***
За два дня до этого Ибрагим стремительно пронесся мимо рабынь, практически расталкивая медлительных девиц, испуганно повскакивавших с места, как только он ворвался в гарем. «Александре-хатун плохо» — услышал он от Авшар-калфы, едва переступив порог дворца. Траурное выражение её лица кричало о беде лучше всяких слов. — С дороги! — рявкнул визирь на какую-то рабыню, мешавшуюся у него под ногами. Вбежав вверх по лестнице, Ибрагим толкнул дверь в её покои и буквально ввалился внутрь. Его ищущий взгляд практически сразу упал на постель. Мокрые от пота рыжие волосы прилипли к её мертвенно бедному лицу. Глаза были закрыты и не открылись при его появлении. Она слишком сильно, пугающие сильно, походила на фарфоровую куклу. Если бы он не увидел, как вздымается её грудь, подумал бы, что она не живая. — Что с ней?! — налетел он на лекаршу, суетившуюся у постели больной. — Я полагаю, эта хатун была отравлена, Паша. Эти слова окончательно выбили его из колеи. — То есть как это «отравлена»? — с долей недоверчивости переспросил он. — Кто посмел?! — теперь уже вопрос был адресован Авшар-калфе, вбежавшей в дверь вслед за ним. — Мы не знаем, Паша… Она ела завтрак. А потом упала и стала кричать. Прибежала лекарь, и… — А где в это время была ты?! — прошипел Ибрагим, не давая прорваться нарастающему гневу и обрушиться на голову стоявшей перед ним калфы. — С другими девушками… Не моя вина, Паша, — испуганно увещевала она. — Замолкни. Что ты скажешь? — он перевёл мрачный взгляд на лекаршу. — Я помогла ей исторгнуть яд, Паша. Но она плоха. Возможно, отрава уже попала в кровь. — Она выживет? — Если Аллах позволит, Паша. Ибрагим вновь впился взглядом в помертвевшее личико Александры. Кто-то посмел пронести яд в его дворец и попытался отравить её. Отобрать её у него. Девушка успела пустить прочные корни в его душе, и так легко её было не вырвать оттуда. Ярость и страх слились воедино и вырвались наружу угрозой: — Собственными руками головы снесу. Затем он вновь обернулся к замершей калфе: — Иди в мои покои. Подготовь постель. Та, встретившись с горящим жаждой крови взглядом своего господина, поспешила ретироваться. Ибрагим в несколько шагов преодолел расстояние, отделявшее его от Александры. Лекарша что-то протестующе бормотала, когда он склонился над бессознательной девушкой и осторожно поднял её с постели. Кивком головы приказав женщине следовать за ним, Ибрагим толкнул дверь ногой и понёс русинку прочь из этого места. Его гнало желание укрыть Александру в своих покоях, затащить её в свое логово, где до неё не дотянуться загребущие руки убийц. Весь гарем застыл в изумлении, когда Великий Визирь, держа в своих руках рабыню, чьи рыжие волосы свисали чуть ли не по пола, пронес её через всю общую комнату. Его угрюмый потемневший взгляд не сулил добра. Устроив Александру на подушках, Ибрагим перевел взгляд на лекаршу, мявшуюся у дверей. Он был почти уверен, что она желала что-то сообщить ему, но не осмеливалась обратиться первой. — Ну? — Мы нашли это, Паша. — И она протянула ему пузырек на дне которого оставалось немного прозрачной жидкости. — Выяснили, что это? — осведомился Ибрагим, внимательно осматривая пузырек на свет. — Нет, Паша. Боюсь, я не знаю, чем её отравили. — Она потупила взгляд. — Где нашли? — В коридоре валялся. Должно быть отравитель испугался и выбросил его. Ибрагим ещё несколько секунд сверлил пузырек задумчивым взглядом. Не было сомнений в том, что Александру отравила рабыня. Яд — оружие женщин. Да и кто ещё? И весьма бестолковая рабыня, раз выбросила пузырек в коридоре. Но кто? Любая из этих девиц могла ей позавидовать. Он не мог отбросить ни одну из них. Чья рука занесла эту склянку над её тарелкой? Ибрагим обратил тяжёлый взгляд на Александру. Если он что и мог сейчас сделать, так это найти эту тварь. — А принеси-ка мне второй пузырек. Точно такой же. — С каким лекарством, Паша? — Пустой.***
— Заводи. Ибрагим решил начать с рабыни, что несла Александре поднос. Разие-хатун. Расположившись за длинным европейским столом, Ибрагим сверлил девчонку бесстрастно холодным взглядом. По его приказу всех рабынь заперли в подвале. И теперь должны были приводить к нему на допрос по одной. Едва за ней закрылись двери, насмерть перепуганная рабыня начала умолять: — Паша, клянусь, я не убивала! Это не я! Я не знаю, как яд попал в еду. — Девчонка бросилась ему в ноги, хватая за полы кафтана. Какой знакомый жест. — Они все говорят, что это я! Но это неправда! — Замолчи. Встань. — Прозвучал над всхлипывающей рабыней его ледяной голос. Она выполнила приказ, утирая слезы. Ибрагим тем временем достал из кармана два