко выдержала его взгляд. В их безмолвную дуэль вмешался Ка, который наконец оторвался от папки: — Право вето, — сухо напомнил старый консул. — Согласно четырнадцатой поправке к своду законов, Совет вправе наложить запрет на любой из приказов господина Регента. Вот он. Самый важный момент. Если Совет выскажется против… Регент глянул на часы, и ему впервые захотелось помолиться, чтобы песчинки не бежали так быстро. Но кому молиться? Матери богов здесь не было, и ни одного из ее грозных детей — тоже. А даже если теперь она незримо присутствовала здесь и говорила его устами, как и гласило предание, — где она была раньше, когда он звал, когда у него еще не было трона, зато были имя, свобода и трое самых близких магистров? — Я не приказываю. Я лишь вношу свое предложение, как и каждый из присутствующих. Могу внести о пластиковых цветочках в столичном парке, — он ехидно стрельнул глазами в сторону Баха, — могу — о границе. Его охватил азарт борьбы. Ка поджал тонкие губы: — Тогда полагаю, господин Регент, вы не станете возражать, если Совет оспорит ваше предложение. — Оспорьте, — теперь Регент говорил негромко, будто зверь, прячущий когти под бархатной шерсткой. — Прошу вас, господин консул. Если мне не изменяет память, для наложения вето требуется десять голосов “против”. Согласен ли каждый из вас, благородные дамы и господа, отказаться от моего предложения? Проголосуем? Ка насупился: — Я откажусь. “Мог бы не уточнять,” — подумал Регент. Ожидаемо. Он не мог надавить на старика. У Ка не было секретов, кроме поразительной халатности департамента миротворцев, о которой все и так знали. — Поймите, простые магистры не забудут этого, господин Регент, — Ка вдруг зашелся в хриплом кашле, и Регент участливо подвинул к нему стакан с водой. — Однажды вы пожалеете о своей наглости. — Когда этот день наступит, попросите госпожу Лив организовать впечатляющий репортаж. И позаботьтесь о том, чтобы его увидел каждый гражданин Цитадели. Думаю, многие захотят устроить вечеринку. Ка оттолкнул предложенный стакан: — Вы недооцениваете силу народного гнева! Величие в веденьи, а вы намеренно остаетесь слепы ко всему, кроме того, что можно увидеть глазами. Но я не жду от вас понимания. Когда-то и я был так же амбициозен, как вы… — Очень давно, полагаю, — Регент не удержался от усмешки. — И не могу не отметить, что для магистра, который организовал целую сеть ищеек-миротворцев, вы слишком сильно беспокоитесь о чьих-то чувствах. Неожиданно прозвучал мягкий баритон Баха: — Я за. Это весьма смелое решение. У магистра может быть много достойных качеств, но храбрость — самое редкое из них. Секунду они смотрели друг на друга. Бах отвел хитрые черные глаза, сделав вид, что любуется одним из созвездий. “Он знает, — Регент едва не рассмеялся. — Он знает, что после этого решения Совет и граждане отвернутся от меня, и поэтому говорит именно так. Что ж, спасибо ему и за это”. Он оглядел остальных членов Совета. “Достаточно ли у вас смелости? — спрашивал его решительный взгляд. — Я знаю о ваших пороках так мало, но если я заговорю, ваши комфортные жизни превратится в руины”. Он не считал шантаж чем-то позорным. Просто еще один инструмент для достижения цели. Цель превыше всего, не так ли? Один за другим магистры говорили “я за”. Они склонялись перед его волей, и с каждым их словом, с каждой падающей песчинкой, Регент чувствовал, как его наполняет осознание того, что сейчас происходило. Впервые за время его правления они признавали его власть. “Юю был величайшим инженером и приверженцем науки, но, будь он жив, он назвал бы это магией. Другие назовут это благосклонностью Матери