Однородное логарифмическое уравнение

Мне стало жутко! Спасите Русь! Повсюду бабочки и розовые пони Жизнь — это шутка, и я смеюсь… Хотя на самом деле юмора не понял В это мгновенье кто-то был зачат А я потею в переполненном вагоне И романтические песни из динамиков звучат Дайте танк (!) — Люди

Крик. Оглушительный треск. Громкий хлопающий звук, подозрительно сильно похожий на капанье вытекающей из отрубленной головы крови. Он вдруг улыбнулся: Дениска совершенствуется. Скоро эти его ненастоящие попытки самоубийства можно будет снимать в кино вместо использования компьютерной графики. Да любые спецэффекты — жалкие детские каракули по сравнению с этим. В сознании снова всплыла залитая кровью гостиная и объятые ужасом подозрительные налоговые инспекторы, которые только после этого представления оставили их в покое. И ведь кто его всему этому научил, а?.. Он улыбнулся ещё шире, вспоминая, как воинственно Вика и её мама показывали Денису, как нужно правильно падать с лестницы, будучи насквозь проколотым пластмассовым мечом в живот. И снова подумал, что дать ей отпуск на всю неделю перед Новым годом, когда дети целыми днями были дома и настойчиво пытались убить Константина за отсутствие Вики, было очень плохой идеей. И всё же как она мастерски падала на бок, обязательно той стороной, которая не была задета мечом, и закатывала глаза, изображая предсмертную агонию под их дружные аплодисменты. Она и правда слишком хорошо справляется со своей работой. Размеры её зарплаты уже давно были больше той суммы, которую он каждый месяц тратил на себя, детей и Константина вместе взятых. И всё-таки это никак не могло сравниться с той ценой, которую хотелось заплатить за всё, что Вика для них делала. В который раз он приходил к выводу, что лучшим способом выразить благодарность и тем, чего больше всего хотелось ему самому, было просто сделать ей предложение. Но позвать её замуж было бы слишком пошло, всё-таки это именно то, чем заканчивались почти все отношения, которые были у неё за то недолгое время, пока она жила здесь. Каждый день Шаталин просыпался с мыслью о женитьбе и каждое утро старательно заталкивал её на край сознания, наблюдая, как Вика в маленьком шёлковом халатике ходит по его кухне и командует детьми, Константином и его цветущей жизнью. Она всё пыталась поймать его взгляд, а он сидел, смотря в пол, злясь на себя за то, что всё ещё не зарабатывает достаточно для того, чтобы построить в честь неё храм. Прикрыв глаза, он задумался, пытаясь вспомнить, является ли её имя православным, и не заметил, как в воспоминаниях тут же материализовалась и зацокала каблуками, ворвавшись в его кабинет, маленькая бесцеремонная фигурка. До сих пор Максим не совсем понимал, почему её домашняя одежда всегда состояла из туфель на каблуках и множества довольно красивых нарядов. Вот он в который раз решает поставить около храма ещё и памятник и поворачивается к ней, не прекращая глупо улыбаться. Дальше воспоминания обрывались, но Шаталин точно помнил, что в очередной раз со стыдом и царапающим пластиковым мечом изнутри его душу Денисом отклонил её приглашение не то в кино, не то просто на свидание, пригрозив ей увольнением, на что она расстроенно слезла с его колен — он никак не мог вспомнить, в какой момент именно его колени стали единственной поверхностью в кабинете, на которой сидела Виктория Владимировна, кажется, так было всегда, и он никогда не пытался этому противиться — и ушла, точнее, уехала к маме на целых два дня, после чего вернулась, но общаться они перестали. И вот теперь уехала, кажется, на все праздники, оставив всю семью на попечение Константина. Мысль о том, что всю следующую неделю придётся провести без неё, глухо и больно засвербела в животе, и он в сотый раз за день нахмурился. А ведь в этом году он собирался попросить помочь с выбором подарка Константина и даже Викину маму. Поток его мыслей был прерван звуком бьющегося стекла и хлопком от падения чего-то тяжёлого. Ох. Была бы здесь Вика. Всё-таки дети опрокинули этот торт в виде лица Жанны из крема и взбитых сливок, который так хотели съесть. И теперь Константин, кажется, съест их самих. Он ещё раз представил храм и икону с лицом Вики и вышел из кабинета. В тот же день оставленная за старшую Ксюша, которая