У телохранителей главной семьи есть негласное правило, усвоенное через кучу примеров и тренировок.
Не оставаться с Вегасом один на один.
Поскольку Биг вырос рядом с Кинном, ему было невероятно странно наблюдать, как Вегас взрослеет: от плаксивого мальчишки, который волочится за Кинном, желая поиграть вместе, до странного подростка, склонного к приступам бешенной ярости без видимой причины, который превратился в мужчину, чей штат телохранителей состоит из седых мужиков пятьдесят плюс, из-за того, что он сделал с последним симпатичным мальчиком, ступившим в его личные апартаменты.
На часах пять утра, Биг закончил пробежку и стоит в душевой кабинке спортзала.
Если бы он был в здравом уме — если бы он не думал о глубоком голосе, мурлыкающем ему в ухо, и о ожоге от бороды, который все ещё горит у него на затылке даже через несколько часов, о сексе, поте и одеколоне, которые смываются с его тела под струей, — тогда он, возможно, услышал бы, хлопок двери раздевалки и стук парадных туфель, не кроссовок, рядом с кабинкой.
Кулак врезается в челюсть, и следующее, что осознает Биг, — это то, что его лицо вдавливается в мокрый кафель, а в нос бьет запах ванильно—янтарного одеколона, и, к сожалению, или к счастью — хотя какое нахрен «к счастью»? — всё по-настоящему.
— Знаешь, я мог бы донести на тебя, — говорит Вегас поверх струящейся воды. — Ты бы получил наказание, или что там, блять, они делают с грязными шлюхами, которые обожают раздвигать ноги.
Биг сопротивляется, но Вегас идеально прижимает его к стене, его руки скручены за спиной, а одна железная ладонь прижата к затылку телохранителя. Биг вздрагивает, когда Вегас наклоняется и лижет ухо. Его язык был горячим и влажным.
— Держу пари, он говорил тебе, что ты хороший мальчик, — шепчет он.
Вегас просовывает ногу между бедер Бига, и нагота Бига снова поражает его, мокрая ткань брюк Вегаса касается его обнаженной кожи. Он вздрагивает.
— Ложись на пол, — говорит Вегас.
Биг не настолько глуп, чтобы сопротивляться. Единственный выход сейчас — пройти. Он встает на колени, по-прежнему спиной к Вегасу. Он чувствует себя заложником, которого вот-вот застрелят.
— Я сказал лечь, — повторяет Вегас. В голосе слышится ухмылка. — Давай. Животом на пол, вот и всё.
Биг подчиняется.
Он распростерт на полу между ног Вегаса. Струи душа барабанят по коже. Он начинает дрожать.
— Жалкий. — выплевывает Вегас — и тут же сплевывает по-настоящему, Биг видит, как слюна приземляется перед его носом на мокрую серо-зеленую плитку. Одно движение, и затем Вегас оказывается на нем верхом. Руки пробегают по спине Бига, вниз по его заднице, а затем он сжимает член, и всё, что телохранитель может сделать — стараться продолжать дышать.
— Что ты сделал? — спрашивает Вегас странно-дружелюбным тоном. — Похлопал своими милыми глазками? Сюсюкался с ним, звал папочкой?
— Отпустите меня, — шепчет Биг. У него щиплет глаза.
— Не волнуйся, милый, отпущу. — Горячая боль пронзает Бига, когда Вегас обхватывает его яйца рукой и сжимает. Биг слышит собственный стон. — Ты недостаточно интересен, чтобы держать тебя при себе, так ведь?
Он снова сжимает руку, и Бигу приходится проглотить подступающую тошноту. В глазах всё плывёт.
— Пожалуйста, — выдыхает он.
— Скажи: «Please, daddy», — говорит Вегас.
Биг сглатывает. У него посредственный английский, но тут много ума не надо.
