***
Маркиза сидит на краешке дивана и выглядит просто смущённой девчонкой. Ей неуютно под перекрёстным огнём взглядов. Кисти рук крепко зажаты коленками, но лицо спокойно. Она впервые на пятничной попойке на девичьем Перекрёстке. Впервые за те долгие года, что она живет в Доме. Девушки вообще странные жительницы Дома. Они стараются отдалиться, абстрагироваться от его законов и правил. Да, для них также существовали Ночь Сказок и Самая Длинная. Только вот они проводили ее совсем иначе, чем юноши. Девичье крыло — это одна большая стая без вожака. Вожак им не нужен был, всем заправляли воспитательницы, в особенности Крестная. От этого у них появились свои маленькие, скромные традиции. Например, как пятничный Перекресток. Ее сюда притащила Рыжая. Она танцевала в центре Перекрестка. И танцы ее походили на прыганье кузнечика по траве солнечным днем. Из магнитофона еле слышно доносился скрип джаза. На полу расстелены матрасы, а на них — тарелки с остатками полдника и ужина. По старенькому телевизору шла какая-то сопливая мелодрама, и пару девушек засели около него, пуская слюни на главного героя — смазливого мужчину с налаченно-блестящей шевелюрой. Маркиза тоже поглядывала и наблюдала за романом, изредка смачивая горло настойкой из крапивы с нотками хвойного шампуня. И кто только додумался такую гадость протащить сюда? — Тебе тоже скучно? — на другой стороне дивана лежала Русалка, накрытая своими молочно-кофейными волосами, как одеялом. Она напоминает Маркизе уличного котенка. Такого блохастого и потерянного, с огромными добрыми глазами. Такой глянет на тебя и ты уже никуда не денешься, возьмешь его на руки, спрячешь под курткой и понесешь домой. — Есть немного…Тебе тоже, как я вижу... — Скоро гадать начнут. Сейчас еще немного запьянеют и пойдет дело, — хихикнула она. — Тебя редко здесь можно увидеть. — Не люблю выходить из комнаты. — Кукла мне рассказывала, что ты та еще нелюдимка. Это вовсе не плохо, я сама не люблю такую суматоху. Но разок в месяц можно здесь посидеть, развеяться, — пыталась поддержать беседу длинноволосая, но этого сама не хотела Маркиза. Поэтому, когда после очередного предложения она не ответила ничего, Русалка замолкла. Отвернулась и принялась трещать с Мухой, сидевшей на подлокотнике. Та раскладывала свой любимый пасьянс, который из раза в раз у нее не выходил. Златобровая, с пятью сережками на каждом ухе, ярко подведёнными глазами самого нелюбимого цвета Маркизы — синего. Муха — любительница без толку поболтать. И видимо это их общая проблема с Русалкой. — Трещотки, — вздохнула черноволосая и принялась зажевывать горький привкус во рту заплесневевшим мандарином. — И как ещё язык не заболел? Рядом плюхается Длинная Габи. Странный и отнюдь не понятным персонаж для Маркизы. Все в ней было слишком. Слишком высокая, слишком тощая, слишком накрашенная, слишком раздетая, слишком говорливая и слишком много возомнившая о себе. — Как же не хватает здесь парней, — вымученно вздохнула она, а Маркиза наблюдала за ее то открывающимися, то закрывающимися губами, накрашенными несуразной фиолетовой помадой, которая растеклась уже по всему ее лицу. — И когда Слепой уже этот глупый Закон отменит. — А может стоит ускорить все это дело? — как обезьянка, вытаращилась на нее Муха, скосившись в сторону, чтобы Русалка не мешала ей видеть. — Ускорить? А это хорошая идея. Надо кое с кем поговорить насчет этого, — усмехнулась Длинная. — И с кем ты собралась говорить? — вмешалась в разговор Маркиза, а взгляд так и был направлен на эти фиолетовые губы. — С самим Слепым? Если ее не подводила память и не мешались детские воспоминания. Слепой — та еще нелюдимая ханжа. Щупленький, страшненький и наводивший невесть чем страх. С таким не то что говорить, в одном коридоре страшно было находиться. — Может, с ним, а может, и с другим...