богов. А я не знаю, как это назвать. Для меня это просто часть жизни, просто данность, а не предмет веры, в отличие от тех, для кого их цели — сродни вытягиванию лотерейного билета. И это лишь значит, что никто из них не идет к своим целям по-настоящему”. — Дамы и господа, я рад, что нам удалось прийти к консенсусу, — Регент сиял очаровательной улыбкой. Когда песок пересыпался из одной половины часов на другую, и зазвучал гонг, заседание было окончено. Один за другим члены Совета исчезали так же быстро, как появились. Только Ка задержался, чтобы одарить его тяжелым печальным взглядом. “Как бы старик не умер от нервов, — весело подумал Регент. — С ним хотя бы интересно спорить. Надо попросить Мина, чтобы перерыл его данные, там точно найдется что-то любопытное”. Он на всякий случай покосился на часы консула — конечно, это было нарушением всех возможных правил этикета, но Регенту можно. Регенту можно и не такое. Времени у Ка было предостаточно. Из присутствовавших остался только Луц, попросивший аудиенцию наедине. — Пройдемте в мой сад, господин консул, — предложил Регент, снимая тяжелую диадему. — Здесь становится жарко. На полпути он произнес в пустоту: — Вир? Секретарь вынырнул из-за его спины: — Да, господин Регент! — Прежде, чем я вас уволю и не забуду про солидные выплаты, сделайте милость: достаньте мне первую регентскую диадему. — Зачем? — Вир захлопал ресницами. — Ведь в Оке старинные диадемы водятся в изобилии! К примеру, тиара Пятого Регента, столь удачно украшенная крупнейшим изумрудом седьмого уровня. Так же некоторые из украшений лежат буквально в пятистах шагах от вашего кабинета, в сокровищнице Цит... Регент переборол сразу два желания: заткнуть собственные уши и зажать ему рот. — Диадема. Первого. Регента. Заранее спасибо, — выпалил он и развернулся на каблуках. Луц смерил его внимательным взглядом: — Претендуете не только на направление Совета в новое русло, но еще и на полную власть? — Почему вы так решили? — Вас можно любить или ненавидеть, но нельзя отрицать, что у вас есть цель, идеалы и четкий план. Значит, диадема нужна вам неслучайно. В самой символике тиары Первого Регента заключена отсылка к былому могуществу регентской власти. Это власть над бесконечным множеством миров, не только над Цитаделью и Уранией, — Луц тяжело опирался на трость, едва поспевая за быстрыми шагами Регента. — И, конечно, никаких ограничений со стороны Совета: во времена Первого еще попросту не существовало четырнадцатой поправки. Впрочем, вы отлично знаете это и без меня. Вы, должно быть, очень гордитесь собой. — Горжусь, — не стал отрицать Регент. — Раньше вы были добрее. В хорошем смысле, конечно же, и это простительно вашей молодости, — Луц угодливо улыбался. — Знаете, так много благ народу обещают лишь в том случае, когда не собираются ничего выполнять. Это всегда вызывает подозрения. — Вы правы. Только в одном вы ошиблись, господин консул. Я не был добрее. Я просто хорошо умею притворяться, — он прижался к сканеру, чтобы тот считал сетчатку его темно-серых глаз. — Четырехуровневая защита для сада? — присвистнул Луц. Стальные двери захлопнулись за их спинами. Регент тихо рассмеялся: — Кажется, мой предшественник очень дорожил своими цветами. Прошу, проходите. Ступив на зеленую лужайку, Луц прикрыл глаза. Регент видел, как трепетали его ноздри от сводящего с ума сладкого запаха. — И все-таки четыре уровня защиты… — упрямо пробормотал консул. Он раскраснелся от быстрой ходьбы и теперь блуждал взглядом по саду в поисках лавочки. — Что ж, это ведь очень необычный сад, — Регент с наслаждением оскалился. — Разве вы не заметили, как он