Взращивая монстра

— Повтори, — настаивает она, и ее лицо искажает гримаса боли. Как будто я ударил ее наотмашь. Я не знал, что Гермиона такая актриса. — Что именно ты хочешь, чтобы я сказал? Злость и раздражение закипают в моих жилах, а я разбиваюсь о ее молчание и большие мрачные глаза, которыми она с такой растерянностью смотрит. Это вводит меня в ступор, заставляя желудок болезненно сжиматься. Черт с ней. Ее присутствие рядом напоминало мне о том, какой моя жизнь была и какой она уже никогда не будет. Как только Гермиона узнает, кем я стал, то надломится, создавая в себе открытую рану, а ее взгляд, будто я убил котенка, начнет преследовать меня до конца дней. Поэтому я решаю перестать играть в молчанку и добавить чуть больше причин для ее откуда-то взявшегося разочарования. — Хочешь, чтобы я напомнил, как ты ответственно отсасывала Уизли? Вопрос выходит резким, ядовитым и даже для меня болезненным. Как пуля, выпущенная прямо в лоб, сбивает наповал, опрокидывая твое мертвое тело на пол. Но меня уже несет в попытках вытащить из себя застоявшуюся агонию. — Хотя, прости, я ведь не видел этого сам. Только голого Рона в нашей, блять, постели и твое нижнее белье, валяющееся рядом. Двух часов хватило, чтобы сменить один член на другой. Звук хлесткой пощечины разлетается по комнате, а моя голова немного клонится вправо. Щека горит, но это ничего по сравнению с одолевшим меня гневом. Я перевожу взгляд обратно на Грейнджер, и это дробит меня на осколки. Кажется, что прямо сейчас она способна на убийство. Я ожидал другой реакции: лживых извинений, горячих слез и тысячи слов с объяснениями. — Мне вот интересно… Но не успеваю даже договорить, как другой удар яростно пронизывает уже правую сторону лица. Ее ненависть проникает в меня, мучительно срывая все внутренние стоп-краны. — Заткнись, Малфой! Она кричит, сжимая свои маленькие, но, как я уже выяснил, сильные кулачки. — Хера с два, Грейнджер! Гнев мгновенно рассекает пространство между нами, побуждая меня отойти к другой стене в попытках вернуть контроль над эмоциями. — Не могу поверить, что ты подумал, что я изменила тебе! Что она имеет в виду? Но этот вопрос не суждено задать, потому что я едва успеваю отклониться от стакана, летящего мне прямо в голову. С громким звуком он разлетается о стену, наполняя звоном все пространство. — Рон пришел пьяный в ту ночь, когда мы с тобой поругались, — она выплевывает каждое слово, а голос трясется, как будто она на грани истерики. — Я уложила его спать и ушла к Джинни. Можешь проверить мои чертовы воспоминания! Она ведь врет? Потому что, если нет… Если хоть на одну секунду я позволю себе понадеяться, то сожаление сожмет меня в свои смертельные тиски, расплющивая сердце до состояния жижи. Гермиона суматошно открывает свой клатч и достает палочку. И я почти уверен, что она использует Аваду, потому что все ее тело лихорадит от нахлынувших эмоций. Она прикладывает кончик к виску, и серебристая нить нанизывается на деревяшку. Грейнджер вынимает одну из ранее использованных колб из-под зелья и помещает воспоминания внутрь, с громким хлопком ставя сосуд на стол. Блять! Нет. Осознание, что она говорит правду, накрывает меня лавиной омерзения к самому себе. Разве я не этого хотел? Вернуть дистанцию между нами. План сработал великолепно. Но почему тогда мой голос искажен нотками вины и раскаяния? — Гермиона… — Мне жаль, — перебивает она, а ее глаза начинают наполняться слезами, — что я разрешила Рону остаться в нашей постели. Но еще больше мне жаль, что я столько ждала тебя, как дура! Едва заметная искра горечи внутри уже полностью черных зрачков, и тарелка из раковины разлетается с отчаянным грохотом о стену рядом с моим лицом. — Я провела десятки дней, задаваясь вопросом, почему ты не вернулся, — голос громкий, на грани крика. — Сотни ночей, промокшая в собственных соплях от тоски по тебе, конченый ты мудак! — Бутылка приземляется на пол между нами, разлетаясь в крошку. — А ты просто поверил, что я изменила тебе. И тут что-то ломается, выводя механизмы ее тела из работы. Она отчаянно хватает воздух, но спазм от рыдания не дает ей этого сделать, пронизывая натуральной истерикой. — Гермиона, — я вытягиваю руки перед собой в примирительном жесте, но еще один летящий мимо стакан подсказывает, что говорить она не настроена. — Как я тебя ненавижу! — всхлипывает Грейнджер, а мокрое от слез лицо выглядит измученным. Она кладет руку на свой живот, опуская голову вниз, и только звуки нестерпимого плача разносятся в откуда-то вдруг взявшейся тишине. И у меня возникает шанс подойти ближе. Я пытаюсь схватить ее, чтобы помочь облегчить это безумие, но она сразу отталкивает меня, обрушивая рой ударов своими кулачками по моему телу. — Не прикасайся! Не трогай! — ее крик оглушает. Гермиона еще раз отпихивает меня, а после убегает в комнату, отчаянно хлопая дверью. Я сажусь на пол и облокачиваюсь на колени, подперев руками голову. Меня окружает разбитая посуда, и осознание, что я сделал, налегает многотонным камнем на мою грудь, спирая дыхание. Так даже будет лучше, если она возненавидит меня сейчас и пронесет это чувство, как знамя, все оставшиеся дни, что нам придется сосуществовать рядом. Однако не только это заставляет мою голову спазмировать в мучительной боли. Как психопат узнал? Как он в курсе каждой детали моей жизни? О ситуации с Уизли я сказал только Тео. А Нотт бы никогда не обсудил это с другим человеком. Убийца нацелен именно на нас. Мне нужно вскрыть свою жизнь разделочным ножом и рассмотреть все прошлое под магловским микроскопом. И я не тешу