была ответственна за весь дом, включая Константина, позвонила Вике, и та, услышав рассказ о происходящей вакханалии, всё же ненадолго приехала, снова пристыдила Дениса за недостаточно правдоподобную актёрскую игру и, проводив детей на новогодний концерт, ещё долго сидела на кухне с дворецким. — Ой, этот ваш Макси-им… Викторович. Знали бы вы, Константин, как я ненавижу его с этими вечными «много рабо-оты», а детям мне что сказать, шо папа ваш любит свою работу больше, чем вас? У меня вот, может быть, тоже работа… не самая лёгкая, я вам скажу, работа. Вот, например, даже на прошлой неделе, Ксюшенька болела, дак хто с ней сидел, врача вызывали — сказал, ничего не сделаешь, только сам организм восстановиться должен, а как же он восстановится с таким обезвоживанием, а? Она же спала целыми днями, с такой-то температурой… ну, а я что говорю, я и не спала пять дней, воду ей давала… ну вот и правильно… а с Машей кто домашнее задание делал, пока Ксюша за неё это всё не могла делать? Да мне эти логарифмы все мозги съели, ну разве можно так над детьми издева-аться. — Максим знал, что Вика лукавила. У неё были довольно обширные, хоть и крайне непоследовательные знания почти во всех областях. Не раз он видел, как бойко она помогала с математикой Денису, в экспериментальном математическом классе у которого почти все задачи были с противными звёздочками и опечатками в ответах в конце учебника. Нечего было и говорить о том, что почти на любую довольно известную тему она могла чуть ли не прочитать лекцию, наполненную странными деталями и невероятными историями из жизни. Кажется, она постоянно читала научно-популярные журналы на даче у своего дяди, который «шо-то всё время норовит их не то сжечь, не то выкинуть — ну вы представляете? — а я и думаю, почитаю лучше, пока всё вместе с домом не сжёг…» «Ненавижу…» — снова пронеслось в голове у мужчины. Пухлые детские губы растянулись в мечтательной улыбке. Значит, помнит. Значит, небезразличен. Всё-таки больше всего в Вике его поражало то, что она никогда не рассказывала ни о бессонных ночах, ни о деньгах, потраченных на всегда идеальные подарки, ни о происхождении своих бледно-фиолетовых кругов под глазами, ни о том, что лишь малая часть того, что она делает, входит в её прямые обязанности, ни о том, что она почти круглосуточно работала без выходных и отпусков уже почти год. У неё всегда был минимум один выходной в неделю, но его она проводила у них дома перед телевизором, даже не пытаясь отказывать детям, то и дело прибегающим к ней со своими просьбами. Что касается отпусков, то стоит упомянуть лишь о том, что вместо одного из них она все пять дней просидела в кабинете Шаталина, помогая ему с договорами: владельцы концертного зала без предупреждения поменяли требования к технике безопасности, и им пришлось за считанные дни переделать половину всей документации, которая до этого подготавливалась почти целый месяц. Она никогда не жаловалась, по крайней мере, ему, она просто просила прибавку к жалованию, повинуясь действию какой-то защитной реакции, изображая из себя бесчувственную меркантильную особу. Он задумался, не боялась ли Вика когда-нибудь, что её и правда могли уволить. Наверное, боялась. Ох. Теперь, послушав их разговор с Константином, Максим был почти готов каждый день водить её на свидания, лишь бы она научилась отдыхать и перестала игнорировать свою хроническую усталость. Ещё одной проблемой было то, что за все эти дни ему так и не удалось придумать, что ей подарить. Что-то дорогое выглядело бы как попытка откупиться, а делать недорогие, но искренние подарки он, кажется, научился, но на фоне как всегда великолепных Викиных они наверняка будут выглядеть слишком глупо. Он с удивлением обнаружил, что разговор на кухне прекратился и там теперь, видимо, никого не было. Подумав, что они ушли куда-то наверх, Максим направился в свой кабинет. Открыв дверь, он почти споткнулся о маленький шершавый гуттаперчевый коврик из ванной, который Константин почему-то оставил здесь. Выругавшись слишком громко, потёр ушибленное колено. Выпрямившись и закрыв за собой дверь, Шаталин почти не удивился, увидев, что Вика с Константином сидят на диване и пьют его коньяк. На его хмурый взгляд она ответила, что пришла только для того, чтобы