благоухает? Прямые ряды зеленых деревьев, мягкая трава. Если лечь на нее, она будет казаться пушистым ковром. На концах веток висят яблоки — и золотистые, и румяные, и отливающие тысячей разных цветов. Здесь всегда тихо-тихо и так спокойно, что когда я прихожу сюда, то чувствую, что почти счастлив. Я сразу вспоминаю прошлое. — Хорошее место, чтобы почувствовать себя в потоке, — заметив недоумение на лице Регента, Луц добавил: — Знаете, сейчас все такие умные стали: кто в ресурсе, кто в потоке, кто в моменте… — Я в потоке. — Правда? — Да. В потоке того бреда, который вы постоянно на меня выливаете. Луц приподнял бровь: — Если есть моя вина перед вами… — Не ваша, — отрезал Регент. — Всего Совета. И простите мне мою резкость, господин консул. Иногда я думаю, что никогда не смирюсь со своей репутацией в Совете, но это уже моя проблема, и я не собираюсь обременять вас этим. Лучше расскажите, какое у вас ко мне дело. Прошу вас. — Пустяковое, право слово, — глаза Луца заблестели. — Я лишь узнал одну интересную историю, которой хочу поделиться с вами. Он запустил пальцы в карман бежевого ланга из дорогой струящейся ткани, — к такой с трепетом бы прикоснулся любой модник Цитадели. На его фоне Регент в своих черных одеждах выглядел пафосно и мрачно, будто злодей из старого человеческого фильма. Луц с поклоном протянул ему смятую бумажку, и Регент невольно поморщился, приняв ее: кто так относится к важным документам? Сам он, конечно, комкал их и швырял под сидение мыслелета, но что дозволено правителю… Он развернул лист и бережно разгладил его. Увидел строчку, напечатанную стандартным шрифтом для газетных заголовков. — Как видите, — пропел консул, — здесь весьма прозрачное заявление. — Вижу, — отвечал Регент. Что-то зацепило его. Слегка укололо. Может, даже ранило, но не плоть, а субстанцию, заменяющую магистрам душу. В Цитадели не верили в души. Он поднял взгляд, прокручивая в голове варианты действий. Бесконечность. Многовариантность правильных ответов. Ему захотелось съездить по румяной физиономии Луца. Когда он в последний раз работал кулаками? Давно. В прошлой жизни. Теперь за него все делает Мин. “Это был не обвал,” — гласил текст на листке. Регент снова скомкал его и убрал в карман своих длинных одежд. Он оглянулся, ища, за что бы зацепиться взглядом. Вот оно: кружево из белых лепестков. Хрупкая чашечка цветка. Ему полегчало. — Какая интересная теория, — мягко сказал он. Интересная теория, согласно которой слабоумный Двенадцатый неслучайно пострадал от обвала. Когда предыдущий Регент задумал сделать себе резиденцию возле подземного пресного моря, все отговаривали его. Только один из наемных строителей убедил его в том, что почва Цитадели выдержит это архитектурное надругательство. Убедил, хотя знал, что это не так, что грунт обрушится, и похоронит под собой и правительство, и все его идеи, ненавидимые анархистами. И грунт действительно обрушился неслучайно. Какая ирония! Он убил Двенадцатого, но не знал, что станет Тринадцатым. Интересно, многие ли из членов Совета задумывались о том, что предыдущий Регент нарушил их запрет на строительство неслучайно? А вот Луц задумывался. Какой, однако, бдительный гражданин! “Или не он, а тот, кто его надоумил,” — подумал Регент. Когда получаешь власть, поневоле начинаешь подозревать даже собственную тень. — Что мне делать с этой бумагой, господин консул? — он ухмылялся, оживленный сумеречной злобой, затопляющей его сознание. “Был бы ты умнее, ты бы не сообщил мне это,” — говорили его смеющиеся глаза. — Все зависит от вас, господин Регент, — Луц согнулся в издевательском поклоне. — Низложение… Двадцатая