себя надеждами или вопросами «За что?», потому что в глубине души сидит отчетливое осознание: чернота давно меня поглотила. С этими мыслями я поднимаюсь с пола и подхожу к двери, за которой скрылась Грейнджер. Небольшие всхлипы разносятся по ту сторону, но сегодня у меня больше нет сил разбираться хоть с чем-то, поэтому я поднимаюсь наверх и, открыв все окна, чтобы дать воздуху проникнуть внутрь, ложусь спать. Утром после беспокойного сна чувствую себя разбитым, как та посуда, что я вчера не убрал. Надеюсь, что Гермиона уже вышла из комнаты, потому что без холодного душа я едва ли смогу существовать сегодня. Спускаюсь на первый этаж и вижу Тео, отпирающего входную дверь. Он держит картонный подстаканник с тремя латте и коробку с едой. Никогда еще не был так рад его видеть. Он окидывает меня взглядом, а после обращает внимание на остатки вчерашней ссоры на полу. Нотт молча обходит стекло, аккуратно перешагивая осколки, и ставит принесенное им на стол, а после достает палочку из кармана. — Репаро, — произносит он, и все части с пола возвращаются в свой первозданный вид. — Малфой, хочешь ли ты мне что-то рассказать? — А у меня есть выбор? Я отпиваю кофе, его терпкий вкус и насыщенный аромат с нотками ванили приводят меня в чувство. Тихие шаги позади меня и еле слышное «Привет», адресованное Тео, привлекают внимание. Гермиона выглядит уставшей. С опухшими глазами и искусанными губами. Боль сочится из нее, раздирая во мне едва зажившие раны. Однако ее вчерашняя толстовка, преобразованная в короткую свободную кофту, и прилегающие, как вторая кожа, черные лосины, подчеркивающие ее упругий зад, компенсируют хорошо заметное разочарование на ее лице. Высокий хвост и пара прядей, обрамляющие ее скулы, приковывают все мое внимание. Она делает то же самое, проводя путь от моей обнаженной груди до линии волос внизу живота, скрывающейся под спортивками. Гермиона едва заметно трясет головой, видимо пытаясь согнать наваждение. Да, Грейнджер, ты ненавидишь меня. Давай не сбиваться с пути. Неловкое молчание спасает Нотт, передающий напиток и еду Гермионе в руки. — Я поем в комнате, — заявляет она. — Ты останешься на кухне, потому что мне нужно в душ, — я едва узнаю свой голос. — Хорошо. И это тихое и хрупкое «хорошо» вызывает флер раздражения по моей коже. Вчера она с огромным удовольствием целилась мне в голову посудой, а теперь еле открывает рот. Я знаю, что облажался, но видеть ее бесцветной… Это вызывает физический дискомфорт. — Мне нужен номер Хосе, — просит она. — Хочу забрать вещи из отеля, а после поехать в музей. Она не спрашивает, могу ли я подвезти ее. И это облегчает задачу. — Я позвоню ему. — Просто дай номер. — Грейнджер, прочисти уши. Я сказал, что свяжусь с ним сам. Ее щеки вспыхивают, а глаза снова заливаются плохо скрываемым гневом. Она сжимает губы, испепеляя меня на месте. И это вызывает у меня неконтролируемую ухмылку. С возвращением. — Не помню, чтобы просила тебя быть моим папочкой. — Грейнджер, — предупреждающе произношу я, — Хосе без моего приказа и подрочить не посмеет, а касаемо твоего предложения, моя кровать на втором этаже. — Я не… — она даже не заканчивает фразу, а только переводит взгляд на Тео, видимо, в поисках поддержки, и он легко считывает эту просьбу. — Гермиона, не переживай. Малфой позвонит, и Хосе приедет. — Ладно, — монотонно соглашается она. То есть, когда я сказал то же самое, это не считалось? Я допиваю кофе большим глотком и отправляюсь в душ. Стоит мне зайти в комнату, где поселилась Гермиона, аромат ее парфюма крушит мои легкие на крупицы. А вид оставшихся на раковине трусиков бьет прямо в пах. Если этот крохотный кусок ткани здесь, а вещи из отеля она еще не забрала, то что на ней надето прямо сейчас? То, что Грейнджер — любительница наготы, я понял еще вчера, но она конкретно отъехала кукухой, если думает, что я позволю ей выйти из дома и сесть в машину к моему подчиненному пусть и закрытой лосинами, но оголенной задницей. Порыв какого-то свирепого собственничества возвращает меня на кухню, и я хватаю Грейнджер за локоть, уводя обратно в ванную под ее протестующие выкрики и безразличное лицо Тео, поедающего курицу. — Если это здесь, — я вытягиваю руку с ее бельем, — то что на тебе? — Ничего, что было бы твоим делом? — Сними лосины, — решительно заявляю я. Она хмурит брови, а после расходится в громком смехе. — Тебе вчера осколок от стакана все-таки попал в голову? — успокоившись, иронизирует она. — Грейнджер, не заставляй меня повторяться. — Подойди и сделай это сам, — она скрещивает руки на груди. Думает, что я блефую? Я резко сокращаю расстояние между нами и, видя лицо Гермионы, полное чистого и сумасшедшего вызова, просто оттягиваю ткань, пропуская руку внутрь. Я натыкаюсь на край нижнего белья, но ее взгляд становится еще более упрямым. Я отодвигаю основание трусиков, провожу пальцами по гладкой коже и двигаюсь ниже, замечая, что Гермиона начала отрывисто дышать, а ее щеки стыдливо покраснели. — Я нашла их в сумочке. Мы купили их с Джинни, когда ходили по магазинам. Мы как будто играем в игру: кто первый скажет «стоп». Она делает внезапный шаг еще ближе, и ее влажное естество насаживается на мою ладонь. Низ живота мгновенно сводит, и кровь приливает к паху. Я опускаю голову, и Грейнджер мажет своими губами по моим. — Нужно ли мне дождаться твоего приказа, чтобы кончить? Или мне можно позвать любого другого аврора? Ведь я люблю менять члены через каждые два часа, — она выдыхает свой вопрос мне в рот. Размечталась. — Только после того, как кончу я, — хрип вместо голоса вырывается