Mūnrairakku

      Мы были... соседями. Таким простым словом, состоящим из трёх слогов можно было описать наши взаимоотношения.        Соседи. Как будто название глупого и оттого вдвойне смешного телешоу, транслирующегося по пятничным вечерам на одном из рейтинговых — будто кого-то и правда ещё волновала программа телевизионных передач в век скоростного интернета — каналов. Такой себе сериал, состоящий из двадцатиминутных эпизодов, где главные герои ругаются из-за украденной газеты из ящика, громкой музыки после одиннадцати вечера или принесённой грязи с обуви на общую лестничную площадку.        Хотя... Это не совсем так.        Мы были соседями по квартире. Неожиданными, как стрелка на колготках в день защиты диплома, и ожидаемыми, как сюжетный поворот в фильме от Дисней. Что, собственно, и придавало большей неловкости, начиная ещё с того, что Гето жил один и в его планах не было разделять арендную плату с кем-то ещё, а в особенности студенткой, которая по злостному стечению обстоятельств повелась на объявление его друга о сдаче комнаты в достаточно приличном квартале и не за баснословную цену. Студенткой, которая от нервного напряжения прибила себе пальцы руки входной дверью в первую встречу, когда неловко мялась в дверях и глядела в уставшие глаза напротив.        — Вы Гето? Сугуру? — Промямлила я тогда, добавляя с запинкой указанный адрес на скриншоте с экрана мобильного, и хмурясь от размышлений о том, не перепутала ли место, день или даже имя, — сейчас уже не ясно, его или своё собственное. Встряхивала поврежденные пальцы, чтобы унять жжение.        — Проходите. — буркнул в ответ парень и на его лице не дрогнул ни один мускул, но исходящие от него волны изможденности, казалось, прибивали гвоздями мои туфли к напольный плитке перед порогом. Он вовсе не выглядел, как человек, радушно принимающий гостей, а уж тем более нежеланных — да, да, очевидно, — квартирантов.        Я стала ступать за ним вглубь помещения, которое уже успела рассмотреть с разных ракурсов на сайте, подвернувшемся под руку буквально за день до переезда из родного города. Оттого, наверное, меня не смутило, что разделять жилплощадь мне придётся с мужчиной, пользоваться общей ванной комнатой... Наивная дурëха. Что, если бы он оказался?..        — Смотрю, вы настроены решительно? — Сбил меня с мысли молодой человек и я заметила, как он кивнул головой на мой чемодан на колёсиках, ручку которого я крепко сжимала правой рукой, да так, что ноготь большого пальца впивался в кожу на указательном.        Меня неожиданно бросило в жар, в его вопросе почувствовалась какая-то скабрезность, хоть лицо всё ещё ничего не выражало, даже вопросительная нотка еле слышалась.        Я кивнула, совсем растерявшись и, присев на предложенный стул, взялась за стакан воды, налитой при мне из-под крана на кухне, но не решалась отпить. В голову стали лезть дурные картинки, навеянные художественными историями про галантных джентльменов, затаскивающих простодушных девушек в свои дома и выделывающих над ними жуткие эксперименты, что пострашнее простого изнасилования. Простого изнасилования, подумаешь...        Но Гето был по прежнему практически безучастен. Смотрел на меня, как на неподходящее к общему интерьеру растение, привезённое по ошибке. А может и правда ошибка? Я приехала не по тому адресу или...        — Сатору, — прозвучал резко изменившийся голос парня, обратившегося к кому-то по телефону. К усталости примешалось раздражение и что-то ещё. Веселье? Ну, нет, вряд ли...        Нет, всё же веселье.        Подняв брови в удивлении и сглотнув ком в горле размером с голову мейн-куна, я слышала, как Гето в шутливой форме выказывал своему, скорее всего другу, за неудачный подкол, в который затесалась и я. Всё ещё не промочившая враз пересохшие губы безобидной прозрачной жидкостью.        Долбанная шутка заключалась в том, что никакого объявления и быть не должно было. Сугуру, потерев переносицу и сдержав едва не вырвавшийся смешок, спокойно объяснил, что его приятель — некий Годжо Сатору — подшутил над ним, используя мою доверчивость к неизвестным личностям во всемирной паутине. Сказал, что никаких планов о ведении общего быта с рандомным человеком и в помине не было. И резковато добавил, что мне безумно повезло, ведь я могла угодить в реальный капкан какого-нибудь маньяка, а так — отделалась лишь выброшенными деньгами на проезд и подпорченным «Сатоклоунору» настроением.        Безумно повезло с тем, что надо мной поржали как над пятиклассницей, вляпавшейся в клей на сидении стула, отчитали, да и... куда мне было тогда идти? Ни одного запасного варианта, кроме холла в кампусе университета, где я бы успешно отоспалась верхом на своём чемодане, пока меня не втиснут (и то — не факт) на освободившееся койко-место в общежитии, не было. Только если...        — Вы не... — Я задохнулась от кашля, вылезшего в глотке от напряжения, и всё же отпила из стакана. Прикрыла и тут же открыла глаза, направив взгляд на неподвижного Сугуру, сжимающего смартфон в опущенной руке и скрестившего ноги в щиколотках, глядевшего куда-то на угол стола, за которым я сжалась, так и оставаясь в верхней одежде. Приблуда.        — Что? — всё же отреагировал он, зачëсывая свисающие доселе на лицо длинные пряди чёрных волос назад, и переводя на меня печальные глаза. У него то что случилось? — Собираюсь ли превращать подкол в реальность? Не думаю, — вздохнул и отправил какое-то короткое, судя по быстро набранному тексту, сообщение. Почесал краешком ладони левый глаз и стал выжидающе на меня смотреть.        Мне стоило спохватиться и покинуть место, где мне не были — да и, в общем то, не должны были быть — рады, но я тупо пялилась в ответ. По неведомой причине мне до горячего стыда не хотелось покидать обитель этого очаровательного в своем сдержанном недовольстве парня. Как будто прикованная к металлической ножке высокого стула и жалеющая о неснятой ветровке, я смотрела на Гето и отчаянно заставляла мозг придумать причину, чтобы остаться. Невежливо, в конце-концов, выгонять на ночь глядя девушку в большой город, который она до этого момента посещала от силы раза три. И неважно, что она тупанула и не подумала, что это довольно странно — заявляться на осмотр потенциального жилья в половине девятого вечера. Одной. К незнакомцу. К незнакомому мужчине. Да вашу ж сакуру за ветку.        — Я хотела спросить, не позволите ли вы мне воспользоваться уборной, прежде чем я уйду? — Вот так выкрутилась. Наверное, выданная тогда фраза останется венцом моей коллекции бездарных оправданий неумению выходить из неловких ситуаций.        — Дверь справа, — указал Гето головой в сторону прихожей, перед этим бросив взгляд на серый материал моего чемодана, одиноко стоявшего возле мусорного ведра с крышкой. Символично.        Я сползла со стула и, испепеляя взглядом полоски на моих носках, открывшихся взору этой треклятой квартиры благодаря сброшенной на коврик у входной двери обуви, просчитала шаги до ванной. Выдохнула, когда замок щелкнул изнутри, и включила кран.        Тщательно вымыв руки просто для того, чтобы потянуть время, огляделась и отметила, что порядок здесь был на ура: сложенные ровной стопкой полотенца, чередующиеся синим и белым цветами; аккуратно стоящие в ряд банные принадлежности на полке рядом с душевой кабиной; одинокая зубная щётка в стаканчике на раковине. Всё практично и лаконично, но не отталкивающе, уютно в своей анти-вычурности, подтверждающее образ хозяина, сложившийся в моей голове менее, чем за час присутствия в чужой обители.        