Се Лянь и Хуа Ши ощутили на себе взгляд юношей, на их лицах мелькнула легкая улыбка, затем они повернулись к ним и спросили: «Впервые приходится видеть настоящую проклятую кангу?»
Значение проклятой канги вытекает из ее названия — оковы, сформировавшиеся в результате проклятия.
Для небожителя, низвергнутого из Небесных чертогов, гнев небес превращался в печать преступника, которая проявлялась на его теле в форме оков, запечатывающих божественные силы, и оставалась так навеки вечные. Словно татуировка на лице узника или тяжелые кандалы на руках и ногах, она служила и наказанием, и предостережением, внушая ужас и стыд.
Духи войны наверняка слышали об этом, но все же ощущения от услышанного разительно отличались от увиденного своими глазами. Посему выражения их лиц в данный момент не стали для Се Ляня и Хуа Ши неожиданностью.
Они догадывались, что эта вещь на их шеях, возможно, заставляла юношей чувствовать себя неуютно и даже внушала страх. Ведь, как ни взгляни, а ничего хорошего проклятая канга из себя не представляла.
Чтобы избежать неудобства, Се Лянь и Хуа Ши пытались найти предлог, чтобы отлучиться, когда они были уже у выхода. Однако Фу Яо, закатив глаза к потолку, преградил им путь и обратился к Хуа Ши словами: «Если покажешься снаружи в таком виде, тебя примут в лучшем случае за бродяжку».
А ведь и правда, что принц и принцесса почти забыли о произошедшем. Когда Хуа Ши решила отдать свой наряд девушке, она осталась в одном нижнем платье. Се Лянь, сняв своё верхнее одеяние, положил его на плечи девушке, чтобы не привлекать внимание окружающих. Однако, как только он это сделал, девушка повернулась с слегка красноватыми щекам , чтобы поблагодарить его . Пока это происходило, Нань Фэн нашел во внутренних помещениях храма одеяния религиозного служителя и бросил принцу. Квартет вновь устроился на прежние места, однако после случая с девушкой атмосфера стала немного неловкой. Поэтому Се Лянь достал свиток из дворца Линвэнь и спросил: «Не желаете ли прочитать еще раз?» Хуа Ши лишь в отрицании покочала головой.
Нань Фэн, взглянув на принца исподлобья, ответил: «Уже прочел. Уж кто нуждается в повторении, так это он».
Фу Яо незамедлительно среагировал: «Что значит — я нуждаюсь в повторении? Сведения в свитке лишены подробностей, сбивчивые и неясные, а значит, и гроша ломаного не стоят, не то, чтобы мне их повторять».
Хуа Ши почувствовала, что и она, подобно младшим писцам из дворца Линвэнь, каждодневно пишущим свитки, углубляется в эту работу до тех пор, пока их лица не становятся бледными, словно у мертвецов, от славы, доносящейся из этих свитков. Вновь прозвучали слова Фу Яо: «Ага, так на чем мы остановились? Почему в храмах Наньяна… так много последователей женского пола, да?»
Се Лянь вновь убрал свиток и помассировал пульсирующую точку на лбу между бровей, понимая, что сегодня уже никому не удастся ничего прочесть! Оказалось, что кроме Се Ляня и Хуа Ши, которые несколько сотен лет вели бродячий образ жизни, каждый небожитель современного пантеона был осведомлен о том, что в биографии Совершенного Владыки Наньяна, Фэн Синя был период, когда его называли Совершенный Владыка Цзюйян, что означало «Огромный Член». Главный участник этой истории питал поистине глубочайшую ненависть к этому прозвищу. Все остальные же выражали свое мнение по поводу произошедшего одной фразой: «Досадная ошибка»!
Поскольку изначально верное написание имени Цзюйян требовало использования другого иероглифа цзюй. А замена произошла по причине следующего события.
Один государь, живший много лет назад, повелел выстроить монастырь, а в качестве доказательства искренних намерений решил собственноручно сделать надписи на всех наддверных досках в каждой зале каждого строения в чертогах монастыря. И будто бы нарочно, по какой-то неизвестной причине он допустил оплошность в написании «Зала Цзюйяна», и надпись вместо «Равный солнцу» превратилась в «Огромный член».