из меня. Умеет же она все испортить. Я убираю свою ладонь и ухожу в душ, громко хлопая дверью. Набираю смс Хосе и выкручиваю кран. Ледяная вода не снимает напряжение в яйцах, и даже пара шальных мыслей о звонке Агате приходят мне в голову. Но ее чувства все портят, поэтому я ознаменовываю эту идею отвратительной и просто решаю забрести на днях в ночной клуб людей Бориса и найти для развлечения одну из свободных девушек. Надеюсь, процесс пойдет спокойнее, когда у меня перестанет вставать, как у подростка. Закончив и выйдя в коридор, я чувствую себя бодрее и лучше, возбуждение немного отпустило, а холодный душ снял остатки сна. Гермиона сидит на диване, подогнув под себя ноги, и перелистывает книгу, которую забрала вчера из музея. Тео стоит на веранде, спиной к ней, наполняя легкие никотином. — Здесь есть отсканированные остатки писем, которые сектанты хранили когда-то. Послания нашли внутри каменных стен, — безразлично сообщает она, видя, что я вышел. — О чем они пишут? — По-разному. Ясно. Разговора не будет. Я разворачиваюсь и решаю составить компанию Нотту. — Малфой! Его голос начинает звучать тревожно, и это убеждает меня изменить свой план и подойти к ней. Перегнувшись через спинку дивана, я наклоняюсь над ее плечом, чтобы проверить, что так сильно привлекло ее внимание. — В чем дело? — Тут, — она указывает своим пальцем, где нужно посмотреть. На странице приложенное письмо, на краю которого символ. Крест внутри круга. Текст на незнакомом для меня языке, поэтому понять, о чем говорится, невозможно. — Ты можешь перевести? — Здесь сказано, что тот, кто рожден в царстве мертвых, должен найти спасение в обители богов, — она перелистывает страницу. — А тут, что убитый своим порождением сможет от силы… — Гермиона замолкает. — Я не знаю этого слова. Мне нужно проверить в другой книге. — Жди меня на парковке, когда закончишь. — Нет. — Это не был вопрос. Нам нужно снять маску со второй жертвы. — Ладно, — произносит она спустя несколько секунд молчания и два глубоких вдоха. — Хорошо, что мы вчера разобрались с заданием урода. По крайней мере, новый день не принесет мне еще один труп. Лицо Гермионы меняется, а глаза заполняются паникой. — В чем дело? — Как он знает, какую именно правду я должна была сказать? — А есть что-то еще, о чем психопат может думать, что ты мне соврала? — Нет, — как-то категорично отрицает она. — Тогда нам не о чем волноваться. К забору подъезжает машина, и Гермиона встает, беря сумочку со стола и подходя ко мне вплотную. Второй раз за полчаса. Какой-то варварский тест на самоконтроль. — Попробую не забыть засунуть член твоего подчиненного себе в рот. Ты ведь знаешь, меня хлебом не корми, дай… — Повторяешься, — перебиваю я ее. Она делает шаг, а я даже не успеваю осознать, как хватаю пальцами ее за скулы, немного их сжимая. Я знаю, что сам вчера сказал эту херотень, но ее постоянные напоминания восполяют мои и без того оголенные нервы. — Если хочешь, чтобы я всадил ему пулю в лоб, а после трахнул тебя, пока ты будешь наблюдать, как его тело поедает Лилит, то открывай рот пошире. — Очень смешно, — она отшатывается, с недоверием смотря на меня. Гермиона уходит, один раз оглядываясь через плечо. Я слежу, как она минует Тео и шагает в открытые ворота, садясь на заднее сиденье машины. Звук отъезжающего автомобиля разрезает душившую меня леску. Ее слишком много. Она так быстро пробирается мне под кожу, что становится даже не по себе от скорости этого внедрения. Двух дней ей хватило, чтобы подцепить во мне что-то нестерпимо жгучее и вытащить это наружу. Неестественное и нелепое наваждение. — Драко, перестань, — произносит вернувшийся Нотт. — Ты даже не слышал, о чем мы говорили. — Зато я видел твой взгляд, полностью взятый под контроль твоими демонами. Не дай ей узнать о работе, не веди себя, как ты это делаешь, стоит тебе только сбросить маску приличного аврора. Она все равно не поймет, а нам добавится головной боли. — Ты выяснил, где находится директор детского дома, где жила наша вторая жертва? — меняю я тему. — В Пуэрто-дель-Сюр. — Что она делает в психбольнице? — Слегла с реактивным психозом. — Дай мне десять минут, и поедем.

***

Больница выглядит как огромная тюрьма, только не для людей, а для ментальных чудовищ. Кованые металлические ворота открываются с громким скрипом, стоит мне только показать жетон охраннику на входе. Шестиэтажное здание из красного кирпича в форме буквы «Т». Стены, облупившиеся и покрытые слоем грязно-зеленой краски, отгораживают от внешнего мира беды людей внутри. За решетчатыми окнами можно просмотреть силуэты целителей, погруженных в неспокойный мир собственных мыслей. Фонтан перед зданием, окруженный скамейками, расплескивает струи воды, словно переплетенные световые лучи, поднимая и опуская их каждое мгновение. Пахнет скошенной травой и сыростью. Я был здесь однажды — когда посадили Саймона Симона. Подросток заавадил всю семью, а после съел их останки. Мы тогда быстро его нашли, расхаживающего в окровавленной рубашке по городу, пугая прохожих своей сумасшедшей улыбкой. В тот момент я еще раз убедился, насколько зло относительно. Он не был плохим человеком, только глубоко больным. Мне нравилось проводить с ним допросы, узнавая его все лучше. Саймон рассказывал, как давно мечтал попробовать плоть сестры, а потом мог резко сменить тему на бабочек, долго описывая раскрас крыльев каждой из ныне выведенной эволюцией. Первый этаж выглядит успокаивающе. Зеленые растения, темный пол и молочные стены. Несколько коричневых диванов, расставленных тут и там, и окно