Не сожалей

Не бечено Энджи открыла глаза, повернула голову и увидела капельницу, а рядом с ней сидел старший из близнецов. - Стёрка в патруле. Ну и напугали же вы нас, Старатель-сан, - хмыкнул он, заметив её пробуждение. Ох, его корейский акцент выступил. Дело и впрямь плохо. - Канхо, - позвала его по настоящему имени. - Энджи-сан, - тяжёлый вздох. – Говорили же мы вам, что нельзя так много работать. - Это не… - попыталась оправдаться. - Знаю, - обрубил. – Тоя в ожоговом, я слышал, - Канхо почесал затылок. – Это не ваша вина. - Но... - Не ваша, - продолжил своё. – Вы сделали всё, что могли в вашей ситуации. Даже психологов наняли. То, что он предпочёл потеряться в своих представлениях о вас – его заблуждение. Не ваша вина, что он не попытался понять вас. Нет. Это она. Это всё она… Ведь из-за неё он так изводил себя. Она же видела сгоревшие тренировочные цели, когда вытаскивала сына из огня. Она же знала, что он сбегал на эту чёртову гору вопреки всем запретам. Это она не сказала, что он не бесполезный ребёнок. Тоя её сын. Её плоть и кровь. Рождённый из мести, в боли и гордости. Её ребёнок, которого она полюбила. Пускай и не сразу. Энджи прикрыла глаза и спросила: - Когда меня выпишут? - Когда врач скажет, - ответил помощник. - А когда врач скажет? - Когда поправитесь. Такое чувство, что с ней обращаются как с ребёнком. Хотя, наверное, так и есть. Смеяться ли? Не стоит, в груди всё ещё тянет. - Инфаркт? – спросила она. - Да. Поберечься вам надо, ещё слишком молоды для такого, - фыркнул. - Я достаточно стара, чтобы считаться пенсионером в нашей профессии. - Но недостаточно, чтобы выйти на эту самую пенсию! В палату широким твёрдым шагом вошла Жжение. - Камидзи… - нахмурилась Энджи. - Нет, не смейте, - пригрозила ей девушка. – Вы ещё не так стары, чтобы оставить нас, своих фанатов и уж тем более своих детей! Я только успела Фуюми по телефону успокоить, а вы себя, кажется, хоронить собираетесь! - Я ещё не купила гроб, не наговаривай, - вяло отмахнулась. - Ну спасибо хоть за это, - плюхнулась Мое. Красноволосой невероятно повезло, что, оказывается, время посещений подошло к концу и пришедший её проверить врач оперативно выгнал её помощников из больницы. Энджи в общем-то и пролежала в больнице всего ничего, практически вынудив врачей выписать её. Она всё время проводила у кровати перебинтованного сына в коме, пока сама находилась в больнице. Боялась узнать, что пока её нет он умрёт. Только потом, когда Мое и Канхо со своим близнецом Минхо вытащили её под руки из детской палаты и уговорили её приставить охрану их агентства, Энджи хоть немного выдохнула с облегчением. Но приходить из дома в больницу, где лежит её мальчик, а она здорова… Конечно она снова завалила себя работой. Айзава только тяжело вздохнул и отобрал у своей начальницы стопку бумаг, за которой пряталось её измождённое бледное лицо. - Ты отдыхать должна, а не работать, - сказал мужчина и буквально вырвал новый документ из её рук. - И ты туда же… - тяжело выдохнула женщина. Шота пробежался глазами по тексту и высказался: - Это можно твоему пиар-отделу и юристам отдать, - взял новую бумагу. – А это финансовому… Так, я понял! – хлопнул по столу. – Встала и за мной! Странно, но желания возражать не было. Хотя не по уставу это – отдавать приказы начальству. Она грузно поднялась чуть не споткнувшись, выходя из стола, но удержав равновесие и проследовала за мужчиной. В какой-то момент он остановился и дождался, когда она сравняется с ним и подцепил под локоть. Энджи как-то только сейчас поняла, что её новый помощник (скорее уж надсмотрщик) всего немного ниже неё, на пару сантиметров. Рей был ниже на голову, а в последние годы так горбился, что и совсем маленьким стал казаться. Странно, ей думалось, что Шота такой же… Мужчина провёл её в комнату отдыха и усадил на кресло мешок, накидывая на неё плед и скидывая на колени игрушки анти-стресс. Она застыла от такого отношения. Он плюхнулся напротив, протянув свои ноги, почти касаясь её. - Рассказывай, - выдал он. - Что? – не поняла она. - Что творится в твоей голове? Что тебя тревожит и не даёт спать? Почему ты так отреагировала на травму Тои? Что с тобой происходит? – стоит ли удивляться тому, каким равнодушным тоном были заданы эти вопросы? – Я устал слушать от близнецов жалобы на то, что ты зарываешься в бумаги и не даёшь себе отдыха. - С чего ты взял, что я расскажу тебе то, что не смогла психологам? – хмыкнула она. Энджи не злилась на такое откровенное пренебрежение её положением. Уже нет. Не было смысла. Она могла сколько угодно кричать, приказывать и требовать, но вопросы от этого не исчезнут. Люди замолчат, но беспокоиться будут ещё сильнее. Но она слишком привыкла к одиночеству. К тому, что рядом нет никого. Потому что это было её наказанием. Именно тем, чего она так желала. - Я тоже имею диплом психолога, - об этом она не знала. – Но ты относишься к тому типу людей, которые не могут доверить свои проблемы незнакомому человеку, даже если это его работа. - И ты решил выступить в роли моей «рубашки для плача»? – фыркнула она. - Если тебе удобно так называть меня, то пожалуйста, - выдохнул черноволосый. – Я работаю с тобой уже больше полугода и знаю, что ты доверяешь мне достаточно, чтобы знать о твоей семейной ситуации, - серьёзно сказал он. Даже возразить нечем. Шота прав. Он и так слишком много знает о том, как сильно она облажалась. И она знает, что он никому об это не расскажет. - Но значит ли это, что я могу доверить тебе свою душу? – отвела она взгляд от равнодушного лица мужчины. - Я обещаю, что никогда не расскажу никому того, что ты сама другим не захочешь рассказать. Я не предам твоё доверие, - ответил Шота. – Ты моя начальница, но ты также мой друг. И я волнуюсь о тебе. Как давно ей не говорили этих слов. «- Ты мой самый дорогой друг, Тодороки-чан!»

