Сказание о Драконорожденном

23 день месяца Последнего Зерна 201 год. 4 эра. Вблизи Вайтрана. Владение Вайтран. Империя Тамриэль.

«Доносившаяся с улиц города мягкая мелодия в этих стенах была практически не слышна. Там, где на улицах люди шествовали парадом, восхваляя Императора и Богов, здесь царили умиротворение и спокойствие. Высокие, арочные своды, поддерживаемые изящными белыми колоннами, слегка сверкали в лучах, падающего через хрустальные потолок, солнца. Мраморный пол был покрыт узорами созвездий, а узкие витражные окна являли миру сияющую десятиконечную звезду. Расположенные по обе стороны от входа обитые белым бархатом лавочки, с высокими спинками были на удивление мягкими, что казалось позволяло использовать их вместо постели. Рука Мартина дрогнула, когда он, с тоской в сердце, положил к подножию мраморной статуи веточку белой акации. Серые как сталь глаза имперца с жадностью всматривались в черты лица, застывшего в камне невысокого бретонца. Белый камень слишком удачно передал ту женственность и мягкость прекрасного лица, которой человек славился при жизни. Его можно было бы назвать…худым или даже тонким, сложенным настолько изящно, словно сами Боги хотели подарить той светлой душе женское тело, передумывая лишь в самый последний момент. На лишенном шрамов или веснушек, любимом его глазу лице застыла мягкая, понимающая улыбка, способная, казалось бы, понять любой проступок, каким бы мерзким или неправильным тот не был. Мягкими были и глаза статуи, смотрящие на мир с небывалой добротой и состраданием, способной кажется тронуть сердце каждого смертного. Впрочем, обманчивая хрупкость застывшего в камне человека, облаченного в длинную мантию мастера-волшебника, совершенно не мешала тому сжимать в правой руке опущенную лезвием вниз катану. Само лезвие при внимательном рассмотрении было покрыто тонкими, слегка отделяющимися от клинка лепестками, будто бы пытающимися воспарить в небеса или заполнить собой пространтсво. Слева же от юноши, словно верный страж, застыл гигантский волк, строго рассматривающий каждого подходящего к статуе смертного. Подножие статуи было усеяно белыми цветами. Среди обилия роз и веточек акации, сильно выделялись тюльпаны, лотосы и пионы, которых было настолько мало, что они почти пропадали из виду. Скрылось из виду и подношение Мартина, ставшее одним из многих, сливающихся на общем фоне, даров. Не отличимое от других, не способное показать истинных чувств и давным-давно потерявшее свое настоящее значение…лишенное того, что он хотел бы ему сказать. – И ты все еще хочешь пойти на это. – хриплый женский голос, вставшей рядом с имперцем, рыжеволосой босмерки заставил Мартина вздохнуть. – Когда-то у тебя вызывали омерзение подковерные интриги. – устало произнес имперец, ощущая на себе недовольный взгляд больших темно-карих глаз. Не поворачивая головы, имперец мог представить, как на, покрытом едва заметными шрамами и веснушками, загорелом лице застывает привычное подруге неодобрение. Мог с легкостью представить, как она недовольно поджимает губы и как скрещивает руки на груди, неосознанно проводя появившимися когтями по зеленой ткани кожаных доспехов. – Они и сейчас вызывают у меня омерзение, Мартин. – с глубоким вздохом произнесла девушка, наклоняясь к статуе и кладя к ее подножию белую лилию. – Что не помешало тебе начать этот разговор в его храме, прямо у его статуи. – заметил в ответ Мартин, сжимая руки в кулаки. – Моя работа беречь тебя и твою семью от безрассудных планов и глупостей, пришедших в ваши светлые головы. – сказала босмерка, нисколько не смущаясь слов Мартина. – Я не могу поменять твое решение, однако могу попробовать повлиять на тебя через него. Видит Богиня, он бы не одобрил твой план и сделал бы все, чтобы отговорить тебя или снизить последующий ущерб. Мартин промолчал, всматриваясь в родные его сердцу черты. Рыжеволосая девушка была права. Он бы никогда не одобрил бы план имперца. Несоменно попробовал бы его отговорить и, впоследствии, вмешался бы, защищая его от любых последствий. Но при этом…даже не одобряя он понял бы Мартина, поддержал бы… не разумывая ни секунды... и непременно шагая в огонь в тот момент, когда жизнь имперца оказалась бы в непосредственной опасности. На лице Мартина появилась решимость, а сам он заботливо дотронулся до связи. Сейчас, занятый на небесах, Бог не знал