узнать, какой размер ноги сейчас у Маши, потому что, кажется, снова собиралась потратить половину своей зарплаты ей на новые кроссовки. Начав говорить о детях, они не заметили, как Константин ушёл. Потом девушка увидела на его столе два билета в кино на какой-то новый татарский фильм. Он хотел отдать их Константину, но совершенно не понял, как пригласил её и как она согласилась. Кинопоказ проходил в большом сплющенном Доме кино, такой же сплющенный зал со сплющенными светильниками обещал неплохой вечер. Сидя на своих местах, они почему-то всё ещё разговаривали о детях, о предстоящих праздниках и почти не замечали ничего, что происходило вокруг. Режиссёр оказался очень молодым, а фильм — грустным, тоже о семье и о детях. Во время просмотра они то и дело оглядывались друг на друга, убеждаясь в том, что события фильма вызывали у них почти одинаковые эмоции. По окончании фильма директор картины и несколько человек из съёмочной группы ещё долго отвечали на вопросы зрителей. Вика уговорила его всё-таки подойти к юному дарованию и предложить пару проектов для совместной работы. После того как обрадованный улыбчивый режиссёр сам попросил у Шаталина автограф, они спустились по широкой сплющенной лестнице и вышли на улицу. Фильм и правда оказался неожиданно простым и искренним. Неподалёку от кинотеатра они нашли большие уличные качели и уселись на них, несильно раскачиваясь и обнимаясь. Вика сразу же начала рассказывать о своём детстве и о том, что было бы с их детьми, если бы они знали о такой вот игре на желания. Оказалось, что Максим почти никогда не бывал в деревне, из-за чего девушка начала во всех подробностях рассказывать, как там хорошо, какие там леса, поля и злые гуси. Они договорились, что следующим летом все вместе поедут на дачу к её родителям. Потом они обсуждали кинематограф, и выяснилось, что Вике так же, как и ему, нравились сложные грустные фильмы, она смотрела их по несколько раз и строила теории объяснения происходящего. Максим не просто строил теории — у него был целый блокнот с трактовками нескольких десятков картин, из-за чего Вика пришла в восторг. Они наперебой начали делиться своими точками зрения. Она и правда была прекрасным собеседником, когда ничего не рассказывала о своих родственниках и не называла его на «вы». — И спасибо тебе за всё вот это, лучший новогодний подарок за последние, наверное… Да нет, просто лучший подарок в моей жизни. — Она положила голову ему на плечо, перебирая пальцами тонкую ткань его галстука. Всё было настолько хорошо, что ему стало страшно. — Да это, если честно, … Их чудесный целительный разговор прервал… Звон будильника?! Какие отвратительные соловьи. И какой дурак поставил именно эту противно-спокойную перезвончатую мелодию. Надоедливый звук прекратился прежде, чем он смог вспомнить, куда дел свой телефон. И как ему могло казаться, что просыпаться — это не больно? Максим с содроганием вспомнил, как легко улыбался Вике, когда она рассказывала о своих снах. Он закрыл глаза. Двигаться не хотелось совсем. Шаталин снова прокрутил в голове их ночной разговор около кинотеатра. На этом сон почему-то обрывался. Где-то на задворках сознания крутилось ещё что-то важное, но он так и не смог вспомнить, что именно ещё произошло. *** Она шла по ночной улице, закутавшись в большой полосатый шарф и передёргивая плечами от пронизывающего холода. Ноги в маленьких аккуратных сапожках уже начало сдавливать густым морозным воздухом. Она в третий раз прокляла себя за доброту. Надо было остаться дома. Ещё никогда в жизни она ни с кем не ругалась так сильно. Они не разговаривали друг с другом уже около трёх недель. Она шла, и дождливо-слякотная московская зима шла вслед за ней, скудными горстками снега на мёрзлой посиневшей траве намекая на приближение новогодних праздников. Вика не была бы Викой, если бы одним своим присутствием не заставляла всё живое цвести и прыгать от счастья. Во многом дети обожали её из-за того, что во время любого праздника она заваливала весь дом подарками. Никто не знал, где ей удавалось брать такое количество блестящих мешочков и коробочек с так тщательно подобранным содержимым. На её пусть и постоянно повышающуюся зарплату няни после каждого такого дня ей наверняка приходилось голодать и