Желание остаться поднялось ещё на одну ступень выше и мне захотелось укусить саму себя за очередное проявление неосторожности. Маньяки зачастую педантичны.        Походила из стороны в сторону — по три шага справа налево, что в общей сложности дало двадцать один. Критически осмотрела своё лицо с покрасневшими щеками и диковатым блеском в глазах, очень уж контрастирующим со скукой кое-кого другого, и сделала порывистый вдох, прежде, чем выйти обратно, пока я себя не захоронила в стыке блестящих от чистоты деталей напольного покрытия.        В коридоре в нос ударил запах, от которого непроизвольно прикрылись глаза: что-то тёплое, цветочное и совсем немного похожее на десерт, название которого никак не хотело образовываться на кончике языка. Это сбило с толку и я, чуть ли не крадучись, стала возвращаться обратно на кухню. Всё же мне нужно было катить отсюда вместе со своим багажом, пока я сама не стала порубленным на куски содержимым чемодана, да и элементарная вежливость, вложенная в клетки мозга воспитанием не давала мне разрешения покинуть квартиру, не попрощавшись с Гето. Но мягкий свет от небольшого светильника привлёк моё внимание к двум чашкам на столе, от которых, собственно, и исходил пленительный аромат. К ним и ладони с длинными пальцами, расслабленно лежащей на подкладке для горячего.        — Ладно, — послышался всё тот же голос, приправленный вздохом, к которому я уже невольно стала привыкать. Мой взгляд метнулся выше, остановившись на лице Сугуру — его волосы уже были частично собраны на макушке, — выражавшем удивительную смесь в равном процентном соотношении беспокойства и степенности. — Сегодня можете остаться.        Я моргнула, нахмурившись. Взялась за спинку стула, намереваясь сесть за стол, но вовремя опомнилась — меня не приглашали. Мало ли для кого тут выставили вторую чашку, наполненную смесью с... афродизиаком? Точно, именно это вещество дало такой запах. Ну, тогда чутье так подсказывало.        — Большое спасибо?.. — Протянула вопросительно, не имея ни единого понятия, как нужно нормально отреагировать. Всё же, меня впервые постигла участь ночевать в незнакомом городе, в незнакомом доме и с... Вот уж нет! Не «с», а «у» незнакомого мужчины. Впрочем, не такой он уже и чужой. Имя то мне было известно... — Мне жаль, что из-за меня у вас возникли неудобства. Обещаю, завтра утром я...        — Угощайтесь.        — ... и вы даже не вспомните про... Что? — прервала я оправдательные дифирамбы своей невнимательности, переведя взгляд на чашку, которую Сугуру подвинул ладонью немного ближе ко мне. — Что это?        — Фруктовый чай, — спокойно пояснил парень, будто знакомил ребёнка с его первым иероглифом. Пахнущим сладкими плодами. — Вы всё же гостья. А о наших нежданных неприятностях можем пока не говорить.        Я нахмурилась, но всё таки отодвинула стул, присела и сложила руки на груди в оборонительном жесте. Если в нормальности воды ещё можно было не сомневаться, то вот смесь чайных листьев, залитых кипятком, могла вполне наделать дел.        — Я что — похож на человека, желающего отравить молодую женщину без определённого места жительства? — изогнул бровь Гето, замечая, как я гипнотизирую чашку с медленно остывающим напитком, и сделал глоток из своей. В относительной тишине звук от его действия показался громогласным.        — Да, — вырвалось непроизвольно и я стрельнула в него паническим взглядом. — То есть нет!.. Тьфу, блин... — Вздохнула, заправляя прядь волос за ухо. — Я просто... — И уже было потянулась рукой к ёмкости, как Сугуру опередил меня, поднося её к своим губам: осевшие было на дне чаинки всколыхнулись под прозрачным стеклом, когда он отпил и беззвучно вернул чашку на стол.        — Видите, — произнёс он, сцепляя пальцы в замок и закидывая руки за голову, откинулся на спинку стула. — Никакого яда. Вы просто испугались быть найденной где-нибудь в канализации, умертвленной руками мстительного и безымянного арендодателя.        Я едва не подавилась чаем, который как раз решилась отхлебнуть с противоположного края чашки от того, к которому прикасались губы парня, услышав его размеренный комментарий.        — Не безымянный, — ответила, кашлянув, и отметив про себя, что чай и вправду был сладкий, словно десерт. — И ничего в аренду не сдаëте. А неприятности могут быть у вашего знакомого, если он продолжит в том же духе обманывать людей.        От высказанного мне стало немного легче и я расстегнула молнию на куртке, обхватила чашку обеими руками.        — Поверьте, если бы вы столкнулись с ним прямо сейчас, то враз забыли бы о своих словах. Он невероятно обаятелен.        — Ну, это ваше мнение, — заключила я, пожав плечами и увлëкшись рассматриванием плавающих чаинок.        — Ну, человек без обаяния не обкрутил бы так ловко вокруг пальца, — парировал он и мне тут же стало ясно, отчего он совершенно не удивился, увидев меня с нервным выражением на лице и чемоданом наперевес. Судя по всему, это был не первый раз, когда его друг упражнялся в юморе. Совсем мне непонятном.        — Туше, — буркнула в ответ и отставила опустевшую чашку. Заметила, что Сугуру прикрыл глаза, будто задремал. Где я вообще нахожусь?        Постучала пальцами по матовой поверхности стола, стараясь привлечь внимание — мне ведь нужно было каким-то образом скрыться в убежище, именовавшемся «спальней» до наступления следующего дня, когда уже и решатся насущные проблемы. Спрятаться и — очень уж я тогда на это надеялась — закрыться изнутри, так сказать, для пущей безопасности. Ага, будто взрослому здоровому мужчине будет чего-то стоить выбить несчастную дверь, если захочется... Да чего ему захочется? Гето не проявлял вообще никакого интереса, ленясь даже в лицо мне глядеть.        — Что ж, — парень поднялся с места и, захватив пустые чашки, прошёл к раковине, оказываясь ко мне спиной. Опрометчиво. Вдруг на самом деле я оказалась бы маньяком? — Нужна помощь с вещами?        Из-за звука отодвигаемого стула и шума воды я едва расслышала то, что он сказал, и посмотрела на скучающий в углу чемодан. Он же был на колëсиках...        — Нет, спасибо, я сама, — покачала головой уже на ходу, вспоминая, что комната, которую я должна была начать называть своей, находилась аккурат напротив ванной, и направляясь в ту сторону. Колëсики тихо зашумели по паркету, ведомые моей рукой, схватившейся за ручку чемодана. Но отодвинув дверь кухни наполовину, я развернулась и наткнулась на взгляд Сугуру, как раз вытиравшего чашку полотенцем. — Спокойной ночи.        — Взаимно, — последовал ответ, объятый приподнятым уголком губ, и я зашагала дальше.        Замка на двери не оказалось, но я не удивилась, сказано же было — никто ничего не сдаëт. Сложенная куртка легла на сидение стула, стоящего возле входа в маленькую гардеробную, чемодан остался у стены, а я присела на кровать, ощущая достаточно мягкий матрас, напротив которой висело зеркало в серебристой раме. Комната была в таком же стиле, как уборная и кухня — всё в синих, голубоватых, серых и белых тонах. Возле окна с тонкими шторами размещался письменный стол с парой книг, которые мне хотелось мельком просмотреть, чем я и занялась, так как добрую часть ночи не могла уснуть. Поначалу же тупо просматривала другие варианты жилья, но всё было или слишком далеко от университета, или дорого, или схоже с тем, что описал упомянутый, как какой-то бес, Годжо.        