Смотря, кто первый пойдет на разговор. — И как же ты ускоришь общение между парнями и девушками? — спросила Маркиза. Ей правда было интересно, что же такой учудит Габи, что парням и девушкам снова можно будет свободно общаться. Безусловно, они могли видеться на лестничных площадках, в библиотеке, на первом этаже…но чтобы строить с ними какие-то отношения. Да что уж там отношения, просто завязать дружбу. — Ох, милая, — Габи приобняла ее за плечи, отчего черноволосой тут же захотелось прыгнуть в ванную с кипятком. — Девушки очень просто могут добиться желанного. Понимаешь, на что я намекаю? Или ты совсем еще ребенок в таких делах? — Так чего ждать-то? — Маркиза скинула тощие руки со своих плеч и скривилась. — Сразу можно и под всех пятерых лечь. Или сколько там вожаков у мальчишек… Разукрашенное лицо Габи тут же скосилось, фиолетовые губы приоткрылись и изо рта вытащились два передних кривых зуба. С желто-коричневым налетом от табака. — Че сказала? — наклонилась ближе к ее лицу она и пригрозила кулаком. — В детстве мало тебя били. Так боялись подцепить какую-нибудь заразу от тебя, лишайника ходячего. Но теперь то ты не в Могильнике прячешься и за слова свои будешь получать ответ сполна. — Я сказала правду, — мило произнесла в ответ Маркиза и улыбнулась раскрасневшейся от злости Габи. — А на правду не обижаются… Всем пятерым дашь и всем по любви… Внутри у оскорблённой девы всё бушевало, и она из последних сил сдерживала свой гнев, но в конце концов бедняжка не выдержала. Длинная медленно встала, аккуратно положила стакан на пол и совершенно неожиданно повернулась и нанесла удар кулаком Маркизе в глаз. Та, не удержавшись, упала с дивана прямо на разложенную еду, пачкая руки уже в пюре из мандаринов и бананов. Не успев сообразить, что произошло, она, собираясь закричать, только успела широко открыть глаза и рот, как, тут же получив удар в челюсть. Это была не девичья драка с визгом и тасканием друг друга за волосы! В эти два удара Габи вложила всю свою накопившуюся злость. — Ну что, будешь дальше говорить про меня всякую хрень? — спросила она у Маркизы, вцепившись в ее волосы на макушке. Девушка, как болванчик, закивала головой. И тут же плюнула в лицо Габи. — Ой, прости, — засмеялась черноволосая. — Не удержалась, — и тут же ее голова ударилась об пол. В ход пошли уже ноги. — Прекрати, — пыталась оттащить Рыжая от Маркизы Габи. Вцепившись в ее бока, она тянула ее в противоположную сторону. — Прекрати, Габи. Прекрати. Сейчас Крестная на ваши крики примчится как в сказке! Маркиза — с кровью под носом, ссадиной над левой бровью и, кажется с выбитым зубом, чудовищно растянутой рубашкой — поползла к двери. Лишь бы выползти из этого гадюшника. В этот момент на Перекресток неторопливо входит Крестная. Звук медленных шагов женщины на каблуках — что может быть еще унизительнее в такой ситуации. Она ставит свою сумочку на тумбочку, выключает телевизор. Сморщив нос, осматривает всех присутствовавших. И последней, на кого она смотрит — Маркиза, валяющаяся возле ее ног. — Добрый вечер, — улыбнулась ей черноволосая и громко закашляла, извергая из себя остатки хорошего вечера. Позор всей Жёлтой комнаты. Маркиза! Или, как ее будут теперь называть за спиной, Блевотница… — Для кого добрый, а для кого не очень. Кто это сделал? — указала женщина на валяющуюся около нее. — Давно в Клетке каждая из вас не была? Быстро признавайтесь, а то под замок на неделю! Никто ей так и не признался. Габи стояла, словно только сама пришла на этот праздник. Свистела себе в сторонке и поглядывала на облезлый маникюр. — Да она сама напилась и с углом тумбочки поцеловалась, — не отрываясь от своих когтей, брякнула она. — Единственная, по кому и плачет Клетка.***