Тот случай столь сильно расстроил чиновников, ответственных за все вопросы, связанные со строительством монастыря, что едва не свел каждого из них в могилу. Они никак не могли понять, намеренно ли государь внес подобные изменения в написание, или же ошибся по невнимательности? В первом случае оставалось неясным, почему государь не издал указ, в котором заявил бы о своем намерении изменить написание. Во втором же случае вопрос ставился совершенно иначе: как вообще можно было допустить столь вульгарную ошибку? Тем не менее, чиновники не могли прямо сказать: «Ваше Величество, вы ошиблись», ведь тогда, могло статься, государь счел бы это за насмешку над его невнимательностью, намек на поверхностные знания, а то и вовсе подозрение в нечистых помыслах. Кроме того, надпись являлась каллиграфическим творением Его Величества, неужели придется его выбросить в случае признания ошибки?
Из всех загадок Поднебесной сложнее всего разгадать замыслы совершенномудрого правителя. Чиновники, измучившись раздумьями, все-таки решили, что пускай лучше пострадает Совершенный Владыка Цзюйян, чем они нанесут оскорбление своему государю.
Нельзя не отметить, что выбор оказался верным. Стоило Его Величеству самому обнаружить, что «Равный солнцу» превратился в «Огромный член», он не стал ничего объяснять, лишь пригласил в свой дворец группу ученых мужей, которые перевернули все древние трактаты и записи в поисках доводов, обросших бесчисленными мелкими деталями, затем сами создали множество письменных трудов, безоговорочно доказывающих: «Равный солнцу» и есть неверное написание, а первоначально следовало записывать «Огромный член». В конце концов, уже на следующий день все храмы Цзюйяна сменили прежнее название на новое.
О внезапной перемене своего божественного титула Фэн Синь узнал лишь спустя более десятка лет. Он почти никогда не проявлял особого интереса к надписям над вратами своих храмов, просто в один из дней его крайне опечалил тот факт, что число прихожанок, возносящих ему молитвы, увеличилось в разы. Ко всему прочему, возжигая благовония, все они заливались краской от смущения и просили о какой-то ерунде!
Выяснив, что же произошло на самом деле, Фэн Синь поднялся к облачным вершинам небосвода и огласил озаренные солнцем бескрайние просторы грубой бранью, не жалея крепкого словца. Чем потряс небожителей до глубины души. Но даже самой яростной бранью ничего исправить уже было нельзя, пускай поклоняются, раз уж начали; во всяком случае, не мог же он запретить столь искренне возносящим молитвы женщинам приходить в его храмы, пришлось Фэн Синю несколько лет с неохотой слушать их просьбы. До тех пор, пока одному излишне добропорядочному правителю название «Огромный член» не показалось исключительно непристойным, поэтому он исправил его на «Южное солнце» — Наньян. И все же люди по-прежнему не забыли, о чем еще можно было помолиться Наньяну, несмотря на его статус Бога Войны. При этом все стали придерживаться молчаливой договоренности: ни в коем случае не называть его тем самым прозвищем. А также повсеместно сложилось единое мнение о том, как следует характеризовать Совершенного Владыку Наньяна — «положительный». Если не доводить его до белого каления, со всех сторон положительный!
Лицо Нань Фэна к концу повествования сделалось чернее днища старого котла, а вот Фу Яо, исполнившись поэтического настроя, продекламировал: «Друг всех девушек и жен, сыновей дарует он. Огромный член, знаток страстей, Наньян дарует сыновей. А-ха-ха, А-ха-ха, А-ха-ха-ха-ха-ха-ха…»
Что Се Лянь, что Хуа Ши предпочли сдержать улыбки, все-таки перед лицом статуи Наньяна не следовало вести себя невежливо. Нань Фэн же буквально рассвирепел: «Поменьше бы злорадствовал, пока находишься здесь. Если же некуда больше силы девать, пойди-ка лучше подмети пол!»
После этих слов пришел черед лица Фу Яо потягаться в черноте с днищем котла. Ведь если, к примеру, подчиненные дворца Наньяна приходили в ярость, услышав те самые два слова, то во дворце Сюаньчжэня ни в коем случае нельзя упоминать подметание полов. Все потому, что Му Цин, будучи простым слугой в монастыре Хуанцзи, только и делал, что всячески прислуживал Его Высочеству наследному принцу Се Ляню и Еë Высочеству принцессе Хуа Ши, в том числе подметал полы в их комнате и застилал постель.