поправка к своду законов говорит об этом, но такого не случалось за все существование Цитадели, потому что мы верим, что вас для вашей, без сомнения, нелегкой ноши избрала сама Матерь богов. Но если низложение все-таки случится… Я бы предпочел не думать об этом. — Как и я. Иногда я думаю, что пригрел немало змей на своей груди. Но потом я вспоминаю, что я умею убивать змей и предпочитаю думать о более приятных вещах. Например, об этом саде, — Регент медленно обвил пальцами шипастый стебель. — Знаете, здесь есть то, что отличает этот сад от миллиона других садов. — В самом деле? — Розы. Взгляните. Ни одной одинаковой, но при этом все они идеальны. Как это возможно? Луц пожал плечами. — Очень красиво, — выдохнул Регент. — А красоте свойственно убивать. Она действует подобно медленному яду: никогда не знаешь, какой вздох станет для тебя последним... Вы любите цветы, господин консул? — Разве что орхидеи. — Прямо как мой брат. — Не знал, что у вас есть брат. — А у кого его нет? Все мы происходим от одних предков. Все мы родственники. — Но, кажется, этот магистр имеет для вас особенное значение, раз вы осведомлены о его любимых цветах, — промурлыкал Луц, подставляя лицо легкому ветерку. Он окончательно расслабился. — Вы правы, господин консул. Мой брат, кстати, большой любитель наших маленьких пороков. Ну, знаете… Любит бегать туда-сюда по Урании и оставлять следы нашей магии. Луц сдержанно кивнул. Золотое яблоко почти касалось его белоснежных волос. — Кто из нас не без подобных слабостей… — Он, кстати, все еще по ту сторону. И останется там, потому что мы… да-да, мы все приняли решение о закрытии границ с Уранией, — Регент горько улыбнулся. — Всем рано или поздно приходится оставлять что-то… кого-то позади. Вам это не кажется странным? Повисло молчание, прерываемое лишь трепетом крыльев синих бабочек, примостившихся на спелых плодах. — Вас это шокирует, господин консул? — допытывался Регент. — Хм, — изрек Луц, но Регент уже не слушал его: — Кто-то может спросить: к чему такая жестокость? К чему такая спешка? Вы, наверное, хотите спросить именно это, господин консул? — Хм, — снова изрек Луц. Он не мог выбраться из наркотического аромата, к которому Регент привык уже очень давно. Он не зря приходил в этот сад почти каждое утро, и давно разгадал загадку его устройства. “Как и все прочие загадки. Таков мой замысел”. Бабочка медленно опустилась на его черный ланг. — Я скажу вам так, — тонкие пальцы Регента погладили синие крылышки. — Всем нам свойственно совершать некоторые… М-м-м… Я бы не назвал это ошибкой. Скорее, экспериментом. Знаете, у людей в ходу старая легенда о Пандоре. Вы наверняка не слышали эту историю, господин консул. Но ничего, я расскажу вам. Древние боги создали Пандору и дали ей ларец, в котором находились все печали человечества. Она была создана как орудие. Как способ мести. — Весьма интересная легенда, — Луц выронил трость, но даже не заметил этого. — Она стала бы еще интереснее, додумайся верховный бог послать такую же “Пандору” не к простым людям, а к прочим богам. К тем, которые по каким-то причинам были ему неугодны. Так вот, господин консул… Ох, вижу, вам совсем нехорошо. Не хотите присесть? — Пожалуй, — Луц медленно опустился на траву. Регент улыбнулся, подставляя худощавое бледное лицо нежному свету, который пробивался сквозь ажурную листву: — Так вот. Раньше мне казалось, что весь Совет настроен против меня. И так оно и было, да, господин консул? Луц согласился. Зеленые побеги травы незаметно росли, обвивая его грудь. — Наверное, только сегодня я впервые осознал, какую власть имею над вами, — Регент