регистратуры. Администратор просматривает наши с Тео жетоны и провожает по длинному мрачному коридору в кабинет главного целителя. — Драко Малфой, — пожимаю я руку мужчине, стоит нам только войти внутрь. — А это Теодор Нотт. — Филипп Санчес. Как я могу вам помочь? — Мы хотели бы навестить Марию Уильямс. Глаза целителя чуть округляются, выдавая испытываемое им удивление. — Могу я узнать, в чем дело? — Она была директором детского дома одной из жертв в нашем деле. — Хорошо, только больная пребывает в острой стадии шизофрении прямо сейчас. Она несет несвязный бред, и я не думаю, что ее показания что-то будут значить, — мужчина встает из-за стола. — Пойдемте. Он провожает нас на шестой этаж, и, судя по огромным белым металлическим дверям, которые открываются только с помощью используемой им магии, палаты здесь принадлежат потерянным душам. — Нам сюда, — говорит целитель. Он проводит палочкой по двери, и звук щелчка разносится по коридору. Внутри тускло, и только свет от лампы освещает профиль пожилой женщины, сидящей в кресле-качалке. Оно двигается вперед, а после отклоняется назад с неприятным скрипом половиц. Воздух пропитан душком старой мебели, а окна занавешены выцветшими шторами молочного цвета. На стене — перевернутый крест. — Она верила в магловского бога? — уточняю я. — Мы не знаем. Это было с ней, когда ее привезли, — поясняет Санчес. — Медсестры пробовали его забрать, но пациентка становилась крайне агрессивной в таком случае. Корябала ногтями пол, пока мясо из-под них не вываливалось ошметками. Поэтому мы приняли решение оставить все как есть. Я подхожу чуть ближе, обращая внимание на ее сухие жилистые руки с засохшей кровью на ободранных ладонях. Длинные седые волосы покрывают спинку раскачивающегося стула, пока она едва слышно напевает детскую страшилку. В темном лесу, где шепчет ветер, Старый дом стоит, забытый и ветхий. Там девочка мертвая одиноко лежит, Великий аврор спасти не спешит. — Мария, — я сажусь на корточки рядом с ней, пытаясь рассмотреть ее лицо, — вы помните Карлоса Серрано? Она продолжает неотрывно глядеть на лампу. — Он был убит, — продолжаю я. — Карлос хотел быть убитым, — шепчет она. — Что? — Оно заразило его. — Что заразило его, Мария? — спрашиваю я. — Ты думаешь, что умнее этой силы, — она поворачивает голову в мою сторону. Ее лицо серого цвета с большими темными синяками под глазами. Губы кровоточат, а почти все зубы сточены. — Считаешь, что у тебя иммунитет. Но я видела, что оно сделало с Карлосом. Как нечто науськивало его, шептало прямо в ухо, забирало его волю. Мы все думаем, что не подвержены тьме, верим, что можем играть с мраком, пронизывая его сквозь свои пальцы. Но я знаю, что оно уже сидит глубоко в тебе, потому что ты был зачат в ненависти. — Что именно оно сделало с ним? — Насытилось его грехами. Видимо, разговор не получится. Целитель был прав. Она несет несвязный бред. Я встаю с корточек, но старушка хватает меня за руку. — Правда или действие? — чужим голосом произносит она. Что? У меня спирает дыхание, как будто меня опустили под воду и заставили сделать вдох. Тео выглядит не менее удивленным. Я хочу снова задать вопрос, но она начинает бить себя по лицу, произнося, как заведенная: «Карлос, пожалуйста, не надо». — Левикорпус, — произносит целитель. Старушка взлетает и застывает в воздухе. В ее глазах — воплощение смирения, а руки раскинуты в разные стороны. Санитары входят внутрь, и мы с Филиппом покидаем палату. — Как я и говорил. Полный психоз. — Как директор детского дома могла закончить таким образом? — уточняю я, и мы начинаем идти по коридору. — Я называю это болезнью души. Хотя мои коллеги не согласны с такой поэтичной терминологией. Но наше сознание — вещь сложная, иногда достаточно небольшого надлома в стене, чтобы дать чумным крысам проникнуть в дом, — поясняет Филипп. — В ее карте сказано, что приступы начали появляться двадцать лет назад. Она периодически отлеживалась в больницах, и ее состояние всегда резко улучшалось после этого. Но стоило ей вернуться к работе, как каждое последующее обострение становилось все серьезнее, пока однажды она не воткнула тот крест в горло какого-то воспитанника, — целитель проводит картой по двери, пропуская нас вперед. — В палате вы упомянули имя Карлоса Серрано, он тоже недолго числился у нас семь лет назад. — Этой информации нет в тех документах, что хранятся в министерском архиве, — возражает Тео. — Закон о защите частной жизни детей, оставленных на попечение государства, подразумевает полное сокрытие информации о ментальных болезнях, если пациент был успешно выписан. Но так как Карлос мертв, я могу предоставить вам нужные файлы. — Какой у него был диагноз? — Параноидальный бред, — поясняет целитель. — Он утверждал, что кто-то невербально общается с ним, принуждая во что-то играть. Так значит, мы не первые участники этой больной вечеринки психопата. Но тогда почему он связывается со мной, как последний магл, по сотовому? Я что-то упускаю. Какие-то едва заметные детали мозаики. И это ощущение растерянности душит, опуская мои органы в чан с серной кислотой. Мы выходим из больницы и решаем доехать до отдела, чтобы пересмотреть записи допроса свидетелей с места преступления. Нотт садится в машину, а я решаю написать Грейнджер смс, чтобы уточнить, когда она будет свободна.

«Когда ты заканчиваешь?»

«Кто это?» Ответ поступает через пару минут. Очень смешно. У нее действительно не записан мой номер?

«Ты вчера кончила мне на руку».

«Артур, это ты?» Она выводит меня из себя.

«Грейнджер, перестань валять дурака. Просто скажи мне время».