его плана, не знал мыслей и слов имперца, чувствуя лишь его решимость и необходимость в одобрении. Ощущая в связи то, как Мартину нужна была его поддержка и понимание, которые бы сняли редкий груз вины с сердца, принявшего решение, имперца. – Ты права в том, что можешь повлиять на меня через него. – сказал наконец Мартин, чувствуя, как связь наполняется необходимой поддержкой. Мягкая улыбка скользнула по лицу имперца, почувствовавшего как чужая теплая душа, осторожно дотрагивается до него, пробуждая заточенного в нем зверя. Довольный, урчащий рев коснулся его разума, тогда как сам зверь поднял голову, расправляя крылья и пытаясь укрыть ими того, кто смог заполучить его сердце. – И именно здесь ты напомнила мне о том, ради чего я все это делаю. – слова имперца, вынудили босмерку тихо зарычать, выдавая свое раздражение. Мартин в ответ, быстро огляделся по сторонам, отмечая пустоту храма, способствующую внезапным откровениям. – С меня хватит, Амарис. Я устал играть в эти игры, надевая маски и делая вид, словно все нормально. Устал понимать, что мир приобретает краски лишь в присутсвии детей, которым нужно строить свою жизнь, а не развлекать старика-отца. Устал понимать, что его глаза я могу увидеть только на лице Регула. Устал бояться за его жизнь, зависящую от веры моего народа. Устал чувствовать его граничащий с отчаянием страх, охватывающий его на протяжении четверти года. Устал видеть всеобщее почтение, основанное лишь на моей крови. Устал пытаться видеть во всем четверное дно, зная, что стоит мне где-то оплашать и даэдровы Врата, несмотря на все договора и принесенные жертвы, вновь откроются… – Иными словами ты бежишь. – констатировала Амарис, в голосе которой слышалось осуждение. – Тебе не кажется, что я достаточно стоял на месте? – спросил у нее в ответ Мартин. – Семнадцать лет, Амарис, я занимаю то место, которое принадлежит мне по гребанной случайности. Семнадцать лет я пытаюсь следовать долгу, обманывая собственных детей, которые по моим собственным словам не должны подстраиваться под общество. Говоря им о том, как им повезло и какой прекрасный мир они построют. – Тебе больно из-за Рига, Ригеля или есть что-то еще? – внезапно спросила у него Амарис. – Какая разница? – голос Мартина дрогнул, когда перед его глазми возникла могила младшего сына, умершего два года назад. Во рту имперца появился металлически привкус крови, заставший того с тихим шипением провести языком по искусанным в кровь губам. Амарис устало вздохнула, качая головой и кладя загоревшуюся золотым пламенем руку на его плечо. Магия рыжеволосой босмерки огнем прошлась по телу человека, исцеляя раны и излечивая небольшие повреждения. Дрогнувшая непониманим и беспокойством связь принесла с собой ощущения поддержки и успокоения, одновременно с этим пытаясь забрать невидимую никому из них душевную боль. Мартин глубоко вздохнул: – Как бы я не пытался, это не мое место, Амарис. Как бы я не пытался, сколько бы не подписывал бумаг или не разговаривал с сильными мира сего…я словно мертв внутри, словно кризис не ушел, а остался, проникая все глубже и разлагая меня изнутри. – Но не сделкой же с Богами решать свои проблемы! – воскликнула в ярости Амарис, теряя терпение и выказывая ему свое истинное беспокойство. Повернув голову, имперец заметил с какой яростью сияют темно-карие глаза, зрачки которых превратились в кошачьи. – Я понимаю, что ты чувствуешь Мартин. Кризис сказался на всех нас, некоторые пострадали еще до него…однако никто из нас не пытается по глупости своей сжечь мир. Из всех людей, из всех смертных Нирна, именно ты не можешь играть в сделки с бессмертными. Как бы ты не устал, в каком бы отчаянии ты не был… Видит Богиня, никакая любовь не стоит блага целого мира. Ты встретишься с ним позже, сейчас же не нужно лезть во все эти дебри. Мартин вновь прикусил губу, возвращая взгляд на статую. Невидимая поддержка, касавшейся его души, успокаивала, заставляя имперца невольно тянуться к ощущениям тепла. Он понимал беспокойство Амарис, которая в чем-то была права. Он вновь сбегал, забывая обо всех принесенных жертвах…обесценивая свой путь и поступок дорогого человека. Однако он не жалел, вопреки всему имперец не считал свой выбор ошибочным. – Я сделал то, что должен был. – уверенно произнес Мартин. – Семнадцать лет мира, оставленные после себя потомки, измененный мир. Это больше