снова отчаянно уговаривать детей лишний раз сходить с ней в так надоевший им «Метрополь». Зато после таких дней за ней ещё долго бегал счастливый Денис с последним номером журнала с комиксами о супергероях, прыгала от восторга Ксюша, баюкая на руках увесистый томик Альбера Камю, ходила Маша в сногсшибательно красивом джинсовом костюме и таскался хвостиком уже на всё готовый Шаталин в новом, так чудесно подходящем почти ко всем его костюмам галстуке. Они с Константином только усмехались и делали ставки, кто из них первым подарит ей то самое колье с сапфирами, которое они с Галей обе мечтали получить на день рождения ещё со школы. Пока что по всем пунктам выигрывал Максим. И если бы она и правда получила от Константина ту сумму, которую они оба на него поставили, на эти деньги она сама могла бы купить Шаталину это колье. Даже два. Второе можно было бы отдать Маше. Праздники стремительно приближались, и весь дом, включая Жанну Аркадьевну, которой в прошлый раз была преподнесена чудесная маленькая сумочка из итальянской кожи, куда она теперь пыталась запихнуть всю свою жизнь, включая документы со всеми финансовыми отчётами, был в предвкушении предстоящего великолепия. И всё сложилось бы так же прекрасно, как и всегда. Если бы не эта дурацкая ссора. Она нахмурилась в сотый раз за день, вспоминая подробности… А ведь они с Константином в этот раз поставили не на колье, а на как минимум обручальное кольцо. Нырнув в бурлящую пасть бирюлёвского метро и уже коснувшись поручня эскалатора своей тонкой, к несчастью, пока без кольца, рукой, Вика гулко застучала каблучками по металлическим ступеням и твёрдо решила, что в этот раз никто не останется без подарка. Даже этот дурак Шаталин. Однако через пару часов, уже выходя из торгового центра с пёстрой стайкой подарочных пакетов в руках, она всё ещё не придумала, что ему подарить. Помимо ненормально низкого неба в Москве иногда появлялась необыкновенная полная луна. Она висела настолько низко, что подавляющее большинство населения наверняка путало её с блёклым поломанным фонарём, который замотали плотно-белым матовым пакетом, но который почему-то всё равно светил ровной размытой желтизной. Если бы у маленькой, но цепкой счастливой тоски, которая укрывала сейчас её душу, были глаза, то это были бы именно такие выпуклые, как эта Луна, размытые кругляши. Они были полны и слишком сильно похожи на тех надоедливых пузатых птичек, для которых недавно они совместными усилиями соорудили кормушку на балконе. Она не заметила, как противно-изящное, как мама Жанны Аркадьевны, меланхолическое настроение пало под натиском этого жёлтого света и полностью растворилось, когда она остановилась около большого стеклянного здания, похожего на опрокинутый гранёный стакан. Вика даже прокрутилась на месте, прикрывая глаза и с наслаждением вдыхая густой морозный воздух с примесью искрящихся снежинок. Как же давно она не была на вокзале. Тут же попыталась представить уютный запах железной дороги, осознавая, насколько сильно хотелось уехать именно сейчас, желательно навсегда и на другой конец страны. Просто прекратить всё это на время, передохнуть, исчезнуть. Открыть глаза пришлось из-за того, что, во-первых, кто-то уже пытался усадить её в такси, «отвезти куда угодно вообще, красавица» и заодно украсть маленькую плоскую сумку. Несильно ударив странного доброжелателя локтем в живот, она отбежала ближе к метро и заметила что, во-вторых, у неё звонит телефон. Сначала в динамике было тихо, и ей показалось, что что-то и правда случилось. Потом послышались звуки борьбы, чей-то визг и разочарованное «ну хоть кто-нибудь в этом доме работает?» — кажется, сказавший это только что собственноручно прекратил эти самые звуки борьбы и почти разрыдался. Она облегчённо выдохнула. Наконец отозвалась Ксюша: — Ви-ика, я с ними не справляюсь, они совершенно не умеют себя вести, особенно папа, они с Денисом только что почти подрались. — О-ой, Ксюша, с твоим папой и правда не каждый справится. Ну так уж и быть, жди, заеду к вам. Допивая уже вторую чашку чая, она сидела на кухне, сжимая в руках томик «Красноречия» Цицерона, пару дней назад найденный в кабинете Максима. Судя по всем предыдущим попыткам пригласить его в кино на премьеру прекрасного «фильма о няне и её