«Через два часа. Только приезжай пораньше, чтобы у нас был шанс успеть развлечься, а то тут один наглухо отбитый аврор должен забрать меня в морг». Я закатываю глаза и убираю телефон в карман. Дорога занимает долгий час, захваченный мыслительными истязаниями. Гадкое ощущение, что я пытаюсь пробираться в полной темноте на ощупь, натыкаясь ладонями на ржавые гвозди, прочно засело у меня в теле. Ни следов, ни свидетелей, ни надежды, что у меня получится раскрыть это дело быстро. И чем дольше я буду возиться, тем сильнее Гермиона засядет в моем сознании, виляя своей задницей перед моим носом по утрам. Когда я захожу в отдел, то сразу встречаю Бориса. — Драко, — он жмет мою руку. — Не видел тебя два дня. Как продвигается дело? — Со скрипом, — признаюсь я. Во мне сидит глубокое уважение к этому мужчине. На каком-то этапе он заменил мне отца. Высоченный и темноволосый, с вкраплением уже поседевших прядей, но до безумия статный. Борис говорит мало, но всегда по делу. Бескомпромиссный и амбициозный. Все, что я знаю о работе, я нахватался у него. В клуб «Беласкес» нас с Тео пригласил также он. — Но ты уже снял одну маску, — подбадривает он меня. — Не я, а моя подруга. — Помню. Которую психопат попросил встретить. — он кладет руку на мое плечо. — Дай мне знать, если будут новости. Мы прощаемся, и я захожу в свой кабинет. Через большое окно, выходящее на внутренний дворик, льется свет на деревянный стол из дуба. На нем лежат ноутбук и пара незакрытых бумажных файлов. Кожаное черное сиденье и красный диван, стоящий около стены. Шкаф с книгами и кофемашина на тумбочке. Внутри пахнет чабрецом и ванилью. Часы на моей руке говорят о том, что я не успеваю забрать «Мисс-я-все-еще-злюсь-на-тебя». Надо попросить привезти ее прямо сюда. — Хосе, — говорю я, как только он поднимает трубку. — Гермиона уже закончила? — Почти, я вижу через окно, как она собирает книги. — Привези ее в отдел. — Конечно. Это значит, что порча уже прошла? Я, сжимая ладонью край стола, потому что ощущение чего-то склизкого и неправильного накрывает меня по полной. — Не помню, чтобы говорил, что у нее была порча. — В первый же день ты спрашивал, как она себя чувствует, — произносит он после нескольких секунд молчания. — Да, но я никогда не сообщал тебе, что именно у нее было. — Наверное, просто забыл. — Наверное, — монотонно соглашаюсь я. Кроме Тео и Бориса, никто не знал, что случилось с Гермионой. — Ну, она уже выходит. Скоро приедем. Увидимся, — торопливо бормочет Хосе. Он сбрасывает, и я еще несколько секунд смотрю перед собой, прежде чем звоню Грейнджер. Что-то не так с ним. Длинные гудки сменяют друг друга, но ответ так и не поступает. Блять! Тупое предчувствие окутывает меня, и я достаю пистолет, проверяя в нем патроны. Засовываю его за пояс и набираю уже Тео. — Малфой. — Ты мне нужен. — Наконец-то наши отношения перешли на новый уровень. — Тащи свою задницу ко мне. — Зачем? — Быстрее! Как только Нотт заходит, я объясняю ему, что произошло. Он выглядит растерянным, а его глаза выдают нотку недоверия к моим словам. Тео пытается убедить меня, что я, скорее всего, что-то неправильно понял или действительно забыл, как рассказал Хосе о порче. И на какие-то пару мгновений я даже хочу так думать, потому что он не просто один из подчиненных, а наш друг. И мое доверие к нему непоколебимо. Почему же тогда сомнения маленькой змейкой опоясывают все мои органы? Тео проверяет местонахождение телефона Хосе, и тот все еще около музея. Мы ждем двадцать минут, но точка на карте не двигается. Как только я понимаю, что прошло достаточно времени, чтобы они уже сели в машину, я выезжаю сам. Рабочий автомобиль стоит на месте, все двери открыты, но каких-либо следов нет. Только оставленный сотовый, лежащий на сиденье, и чемодан Грейнджер с сумкой в багажнике. Полная уверенность в том, что Хосе предал нас, захватывает мое сознание. Я злюсь, что доверил безопасность Грейнджер кому-то, кроме себя. Я был так слеп, пытаясь найти хоть какие-то зацепки, что проворонил крысу прямо перед носом. Нотт поднимает отряд для поиска, а мне не остается ничего, кроме как кружить по городу. Но время идет, а новостей так и нет. Мы проверяем его квартиру, шерстим звонки с рабочего телефона и используем заклинания, но все без толку. Они как будто под землю провалились. На пятом часу поиска меня начинает конкретно трусить, я не знаю, где Гермиона, в каком она состоянии и чему подвергается прямо сейчас. Я убью Хосе. Сразу после того, как найду. Я нарушу свое обещание прибегать к магии в крайней ситуации и спущу на него все уровни Круциатуса. Я в сотый раз открываю ноутбук, проверяя локации его машины за последние месяцы. Все одно и то же. Дом, работа, музей, кафешка недалеко от отдела, выезды осмотров мест преступлений. Решаю углубиться и проанализировать, какими именно дорогами он двигался. Все кажется обычным, пока я не натыкаюсь на странную остановку в лесу недалеко от той опушки, где мы нашли труп первой жертвы. Он заехал глубоко внутрь и простоял там тридцать минут. В темном лесу, где шепчет ветер, Старый дом стоит, забытый и ветхий. Там девочка мертвая одиноко лежит, Великий аврор спасти не спешит. Я кидаю ноутбук на сиденье и выжимаю газ. Это может быть просто странностью, и есть масса причин, по которым Хосе там стоял, но мне нужно убедиться. Недалеко от конца маршрута решаю оставить машину и идти пешком, так как звук подъезжающих шин может спугнуть Хосе, если он, конечно, там, а не я просто себе напридумывал. Двадцать минут я пробираюсь по темному лесу, аккуратно ступая по еловым шишкам. Небо покрыто тучами, которые не дают свету от луны освещать пространство. Холодный воздух и сырой запах леса просачиваются в легкие, создавая пар изо рта. Только звуки моих шагов и тяжелого дыхания раздаются в могильной тишине. Я кружу по одним и тем же тропам, пытаясь найти нужную точку, но только сильнее запутываю сам себя. Я помню свое обещание после смерти Бена, но сейчас у меня нет выбора. Я достаю палочку из внутреннего кармана. — Аперисур. Магия вырывается, и ее поток окутывает меня, наполняя ощущением эйфории, которое болезненно