Протëрла уставшие глаза, усиленно работающие в темноте — включать свет желания не было, — слыша, как тихо ходит по квартире Сугуру. Клянусь, он поистине крался, как замышляющий мокрое дело убийца. И я, дура, не умчалась, а сидела как крыса, на которую изредка падал лунный свет из большого окна. Потом ходила по комнате, считая до ста, до пятиста, тысячи...        Утомлённо взглянула на экран блокировки, видя, что время подошло к второму часу ночи. Прошмыгнула в ванную, почистила зубы, избавляя ротовую полость от привкуса сладкой отравы, что таковой не была — отравой, то бишь. С грохочущим сердцем вернулась и прикоснулась к книгам, оказавшимися сборником стихов и словарём. Негусто.        В итоге меня совсем незаметно сморил сон и проснулась я от терзающего веки солнечного луча, находя себя поперёк кровати и с неприятно впивающимся в поясницу ремнём брюк. Голова гудела, намекая на то, что напряжение из-за шатко прогнозированной событийности никуда добровольно уходить не собиралось.        Сонно щурясь и рефлекторно приглаживая напрочь растрепавшиеся волосы, я выглянула в окно, за которым уже вовсю сновал по улицам транспорт, над домами кружили редкие птицы, а далеко в парке листья на деревьях тревожил ветер. На пару мгновений мне стало вполне уютно, которые по классике жанра нарушил стук в дверь, отчего я подскочила, сжав пальцы на плечах. На моё краткое «да?» послышалось приглушенное:        — Доброе утро. Как насчёт завтрака?        Я приоткрыла рот, усиленно размышляя, как бы одной фразой намекнуть, что я на низком старте, чтобы уходить отсюда и никого не беспокоить, но желудок заурчал, выражая протест. Поэтому, переступая через воспитанную с глубокого детства ненавязчивость и, наверное, смущение, я кивнула, а после, хлопнув себя по лбу, сказала:        — С удовольствием.        Немного хаотичными движениями, ведомая непонятным порывом, открывала чемодан, вытаскивая оттуда расчёску и мало-мальски приличный лёгкий свитер, чтобы привести себя в божеский вид. Вынула к чёрту ремень из брюк и, прежде чем проскользнуть в коридор, остановилась глазами на зубной щетке и тюбике с пастой, торчащими из косметички, покоящейся на сложенной куртке. И в мыслях тогда мелькнуло, что мне не понадобится тащить их в иное место, которое я так и не нашла.        Не будучи до конца уверенной в том, что выражение моего лица адекватно, и в том, что складки на свитере видны не так уж сильно, я заявилась на кухню, перед тем умывшись и расчесавшись. Подпирая поясницей тумбу, Гето печатал что-то на своём телефоне, сохраняя во взгляде такое же спокойствие, как и вчера. И синяя футболка с длинным рукавом была на нём та же, что и вчера. Совсем не мятая. Как и вчера.        — Кхм, — выказала своё присутствие я поддельным кашлем, держа руки за спиной и согнув одну ногу в колене. Прямо таки карикатура на провинившуюся школьницу. — Доброе утро.        Парень оторвался от своего занятия и поднял взгляд на меня, пройдясь им примерно по пробору на моих волосах — никогда не удавалось сделать его более-менее симпатичным, — и остановившись на глазах, один из которых дёрнулся, кажется.        — И какую же сумму в месяц затребовал от вас выплачивать Сатору?        После этого, немного двусмысленного вопроса, началось наше официальное совместное проживание. Естественно, царившее на платонической основе, без единого намëка на что-то более интимное, чем простая подача полотенца, когда один из нас забывал притащить оное в душ. Точнее, одна. Только я несколько раз пребывала на грани позора, выбирая между тем, чтобы в виде мокрой голой курицы шлёпать на предельной скорости в комнату босыми ногами для того, чтобы укутаться в махровую ткань. Или тем, чтобы краснеть за запотевшей дверцей кабинки, за которой с большим усердием возможно было различить женский силуэт, когда Сугуру снисходил до того, чтобы сделать одолжение моей забывчивости. Но я была более чем уверена, что этот парень не проявлял ко мне никакого интереса, а всего лишь снисхождение. И избегал любой возможности спровоцировать меня, например, вот так банально выйдя из ванной, прикрытый одним лишь долбанным полотенцем, обмотанным вокруг бёдер. Которое он никогда, черт подери, не забывал, храня идеально сложенным на полке. К тому же моя зубная щётка хранилась в отдельном стаканчике, на противоположном бортике раковины.        Я исправно посещала свои занятия, накапливая на чуть ли не девственном письменном столе тетради с конспектами и редкие учебники, содержимое которых легко помещалось в PDF-файл на смартфоне. И не спрашивала о роде деятельности Гето.        Знакомилась с ребятами на потоке и с горем пополам втискивалась в компании, проводившие свободные вечера в караоке, барах или заседали в тесных комнатах общежития. И ничего не узнавала о личной жизни Гето. Ну кроме, разве что, Сатору, которому посчастливилось однажды открыть входную дверь и услышать в свой адрес слегка ироничное «квартиранточка», отчего захотелось улыбнуться и отвесить подзатыльник блондину одновременно, — если бы я могла дотянуться. Данное мне прозвище идеально ложилось поверх заезженного «секретутка» или «профурсетка», что, вероятно, было навеяно моим подпорченным воображением и подвисающей на соплях самооценкой, что кренилась всё ниже от вечно безразличного взгляда Сугуру. И неважно, что смотрел он так абсолютно на всех. Казалось, что даже одинокая орхидея на подоконнике удостаивалась от него большего тепла, нежели лучший друг. Хотя, откровенно, если бы у Гето с Годжо была поистине крепкая мужская дружба, я бы расстроилась не меньше.        То, что шутливая сторона этого дуэта обладала нешуточным обаянием — оказалось ничем не замыленной правдой, оттого у меня и не хватило сил подобрать пару ласковых, чтобы высказать Сатору о его дебилистическом подъебе, который и выливался потихоньку в... Ну, в общем, плыл, как и девушки, бросающие ему вслед пытливые, отчасти вульгарные взгляды. А он просто здоровался со мной, захаживая к моему соседу, и уводя его за собой хер знает куда либо несколько раз в месяц, либо раз в несколько месяцев. Мне, само собой, ни о чём никто не докладывал. Да и какое мне должно было быть до их занятий дело? Мы же просто... соседи.        Убирала в квартире по графику дежурства, установленного Гето, не имея доступа к его комнате и удерживая себя от порыва заглянуть внутрь, хоть и не замечала, чтобы он её закрывал — гвозди воспитанности, приколоченные изнутри к черепу, не позволяли этого сделать; покупала продукты для себя и кофе для нас обоих, — единственное, чем мы питались в компании друг друга за редкими совместными завтраками, — так уж вышло, что однажды столкнулись в магазине, ухватившись за одну и ту же банку.Диснеевский поворот, помните?        Смешно, но мы реально практически не общались, кроме как на бытовые темы, включающими в себя вопросы о том, кто заплатит за электричество за прошедший месяц или выключит кондиционер перед выходом из дому. Или же периодически мелькающем между ними Годжо, ляпнувшем какую-то несусветную чушь, имеющую под собой сводническую подоплёку:        «Ребятки, у вас там стиралка как-то странно подпрыгивает... Вы, часом, её вместо кровати не испытывали?»        «Ого, Сугуру, что-то квартиранточка сегодня бука... Ты бы её повеселил... Ну хоть бы пальчиками...»        «Опа, кексики! Это за какие такие заслуги ты нашему сладкому Гето наготовила, м?»        После каждого подобного — иначе не скажешь — высера от ясноглазого парня, Гето качал головой, слегка посмеиваясь, или же попросту игнорировал мои возмущённые реакции, по большому счету прикрывающие краснеющее от смущения лицо. Небрежно пожимал плечами, говоря, что мне не стоит обращать внимания, и акцентируя, что подобное слышат от его друга многие, даже не посвящённые в аспекты его прелестного юмора.        И каждый раз я порывалась спросить, почему я всё ещё здесь живу, терпя компрометирующие реплики, и не получаю ничего и близко похожего на их содержимое? Но оставалась без ответа, потому что задавала свои вопросы голосом, сходящим на нет, не до конца сформировав мысль и посылая её уже закрывшейся за спиной парня двери, утыкаясь в материал под глазком лбом.        Устроилась на работу в кофейню неподалёку от дома, чтобы облегчить жизнь родителям, высылающим мне деньги, и, чего уж утаиваться — как можно реже сталкиваться с Сугуру (что и так было редкостью), возвращаясь в квартиру поздним вечером, готовясь к парам в вузе отключаясь чуть ли не за столом с измазанными чернилами ручки пальцами и загруженной головой, макушка которой попадала под свет никогда не выключаемой лампы. Но и это не помогало, ведь Гето заявлялся туда в каждую мою смену и заказывал одно и то же, но я до сих пор не могла запомнить, что именно, и моя коллега вместо меня талдычила стандартное: «Добрый вечер, вам как обычно?» и цокала языком, пока у меня не хватало мужества оторваться от переливающихся золотом ореховых глаз своего соседа, о чем ни я, ни он не распространялись.        А тем временем Годжо за спиной Сугуру нагребал бесплатные пакетики с сахаром, демонстративно вываливая их потом у нас на кухне с притворно сдерживаемыми смешинками и жуя при этом содержимое одного из них — кофе он никогда не пил. Забавно было представлять, как бы я себя вела, если бы соседствовала с именно с ним... Но и это я пресекала, осознавая, что сердце запинается на привычном ходу только при виде парня с обречённым на вселенские муки взглядом.        В один сентябрьский прохладный и тихий вечер, когда прошло почти пять месяцев с того момента, как я поселилась на седьмом этаже уже ставшего мне родным жилого комплекса, впервые произошло нечто поистине будоражащее.        Тогда я опиралась об ограждение балкона, наблюдая за нестройным рядом байков и подмигиванием уличных фонарей оконным стёклам зданий; вдыхала только-только просачивающийся в воздух романтичный запах постепенного увядания растений и табака, осыпающегося пеплом с сигареты, которую раскуривал сосед сверху. И ненароком бросила взгляд влево, где на расшатанном столике покоилась беспрекословно чистая пепельница, такая же выскобленная, как и все вещи обитателя этой квартиры. Почему так? Почему такая идеальная, если я неоднократно замечала, как за Гето задвигается балконная дверь и он стоит там, сутулясь и перебирая что-то в руках, пока я готовлю в очередной раз кофе для двоих, но ухожу со своей порцией в полумрак комнаты, оставляя парня с его неведомыми мыслями наедине. С каким-то благоговением внутри считая, что он там курит, вкладывая в гадкую привычку ритуальность.        Но по сути, никаких серых колец в воздухе, суховатого кашля или резкого запаха иссушенной травы не было. Ничего, что я могла бы услышать или уловить носом, если бы, конечно же, не подошла к Сугуру ближе, чем на расстояние вытянутой руки, когда всучивала тот-самый-кофе-который-нравится-нам-обоим. Или вовсе оставляю чашку на подкладке на столе, позволяя частичкам пыли кружиться в извивающемся пару.        Хлопок двери отвлёк от созерцания и я нервно обернулась, хлестнув себя волосами по лицу, будто испугавшись, что меня застукали за чем-то непристойным. Гето прошёл на кухню и, открыв холодильник, достал оттуда бутылку воды. Отставив её на тумбу, снял худи, оголяя торс, и стянул резинку с угольных волос, сразу же упавших на плечи — они были буквально на несколько сантиметров длиннее моих, что когда-то вынудило меня пошутить, что мы можем одалживать друг у друга заколки. Сугуру тогда смолчал.        Я знала, что несколько дней в неделю он вечерами выбирается на пробежку, что восхищало и удивляло, ведь обычно люди выделяют время подобному занятию утром, дабы поскорее отделаться от навязанного обществом любителей здорового образа жизни или рекомендации врача. Но я ни разу не видела его в момент возвращения домой, когда на лице разливался едва заметный румянец и короткие пряди на затылке прилипали к влажной шее. Как сейчас, когда крепкие руки откручивали крышку бутылки с минералкой и голова запрокидывалась, а губы обхватывали горлышко.        Меня легко было заметить за неполностью закрытой, к тому же прозрачной, дверью балкона, если бы парень сделал небольшой шаг вправо от стола и посмотрел под определённым углом, туда, где я боком прижималась к стене и лишь кончик моего мизинца попадал под бледный свет светильника на одной из тумб. Но, возможно, тогда он забыл, что уже не живёт один, или ему было всё равно, что он станет целью любопытных глаз, оттого преспокойно делал глотки, размеренно двигая кадыком под тонкой кожей.        Широкие плечи — с тремя маленькими родинками на правом — переходили в подтянутую грудь и крепкие мышцы на животе, где внизу, под резинку спортивных брюк, тянулась тонкая дорожка волос. Свет от уличного фонаря смешивался с рябью луны, едва перешедшую черту половины и стремящуюся к полной фазе, даря мне картину, достойную почётного места в художественной галерее: самый привлекательный мужчина, которого я видела за всю свою жизнь, стоял полуголым в трёх шагах от меня и, стискивая в зубах резинку, немного небрежно собирал волосы цвета углей. На этих углях и поджаривалось моё сердце, иначе как объяснить его кюветы в груди, перемещающиеся в узел в животе, стекающий в точку между ног.        Это звучало, боже, так пафосно в мыслях, но... Хотелось, чтобы Сугуру увидел тогда себя моими глазами, чтобы понял, что кроме как любоваться им, ничего не представлялось возможным. Хотелось коснуться, провести ладонями по его предплечьям, прижаться своим телом к его разгорячëнному физическими нагрузками; стать той бутылкой минералки, по этикетке которой с шорохом прошлись длинные пальцы; спустить ниже трикотажную ткань и убедиться, что бугор под ней мне не померещился.        Увлёкшись разглядыванием, я нечаянно прикусила язык и с болью выдохнула, издав тихий писк. Отшатнулась, зацепила бедром столик, но успела схватиться за край до того, как с него свалилась пепельница, что точно разлетелась бы на мерцающие осколки. Мерцающие, как белая кожа под лунным светом.        Зажмуренные глаза отказывались размыкаться. Мозг страшился подавать на это сигнал, вынудив меня досчитать до десяти, а уж потом сделать вдох-выдох и выглянуть в помещение, откуда исчез Гето, оставив опустевшую пластиковую ёмкость в ведре для мусора и закончивший шататься стул от сорванной с его спинки худи. И по сей день я не решилась узнать, спалили ли меня за лайтовым вуайеризмом.       