прищурился, глядя на оба сияющих солнца. — Но тогда… Я уже не знаю, сделал ли я это намеренно или просто чтобы взглянуть, так ли безгранично мое время и моя магия, как все твердят. Наверное, правду говорил старик Ка: власть развращает. Раньше я этого не понимал, но сейчас… В общем, одной силой мысли я создал свою “Пандору”. Вы ведь помните первую жертву Зверя из Урании? — Как же, — Луц лениво отмахнулся от травы. — Предыдущий консул обороны. Уж как мы знатно танцевали на ее похоронах! Она бы не хотела, чтобы мы грустили, не-е-ет… — Она. Кстати, она пожелала мне сдохнуть на том обоссанном матрасе, где я спал во времена моей юности… Удивительно, как некоторые вещи из прошлого преследуют нас, даже когда мы достигаем всего, о чем мы мечтали. Что ж, она была права: однажды мне придется остановиться или умереть, — тихо убеждал он Луца или себя. — Однажды меня здесь не будет. Миру придется научиться справляться со всем этим в одиночку. Иногда мне интересно, кто будет Четырнадцатым Регентом. Может, наш любезный Бах? Не все же ему возиться с рассадой. Рано или поздно Матерь богов должна услышать молитвы такого достойного гражданина. Как вы считаете? — Хм… — Нечасто встретишь такого понимающего собеседника как вы, господин консул! Если бы вы еще не воровали время из нашей казны, цены бы вам не было, — Регент рассмеялся, прикрывая рот ладонью. — А вы помните вторую жертву Зверя? — Так это же… это же наш… как там его… — глаза Луца закрывались. — Не утруждайтесь. Это был предыдущий консул культуры. Знаете, что он говорил на любые мои предложения в Совете? — Ничего? — Ничего, — согласился Регент. — А потом он устанавливал прослушку в Оке и выжидал, пока я совершу малейший промах. Не то чтобы я собирался совершать промахи, но я очень не люблю вторжения в свою частную жизнь. Согласитесь, наша Даяна хоть и тупая, но такой ерундой заниматься не станет! Он наконец ухватил бабочку за усики и потянул на себя, затем сжал кулак, и насекомое рассыпалось на множество синих металлических пылинок. — Анимахром, — пояснил он, пока пылинки осыпались ему под ноги. — Очень качественный андроид. Знаете, что у него внутри? Следящее устройство. Их миллионы по всей Цитадели, и каждый оснащен камерой. Они появились в нашей экосистеме сравнительно недавно, их изобрел мой друг. Забавно, что его уже нет, а я все еще думаю о нем, как о своем друге. Луц приподнял было голову, но тут же обессиленно уронил ее на траву: — Нет? Куда же он делся? — Он стал третьей жертвой. Знаете, он ловко умел предсказывать будущее и благодаря этому был вхож в богатейшие дома Цитадели. Все его обожали. И вы, к слову, тоже. Иногда я думаю: почему же он не избежал собственной смерти, если предвидел ее? Это ведь он помог мне выплеснуть мой никчемный гнев, он подал мне идею о создании “Пандоры”. Я не сразу это понял, но все-таки лучше поздно, чем никогда, да, господин консул? И он знал, что моя “Пандора” настигнет его, и умолчал об этом. — Я не понимаю, — Луц попытался снять зеленый побег и слабо охнул, уколовшись о шипы. “Успокойся, останься,” — казалось, ласково шептали белые цветы со всех сторон. Игнорируя их зов, Регент впервые подумал о том, что его связь с “Пандорой” крепнет с каждым днём. За последнюю луну “Пандора” убила всех, кого он презирал. Может, однажды она убьет и его самого? — Я и сам порой не понимаю, как мог позволить обхитрить себя. Знаете, что самое забавное? Потом Юю предсказал, что мой же брат остановит мою “Пандору”. Удивительно! Что мне оставалось делать, кроме как попытаться обойти его предсказание? Но, кажется, я не могу обмануть судьбу, господин консул, — он горько