— Понравилось? — Продолжает Вегас. Его голос неуместно мягок по сравнению с стальной хваткой, которой он держит Бига за яйца. — Понравилось трахаться с моим отцом?
Внезапно его рука дергается, и Биг впивается зубами в собственную ладонь, чтобы не закричать и не блевануть.
— Да ладно, ты же знаешь, что сказать.
Биг снова сглатывает, втягивает воздух сквозь зубы, а затем шепчет по слогам что-то вроде «сэр-да-сэр».
— Пожалуйста, папочка.
Вегас лижет шею Бига, прямо за ухом. Поверх вчерашнего ожога от щетины.
— Скажи это ещё раз.
Он поглаживает яйца Бига, и на этот раз от удовольствия в сочетании с остаточной болью телохранителя снова мутит. Он чувствует, что слегка качает головой, прежде чем успевает остановиться, и встревоженный желудок сжимается ещё сильнее от улыбки, которую он чувствует на своей шее.
Голос Вегаса звучит нежно и пугающе, когда он воркует на ухо Бигу:
— Ты не хочешь повторить? Ты не хочешь быть моим хорошим мальчиком?
Биг издает сдавленный горловой рокот:
— Пожалуйста, папочка, — стонет он.
— Пожалуйста, что? — Вегас поглаживает яйца, а затем снова дергает. Биг орёт так громко, что эхо отражается от стен.
— Пожалуйста, папочка!
— Я не понимаю, — говорит Вегас с притворным сочувствием. — Пожалуйста, что?
Рывок, жесткий переворот. На этот раз Бига действительно вырвало, сухо и жгуче.
— Папочка, пожалуйста!
— Я не знаю, чего ты хочешь, — воркует Вегас. Биг слышит, как он улыбается. — Ты сам-то вообще понимаешь, что тебе нужно? Или ты зовешь меня папочкой только потому что можешь?
— ХВАТИТ!
— Чего это? — Спрашивает Вегас, и Биг осознает свою ошибку как раз в тот момент, когда Вегас выкручивает ему яйца во второй раз. Когда зрение вновь возвращается, Биг делает достаточно судорожный вдох, чтобы проскулить:
— Папочка, пожалуйста, остановись,
пожалуйстапожалуйстапожалуйстапожалуйстапожалуйста
— Ну и чего ты раньше молчал?
Вегас отпускает его и переворачивает на спину. Грудь Бига сотрясается от рыданий. Между ног все болит. Он не знает, как выйдет отсюда. Он даже не уверен, что сможет выползти.
Вегас полностью промок. Он смотрит вниз, стоя на коленях над Бигом, вода стекает по его волосам, по лицу, по шее, пропитывая рубашку и брюки. В последний раз Биг чувствовал себя таким маленьким, когда ему было восемнадцать и он стоял на коленях в офисе Корна.
— Давайте, просто сделайте это, — говорит Биг. Вегас не двигается. — Если хотите — просто сделайте уже. — Он сглатывает. — Пожалуйста, папочка.
Вегас наклоняется, приближая свое лицо достаточно близко, чтобы от поцелуя их останавливали считанные миллиметры.
— Ха, так ты действительно повелся. — соблазнительно шепчет Тирапаньякун-младший, а затем встает и уходит.
#
Чан, конечно, на дежурстве, а это значит, что Бигу приходится как можно незаметнее ковылять в гостиную Корна — и вообще, что за грёбанная фортуна, если сам мужчина проводит полдня на диване, на котором Бигу несколько часов назад перетрясли все кишки? Биг поднимает голову так высоко, как только может, чувствуя, что весь его пах превратился в один большой синяк, а мокрые волосы стекают по футболке сзади, и входит в открытый дверной проем.
Две пары глаз скользят по нему, и Биг уверен, что только виновники ситуации знают правду.
Внутренности скручиваются в комок. Он поджимает хвост и убегает.