того, что дали Тамриэлю некоторые мои предки. Боги попросили меня о помощи, обещая вознаграждение за службу, и я исполню свой долг, Амарис. После же…кажется один мудрый человек когда-то сказал: «Время и место каждого Подвига определяется судьбой. Но если не придет герой – не будет и подвига». – Так рассуждают лишь эгоисты, Мартин. – прорычала, потерявшая терпение, Амарис. – Империя пережила множество кризисов, Амарис. – перебил возмутившуюся подругу имперец. – И она переживет еще очень многое. Без меня она не развалится, тогда как я сделал все, что от меня требовало время и место. Пора мне уступить дорогу тем, кто продолжит мое дело или исправит принесенный мной ущерб. – Упрямый, решивший все и за всех эгоист! – с звериным рычанием воскликнула Амарис. – Когда-нибудь твои чувства пошатнут равновесие! Когда-нибудь ты доиграешься до того, чтобы своей любовью уничтожить известный каждому из нас мир!» Пробудившийся от очередного воспоминания Мартин устало потер глаза, прикусывая губу. Похоже для него это становилось традицией – видеть недовольных друзей и близких, не принявших его решение. Можно ли было назвать его эгоистом на самом деле? Пожалуй, однако настоящий эгоист не выжидал бы столько времени, а сбежал бы раньше. Обесценил ли он все, что когда-то сделал? Если бы Мартин помнил бы подробности всего, то быть может согласился бы и с этим утверждением. Увиденная им в воспоминаниях Амарис была права во многом, как, впрочем, и Тит…но как бы они поступили на его месте? Мартин вздрогнул, вспоминая тоску в сердце и холодные ощущения пустоты, которые сопровождали его без касания до связи. Как бы они действовали, если бы чувствовали тоже самое что и он? Если бы понимали, что неизвестная имперцу сейчас сделка – единственное, что станет правильным, что вернет утраченную часть души и наполнит сердце красками? Они могли говорить все что угодно, но действия всегда были искренней обычных слов. Глубоко вздохнув, бывший заключенный отстранился от дуба, медленно анализируя воспоминания. Хвала Богам в видениях появилось больше конкретики, которая помогла ему вспомнить несколько имен, о которых он смог бы спросить в Бруме. Рыжая, или вернее огненно-рыжая Амарис…, по ее словам, становилось ясно, что она поклонялась Кинарет. Мартин нахмурился, вспоминая ее слова о равновесии и изменившиеся зрачки темно-карих глаз. Вместе с этим вспомнил он и о заостренных когтях, сжимающих рукава зеленых кожаных доспехов. По всем признакам ее можно было назвать странным оборотнем, который почему-то игнорировал в своих высказываниях даэдрического принца Охоты и отца зверолюдей – Хирсина. Вместе с этим…она защищала его и его семью…но не как друг, а как кто-то кто был нанят на эту работу. Словно он был каким-то знатным человеком, что не слишком сильно вязалось с видениями о жизни в Кропсфорде. Не мог сын обычного фермера быть знатным господином, имеющим право на разговор с сильными мира сего. Имперец в задумчивости кусал губы, пытаясь найти объяснение увиденным им во снах воспоминаниях. Богатые покои, слова о наследниках, возмущения о долге…Мартин помнил, что был женат...быть может она была из знатного рода? В таком случае это могло многое объяснить. К примеру младшего сына, имя которого назвала Амарис. Ригель – так называемая звезда душ, вторая по яркости звезда, находящаяся в созвездии Леди, одной из подданных созвездия-хранителя Воина. Мартин нахмурился еще сильнее, чувствуя словно в имени был какой-то, никогда не нравящийся ему подвох. Словно само имя звучало для него насмешкой, призванной ударить побольнее. Будто бы известия о смерти самого младшего сына было недостаточно. Три сына и две дочери…из которых бывший заключенный помнил лицо и голос лишь одного Тита. – Дабраи утра. – прозвучавший внезапно голос Малика вырвал Мартина из раздумий. Имперец поднял голову, замечая, как неловким взмахом руки редгард отправляет слабый луч мороза, в горящий костер. Горевший посреди небольшого, закрытого со всех сторон деревьями оврага, костер быстро потух, тогда как частично сгоревшие в нем ветки с громким треском разрушились. Черные глаза брезгливо прошлись по темным, покрывшимся инеем, потрескавшимся камням. Казалось, словно уроженец Хаммерфелла не любил магию, пользуясь ею с явной неохотой. – Доброе. – ответил спутнику имперец, поднимаясь с земли и отряхивая плащ с мантией от грязи