рассмеялся. — Юю смог бы, если бы захотел, но и его забрала Матерь богов, которая одинаково видит черное и белое. А ведь у Юю было лукавое сердце. В Совете меня знают как лжеца, но куда мне до него! Он наверняка знал, что я убью его, что убью чужими руками, и что почти не почувствую сожаления, хотя мы росли вместе и не раз выручали друг друга, и я видел, как он постепенно становится для моего брата самым близким магистром, даже ближе меня… Регент задыхался, исповедуясь магистру, которого едва знал. Его глаза лихорадочно блестели, и ему хотелось бежать по зеленой траве, смешно растопырив руки как птица. Может, он переоценил свою устойчивость к ядовитому саду? Токсичные цветы действовали по-разному на каждый организм. Луц нахмурился, явно пытаясь сосредоточиться: — Значит, это вы несете ответственность за появление П… Пардо… Короче, нашего Зверя… — Да, — сказал он, и почувствовал, как его плечи распрямились, будто эти слова были равноценны непосильному грузу, который он наконец-то скинул. — Я создал “Пандору” из уже имеющейся человеческой особи. Злобной и сумасшедшей личности, о которой я больше ничего не знаю. Я не знаю, кто она — или он? — и не знаю, что она из себя представляет. Как вычислить ее среди миллионов людей Урании? Моя магия почти безгранична, но я пока не понимаю, как точнее направить свою волю. Свое намерение. А без этого ничего не выйдет. Все, что я делаю сейчас — лишь попытка исправить мой неудавшийся эксперимент. Я закрываю проект “Двери Хаоса” не только потому что хочу предотвратить утечку наших ресурсов. Но и потому что не знаю, как далеко может зайти “Пандора”. Кто станет ее следующей жертвой? И стоит ли спасение тех, кто меня ни во что не ставит, таких репутационных рисков и всеобщей ненависти? Как думаете, господин консул? — Хм… — Я думаю, что стоит. Кому нужен правитель, который не может исправить свои, — он сглотнул, еле заставив себя произнести это слово, — ошибки? Для этого требуются жертвы и страдания. Очень легко примириться с диадемой, когда светит солнце. Но не каждый сможет нести ее в холоде и темноте ночи. — Вы… — Сотрясаю основы традиционного мировоззрения. Да. Луц закашлялся: — Не боитесь… Не боитесь, что я расскажу… — Не боюсь, — отрезал Регент, бросив быстрый взгляд на часы. — Прошу прощения, господин консул, я вынужден вас оставить. Нехорошо пропускать ужин. Он аккуратно переступил через распростертого Луца, почти скрытого под зеленью, и направился к выходу. Нажал кнопку вызова: — Мин, есть работа. Уберешь труп из моего сада? — Уберу, шеф, — ответил низкий голос, и Регент готов был поспорить, что сателлит сейчас думает: “Я ему что, клининг-сервис?” — Не хотите подождать, пока его съедят ваши розы? — в трубке что-то зазвенело, и послышался матерный женский возглас. Он что, все еще с Кэс?.. — Боюсь, запах будет невыносимый. — Вылетаю, — сигнал исчез, и Регент прижался к сканеру, чтобы тот считал его сетчатку. “Чтение отчетов и ужин, — говорил он себе. — Надеюсь, в этот раз никто не отравит еду”. — Доступ заблокирован, — сообщил сканер. — Да что же это, — Регент нетерпеливо выдохнул, снова подставляя глаза сканеру. “Останься, останься,” — говорили розы. Листья коснулись его плеча. — Я не останусь, — Регент упрямо тряхнул головой и вытер пот. Ему все сильнее хотелось плясать, разрушать, радоваться, — словом, делать все то, что он давно запретил себе. “Забудь свои печали, оставь свои страхи, останься здесь”. — Я нужен Цитадели, — в шестой раз услышав “доступ заблокирован”, он обессиленно прижался лбом к сканеру. Проклятые Сады, на территории которых не действовала магия! Он поднял коммуникатор, выпрямившись