несчастной любви», оказавшегося фильмом о молдавском боксёре; домой к родителям, чтобы не так мертвецки скучно было запоминать все повороты сюжета, всех мужей, детей и потерянных в детстве сестёр главной героини любимого маминого сериала, пока та на поезде ехала поздравлять с юбилеем тётю Глашу из Владивостока; в зоопарк, чтобы сфотографировать для Ксюшиного дневника наблюдений за животными каждого сонного слона, каждого почти прямоходящего волка со странно умным выражением лица и каждую болотную нутрию — именно о них Ксюша делала исследовательскую работу, — судя как минимум по всем этим неудачным попыткам за один только декабрь, она и сама начинала верить в то, что ничего, кроме штудирования этой мудрой книги ей не поможет. Вика дёрнула маленьким плечом в аккуратной кофточке и поморщилась, вспомнив об этих нутриях, точнее, о маниакальном желании Ксюши купить нескольких таких зверьков, борясь с которым они с Максимом даже объединились после одной небольшой ссоры, проходив с ней по зоопарку до самого закрытия, потому что её двоюродный брат, работавший там смотрителем, любезно согласился позволить Ксюше выполнить часть его работы и почистить все клетки на одном из этажей крытого павильона с грызунами. К концу дня девочка, похоже, повзрослела лет на пять и осознала масштабы проблемы даже яснее, чем сама Вика, которая и представлять не хотела, как даже вместе с Константином будет тратить уйму времени на бесконечную уборку и выбирать новую мебель. Константин, забирая из её рук книгу, сказал, что ей, похоже, придётся потратить около месяца на то, чтобы восстановить с ним дружеские отношения и хотя бы пригласить его на свидание, на что она только устало вздохнула, признавая его правоту. Книгу решено было вернуть на место, и они отправились в кабинет, сделав вид, что не заметили Шаталина, сидевшего на диване в гостиной и слышавшего почти весь их разговор. Они почти не испугались, когда Максим зашёл в кабинет, с гулким треском споткнувшись о маленький гуттаперчевый коврик, и беззвучно выругался, потирая побеждённое дверным косяком колено и злясь, кажется, не столько на Константина, который зачем-то оставил его здесь, сколько на сам коврик и свои неудобные туфли. *** Он вздохнул, улыбаясь, ещё раз тронул колено, оправив брюки, и, повернувшись к ним, заулыбался светло и искренне, отчего они заметно удивились и притихли, будто увидели привидение. И он улыбнулся ещё шире. Вот теперь-то точно не сон. Всё же не зная, как по-другому убедиться в том, что это и правда не сон, он с звонким треском выдвинул лезвие маленького канцелярского ножика для вскрытия писем и с невидящими глазами на бумажного цвета лице аккуратно провёл колкой тонкой пластинкой по тыльной стороне ладони. Кровь выступила, но сначала ему показалось, что никакой боли он не почувствовал. На него с мягким непониманием и тёплым сочувствием посмотрела Вика. Вполне себе взгляд живого реального человека. Он хорошо помнил, что у неё всегда такой взгляд, когда что-нибудь случается. Игнорируя мелкую кровяную росу, грозящую измазать очередной договор на столе, Максим откинулся на стуле и попытался вспомнить точно такое же растерянно-понимающее лицо Вики. — Да ну зачем вы, Максим Викторович, я пробовала уже, не помогает это. Да не сон это, Константи-ин, подтвердите! — Подтверждаю. — Дворецкий продолжил невозмутимо перекатывать в руках гранёный стакан с коньяком. Он снова чудовищно искренне заулыбался, широко раскрывая свои турмалиновые глаза. И это было слишком неожиданно. Можно было сказать, что она была абсолютно обескуражена. Ей, видимо, и правда казалось, что ещё пару дней назад её могли уволить. Вика могла очаровать людей всего мира, заставить любого спонсора отдать им все свои деньги, спеть гимн Советского Союза в церкви, поженить Константина и Жанну Аркадьевну, слетать на Луну, воспитать всех волков Битцевского лесопарка и детей Шаталина, в тёмной подворотне до смерти напугать насильника, каждый день вгонять в краску своего начальника и вести себя так, что он делал ей предложение руки и сердца по четыре раза в год и всё время путался у неё под ногами, вечно смущённый и пытающийся признаться в любви, выиграть всемирный конкурс поцелуев и заставить замолчать свою маму. Она могла всё, ему ли этого не