потрошит на куски. Небольшой деревянный дом начинает виднеться с каждой секундой все отчетливее в трехстах метрах от меня. Я пытаюсь ступать еле слышно, а сам обращаюсь в слух. В небольшом окне видно зажженную свечу, огонь которой движется, создавая тени внутри дома. Но больше ничего не происходит. Я подбираюсь ближе и заглядываю внутрь. Гермиона… Облегчение обрушивается на меня, пока я не замечаю, в каком она состоянии. Грейнджер вся сырая. Черная юбка и белая короткая кофта, в которую она, видимо, переоделась ранее, прилипли к телу. Она сидит на полу, охваченная дрожью, ее руки прикованы наручниками к металлической палке, и я чувствую, как мои зубы сжимаются от ярости. Хосе выходит из другой комнаты с ведром воды и обливает Гермиону одним точным движением. И это все, что мне нужно видеть, потому что в следующее мгновение я вышибаю ногой дверь и выставляю на Хосе палочку. — Драко, — всхлипывая, еле слышно произносит Гермиона. — Руки за голову! — Он делает то, что я сказал, не сводя с меня своих предательских глаз. — На колени, — я начинаю подходить ближе. Я уже ожидаю, как он последует указаниям, когда Хосе вскакивает с места, сбивая меня с ног. Его тяжелый кулак таранит мою скулу, а чувство неподдельной злости и чистейшей ярости берет весь контроль над моим телом. Я бью его головой в лоб, а после откидываю на пол, нависая над ним сверху. Мой удар приземляется на его нос, и звук хруста костей, как мед, заливает своим сладостным звучанием мне уши. Я перестаю ощущать себя собой, только бью урода в лицо, снова и снова, пока из-за распространившейся крови не перестаю узнавать Хосе. — Драко, — плачет Гермиона, пытаясь, видимо, достучаться до меня. — Ты убьешь его, пожалуйста, перестань, — заикаясь, умоляет она. Кулак так и остается занесенным в воздухе. Я поворачиваюсь к ней, и она выглядит разбитой. Красные глаза, разорванные колготки, запекшаяся кровь на губе и размазанная тушь по щекам. Она смотрит на меня умоляюще. — Пожалуйста, — хныкая, говорит она. — Просто пойдем домой. Блять! И я готов сделать все, что она просит. Но мы не можем уйти, не после всего, что случилось. Я встаю и резко сокращаю расстояние между нами. — Алохомора, — колдую я, и наручники с громким треском падают на пол. Хватаю ее за плечи и ставлю на ноги. Мои руки касаются ее лица, осторожно проверяя на наличие травм. — Он что-то сделал с тобой? — требовательно спрашиваю я. — Только ударил и облил ледяной водой, — чуть успокоившись, отвечает она. Я снимаю свой пиджак и надеваю его на Грейнджер, а после, не знаю зачем, прижимаю ее маленькое продрогшее тело к своему. Она стискивает свои ладони на моей рубашке и утыкается лицом в мою грудь. И я так отчаянно жалею, что все-таки пришел к ней в отель. Тысячи жизней не стоят одного ее такого вида. Мне плевать, сколько еще людей умрет, если придется ощущать ее, бьющуюся в рыданиях, под собой. Она не подготовлена к этому. Нужно отправить ее обратно в Лондон, плевать на эту докторскую работу. — Драко, — она поднимает свое заплаканное лицо ко мне. — В другой комнате все стены завешаны нашими снимками. Звук трансгрессии громкими хлопками разрывает воздух, и я резко разворачиваюсь, закрывая своей спиной Гермиону. Рука с палочкой машинально возвышается ввысь. Авроры. — Малфой, сукин ты сын, можно предупреждать о своих перемещениях? — возмущенно спрашивает Нотт. — Как ты нашел нас? — Проверил твой запрос в ноутбуке, а после запеленговал телефон. Он переводит взгляд на Хосе, без сознания лежащего на полу. А после наклоняется, проверяя пульс. — Живой. Хотя ты, конечно, постарался, — одобряюще произносит Тео. — Ребят, забирайте этого мудака. Вылечите, но не до конца, и посадите в допросную, — командует Нотт. — Луис и Винсенто, после возвращайтесь обратно и захватите все для осмотра дома. Он подходит ближе к нам, окидывая Гермиону взглядом, а она жмется ко мне, как будто я все, что ей нужно. — Я дал каждому из них Сыворотку правды. Все чисты, — тихо произносит Тео, пока авроры хватают тело Хосе и используют портключи. — Проверь соседнюю комнату, я сейчас подойду. Тео уходит, оставляя нас наедине. — Авроры вернутся, и я отправлю тебя домой. — Нет, — она отрицательно машет головой. — Прости, что так эмоционально отреагировала, меня давно не похищали, успела забыть, что это такое, — пытаясь улыбнуться, произносит Гермиона. — Грейнджер… — напористо отвечаю я. — Малфой, — она поднимает руку, касаясь синяка на моем лице. — Я просто испугалась, но я не хочу быть принцессой, запертой в замке. Позволь мне остаться с тобой. Она, конечно, имеет в виду, что хочет осмотреть дом вместе с нами, но это звучит так искренне, что маленькие бабочки, которые, видимо, не переварились в желудочном соке, болезненно касаются своими крыльями меня изнутри. Я дотрагиваюсь палочкой до одежды Гермионы, и ткань моментально высыхает, а ее передергивает от резко сменившейся температуры. — Ты колдуешь. — Пришлось. — Голубки, вам лучше зайти сюда, — кричит Тео из соседней комнаты. Мы заходим внутрь, и я кручу головой, осматривая стены. Это больше похоже на музей в нашу честь. Каждый сантиметр занят колдографиями. Я захожу в машину… Гермиона в Лондоне идет по улице… А вот мы вместе с Ноттом в «Беласкес» наставляем стволы на насильников из Франции… — Нам нужно убрать часть этого, пока не приехали авроры, — сообщаю я ему. — Никто не должен знать про связь с мафией. Взгляд Гермионы обжигает мне лицо. — Связь с кем? — уточняет она. — Прости, куколка, — произносит Тео. — Но это не твое дело. И я с ним полностью согласен. Мы начинаем снимать колдо, которые явным доказательством наших охренеть каких правонарушений висят тут и там. Люди Бориса никогда бы не позволили нам сесть в тюрьму, но чем меньше народу знает, тем лучше идут дела. Вся моя жизнь анимацией проносится перед глазами. Как будто я в собственном театре. Это сумасшествие. Кто-то запечатлел годы нашей жизни. Но больше всего меня удивляет не колдо, где Нотт простреливает кому-то голову, а изображение моей матери. Она стоит рядом с большим дубом, поглаживая свой беременный живот. Мама радостно смотрит в камеру, а после переводит взгляд