#
У каждого охранника есть настоящая аптека в коробочке под кроватью. Вернувшись в скудное уединение своей общей комнаты — слава блять богу, Кен тоже на дежурстве, — Биг проглотил три первых попавшихся болеутоляющих, а затем рухнул на пол, прислонившись головой к шкафчику над раковиной.
Непосредственность происходящего уже начинает исчезать. Скоро это всё будет впечатлять не больше, чем отвратительный фильм.
Да почему скоро, уже начинает.
Время течет немного размыто, и поэтому он не уверен, сколько прошло до того момента, когда фигура опускается перед ним на колени. Это Чан.
Биг пытается встать, но ноги его не слушаются.
— Вольно.
Пристальный взгляд Чана блуждает по нему, оценивая повреждения, как будто он оружие или спортивный инвентарь. Вопросов не задает.
— Отдохни сегодня. — говорит он наконец, и Биг ощущает это как ещё один удар.
— Простите. — бормочет он.
— Обсудим позже, — говорит Чан. У Бига перехватывает дыхание от его тона — он говорит это «обсудим позже», точно так же, как говорит о последствиях, или «Одолжи 100 бат», или «тебе виднее».
Биг шмыгает носом.
— Да, сэр. — говорит он.
— Ты же никому не рассказал?
— Нет, сэр.
Чан кивает и встает.
— Хорошо.
Он почти выходит за дверь, когда у Бига наконец вырывается вопрос.
— Кинн знает? О том, что я…
Чан останавливается в дверях.
— Пит заберет твою смену, — говорит он наконец. Это не ответ на вопрос Бига.
— Мне жаль, — повторяет и повторяет он. Пока Биг говорит — Чан не уйдет, а это то, чего он действительно боится. Осознает он это только сейчас.
— Могу ли я быть уверен, что в будущем ты будешь держаться подальше от побочной семьи?
Биг опускает голову и кивает. Из горла вырывается первый всхлип, и он прижимает кулак ко рту, чтобы не выдать себя.
Чан возвращается в ванную — Слава блять богу — и прежде чем Биг успевает полностью осознать, что происходит, кладет твердую руку на затылок и наклоняет его голову вперед, чтобы уложить на свое бедро.
От него пахнет стиркой. Нет даже обычного запаха пота, который появляется после долгого рабочего дня.
— Мне очень, очень жаль… — шепчет Биг. Совсем как маленький ребенок.
— Устраивайся поудобнее, — вот что Чан говорит в ответ, — нужно отдохнуть.
Биг двигается, подавляя болезненный стон, и делает, как велели.
#
Быть телохранителем означает охранять секреты человека так же, как и его самого. Ты слышишь все — каждый спор, каждую шутку, каждое прошептанное «я люблю тебя» — и ничего не говоришь. Биг знает, что Танкхун не может спать один с выключенным светом, что Корн подвержен бессоннице, что у Кинна есть маленькая коробочка с золотым ободком, спрятанная в глубине его стола, и что он ещё не показал ее Тавану. Он знает, как звучит неподдельный крик страха Танкхуна и как звучит оргазм Кинна.
(Все хорошо, да, детка? Мой малыш, прелестный малыш…)
Когда побочная семья приходит с визитом, они приводят с собой своих телохранителей, и те разговаривают между собой во время перекуров. У них тоже есть свои секреты. Тихий шепот был услышан и передан дальше.
(Я хочу слышать тебя, малыш, давай, ради меня…)
— Лучше убивать по десять человек в день, чем работать в этом доме. — однажды услышал Биг бормотание седовласого гиганта-шофера.
(Ты блядское сокровище, да, милый? Блядское сокровище, прямо здесь, со мной…)
Через два дня после инцидента в душе, через три дня после того, как Кан раздел его в гостиной Корна, Биг прогуливается по коридору для персонала за кухней, под вздохи, доносящиеся из подсобного помещения, и обнаруживает кое-что новое.
(ВегасВегасВегас!)