знать. Но он улыбнулся, и было видно, что она впервые в жизни совершенно не знала, что ей делать… *** Весна пришла довольно скоро, бесцеремонно выбив ногой дверь и зазвенев тающими сосульками. Баюкая на руках небольшой пакет с подарком для Вики, — с Константином они сошлись на том, что просто необходимо взять это сапфировое колье, — он поставил второй в ящик своего стола. О том, как они с Ксюшей перевернули вверх дном почти весь «Детский мир», пытаясь найти точно такой же дождевик, как тот, который Викина мама покупала ей в детстве, Максим так никому и не рассказал. Он всё ещё сомневался в том, что ей понравится этот подарок и на всякий случай купил огромный букет цветов. На следующий день Шаталин ещё с утра, кажется, перестал считать количество своих попыток сосредоточиться. У Вики сегодня был день рождения. А у него сегодня был этот отчёт, который Жанна так вероломно свалила на него, укатив в отпуск со своей тоненькой змееподобной подругой, владелицей какого-то журнала. Да, и ещё одна стопка документации, с которой требовалось срочно ознакомиться, она тоже была, насмешливо лежала здесь же, сбоку от этого сиротливого трёхголового телёнка из мелкого текста на белой бумаге, который к вечеру должен был стать отчётом. Буквы расплывались перед глазами, как нервные сонные рыбы в аквариуме, никак не желая плыть по направлению к его мозгу. Он решил поздравить Вику утром, чтобы как можно раньше приступить к работе, и снова поднялся на второй этаж, где располагались все спальни. Почти сразу послышался шорох, и дверь открылась. Ох. Даже в свободной майке-алкоголичке и едва накинутом халате с неё можно было писать икону. Круглый ночник на столе, сзади подсвечивая её чёрные заколотые волосы, был полностью с этим согласен. Прийти поздравлять Вику с днём рождения с утра определённо было хорошей идеей. Он даже не сразу понял, что она была без макияжа, большие глаза и едва заметные веснушки делали её похожей на ребёнка. К его удивлению, девушка всё же обрадовалась не столько большому тяжёлому букету цветов, для которого им пришлось докупить огромную стеклянную вазу, сколько этой маленькой тёмной ветровке из приятной ткани, на которой были нарисованы маленькие пятнистые жирафы и зебры. Она подумала, что ему, должно быть, пришлось заново основать Чехословакию, чтобы купить её там, откуда мама привезла ей точно такую же много лет назад. Для взрослых такие куртки и правда ещё не делали, и он нашёл её в детском отделе: маленький женский размер почти совпал с детским, но за время, что они с Ксюшей там провели, и правда могло бы образоваться новое государство. Растягивая тёплые объятия на несколько долгих минут, он почувствовал, что её волосы едва уловимо пахнут терпким ядовитым парафином для церковных свечей. Люди с трудом просыпались, зевали, кидались подушками в тех, кто их будил, и хмуро заваривали кофе, глотали маленькие блестящие витамины и проигрывали в гляделки не менее хмурому солнцу, которое хитренько испускало по-утреннему белый, слепящий, дальний, как от фар, свет. Они замолчали, наслаждаясь тишиной спящего города, но если бы её спросили, она бы в лицах, красках и эмоциях рассказала, как вчера они с мамой весь вечер возили огромный пакет этих тонких мутно-жёлтых свечек по всему городу, пытаясь передать их какому-то маминому знакомому, шесть раз за три часа поменявшему своё местоположение. Её тёплая цветущая радость от этого небольшого подарка передалась и ему, и мысль о предстоящей сегодня работе уже не пугала так сильно, не в силах пробиться сквозь железобетонный слой её искрящейся благодарности. Через несколько часов она зашла к нему в кабинет что-то спросить и, кажется, пригласить на празднование своего дня рождения. Он долго молчал, слушая треск, с которым маленький воображаемый Денис снова разрушал какие-то перегородки в его голове, на этот раз пластиковой шпагой. Девушка сочувственно остановилась у его стола, не зная, что сказать. Он всё же заговорил первым и, проявив малодушие, начал с детской обидой в голосе жаловаться на Жанну и неосуществимые требования спонсоров. Вика неожиданно вызвалась ему помогать, сказав, что всё равно не собирается идти на «эту очередную гулянку, устроенную моей мамой, на которой ещё и вас не будет, ну что вы, ей-богу…». Через