***

«- Я ни за что не предам тебя, верь!»

***

«- Я беспокоюсь о тебе!»

***

«- Я люблю тебя…» Воспоминания нахлынули на неё и ей начало казаться, что она задыхается. Она сжала игрушку в руках, зажмурилась и прикусила губу почти до крови. Больно. Как же больно. Эти слова произносили два человека, которых она любила в прошлом. Её муж из той жизни и… - Энджи? Она судорожно вдохнула и открыла глаза. Шота сполз со своего мешка и сидел на коленях перед ней, хотя лицо было спокойным в глазах читалось беспокойство. - Однажды он сказал мне тоже самое, а потом предал меня, - непослушными губами прошептала она. – Я…боюсь верить тебе, - призналась она. Шота на миг шире раскрыл глаза, а потом прикрыл и тихо выдохнул. - Я не он, - прогудел он. - Я знаю. - Тогда почему ты веришь, что я поступлю также? - Потому что… так делали все? – неуверенно ответила она. – Никто… Никто не остался со мной. - А как же Камидзи? Близнецы? - Они мои подчинённые, я им за это плачу. - Ты действительно думаешь, что они будут волноваться о тебе только за деньги? – нахмурился мужчина. - Нет, но они не знают всего… - Тогда расскажи, - сказал он. – Почему ты осознанно оставляешь себя одинокой? Почему никого не подпускаешь к себе? Почему ты отвергаешь чужую доброту? Почему считаешь себя виноватой? Она не могла. Нет. Она мотала головой в отрицании, а Шота продолжал спрашивать её. Продолжал настаивать на том, что она не виновата в том, что произошло. - Я… родила Тою из мести. Я всех своих детей родила, потому что хотела отомстить. Я не любила их. Я их не хотела, - наконец хрипло призналась она. - Из мести кому? - Ему, - выдохнула она. – Я так сильно желала ему отомстить, но не могла сделать этого сама. И я решила, что рожу того, кто сможет это сделать. В прошлой жизни она рожала своих детей из-за давления родственников и общества. Её муж желал продолжения своего рода, а она не желала тратить своё время и нервы на маленьких детей. Но кто её слушал? Её мнение всегда было на последнем месте. Она так сильно ненавидела своих детей. Она винила их в том, что ей приходилось ухаживать за ними, вместо того, чтобы развлекаться с друзьями и стоить карьеру. Она ненавидела своего мужа за то, что он волновался только о своих отпрысках, а её попрекал за равнодушие к сыну и дочери. Она так сильно ненавидела такую жизнь, что захотела, чтобы и они страдали. Она изводила их, чтобы доставить себе хоть какое-то извращённое удовлетворение. Она мучала всех за то, что не была счастлива. Энджи, прошлая Энджи, поступала не лучше. - Я так сильно ненавидела его за то, что он не сдержал своих слов, что сделала самое ужасное, - она закрыла своё лицо ладонями. – Я перенесла эту ненависть на собственных детей и Рея. Я ненавидела Тою за то, что беременность вынудила меня ненадолго приостановить карьеру, а я ведь тогда только начинала; за то, что он родился слабеньким и ему пришлось какое-то время провести в больнице; за то, что его глаза во младенчестве были скорее его цвета, чем моего. Я ненавидела Фуюми и Нацуо за то, что они не были на меня похожи; за то, что они не унаследовали мою причуду, а их собственная была более слабой версии их отца. Я ненавидела Шото за то, что он так поздно родился; за то, что мне пришлось пережить четыре беременности, измучившие моё тело и оставившие необратимые изменения. Я ненавидела своих детей за то, что они любили Рея и ненавидели меня. Я ненавидела Рея, потому что он не был тем человеком, которого я хотела назвать своим мужем. К концу тирады она задыхалась и плакала. Она всхлипывала и шмыгала носом, вытирая сопли и слёзы бумажными салфетками, которые пододвинул к ней Айзава. Он молчал и не прерывал её. Когда Энджи чуть успокоилась, то продолжила: - Я так сильно ненавижу себя за то, что стала такой же матерью, какой пообещала себе не быть; такой же как моя собственная. Я не хотела становиться тем человеком, который из-за старой обиды готов разрушить чужую жизнь… Но посмотри на меня, Шота! В кого я превратилась? Старая кошёлка, доведшая собственного сына до самоубийства из-за того, что школьная любовь разбила мне когда-то сердце! – истерически рассмеялась она. – Я! Номер два в Японии! Герой спасающий тысячи жизней в год! И всё потому, что он продолжает делать вид, что между нами ничего никогда не было… - Кто он? – задал первый вопрос за весь её монолог Шота. Она исказила лицо в уродливой гримасе, сморщилась и выплюнула: - Всемогущий.