Маркиза, остановившись поодаль от Крестной и от нечего делать похрустывая пальцами, рассматривала то, что все вокруг с таким благоговением звали Клеткой. Клетка хороша для шкодливых мальчишек, которые делали все, чтобы туда попасть. А для девушек — это самое настоящее наказание. Безусловно, попасть туда, куда попадали даже не все мальчишки — настоящее событие, правда, у Маркизы никак не выходило прочувствовать всю радость от происходящего. И никогда не получалось… Отчасти потому, что ее собственная могильная палата особенно ничем не отличалась от остальных (и от Клетки, вероятно, тоже), разве что, стены были не мягкие и разрисованные — но Маркиза провела там намного больше времени, чем самый провинившийся и шкодливый мальчишка в Клетке, и раз в пару-тройку месяцев обязательно туда возвращалась на неопределенный срок, так что имела полное право считать ее своей второй спальней и обживать согласно своим предпочтениям. Кроме того, попадать туда, куда не каждому дано, для Маркизы тоже было не впервой. Но самая основная причина, мешающая ей радоваться такому внезапному стечению обстоятельств — приближающийся рецидив. Спина болела все сильнее и занимала собой все мысли девушки, так что ей уже было ни до чего. Обведя внимательным взглядом всех присутствующих: и Крестную, и двух пьяных Ящиков, водившихся с замком, Маркиза ехидно усмехнулась и хищно прищурилась, раздумывая над тем, что, конечно же, прямо сейчас могла бы сообщить Крестной, что у нее болит спина. А в ответ что получит? -"А драку затевать у тебя спина не болела?». Она шагнула внутрь, постояла немного на пороге, большими, удивлёнными глазами рассматривая комнатку, и обернулась. — И надолго вы меня здесь оставляете? Дверь за ней закрылась на ключ, и Маркиза уселась углу на мягкий пол, потрогала не менее мягкую, голубого цвета стену, разочарованно вздохнула и вытянула ноги. — Карга старая, — проговорила она и вытерла пощипывающий нос. — Даже умыться не дала нормально, — цокнула, заметив грязное пятно на манжете. Изолятор, или как его прозвали домовцы, клетка, — плохое место. Не самое плохое в Доме, но одно из плохих. Клетки способствуют размышлениям, если не оставаться в них слишком долго. Чем дольше сидишь, тем сильнее одолевают страхи, и тут уж не до размышлений…так говорили воспитатели. Они то сами никогда не попадали в такое место, поэтому так легко говорили о нем… Только ты и губчатые стены. Несусветная удача для некоторых домовцев, которым надоела шумная компания в комнате. Один раз в своей жизни все должны были пройти маленькое незамысловатое испытание — заточение в Клетке. Это было как некое посвящение. Некоторые считали попадание в этот спокойный уголок Дома страшной удачей, другие — столь же страшным наказанием. Оказаться Клетке можно либо совершив проступок, либо получив направление из Могильника. И лишь настоящий дурак желал туда попасть. Клетка — это маленькая комната сплошь обитая губкой, чтобы никто не захотел себя покалечить, например, набить синяк на лбу или садануть колено. А попадали сюда частенько уже покалеченными… Настолько маленькая комнатушка, что одному человеку здесь тесно. Как переноска для кошек… После выключения света можно было наконец-то отдохнуть. Расслабиться и на пару долгих часов забыться, если, конечно, во сне тоже не начнет казаться клетка. Тогда-то понимание реальности окончательно сотрется… Синяя не для слабонервных личностей, зато закаляла дух. Сидишь один, копаешься в себе, борясь с накатившими усталостью и апатией. Кричи, рыдай, смейся до боли в животе — все равно никто не услышит…взрослые называли такое умным словом — профилактика. «В синей начиналась депрессия, тогда-то и мешался окончательно рассудок, лучше б в желтую запихали, чем в эту вонючую помойку», — злилась Шаманка, переворачиваясь с одного бока на другой. Клеткой ее воспитывали. И воспитывали так ее уже на протяжении десяти лет. Сначала Маркиза не показывала своего дрянного характера, отмалчивалась и забивалась в угол, борясь с желанием быть в центре всех событий. А потом ее переклинило. И вот — она уже считает Клетку своей второй личной комнатой. Через три дня приходит Крестная. Удивительно, что пришла она, а не снова пьяный Ящик, который отвести пару сальных комплиментов в ее сторону. — Ты подумала над своим поведением? — Подумала. — И что же надумала? — Вы только меня посадили в Клетку? — А кого ещё? Мне сказали, что это ты во всем виновата, ни с того ни с сего начала оскорблять, обзывать, унижать. — Я поняла. Да, такое было… Я не права, — сдержалась Маркиза и проглотила комок плохих слов. — Скройся побыстрее с моих глаз. Умойся и сходи к медсёстрам. — Как скажите, — вздохнула Маркиза и принялась ковылять до комнаты. — И объяснительную не забудь потом мне принести!***