В один из дней им на глаза попалось картина юноши который наизусть декламирует рифмованные правила самосовершенствования, при этом подметая пол. Это до глубины души тронуло обоих, принц с принцессой отправился к наставникам, чтобы те проявили снисхождение и приняли паренька в ряды учеников монастыря. И случай тот, как говорится, мог бы кануть в лету, а мог бы запомниться в веках, мог стать как прекрасным преданием, так и величайшим позором, — зависит от того, как к нему отнестись. Очевидно, именно несмываемым позором и воспринял случившееся главный герой тех событий, поскольку впредь и Му Цин, и все его подчиненные, заслышав намеки на подметание пола, сердились до такой степени, что прерывали все отношения с оскорбившим их человеком. Так и теперь, Фу Яо, изо всех сил стараясь держать себя в руках, мельком глянул на Се Ляня и Хуа Ши, принц лишь невинно замахал руками, принцесса замотала головой, затем с холодной усмешкой произнес: «Тебя послушать, так ты, верно, считаешь, что ваш дворец Наньяна в свое время сделал больше добра для Его Высочества наследного принца и Еë Высочества принцессы».
Нань Фэн с такой же холодной усмешкой парировал: «Так ведь и ваш генерал отплатил им черной неблагодарностью, о чем здесь еще можно говорить?»
«Э…» — Се Лянь и Хуа Ши было собирались вмешаться в спор, однако Фу Яо тх опередил. Рассмеявшись, он произнес: «В том все и дело, что ваш генерал в своем глазу бревна и не приметил, какое он имеет право указывать на чужие ошибки?»
Слушая, как эти двое превратили их в палку, которой теперь дубасят высшего командира своего оппонента, Се Лянь в итоге не выдержал: «Постойте, погодите. Довольно, хватит!»
Разумеется, юноши не послушали его, а ко всему прочему еще и подрались. Неизвестно, кто начал драку первым, но вот уже и стол для жертвоприношений раскололся пополам, и с громким стуком разлетелись по полу жертвенные кушанья. Се Лянь и Хуа Ши, понимая, что разнять дерущихся не удастся, присели в углу неподалеку, Се Лянь со вздохом «Грешно!» поднял с пола подкатившуюся к ногам маньтоу, протер от пыли и предложил еë Хуа Ши. Они разделил меж собой мантоу и приготовились ее съесть.Нань Фэн, заметив это краем глаза, в мгновение ока оказался рядом и ударил по рукам Се Ляня и Хуа Ши, так что уже разделëная маньтоу снова упала на пол. «Не вздумайте есть!»
Фу Яо тоже остановился, его голос звучал удивленно и слегка презрительно: «Ты ешь и даже угощаешь тем, что даже извалялось в грязи? А ты напротив даже не пытаешься его отговорить и вместе с ним ешь то, что уже не пригодно в пищу?!»
Воспользовавшись затишьем, Се Лянь и Хуа Ши замахали руками и заговорили: «Постойте, постойте, постойте. Мы хотим кое-что вам сказать».
Се Лянь и Хуа Ши разделили их, втиснувшись посередине, и мягко произнесли: «Первое. Его Высочество наследный принц и Еë Высочество принцесса и, о которых вы говорите, — это мы и есть. Мое Высочество и Моë Высочества не сказало ни слова, поэтому и вам не стоит в споре перебрасывать нас как булыжник, которым вы хотите ударить друг друга».
Помолчав, принц и принцесса добавили: «Нам кажется, что ваши генералы ни в коем случае не стали бы так себя вести и столь неприличное поведение с вашей стороны не делает им великой чести».
После этих слов лица юношей внезапно переменились. Се Лянь и Хуа Ши же продолжали: «Второе. Вы ведь явились, чтобы помогать нам, верно? Так все-таки, это вы должны нас слушать или на придется слушать вас?»
Помолчав, юноши ответили: «Мы должны слушать вас».
Конечно, на лицах каждого было написано «Еще чего! Размечтались», и все же Се Ляню и Хуа Ши их ответ пришелся по душе, принц хлопнул в ладоши, сложив руки вместе, и заключил: «Прекрасно. И последнее, третье. И самое важное. Если уж вы хотите что-то выбросить, лучше уж вам в таком случае избавиться от меня, но бросать еду не стоит».
Хуа Ши: «Ваше высочество не говорите так о себе будто вы безполезная вещь…»
Се Лянь похлопав Хуа Ши по плечу произнëс: «Хуа Ши будешь маньтоу?».
Как оказалось Се Лянь опять его подобрал и решил предложить Хуа Ши чтоб разрядить обстановку. Хуа Ши согласилась на его предложение. Нань Фэну все же удалось выколупать из рук Се Ляня и Хуа Ши маньтоу. Окончательно потеряв терпение, юноша воскликнул: «Нельзя есть то, что извалялось в грязи!»