вправо, и ее лицо заволакивает паника. Картинка повторяет саму себя из раза в раз. В углу крест внутри круга. Моя челюсть сжимается, и это привлекает внимание Гермионы. Она подходит ближе, осматривая изображение, и, конечно же, натыкается на знак. — Драко, как Нарцисса может быть связана с этим? И я бы хотел это знать. Есть кое-что еще. На одном из колдо Хосе обнимает блондинку, а она целует его в щеку. На ее лице огромный шрам. Олисия. Сестра, которую мы второй день ищем. Звук аппарации наполняет дом, и Нотт стаскивает последние изображения, где мы компрометируем сами себя. Он передает часть мне, а оставшиеся засовывает себе в пиджак. Час осмотра дома не приносит пользы. Кроме комнаты, где мы уже были, он абсолютно пустой. Желание прикончить Хосе снова одолевает меня, когда я замечаю раны на коленях у Гермионы, стоит нам оказаться на ярком освещении в отделе. Она снова отказывается ехать домой, настаивая, что хочет присутствовать при разговоре с Хосе. Я оставляю ее за стеклом в допросной. Она может видеть нас, но с нашей стороны зеркальная стена. Раньше авроры использовали заклинания сокрытия, но это тупой и трудоемкий процесс — из раза в раз накладывать магию, которая держится максимум час. В комнате металлический стол и четыре стула напротив друг друга. Хосе выглядит лучше, чем два часа назад, но, как и командовал Тео, его излечили не до конца. Кончик сломанного носа смотрит вправо, а все оттенки красного и синего разместились на лице этого мудака. Руки скованы в наручники, блокирующие магию. Я отодвигаю стул с громким скрипом ножек о пол и сажусь напротив. Мы смотрим друг на друга, и вязкое ощущение ненависти оседает вокруг. — Почему? — монотонным голосом спрашиваю я. Он молчит, и мои пальцы начинает колоть от закипающей агрессии. Я бью ладонью о стол, и звук хлопка заставляет мудака вздрогнуть. Хосе не отводит своих черных глаз от меня. — Министерство недостаточно платило тебе, говна ты кусок? Или дело в той девчонке, с которой Тео переспал, не зная, что она твоя подружка? Его лицо искажает едва заметная ухмылка. — Она придет за тобой, — начинает шептать он. — Не успеешь заметить, как щупальцы темноты окутают каждую частичку твоего тела, — продолжает Хосе. — Однажды проснешься, полностью пропитанный кровью самого любимого человека. — Кто она? Но Хосе не отвечает на вопрос, отводя голову в сторону. А после начинает насвистывать, как будто мы сидим на барбекю. — Ты слышишь их голоса? — все еще продолжая смотреть на стену, произносит он. — Чьи? — Ребят, что ты убиваешь по приказу Бориса. Мне нечего ответить. Потому что правда такова: я испытывал сожаление только первый раз, когда пуля проникла в голову того урода, изнасиловавшего маленькую девочку. Не все должны сидеть в тюрьме, большинство из них заслуживает пыток и предсмертных агоний. — Аврор по понедельникам, убийца по пятницам, — насвистывает он. — Кто тебя нанял? — Она выбрал меня, — еле слышно отзывается он. — Мы сможем воссоединиться с Оливией. — Где старшая сестра? Без ответа. — Кто убил Карлоса? Только его свист разрывает молчание. Я вскакиваю на ноги и выхожу из допросной комнаты. — Грейнджер, — я вытаскиваю ключи из кармана, — иди в мой кабинет. Третий этаж, увидишь таблицу с моим именем на двери. — Что? — возмущается она. — Почему? — Уходи. — Она смотрит на меня неотрывно. — Пожалуйста, — скрипя зубами, произношу я. — Что ты собираешься с ним делать? — Гермиона! Она поджимает губы и выходит. Тео снимает пиджак, легко считывая мои мысли, а после закатывает рукава рубашки. Мы возвращаемся уже вдвоем в допросную. Свист прекращается, а в глазах Хосе мелькает паника. Нотт поднимает его со стула и подносит палочку к его голове. — Сектумсемпра, — произносит он. Звук крика разрывает помещение, а глубокие порезы обрушиваются на тело мудака, перекрашивая его футболку в красный цвет. Никто не посмеет издеваться над Грейнджер, а после думать, что останется жив. Я клоню голову чуть вправо, выжидая несколько секунд. И чувство удовольствия от его боли даже слегка пугает меня. — Вулнера Санантур, — приостанавливаю я действие заклинания. — Теперь ты готов говорить? Но в ответ раздаются только хрипы. — Ладно, как скажешь, — монотонно произношу я. — Круцио, — из моей палочки вырывается столб зеленой магии. И меня снова окутывает эйфорией. Я обещаю себе, что сегодня день исключение и завтра я снова перестану это делать. Тело Хосе сводит судорогой, и его вопль оглушает меня. Я отвожу палочку обратно, прекращая сладостные мучения урода. — Я… Я все скажу, — заикаясь, соглашается он. Тео рывком сажает урода обратно на стул. — Я слушаю. — Она приходит ко мне во снах. — Кто она? — повторяюсь я. — Я не знаю… Клянусь. Впервые она п… пришла десять л… лет назад. С… Сначала я д… думал, это просто сон, — Хосе тяжело сглатывает и переводит дыхание. — Но она возвращалась. Из ночи в ночь. Она знала меня, чувствовала все мои глубинные желания. Сказала, я избран, чтобы вернуть ей… тебя, — он смотрит мне прямо в глаза. — Меня? — Обещала подарить могущество, если я буду следовать инструкциям. Я был выбран, чтобы вернуть ей половинку, представляешь? Она доверила это мне, а не кому-то еще. Мне только следовало впустить темноту немного в себя. Дать настоящей магии воскреснуть. — Что именно тебе нужно было сделать? — спрашивает Тео. — Совершить грех. Убить тех младенцев с Кавер-стрит в Лондоне, чтобы она смогла насытиться. Но что жизнь десяти детишек по сравнению с настоящим могуществом? Звук выстрела пронзает воздух, и я дергаюсь от неожиданности. Тео направляет на Хосе пистолет, из дула которого валит дым. Нотт попал мудаку в легкое. После выстрел повторяется снова и снова. Еще немного, и Хосе будет выглядеть как решето. — Довольно! — я накрываю его ладонь со стволом и опускаю вниз. Он отталкивает стул и выходит за допросной. Еще одно говно, с которым придется разбираться. Я даже не успел спросить про Гермиону. Хосе захлебывается в собственной крови, но что-то внутри меня, еле заметное удовольствие от увиденного, говорит мне дать ему умереть, и я готов согласился с внутренним голосом, но Хосе был мне другом, поэтому