полчаса выяснилось, что заказчик перепутал часть документов, и придётся переделывать почти всё, включая отчёт. Он устало закрыл лицо ладонями, а она почти целый час ругалась по телефону с «этими идиотами недорезанными». За это время Максим узнал ещё несколько не вполне цензурных выражений и то, что Вика прекрасно умеет говорить и без мариупольского акцента и неплохо разбирается в механизмах налогообложения. Потом она ничего не спрашивала, только стояла, опираясь локтями на стол, и записывала всё, что было необходимо для восстановления испорченных документов. Её серьёзное лицо вытянулось, но от этого только похорошело. Ему казалось, что Вика не просто всё понимает, а находится прямо внутри его головы, заполняя ту пустоту, которая зияла на месте его умения писать отчёты, так что несколько часов они провели молча, ничего не говоря и ничего другу другу не объясняя. Они и правда потеряли счёт времени. Больнично-белое полупустое высокое здание налоговой встретило их скрипучими дверьми и скользкими от слякоти коврами на входе. Максим помнил, что здесь где-то была столовая, и очень надеялся, что к тому времени, как они всё решат, она не закроется. В мыслях не было ничего, кроме это злосчастной формы, которую они вчера забыли заполнить, кофе и маленькой Викиной руки, которой она сжимала его плечо каждый раз, когда очередь продвигалась и нужно было перестать устало озираться по сторонам и шагнуть вперёд, ближе к энергичной женщине, требующей паспорта и выдающей талоны. Окон оказалось так много, что они вышли в соседний, такой же большой, но уже не такой высокий зал и шли вдоль застеклённых окошек довольно долго, пока не увидели нужное. Вика быстро и чётко отвечала на большую часть вопросов сотрудника, который только сонно кивал и сочувственно переглядывался с таким же сонным Шаталиным, пока она руководила процессом и показывала ему, где ставить подпись. Он никак не мог вспомнить, ели ли они хотя бы вчера что-нибудь, кроме кофе, поэтому уговорил Вику, собравшуюся как можно скорее ехать обратно, всё-таки взять что-нибудь перекусить. Ему даже показалось, что она похудела ещё больше — на фоне широкого зимнего шарфа её шея казалась слишком тонкой. В маленькой столовой был бесплатный кипяток, и они просидели там до самого закрытия, закончив с заполнением оставшихся документов. — Да что же это у вас за галстук такой, как он развязывается всё время. И почему это вы не носите тот, который я вам подарила, а, Максим Викторович? А вот был у меня один знакомый, ещё со школы, так он знаете как всегда галстук завязывал?.. — Она тряхнула его за плечи, выравнивая узел тёмной полоски галстука, и обхватила его шею руками, заодно поправляя шарф. Максим стоял с закрытыми глазами, доблестно борясь со сном и пытаясь сэкономить энергию смертельно уставших глаз. Слыша, что её довольно бодрый голос становится всё громче, он раздражённо запрокинул голову, готовясь слушать очередную невероятную историю. Вся энергия, полученная из дешёвого кофейного автомата, уходила в рассказ, и Вика начала покачиваться от усталости, так что ему пришлось приобнять её чуть выше талии, чтобы она не свалилась в твёрдый заледеневший сугроб около ограды внутреннего двора налоговой. — …а вот что бы у нас тогда сделали, интересно, а?.. Максим Викторович, ну вы хоть меня слушаете? — голос всё ещё был отвратительно бодрым, и он, как никто другой, знал, что если уж Вика хочет поделиться какой-нибудь историей с миром, то она этот мир в покое ни за что не оставит. Ох. И правда, кидать в сугроб быстро чирикающую что-то из его объятий девушку ему не хотелось, кормить её тоже было нечем — их едва ли не ногами вытолкали за дверь закрывшейся столовой, разве что… Нет, почему-то после всех этих дней он точно понял одно — ничего такого делать с Викой он точно не хотел. Да и женитьба начала казаться ещё более чудовищной идеей. Но всё же перспектива не то третий, не то четвёртый раз слушать историю об этом предприимчивом молодом человеке была ещё чудовищнее. Максим с трудом раскрыл так и не отдохнувшие глаза и наклонился ближе к ней. Резкий и уверенный поцелуй в губы оглушил их обоих, впрыскивая в кровь сразу несколько доз адреналина. У него в голове всё ещё крутился умопомрачительный запах парафина, исходящий от её