***
Следующий день, давешняя «Лавка встреч».
Хозяин чайной по обыкновению сидел у порога, вытянув ноги и греясь на солнце, когда заметил вдали четверо путников. Впереди вышагивали монахи в скромных белых одеяниях у одного из монахов была за спиной бамбуковая шляпа, а следом шли двое юношей высокого роста в черных одеждах. Приблизившись, монахи непринужденно склонились в малом поклоне и еще более непринужденно заговорили, смахивая на бездельников куда больше, чем сам хозяин чайной: «Уважаемый, будьте любезны, принесите нам четыре чашки чаю».
Хозяин с улыбкой отозвался: «Сию минуту!»
Про себя же подумал: «Снова явились эти простофили. Вот ведь несправедливость: выглядят один другого приличнее, но при том неизвестно, у кого больше мозги набекрень. Все болтают о каких-то богах да бессмертных, демонах да небожителях. И на кой только природа внешностью одарила, раз они на голову больные?»
Се Лянь и Хуа Ши заняли тот же дальний стол у окна. Когда троица расселась, Нань Фэн заговорил первым: «Зачем вы снова привел нас сюда? Настолько уверены, что наш разговор не достигнет лишних ушей?»
Се Лянь и Хуа Ши спокойно ответил: «Не волнуйся об этом. Даже если кто-то и услышит наш разговор, то не придаст ему никакого значения, решив, что у нас не все в порядке с головой».
«…»
И лишь Се Лянь продолжал: «Дабы избежать излишней траты времени, перейдем к делу. Надеюсь, за ночь вы успели остыть и придумали какое-то решение проблемы с духом новобрачного».
Взгляд Фу Яо сверкнул, сам же дух войны ответил равнодушным тоном: «Убить!»
Нань Фэн перебил его: «Чушь собачья!»
Хуа Ши лишь вздохнула ожидая очередную перепалку Нань Фэна и Фу Яо, которую им с принцем пришлось бы останавливать. Се Лянь вмешался: «Нань Фэн, не стоит вести себя столь грубо, Фу Яо совершенно прав, убийство преступника — способ решить проблему радикально. Но в таком случае возникает вопрос: где, кого и как убить. Осмелюсь предложить…»
Но договорить ему не дал громкий шум, донесшийся снаружи, услышав который, все четверо выглянули из окна. То оказалась очередная мрачная и печальная процессия «проводов невесты». Сопровождающие трубили в трубы, били в барабаны и непрерывно выкрикивали свадебные поздравления столь старательно, словно больше всего на свете опасались, что кто-нибудь их не расслышит.
Нань Фэн хмуро произнес: «Разве ты не сказал, что местные жители не решаются устраивать шумные празднества близ горы Юйцзюнь?»
Процессия сплошь состояла из крепких и хмурых мужчин, выражения их лиц и все мышцы тела были напряжены до предела, а на лбу выступили капли холодного пота, словно им приходилось нести вовсе не свадебный паланкин, окруженный атмосферой счастья, а настоящий помост для отрубания головы, на котором их всех ждет мучительная смерть. Интересно, что же за девушка сидит внутри паланкина?
Поразмыслив с минуту, Се Лянь и Хуа Ши уж было собрались выйти и рассмотреть процессию повнимательнее, когда налетел внезапный порыв ветра, приподнявший занавеску с боковой стороны паланкина.
Оказалось, что невеста за ней приняла неестественно скрюченную позу, голова ее склонилась набок, а под сползшим свадебным покрывалом виднелись ярко накрашенные губы, растянутые в слишком уж широкой улыбке. Стоило носильщикам качнуть паланкин, и покрывало вовсе соскользнуло с головы девушки, выставляя на всеобщее обозрение пару широко раскрытых немигающих глаз, глядящих в сторону квартета.
С первого взгляда могло показаться, что у девушки сломана шея, сама же она беззвучно хохочет, уставившись на них. Возможно оттого, что руки носильщиков сильно дрожали, разукрашенный паланкин был крайне неустойчив и голова невесты покачивалась в такт этой тряске. Вот так она качалась, качалась, пока не оторвалась от шеи и с громким стуком не покатилась по улице. А оставшееся сидеть в паланкине безголовое тело вскоре также опрокинулось со своего места и с грохотом вывалилось через дверцу.