пузырька. Первый был наполнен жидкостью, прозрачной как слеза. Второй содержал что-то кроваво-красное. Паша положил оба пузырька на стол. — Смотри, хатун. В одном из них снотворное. Оно безвредно. Выпьешь его, и уснёшь на пару часов. В другом яд. За пару часов он убьёт тебя. Весьма мучительно. Спасать, как Александру-хатун, тебя не станут. Услышав это, рабыня воззрилась на него округлившимися от ужаса глазами. Даже слезы у неё высохли. — Ты выберешь один. И выпьешь его. — Пощадите, Паша! — Вновь заголосила девица. — Откажешься, — спокойно, продолжал Ибрагим, — я вылью тебе в глотку сразу оба. — И он придвинул обе склянки поближе к ней, впиваясь острым внимательным взглядом в зареванное лицо. С завидным терпением он снёс её слезы и бесконечные мольбы. Наконец, заглянув ему в глаза и не увидев там жалости, девица протянула трясущуюся руку к пузырьку с прозрачной жидкостью. Она никак не могла откупорить его, и Ибрагиму пришлось ей помочь. — Пей же, — хрипло приказал он. Она выпила содержимое пузырька, а после её глаза закатились, и она обмякла, оседая на пол. Ибрагим задумчиво поджал губы, созерцая бесчувственное тело на полу. — Стража! Дверь моментально распахнулась, пропуская стражника. — Унеси её в общую комнату. Пусть её приведут в чувство. И веди следующую. Все равно, какую. Следующая рабыня так же тряслась и увещевала. И так же схватила прозрачный пузырек. Как и следующая. И следующая. Ибрагим понял, что достиг цели, увидев выражение облегчения на лице одной из рабынь, после того, как озвучил ей приказ. Он весь подобрался, но девица этого не заметила. Взяв красный пузырек, она быстро осушила его. Ибрагим не видел ужаса смерти в её глазах. — Вкусно? — очень тихо спросил он, чувствуя, как закипает убийственная ярость. Рабыня закашлялась. — Что это? — Вот теперь в её глазах появился страх. — Всего лишь вино. Довольно крепкое. — И он одним движением откупорил оставшийся пузырек, делая глоток. — Паша!!! — Взвизгнула девица, вне себя от ужаса. — Ты знаешь, как выглядел яд, хатун. А остальные не знали, представляешь? А это, — он швырнул в неё опустевшим пузырьком, — всего навсего вода. Очень поздно поняла она уловку. В бессмысленной попытке спастись, рабыня метнулась к двери. Ибрагим же не пошевелил ни единым мускулом, глядя, как эта змея отчаянно бьётся в закрытую дверь. Наконец, он встал. Девица сама не заметила, как оказалась на полу, придавленная тяжёлым коленом. Ибрагиму понадобилась вся его воинская выдержка, чтобы не свернуть тонкую шею. Она отчаянно завыла. — Паша, я не хотела! Это все Гилюзар-хатун! Она велела… — Служанка Нулефер? — Да, ДА! — Говори, как яд наливала. — На кухне оставляют два подноса… Для Александры… И Нулефер… Меня отправили прислуживать Нулефер… В тот день… Я пришла рано… — Налила яд в тарелку Александры, — продолжил за неё Ибрагим. — Она бы умерла, а ту девушку, Разие-хатун, бы казнили. — Простите, Паша, — заскулила рабыня, не имея возможности пошевелиться в стальной хватке. — Сколько золота ты получила? Она молчала. — Говори! — прорычал он, встряхивая её безвольное тело. — К-кольцо. Кольцо. За убийство. Дёшево. — Стража! В темницу её. Гилюзар-хатун ко мне. И Нулефер-хатун. — Слушаюсь, Паша. Обмирающую от ужаса девицу пришлось выносить за дверь. Следом за ней в темницу отправилась рыдающая Гилюзар-хатун. Эти двое были задушены той же ночью. Трупы брошены в Босфор. Нулефер-хатун же казнила себя сама, выбросившись из окна. Она знала, что ей не жить. Ребёнка, который служил бы ей надёжной защитой, больше не было. Ибрагим же посчитал, что она значительно облегчила ему задачу. Казнить султанский подарок было не запрещено, но это влекло определённые сложности. Только теперь он узнал обо всех обвинениях, которыми обозленная на весь свет Нулефер осыпала Александру. А эта девица, шайтан её раздери, ничего ему не рассказала. Её гордость и нежелание жаловаться могли её же и погубить. Ибрагим устало прикрыл глаза, опуская голову на сложенные в замок руки. Только бы она теперь выжила.***
Некоторое время спустя, уже после того, как Александра полностью оправится, Раифе-калфа, её наставница, скажет ей: — Он защитил тебя, дурочка. Эти рабыни решились на убийство. Будь то ты, или любая другая на твоём месте, их ждала бы казнь. Законы суровы. И всегда такими были. Уж не знаю, что Паша сказал или сделал остальным рабыням, да только теперь они даже смотреть косо в твою сторону не смеют. А значит, отныне ты неприкосновенна в гареме. Он уйдет в поход, а ты останешься в безопасности. — В какой поход? На войну?! — громко переспросила Александра, вскакивая с места и чуть не опрокидавая стул.