***

       Нужды напиться не было. Честно. Мне ни капельки не хотелось вливать в себя спиртное. Даже подслащенное цитрусом пиво, неисчислимое количество которого притарабанили ребята на потоке, взявшие на себя такую серьезную миссию в организации вечеринки в честь окончания второго триместра. Принявших на грудь заранее и едва не растерявших по магазинчику у заправки «догон», состоящий из дюжины бутылок, когда увидели, что у нескольких человек руки оказались пусты. А так не годилось.        Потому «ни капельки» очень быстро превратилось в «пару капель», и вот я, взгромоздив локти на кузов пикапа, пыталась сфокусировать взгляд на небе с расплывающимися звëздами, которые заволакивали тёмно-серые облака, предупреждающие о приближающемся снегопаде. По ногам, скрытым не шибко плотными колготками, пробегали мурашки от несильного морозного воздуха, а в желудке барахтался не самый вкусный сидр, пока до ушей доносился чей-то визгливый смех.        Из глубины сознания слышался приказ, не имеющий определённого голоса и внешнего образа, взывающий: «Чувствуй молодость! Лови момент беззаботности и выпускай на волю незапятнанные житейской мудростью чувства!» Когда, как не в эту секунду мне нужно было так же гоготать и прижиматься к телу какого-то одногруппника, как девчонка недалеко от меня? Не акцентировать ни крохи внимания на том, что мы, словно дикари, собрались на парковке возле закрывшегося около двух часов назад мебельного магазина, и предавались веселью, что не повторится? Не прозвучат больше в точности такие же пошлые шутки. Не поцарапается цепочкой на брюках мотоцикл старосты. Мои руки больше не задрожат от эйфории, бурлящей высоким градусом по венам, и мыслей, что я могу проснуться следующим утром с незнакомцем, втянувшим меня в сладость греха?        Студенческие тусовки в большинстве своём идентичны, со стороны являющие собой безрассудное поглощение алкоголя, секс в размашистых, неловких движениях, да какие-нибудь споры, заканчивающиеся денежными долгами и походами к травматологу из-за необдуманно выбранного «желания» вместо «правды» после проигрыша в недоскональной карточной игре. И со стороны не заметно, как на глупых сборищах молодëжи, порой, меняются на корню судьбы.        Какой же всё таки пафос, рождённый помутневшими мыслями, которые я практически не контролировала. Пошёл к чёрту, контроль!        Отклеившись от автомобиля, я на подрагивающих ногах потащилась к одной из девушек, которая по непонятно откуда родившейся доброте душевной выступала неким Мессией, остававшаяся в трезвом уме, чтобы таким как я безответственным умельцам помочь, в случае чего, добраться до дома.        Прожевав во рту адрес, я растянула губы в кривоватой улыбке и вцепилась в манжет её куртки, надеясь, что ей удалось разобрать мой лепет. И вскоре уже видела перед собой знакомое здание с горящим то там, то тут в окнах светом. До седьмого этажа мой взгляд, к сожалению, не доплыл. Чудным образом оказавшись у дверей лифта, я подвигала указательным пальцем, будто журя, у лица заботливой студентки на её предложение довести меня вплоть до квартиры, уверенно заявив, что меня встретит мой молодой человек. И уложит спать — тоже весьма ценный комментарий, на который девушка приподняла брови и сказала:        — Хорош парень, отпускающий любимую одну в место, где она доводит себя до такого состояния...        Её фраза поразительно контрастировала с недавними альтруистическими побуждениями. Но пелена перед глазами не позволяла мне отыскать дерзкий ответ, поэтому я издала что-то вроде: «Чшш... чш... Я ещё... О-оп... То есть, почти... Любимая... » После чего двери лифта захлопнулись и под умиротворяющее гудение кабина понесла меня наверх к — ну, мне того очень хотелось, — любимому.        С третьей попытки ключ попал в замочную скважину и перезвякивание брелоков лупило по взвинченным вискам громовыми ударами. Впихнув озябшее тело и горящее лицо в дверной проём, я прямо там и съехала на пол, разразившись смехом. Какое-то всё вокруг было не такое: не весёлое, не трепещущее, тусклое и жалкое.        Расплывчатое описание сердечных терзаний прервал звук шагов, точнее — звука не было, я его нафантазировала, замечая, как ко мне приближается тень, отбрасываемая Гето.        — Неплохая подготовка перед празднованием Нового года, — высказался он и перед моим лицом возникла протянутая ладонь. — Давай вместо тебя снег падать будет, м?        Очертание мужской руки стало наконец реальным и я подняла руку, выравниваясь на коленях и поправляя юбку, набираясь решимости взглянуть выше.        — Спа... кхм, — хрипло выкатила из горла прерванную благодарность и, потянув ногу, чтобы встать в полный рост, почувствовала касание на лопатках.        Парень приблизился, чтобы создать мне опору и я непроизвольно прикрыла глаза, ощутив его запах. Что-то, напомнившее тёплый летний дождь, обнимающий каплями плодовые деревья. Что-то, отчего губы снова растягивались в улыбке, как в детстве, ожидающие попробовать ещё горячий яблочный пирог, который вот-вот вытащат из духовки. Он был в светлой рубашке, застегнутой до самой верхней пуговицы, в которую я уткнулась взглядом, стараясь выровнять дыхание и сдвинуться с места; пошевелиться, чтобы его рука соскользнула ниже спрятанной под слоями одежды застёжки лифчика.        — Выпьешь кофе или проблюешься, для начала? — Сугуру отстранился, сжав пальцы на моём плече, разворачивая и ведя в сторону кухни. Умудряясь при этом пробегать взглядом по моему лицу в поисках... адекватности? Похоже было на то.        — Мне... — Проглотила подступившую желчь в горле. От объятий с унитазом стало бы только хуже, поэтому... — Ты мне сделаешь кофе? Тогда буду.        Он хмыкнул, едва заметно покачав головой, и посадил — сбросил, свалил, шмякнул — меня на стул, полюбившийся моей задницей с первой встречи. Голова упала на сложенные на столе руки, ноги оставались обутыми в ботинки и на задворках мелькнуло, сколько грязи с улицы я нанесла в дом, и как я завтра, прокручивая свое позорное появление в голове, буду мыть пол.        Звякнула ложка, вынутая из выдвижного ящика, открылась банка с коричневой молотой смесью, кофейник поставили на огонь. Движения Сугуру были отточенными, будто это он вымученно улыбался клиентам в ароматном заведении, практически каждый день повторяя одни и те же механические действия. Если бы он и правда там работал, то от гостей не было бы отбоя, вне зависимости от половой принадлежности. Я была в этом непоколебимо уверена.        Он не поворачивался ко мне, оттого невзначай снова позволял себя беззастенчиво разглядывать: чёрные джинсы без пояса, заправленная в них белая рубашка и свисающие к лопаткам — о боже мой — неровные волосы, отчего мои глаза в удивлении расширились, но быстро приняли прежнюю форму. Даже причёска, небрежность которой могла бы испоганить всё впечатление о любом другом человеке, его не портила. Наоборот, нарочитая кривизна соответствовала вечно равнодушному взгляду раскосых глаз. Куда подевалась его резинка?        Спина парня была заметно напряжена, пальцы левой руки слегка согнуты на столешнице и белеют от давления. Несдержанно, хмурясь от нарастающей головной боли и держась за стол, я стала продвигаться к нему, и грохот от этих действий был точно явственным, но Гето не подавал виду, словно ему было интересно, что за спектакль я затеяла.        Остановилась впритык, упираясь мысками своей кожаной обуви к чёрным пяткам носков парня, резким выдохом пошевелила блестящие волосы. И ткнулась в них лицом, глухо хихикнув ткани рубашки, чувствуя, как в лёгкие моментально проникает парфюм — мускусный, с нотками корицы в аппетитном штруделе.        — В мои сегодняшние услуги не входило быть заменой твоей подушки, — безразлично проговорил Гето и подвигал кофейник на плите.        — А я не сплю, — протянула я, протягивая руки к его талии и, мягко проходясь по бокам, приварила их к твёрдому животу. — Я ем. Носом.        — Чего?.. — Можно было легко представить, как нахмурились его брови в недоверчивом удивлении, а спина ни на толику не стала расслабление, когда я невесомо коснулась губами ткани, не позволяющей узнать вкус кожи.        — Хочу, чтобы ты был моим десертом, — мученически выдохнула, прижавшись теснее, желая насытиться единственной телесностью, которую он мне разрешил отведать на краткий миг. — Хочу попробовать тебя на вкус.        Парень выключил плиту, с помощью которой по кухне разошёлся горько-шоколадный аромат кофейного шедевра. Несправедливо простого в приготовлении.        — Я пожалею об этом, но... — Отреагировал он, хоть я и надеялась, что мой шёпот канул в ту же дыру, куда и застенчивость. Медленно развернулся в моих руках, смазывая бледно-красную помаду по снежной ткани, и окатил серьёзностью карих радужек. — Что ты имеешь ввиду?        Держась за сильное тело обеими руками, чувствуя животом его пах, бегая взглядом по лицу с острыми скулами и подбородком, я молилась всему, что когда-либо любила, чтобы решиться сказать честно. Попросить.        — Мне нужно поцеловать тебя, — или убей меня сам. — Пожалуйста.        Он наклонил голову, длинная прядь нависла перед его левым глазом, прикрывая золотистые вкрапления. Глядел в мои пьяные, остекленевшие зрачки и наверняка слышал улетающее, словно скоростной поезд с путей, сердце. Дал волю моим рукам скользнуть выше по спине, нырнуть к ряду выступающих позвонков на шее, разрешая наклонить себя ближе, чтобы я не предпринимала заведомо провальную попытку встать на носочки.        — Кофейник будешь мыть сама, — выдохнул в мои приоткрывшиеся губы, жаждущие разделить с ним отчаянный момент. Горько-шоколадный, наверное. — И это единственный раз.        — Когда я мою кофейник?        — Нет, — краткий ответ и горячее дыхание опалило меня, как синее пламя, потухшее недавно на плите. Гето обхватывает мою верхнюю губу и тут же проникает языком внутрь, исследуя нёбо, как я выискивала в библиотеке нужный сборник стихотворений в качестве примера для доклада, сданного неделю назад.        Он обнял меня одной рукой, второй ухватившись за шею, под челюстью, не сжимая, но я определённо чувствовала тёплые пальцы, задерживая это ощущение под прикрывшимися глазами. Никакого уюта домашней выпечки и в помине не было, но рваные, мокрые, жадные движения властным ртом, которым хотелось, но не получалось вторить.        Возможно, если бы я была трезвее хотя бы на десять процентов, то вякнула бы что-то вроде: «Ты пользуешься ситуацией!» Но слабость и млеющий рассудок были моими верными спутниками и без гадкого сидра. Слабость, толкающая на жалкую просьбу. Слабость, вырвавшаяся тихим стоном между поворотами головы, меняющими угол поцелуя. Слабость, из-за которой Сугуру оторвался от меня, вытирая нечёткие пятна помады над и рядом с его влажными от смеси нашей слюны губами.        Думалось, что ниже падать уже некуда, но... Было. Буквально.        Ослабевшие руки начали скатываться вниз, цепляясь ногтями за подпорченную белую ткань, без намёка на пошлось по джинсам на заднице парня и к ногам, опуская болезненно пульсирующую в висках голову. Но — какая удача, — Гето поймал меня за локти, подтягивая обратно со словами:        — Обойдемся без коленопреклонничества, ладно?        Звучало вопросительно, и я еле-еле покачала головой, прикрывая лицо подрагивающей ладонью, когда парень, не требуя прямого ответа, снова усадил меня на, на этот раз другой, стул. Поставил чашку с искусно изображённой веткой сирени, которая была со мной с самого детства, и налил ещё не остывший напиток. Я дышала под счёт: по пять секунд на вдох, задержать воздух, пять секунд на выдох. Комично наслаждалась успокаивающим ароматом кофейных зёрен, бесповоротно сменивших свою форму, и вобравших в себя корицу, что застыла где-то у меня внутри, между лёгкими.        — До спальни доберешься самостоятельно? — произнёс Гето, вернув в связки похуизм и снимая со спинки стула чёрную кожаную куртку, которую я до этого не заметила, пока спину не обдало прохладой. Куда подевалось моё пальто?        Я, как мне померещилось, со скрежетом повернула глаза к парню, выжидающе глядящего на меня и оправляющего ворот куртки, держа не собранные волосы другой рукой. Получив в ответ кивок, он направился в коридор, и через две минуты входная дверь за ним захлопнулась. Вместе с этим по поверхности жидкости в моей чашке пошла рябь. Кофе уже остыл.       

***

       Прозрачные капли грохотали по стëклам, не умолкая. Растягивались бессвязной паутиной из кривоватых, поблëскивающих от попадающих на них бликов света из скрытых от непогоды жилых домов и офисов, позволяя себе тянуть свои щупальца лишь к прозрачному материалу.        Дождь шёл почти сутки, призывая кутаться в пушистый плед и опрокидывать в себя очередную чашку фруктового чая, без разрешения свиснутого с полки шкафчика на кухне, который в любом случае выдаст своего похитителя, украсив всю квартиру чарующим запахом — ноты сочных в летнюю пору плодов огладят синие и серые стены, прочертят пересекающиеся линии на мебели и протиснутся сквозь щель под дверью в комнату Гето, заставив нахмуриться и немногим позже выговорить спокойно-раздраженным тоном своей соседке за такое мелочное крысятничество. Чего он делал уже какое-то время, хотя я уже чуть ли не рефлекторно тянулась к привлекательной баночке заварки, ставшей нашим связующим звеном.        Год и около месяца прошло с тех пор, как я живу с Сугуру под одной крышей. И за это время было множество неловкостей, вызванных... моей неловкостью. Естественно, самым значительным конфузом, вынуждающим кривиться при одном лишь воспоминании — было моё пьяное желание, из-за которого я неделю не могла взглянуть парню в глаза. Да и он, казалось, тоже, но за это ручаться не могу, ведь мы и до того особыми интимными переглядками не баловались.        Красная помада утонула на дне моей косметички, а к алкоголю я не смела притрагиваться даже под пытками, но никто и не предлагал, ведь ребята на курсе все как один решили взяться за ум и с нового года ничего и близко напоминающего вечеринки не организовывалось. Если не считать благотворительный сбор книг в библиотеке.        Я пыталась отвлекаться на подготовку к семинарам, зарываясь в учебники и утопая в них за поцарапанным вечно щелкающей в ладони ручкой столом; брала дополнительные часы в кофейне, успешно путая заказы и периодически проливая на себя то какой-нибудь латте, то мятный чай; общалась с парой обретенных в универе друзей, всё набивающихся завалиться ко мне домой и натыкающихся на вежливый отказ по причине «придирчивого хозяина»; хохотала даже над искромëтными шутками Сатору, создавшего коллекцию разноцветных пакетиков сахара в ящике у нас под раковиной.        Но... Всё было бесконечно пресным, ведь — ну зачем врать то? — Гето оставался хладнокровен в моём присутствии и я затыкалась, даже не заговаривая. Счета, покупки, дебильности, создаваемые речевым аппаратом Годжо — вот и все темы. Отвлекаться не получалось и я просто-напросто подпрыгивала, когда слышала обращённый ко мне глубокий голос, спрашивающий о том, куда я поставила моющее средство. Или дёргалась, когда Сугуру случайно касался моего плеча, если мы приходили домой в одно время, и он пропускал меня вперёд, прежде чем закрыть дверь. А я не двигалась с места, будто так и ждала этого касания.        