волос, и он пытался незаметно, как ему казалось, вдохнуть весь воздух в радиусе нескольких метров. Ох. Почему-то он всегда думал, что целоваться он не умеет, но теперь его это совершенно не волновало. Потому что умела Вика. Она целовалась чувственно, бесцеремонно и громко, так же, как делала почти всё в своей жизни. Они отстранились друг от друга, наверное, только минут через десять. — А я его измять боюсь… — А-а? — Он победно улыбнулся, чувствуя, что ей и правда расхотелось продолжать свой рассказ. — Г-галстук ваш… Виктория Владимировна. — Она растерянно отняла руку от почти уничтоженного галстука, который, кажется, сжимала в ладони всё это время. Виктория Владимировна выдохнула с едва заметным облегчением. Под её внешней заинтересованностью тоже появилась небывалая отстранённость. Ей почему-то начало казаться, что требовать женитьбы от такого замученного человека — непозволительно низко. Вика почти забыла, почему вообще так хотела замуж и зачем требовала свиданий. Сейчас ей просто нравились его по-телячьи светлые ресницы и то, как он сгребал её в охапку возле каждого сугроба, чтобы она не упала, пока они шли к парковке. Хотелось просто бесконечно слушать, говорить, до мельчайших подробностей изучать его скромную благородную душу и перебирать пальцами его волосы. *** — Всё-таки, я думаю, нужно организовать эту командировку в Италию, я давно там не был. Да и как раз можно будет провести там нашу свадьбу, а, как думаешь? — Вика сонно взглянула на него. Очередную долгую и нудную работу удалось закончить только к утру. С той поездки в налоговую прошёл месяц, и она уже две недели как получала двойное жалование: и как няня, и как его личный помощник. Иногда Шаталин даже подумывал совсем заменить Жанну. Вике недоставало опыта, но она умела поразительно быстро сходиться практически с любыми людьми. — Какую свадьбу? — Почему-то она уже начала мысленно радоваться за Константина и Жанну. — Нашу свадьбу. Ведь мы всё равно скоро поженимся. — Это был не вопрос. Это был почти свершившийся факт. — Да и мне нужно переоформить на тебя кое-какие документы и доверенность на всякий случай. Если мы распишемся, дело пойдёт быстрее. Ну так чего, Вика, ты выйдешь за меня замуж? — произнеся последнее предложение нарочито медленно и с напускной торжественностью, он всё-таки театрально присел на одно колено, вытягивая бархатную коробочку из верхнего ящика стола. Они выбирали его вместе с расчётом и правда когда-нибудь пожениться, и она забыла о нём в тот же день. Вика и бровью не повела, всё так же умиротворённо улыбаясь. Периодически она и вовсе забывала, что они до сих пор не женаты. Внутри неё в течение нескольких секунд радовалась жадная до штампов в паспорте маленькая вредная Вика, но сама девушка ещё раз выдохнула и улыбнулась лишь тому, что это и правда была вполне себе романтичная обстановка. В его словах не было фальши или излишней напыщенности. Просто и по-взрослому. Без всех этих ромкомовских штучек. — О-ой, выйду, конечно, выйду… — так же театрально всплеснула она руками, подыгрывая ему. — Да шо ж у тебя опять тут такое, в футбол ты им играешь, что ли… — Вика тут же присела на полу рядом с ним, раздражённо пытаясь стереть пятно с его галстука и уклоняясь от поцелуя. Они просидели на полу, обнявшись, ещё около десяти минут, допивая чай и тихо и расслабленно разговаривая. Потом она ушла помогать Маше с математикой и провела остаток дня, увлечённо объясняя ей свойства логарифмов, и совсем забыла бы о сделанном ей только что предложении, если бы не Константин, пришедший посмотреть на кольцо. «Однородные логарифмические уравнения первого порядка: … — дальше шло уравнение, в котором букв было больше, чем цифр, и Вика почти с гордостью осознала, что и правда всё это понимает, — не нуждаются в особом подходе для их решения… С помощью свойств логарифмов такое уравнение можно привести к простейшему логарифмическому. В общем виде решение таких уравнений можно представить, например, так: …» — решение было довольно простым, и она и представить не могла, что ещё вчера они с Машей не смогли разобраться даже вдвоём. Максим подошёл к ней со спины, одной рукой приобняв за талию, и протянул кружку дымящегося чая. И правда просто… Слишком просто. Но в этом-то и была основная сложность.