Она смотрит в глаза своему отражению. Пристально, не моргая, пока глаза не начинают слезиться. Иногда удается добиться ощущения полной отстраненности, иногда нет, это неплохое лекарство для нервов или пустая трата времени — все зависит от того, каким ты приблизился к зеркалу и что унесешь, отойдя от него. Зеркала — насмешники. Любители злых розыгрышей, трудно постижимых нами, чье время течет быстрее. Намного быстрее, чем требуется для того, чтобы по достоинству оценить их юмор. Но она помнит. Она, несчетное число раз смотревшая в глаза забитой девушки, шепча: «не хочу быть как они все»… встречает теперь взгляд человека, который слился с лицами всех домовцев. Она и Кукла, и Муха, и Бедуинка, и Спица, и Рыжая, и Русалка, и Кошатница, и Крыса…и даже Длинная. Она — все. Она может оценить зазеркальный юмор, потому что помнит то, что она помнит, но многие ли тратили такую уйму времени на общение с зеркалами? Она знает девушку, которая носит на шее целую коллекцию маленьких зеркал. Она чаще глядит в них, чем вокруг, и видит все фрагментами, в перевернутом виде. Она знает незрячего, иногда настороженно замирающего перед собственным отражением. И помнит черную кошку, бросавшуюся на свое отражение с яростью берсеркера. Так что пусть ей не говорят, что в зеркалах не прячется магия. Она там есть, даже когда ты устал и ни на что не способен. Перестав отчуждаться, она встречается взглядом со своим отражением. — Бог ты мой, — говорит она, ощупывая акварельные синяки по всему бледному лицу. — Ну и чудище… Ты бы хоть оделась, сестрица. Чудище — голое, ободранное, с сумасшедшими от бессонницы глазами, смотрит укоризненно. На левой брови у него пластырь, и без того кривой нос опухший, отдавая в лёгкую синеву, разбитая губа покрыта коркой подсохшей крови. Пристыженный его молчаливым укором, она отворачивается. — Ладно, извини. Ты красавица. Красавица всех красавиц! Просто немного не в форме. Тебе бы немного отдохнуть… Нырнув в пижаму, выходит из ванной. В спальне пусто и тихо. Только Кукла высиживает на своем матрасе, намалевывая губки красной помадой. Маркиза садится на свой матрас и тянется к тумбочке. Вытаскивает большую шкатулку и принялась вытряхивать все содержимое на простынь. — Тоже решила навести красоту? — не отрываясь от собственного отражения, спрашивает Кукла. Звенели Маркизины побрякушки. — Можно и так сказать, — ответила черноволосая, собирая мокрые волосы на затылке в пучок. — Надень те сережки с пёрышками, — кивнула она в сторону валяющихся сокровищ. — Бедуинка сказала, что они заговорные. Удачу и счастье приносят… — И кто ей такую ерунду сказал? — Русалка...они вместе их заговаривали...для тебя... — засмущалась Кукла. Притворяется, все равно переврет все и скажет Бедуинке, что Маркизка-Крыска выбросила ее подарок в помойку. — Раз заговоренные, то надену, — послушалась Маркиза и надела те суммы сережки. Несколько раз обвязала вокруг шеи разноцветные бусы, и натянув сарафан поверх пижамной рубашки, плюхнулась обратно на матрас. — Ты вроде как куда-то собиралась… Или уже передумала? — Мне на первый надо спуститься, — мигом врёт Маркиза. Никуда ей не надо было спускаться. Она просто хотела побыть наедине с собой. Может, даже где-нибудь вздремнуть. Чтобы никто не маячил перед лицом и не задавал глупых вопросов. И как Кукла ещё чего-нибудь не сказанула? Удивительно. Она то первая всегда охала и ахала, когда черноволосая возвращалась из Клетки. — Тогда тебе надо синяки замазать Что подумают парни, увидев тебя? А вот и нет. Всё-таки решила высказаться. — Ничего они не подумают, — махнула рукой Маркиза. Встала с матраса, доковыляла до двери, натянула потрепанные временем кеды и напоследок сказала. — Я приду за десять минут до выключения света, не теряй!