Стало ясно, что моя паранойя набрала невиданную высоту, когда я, ведомая ревностным порывом, втянула запах на воротнике куртки соседа, уловив элементы популярного женского парфюма, включающего вишню и что-то ядовитое, по типу пачули; окутанного табачным ореолом. Подумала тогда, что пепельница на балконе предназначалась именно для этой женщины, трущейся об одежду Сугуру и выдыхающей едкий дым ему в лицо, или передавая его через поцелуй. Как же громко ржал Годжо, услышав моё несдержанное предположение по этому поводу, летящее вместе с рабочим фартуком на вымытый столик. Проржался и без тени насмешки сказал, что балуется никотином их подруга со времён колледжа, с которой они миллион лет не разлей вода. Что ревновать к ней — всё равно что к родной сестре. И что мне нужно «хватать хвостатого за причендалы», пока я совсем не потеряла здравый смысл, добавив: «... от этого тормоза ничего не дождёшься».        Такая детская и гопарская решимость в словах голубоглазого настоятеля не могла не развеселить, но мне и близко в голову не пришло намекнуть, чтобы он сам, ну не за причендалы, конечно, но всё же как-то тыкнул своему друг в лицо баннер со стрелкой, направленной в мою сторону.        Теперь же я стояла и смотрела на танец капель, созданных природой, олицетворяющей моё меланхоличное состояние за последние четыре месяца. Смотрела, сжимая в руках прозрачную чашку, что вот-вот могла лопнуть от напора побелевших костяшек, и отчётливо видела отворачивающееся от меня лицо с точëным профилем, нежелающее принять моё предложение попробовать... что? Отношения? В век равноправия всё же живём, что такого в том, чтобы предлагать романтическую связь мужчине первой? Но червь той самой романтичности прошедших веков грыз изнутри и сердце возмущённо ухало, взывая не позориться и оставлять всё таким, как есть. Раз уж до него за столько времени не дошло, какой искренний шанс он теряет, то и нет смысла тыкаться. А если дойдёт, то там уж мне нужно будет хорошенечко подумать, нужен ли мне такой тормоз?        Заталкивая ни кому не всравшуюся гордость подальше, я проговорила мысленно сама себе ответ. Но верный ли? Сейчас — неважно.        Отставила чашку на подоконник, составляя компанию поникшей фиалке, лепестки которой посерели, будто в желании слиться с монотонностью плачущего неба, и быстро, но тихо выбралась в коридор. Напротив — открытая ванная с трудящейся вытяжкой, немного левее, в небольшом углублении, окрашенная в цвет мокрого асфальта дверь, ведущая в комнату Гето.        Я не видела его с вчерашнего дня, но точно не слышала, чтобы он уходил куда-то сегодня. Было около десяти вечера, пятница — прямо таки раздолье для тусовщиков, коими никто из нас двоих не являлся. Хотя откуда мне было знать наверняка?        Безумная мысль ударила в голову прежде, чем кулак опустился на створку — безумнее, чем та, что созрела ранее.        Я зашла в ванную, быстро скинула длинный банный халат, бросив его на стиральную машинку, и сняла с сушилки мужскую футболку. Сжала её пальцами, добавляя к нескольким тонким заломам новые складки, и надела на покрытое мурашками тело. От холода ли они? Чёрная ткань невесомо обнимала, рукава свисали почти до локтей из-за длинных швов на плечах, предзаначенных для более крупной фигуры. Запах геля для стирки, проникший в переплетение нитей, немногим отличался от того, которым пользовалась я, оттого казалось, что вещь по праву принадлежит мне. Вот бы кое-кто другой принадлежал мне так же.        Несколько прядей волос кончиками касались шеи под воротом, вызывая щекотку, но я не обращала на них внимания, набравшись решимости и постучав в дверь. Дождь за окном отбивал барабанную дробь, эхом отдававшуюся под рёбрами, пока я ждала ответа. Пять бесконечно длинных секунд и я смело дёргаю дверь в сторону, впервые заглядывая в личное пространство Сугуру, чья комната идентична моей по меблированнию и цвету штор, но...        Но полна него. Сидящего с ногами на кровати в тех самых серых спортивных брюках и простой футболке, читающего сборник стихов, поразительно схожего обложкой с тем, что я убрала в ящик стола, когда раскладывала свои вещи в день, когда мне добросердечно позволили въехать.        — Чего пришла? — Со вздохом произнёс парень, перелистнув страницу и не поднимая на меня глаз. Посмотри, черт тебя подери!        — Я замëрзла, — констатировала, отдернув край футболки, малым не доходящий до середины бедëр, на которых отчётливо выступала гусиная кожа. Он посмотрит и я сгорю, как лампочка в подъезде в прошлом месяце.        Сугуру мягко захлопнул книгу и отложил её на прикроватную тумбу к лампе с голубоватым свечением. Зачесал волосы пятернëй и, на мгновение сжав напряжённые глаза пальцами, повернул голову ко мне. Опираясь локтями о разведённые колени, осмотрел меня сверху вниз, задерживая взгляд на прикушенной нижней губе и месту, где футболка сходила на нет.        — Одеться не пробовала? — изогнул бровь, возвращаясь глазами от моих ступней в носках, скрюченных на щиколотках, обратно к лицу. — Или плед одолжить, раз уж тебе маловато одной моей вещи?        — Мало, — я поджала губы, наблюдая, как Гето ныряет рукой за спину, вытаскивая сложенный прямоугольником синий плед. Чуть не усмехнулась, радуясь, что он меня не выгнал. Пока что. — Но мне нужно не одеяло.        Парень замер с вытянутой перед собой рукой, — из сжатой ладони выпал сложенный вдвое слой пледа. Я переступила с ноги на ногу, сцепляя пальцы в замок, но тут же разъединила их сделала шаг вперёд. Отвела руку Гето в сторону, вынудив бросить ткань на расстеленную кровать.        — Что тогда? — Он отклонился и упёрся предплечьем в матрас, демонстративно выжидая, что я выдам следующим.        — Хочу поспать с тобой, — множество раз проговорëнная про себя фраза слетела с языка слишком уж легко, но впивающиеся ногти в ладони явственно говорили о степени моего напряжения. — Человеческое тепло намного лучше неодушевлённых предметов.        — А какая мне от этого выгода? — до одури спокойным тоном. По спине прошёл очередной холодок, но я сделала ещё два несмелых шага к Гето, впервые глядя на него сверху вниз. И всё равно чувствуя себя жалко. Будто милостыню просила, господи.        — Ну... — Мозг отказывался подбирать остроумный ответ. — Могу месяц убирать и в твои дни тоже. Или не месяц. Сколько ты хо...        — Ага, ещё скажи, что и вещи мои будешь стирать, — хмыкнул он и закатил глаза. Неожиданно. — Лучше верни мне футболку.        Ветер оросил окно стрелами дождевых капель. Я вздрогнула и, не отрывая глаз от карей пучины напротив, схватилась за край одежды с целью выполнить условие.        — Блять, прекрати, — шëпотом возмутился Сугуру и мягко отвёл мои руки, ненароком наклоняя меня ближе к себе. — Ложись уже.        Пораженно уставившись на него я, ведомая его лёгким жестом, забралась на кровать и несуразно нырнула под откинутое одеяло, плюхаясь головой на подушку. Гето сидел в том же положении, предоставляя обзор на свою спину.        — А ты?.. — Начала я, ощущая свежий запах наволочки, отчасти придушенный чем-то влажно-древесным — сочетанием мужского парфюма с кожей, которую мне не удалось попробовать, уткнувшись зимой в преграду в виде рубашки.        Матрас рядом прогнулся и длинные волосы упали возле моей руки, сжимающей край одеяла. Гето закинул руку за голову, лёжа на спине, и согнул ногу в колене. Расслабленный донельзя.        Его профиль обрамляло голубое свечение: прямой нос размеренно втягивал воздух, губы были сомкнуты, глаза созерцали потолок. Холодная красота дергала за ниточки, отвечающие за спокойный ритм моего сердца.        