я подношу палочку, останавливая процесс. Но пули дракона просто так не вытащить. Блядство. Приходится использовать портключ, перенося тело Хосе в больницу. Новицки давно перестал задавать вопросы относительно того, что происходит, когда мы стабильно раз в месяц заваливаемся к нему в отделение на перевес с тем или иным человеком. Он осматривает Хосе и накладывает ему на раны хвойный раствор. — Пули выйдут в течение десяти часов. — Оставь его под Петрификусом до завтра. Весь день наполнен поглощающей меня магией. Она скручивает мои нервы в ноющий комок. Я буквально перегружен. Я возвращаюсь в отдел, и мне приходится врать, что Хосе стало плохо и он останется в охраняемой больнице. Тео так и не удается найти. Нотт всегда был импульсивен, но тонкую грань он ощущал в любой ситуации. Он чувствовал, какой шаг будет означать перейти черту. Но сегодня в его глазах не было и намека на желание остановиться. Когда я прихожу в кабинет, то натыкаюсь на Гермиону, укутанную в мой пиджак. Она опустила голову на подлокотник дивана и подогнула ноги под себя. Судя по ее закрытым глазам, которые я вижу, подходя к ней вплотную, она спит. Рука сжимает книгу, которую я недавно купил, на обложке написано «Условие» под авторством Ани Броуди. Я сажусь на корточки и касаюсь ее лица ладонью, и что-то внутри меня просыпается. Гермиона сжимает своей рукой мою и открывает глаза. — Ты вернулся. Мне срочно нужен виски. Я наполняю стакан и сажусь к ней на диван, вытягивая ноги, пока Гермиона молчаливо смотрит на меня. И только сейчас ощущение усталости полностью поглощает. Отвратительный день. Тело ломит, как будто меня били по каждому органу, а голова раскалывается, то и дело атакуя новым спазмом. Стоит мне поднести стакан ко рту, и первый глоток снимает напряжение в шее, второй посылает свору мурашек по спине, а третий успокаивает нервы после долгого использования магии. Когда я нашел ее, закованную в наручники, такую беззащитную и полуголую, это сорвало мне какой-то внутренний клапан. Я думал, что убью Хосе. Звук его ломающихся костей облегчал ярость только на миллисекунды, но сразу после этого злость возвращалась обратно. Вид ее коленей в красных разводах от крови снова возрождает агрессию, которая едва утихла. Я кладу ладонь на место сосредоточения лиловых пятен, и Гермиона прикусывает свою губу. Однажды это сведет меня в могилу. — Надо залечить, — едва слышно произношу я. Она встает и запускает руки под юбку, а после стягивает рваные колготки вниз. Гермиона пересаживается ко мне на колени, а я забываю, как дышать. — Что ты делаешь? — Спасибо, что пришел за мной, — шепотом благодарит Гермиона. А после скользит немного наверх, цепляясь руками за мои волосы. — Я не думаю, что ты чувствуешь себя адекватно прямо сейчас… — пытаясь вразумить ее, говорю я. Но конец предложения тонет, прерванный прикосновением ее адских губ. Тело моментально покрывается мурашками, а низ живота сводит в приятной судороге. Она слишком близко. Я не хочу этого делать. Нам нужно прекратить. Первые несколько секунд Гермиона пробует на вкус мой язык, пропитанный виски, но сразу после этого с громким стоном углубляет поцелуй, вырывая из меня животный рык. Я держусь из последних сил, но трение ее влажного белья о мою ширинку вводит меня в состояние сумасшествия. — Гермиона… — я делаю финальную попытку. — Я хочу тебя. И эти слова срывают все ранее контролирующие меня стоп-краны. Я сдергиваю с нее кофту и покрываю шею укусами. Уверен, ей больно, но одобрительный стон вырывается из ее горла. Мои руки перемещаются на застежку лифчика, оголяя ее грудь. Она приподнимает задницу, пытаясь снять с меня брюки с боксерами. И это дает мне понять, что она, как и я… Изголодавшаяся. Никакой прелюдии. Как только ей это удается, она сдергивает с себя юбку с трусиками и решительно оседает на мой член. Я точно умираю, но вдруг наступает такая долгожданная внутренняя тишина, полностью затуманивая мое сознание. Ощущение ее тугого жара, сжимающего меня в своих тисках, разносит похоть по жилам. Гермиона дрожащими руками расстегивает пуговицы моей рубашки, проводит пальчиками по моей татуировке паука, но после, видимо, решает больше не тратить время и жмется голой грудью к моему телу. Ее губы съедают мои, а языки исполняют только им известный танец. Я хватаюсь за ее бедра, поднимая их вверх и опуская вниз. Снова и снова. Пока меня не отпустит. Но с каждой секундой вожделение только увеличивается, побуждая Гермиону опереться руками на меня, чуть выгибая спину, чтобы насаживаться с еще большей силой. Меня буквально лихорадит. Вид ее подпрыгивающих тяжелых окружностей, приоткрытых губ, глаз, полных возбуждения, и розового влажного естества, поглощающего с каждым толчком мой член, откручивает заржавевшие гайки в моей душе. А звуки поцелуев, громкого дыхания и влажных шлепков отправляют меня прямиком в рай. Я хочу, чтобы это никогда не заканчивалось. Капли пота стекают по спине, а ее ногти царапают мою шею, утоляя это приятное томление внутри. Она что-то шепчет мне в губы, хватаясь за мои плечи, и усиленно двигает бедрами. По стонам, ставшим еще более громкими, я понимаю, что она близко. Мне хватает только коснуться языком ее соска, как ощущения сжимания и пульсации атакуют меня. Она сокращается вокруг члена, и натяжение внутри живота лопается, разнося по коже дрожь удовольствия. Теплое семя наполняет ее лоно, и, судя по ее закатывающимся глазам, это именно то, что ей нужно. Пару минут мы еще расслабленно целуемся, а после я ложусь на бок, разворачивая Гермиону к себе спиной. Укрываю нас пиджаком, и она устраивает свою задницу вплотную к моему паху. Он опять тяжелеет, умоляя войти в адский и влажный жар снова. Но мое тело настолько вымотанное, что я не замечаю, как проваливаюсь в сон. Оглушительный звонок резко будит, заставляя открыть глаза. Гермиона все еще спит, но уже на моей груди. На дисплее отображается «Неизвестный», и это неприятно саднит горло. Я точно знаю, кто это. — Драко, пожалуйста! — кричит Агата, стоит мне только поднести телефон к уху. Я вскакиваю с дивана, заставляя Гермиону проснуться. — Тик-так, Малфой. Время вышло.