во весь свой невысокий рост, но сигнал пропал безвозвратно. — Мин будет здесь через тринадцать минут, — размышлял Регент, глядя, как стебель все глубже впивался в шею министра финансов, перерезая ему артерию. — Я ведь не умру за эти тринадцать минут? “Со мной ведь ничего не случится, если я немного повеселюсь?” Кровь Луца брызнула на мягкую траву. Чужая голова покатилась под ноги Регента, и это отчего-то рассмешило его до умопомрачения. — У него такой красивый блонд, — сообщил он розам, посмеиваясь. — Может, мне все-таки снова перекрасить волосы? Синий уже давно не в моде. “Не в моде, не в моде,” — вторили ему тысячи лепестков. Регент поддел голову носком ботинка, и она покатилась обратно. Он вспомнил, как когда-то играл с маленьким Хетом в подобную игру: нужно было швырять мяч до тех пор, пока не попадешь в ворота. К нему со звонким смехом подбежал ребенок в сером спортивном комбинезоне. Регент не успел отстраниться, и почувствовал его теплые объятия. Даже коснулся мягких каштановых волос и провел ладонью по улыбчивому лицу с пухлыми щечками, — прежде, чем понял, что трогает лепестки. — Мин, где ты шляешься? — он уже забыл, зачем ждал Мина, и из последних сил сопротивлялся аромату, который дарил счастье. Забвение. Возвращал в прошлую жизнь, когда он еще не был Регентом… По его телу пробежал холод. Смешливый мальчуган исчез, будто обернувшись сизой дымкой. Регент снова подставил руки под тяжелые головки цветов, которые, казалось, сами льнули к его ладоням. — Я не могу остаться. Я должен жить. Для меня власть Цитадели только началась. “Доступ заблокирован. Доступ заблокирован. Доступ заблокирован,” — твердил сканер. Он не сразу понял, что железные двери все-таки раздвинулись, пропуская его. Задыхаясь, он выбежал из сада и привалился спиной к холодному металлу, стараясь отдышаться. Зажмурился, не в силах вынести полумрак коридора. Его все еще преследовал сладкий запах проклятых цветов. — Что за этой дверью? — спросили его откуда-то сбоку. Регент разлепил ресницы и уставился на говорившего. — Сад, — хрипло проговорил он. — А что в саду? — Вега, стоящий у противоположной двери, смотрел на него с откровенным любопытством. Тонкий силуэт — по ощущениям, Регент легко мог бы обхватить его талию своими маленькими ладонями, — облаченный в кожаные штаны, корсет поверх бархатной рубашки, высокие сапоги, ожерелье в три ряда — и все это разных оттенков белого и серебристого. Его густые темные волосы все еще кое-где сохраняли остатки неудачно смытого блонда. — Розы. — Вы мне не принесете? — Что? — Регент тупо разглядывал его странный птичий профиль. — Розу, — жнец улыбался, но в его больших темных глазах мерцали нерешительность и страх. Регент хотел сказать ему, что бояться нечего, но вместо этого сказал: — Они плотоядные и вызывают ненужные воспоминания. — Хорошо. Давайте. — Минуту, — он тяжело вздохнул, проведя ладонью по лицу. — Вы… Вы правда тут? — Конечно, — мягкий низковатый голос вселял доверие. — Гораздо спокойнее считать вас галлюцинацией. Простите. — Ну что ж, если спокойнее, то и считайте, — вежливо ответил Вега. Он потянулся к голенищу сапога и вытянул тонкий нож. Казалось, Регент целую вечность смотрел, как его длинные пальцы вертели острое сверкающее лезвие. Красиво. — Дайте мне, — попросил он, коснувшись его худощавой руки. — Я срежу вам розу. — За ними нужен особый уход? — Только солнечный свет и разговоры. Вега колебался. — Возьмите, — наконец ответил жнец, и у Регента возникло стойкое ощущение, что на месте срезанного стебля должен был быть он. Когда Мин появился в коридоре, громко топоча ботинками, Регент его почти не услышал.