Я, не давая отчёта своим действиям, придвинулась ближе и коснулась указательным и большим пальцев его уха, мочку которого украшала круглая матовая чёрная серьга. Погладила, едва ли не пища от того, как глаза Гето закрылись в удовольствии. Как не поймать кайф от такого?        — Красиво, — пробормотала, перебираясь кончиками пальцев дальше по челюсти, обвела подбородок и вернулась к уху, убирая за него волосы. — Ты красивый.        — Вот спасибо, — тонкие губы, будто нехотя, растянулись в улыбке.        Он открыл глаза, но не успел направить их на меня, так как я резко отвернулась, уткнув зардевшееся лицо в подушку.        — Так смутилась, будто это тебе отвесили комплимент, — издал он сквозь смешок, рокотом прошедшийся по моей спине, криво прикрытой одеялом. Волосы упали на лицо, мешая нормально дышать, хоть и делить воздух с Сугуру было упоительно.        — Я бы не отказалась, — прошептала, зажмурившись и ощутив, как на моё плечо легла мужская ладонь, поворачивая.        — От чего?        — Чтобы мне сказали что-то приятное, — сдавленно, приказывая кому в горле рассосаться.        — Хм. — Левая рука парня ласково отвела щит из волос в сторону. Его губы приблизились к моему уху. — Давно собирался отметить: у тебя очень магические глаза.        — Они серые, — как Луна на снимках NASA. — Стандартные.        — Стандартные? — удивлённо повторил Гето и притянул меня к себе в объятие, обхватывая руками за талию, прижимая к своей груди. Вот вам и человеческое тепло. Жар, я бы сказала. — В обыденности есть своё волшебство.        — Вот спасибо, — не специально перекривляла я и повернула головой, отчего губы парня мазнули по моей щеке. Вспомнился развязный поцелуй и пятна помады всплыли под веками. — И то, что сейчас происходит, для тебя тоже обыденно?        Горячая ладонь скользнула ниже по животу и смяла край футболки, надавливая на оголëнное бедро. Моё дыхание сбилось.        — Прятаться от дождя в постели с девушкой? — уточнил он, но явно не ждал ответа, поднимая хлопковую ткань ещё выше. Коснулся кромки белья. — Нет.        — Получается, — я рефлекторно втянула живот, не веря тому, что он правда меня касался, — я исключение?        — Ты — квартиранточка, — шёпот возле уха и последовавший за ним укус в шею вырвали из моего горла тихий стон. Что он имел?..        — Это не ответ, — прохрипела, когда он проник ладонью в стремительно влажнеющие от желанной близости трусы.        — Ты хочешь меня, — сделал круг на клиторе двумя пальцами и двинул их дальше, по набухшим складкам. — А мне нужно отвлечься от работы. Вполне взаимовыгодно.        — Если бы ты хотел... — другая рука парня достигла моей груди, небрежно проехавшись по соску, — просто отвлечься, то давно бы мной... — сразу два пальца проникли внутрь, заставляя исступленно замычать, — воспользовался. Это...        — Что? — рука ритмично задвигалась, а мужское колено протиснулось между моих ног, раскрывая меня шире, не позволяя сковать бëдрами нарастающую пульсацию. — Враньё?        — Да-а... — ответила сквозь стон, который нельзя было отличить от выражающего наслаждение. — Что же это за работа, так редко позволяющая отвлекаться?        — Сложная, — хрипло выдохнул Сугуру, убрав руку с груди и, схватив меня за щеки, повернул к себе лицом. — И опасная, — впился поцелуем, превращающим мозг в желе. — Но дело не в ней.        В поясницу упирался вставший член парня, бесстыдно оттягивающий ткань его — моих любимых — брюк, которые давно пора было снять.        Дело не в ней. Значит...        — Гето... — В ушах зазвенело и я едва не прикусила язык парня, ощутив, как пульсация — там, где его мокрая от моей смазки рука сделала последнее, выжимающее силы движение, — разорвалась мерцающим звëздопадом. Схожим с воображаемыми осколками пепельницы.        — Да, моя квартиранточка? — отреагировал он спустя минуты две, когда моё дыхание стало равномернее, а его ладонь покинула моё бельё, прилипнув где-то над пупком. — Хочешь ещё?        Я нехотя сняла с себя руку Сугуру и приняла сидячее положение, стащила взмокшую футболку. Нечего уже было стесняться. Повернулась к нему и протянула руки, обхватила его щеки, заглядывая в тёплые глаза, окружённые холодными, резким чертами. Наклонилась и проговорила:        — Очень хочу.        Футболка съехала с коленей, когда Гето рванул меня на себя, вынуждая упереться ладонями в грудь, а сам стащил и отбросил мои измученные трусы. Я оставляла поцелуи на его шее, нетерпеливо елозя ягодицами по его паху, уже не помня, когда успела сесть сверху. Он сжимал моё тело, не задерживаясь подолгу на бёдрах, талии, запечатлевая на разогретой от безумия близости коже следы от цепких пальцев.        — Я очень сильно... — Ухватилась за резинку штанов Гето, в нетерпении царапнув мышцы на животе. — ... хочу тебя.        — Сейчас всё будет, не хныч, — дурацкая сдержанность в его словах бесила, и я уже собралась сжать его член сквозь ткань, но отвлеклась: рука с резинкой на запястье дёрнула футболку со спины за ворот и я снова увидела торс, от которого подкашивались ноги. Благо, сейчас я удержала себя от падения.        Он приподнялся, удовлетворяя моё любопытство, когда со стянутыми брюками и боксёрами передо мной показался освободившийся из тисков член с покрасневшей головкой. Сердце беспощадно рвалось из стороны в сторону, отдаваясь набатом вверх по позвоночнику и достигая висков. Но это была не боль, а чëртово предвкушение.        Ведомая инстинктами, я наклонилась, прогибаясь в пояснице, и в момент, когда обхватила губами горячую плоть, с грохотом задвинулся ящик тумбочки, отвлекая меня на блеснувший в руке Гето квадратик презерватива.        — Вижу, ты нашла себе аспект поинтереснее, — без издëвки прокомментировал мои действия он, жадно наблюдая, как я провела языком от основания до головки и выпрямилась, глубоко дыша.        Сугуру растянул латекс по предназначению и новым рывком двинул меня на себя, мазнув членом по входу. Один раз. Второй. Мои руки стиснули его плечи и я наконец насадилась, слыша, как мы разделили стон на двоих.        Из-под полуприкрытых век я видела, как парень запрокинул голову, вжимаясь ею в подушки, дышал прерывисто через рот, задавая темп нашим движениям, от которых подрагивала моя грудь.        Меня тянуло целовать его, прикусывать почти никогда не изгибающуюся линию губ; ощущать под пальцами натянутые, привлекательные мышцы; слышать его хриплый стон — просто симфония, дождевые капли и рядом не стояли.        — Гето... — Уже в сотый раз повторяла эти четыре буквы. Эти два слога. Но слаже всего: — Сугуру...        Он схватил меня за волосы, откидывая голову, открывая доступ к шее. Кусал, вылизывал, усмехался, когда я обхватывала его внизу своими стенками ощутимее. И внезапно вышел, как-то грубовато переворачивая меня на живот и приподнимая за бёдра. Распухшие губы обхватили уголок перекошенной подушки, пальцы смяли простыни и тот факт, что на ногах, которые только сейчас согрелись, всё ещё надеты носки, толкнуло к возбуждённому хохоту.        — Не сдерживайся, — низко проговаривает Гето и на мою задницу приходится шлепок его ладони. Он входит до основания и накрывает мою руку своей, переплетая пальцы. Быстро наращивает темп и влажные шлепки распространяются по комнате вместе с голубым свечением лампы. Несколько толчков и тугими струями сперма заполняет презерватив.        Вскоре Сугуру плюхается рядом, глубоко дыша и лениво поглаживая мою спину, пока я обнимаю подушку, уговаривая себя открыть хотя бы один глаз, чтобы посмотреть на наконец расслабившегося парня.        — Может, заварим чай? — сонно пробормотала, взглянув на родинки на плече Гето, обласканные моими поцелуями.        — Тот, что ты зачастила красть? — в тон мне скорее риторически, чем с упрëком произнёс он, блаженно улыбаясь. — Давай.