и пыли. Вместе с этим, руки бывшего заключенного коснулись, свисающей у него через плечо сумки. Потянув, за темные, перевязанные шнуры, Мартин раскрыл сумку, доставая из нее красное яблоко. – Бримнага благадарин. – склонил голову Малик, с легкостью ловя брошенное ему яблоко. – Да Вайтрана асталась нискалка часав бути. Мартин понимающе кивнул, бросая взгляд в сумку и отмечая в ней наличие письма старосты, которое ему нужно было передать хускарлу ярла. Оставалось не так много…совсем скоро он выполнит свое обязательство и воспользовавшись находящимися в сумке рекомендательными письма легиона отправится в Бруму. Там же…бывшему заключенному хотелось поверить, что в Бруме его действительно ждали и были готовы ответить на его вопросы. Быть может там он встретит того, ради кого пошел на неизвестную ему сделку. Перекусив, находившимися в сумке яблоками, имперец и редгард начали подниматься вверх, покидая овраг и выходя к дороге. Ярко светившее солнце согревало бескрайние луга намного сильнее, чем в Ривервуде. Среди редких, встречающихся на их пути небольших гор, росли могучие зеленые ели, устремляющие свои верхушки к чистому голубому небо. Цветущие пожелтевшие кустарники под воздействием легких порывов ветра, слегка дрожали, припадая к земле и сминая собой редкую траву, поросль которой постепенно разрасталась, становясь крупнее. Выложенная из слегка желтоватого камня, дорога постепенно начинала снижаться, открывая вид на скопления каменных домиков и мельниц. Вдалеке начинали виднеться каменные стены, над которыми возвышался могучий симметричный замок. Грубая, сочетающая в себе дерево и камень постройка, привлекала внимание своими высокими башнями и острой, сияющей в лучах солнца черепечной крышей, казавшейся золотой. – Драканий Бридил гаварят был саздан ище в бирвую эру, чтабы удиржат угражающига гараду дракана. – внезапно сообщил бывшему заключенному Малик, прослеживая за взглядом имперца. – Ига называют адним из чудес Скайрима. Мартин нахмурился медленно, осмысляя слова спутника. Указывать на чудовищный акцент человека, не так давно покинувшего родные края, казалось имперцу неправильным. С какой-то стороны ему даже повезло, что он был способен понять идущего с ним человека, который вместо попыток поддержать раговор мог весь путь просто молчать. Так, пусть криво, пусть косо, но за время пути, проведенное вместе с редгардом, бывший заключенный хотя бы смог составить примерную картину положения дел в Империи, что несомненно сыграло бы свою роль при перемещении в Бруму. – Вы много знаете о Вайтране. – произнес наконец имперец, пытаясь поддержать разговор. – Мая брабабка радилас в этам гаради. – поделился с ним Малик, слегка склоняя голову. Его рука неосознанно коснулась висевшего, а поясе кошеля, проводя по нему пальцами. – С кризисам Абливиана она бижала в Хаммирфилл, гди базнакамилас с маим брадидам. Ана мнагаи рассказала мни о сваим дами, сажалия лиш а там, чта балши ни увидит дрива Кин и ни ваздаст хвалу виликаму Таласу. Мартин потер переносицу носа, чувствуя, как знакомая головная боль постепенно захватывает его тело. Бывшему заключенному хотелось грубо выругаться, высказывая все услышанные им в воспоминаниях ругательства. Вежливая улыбка коснулась лица имперца, а сам он с некоторой заминкой спросил: – Вы прибыли в Скайрим, чтобы посетить земли предков? – Хатил развият брах бабки и бобрабават начат навую жизн. – поделился с ним Малик, задумчиво добавляя: - Вайтран славится сваими ваинами – Саратниками. Лигинды а них трагают сирдца и в дитсви я с замираниим слушал рассказы бабки, мичтая кагда-нибудь баднят в свящинных залах кубак, чувствуя как, наблюдающии из чиртагав Таласа, бридки улыбаются глядя на миня. – Хорошо, что Вы пронесли свою… мечту до зрелого возраста. – немного неуверенно произнес Мартин, потирая висок и переводя взгляд на оказавшиеся слева от них фермерский домики. Стальные глаза имперца с любопытсвом проходились по крутящимся мельницам, рядом с которыми стояли широкие деревянные дома. Взгляд бывшего заключенного прошелся по вбитой в землю табличке, изображающей пчелиный улий над которым было написано «Медоварня Хоннинга». От медоварни в разные стороны уходили огороженные заборами фермерские домики, за которыми среди могучих елей возвышалась покрытая снегом гора. Вдоль дороги располагались небольшие, каменные оборонительные башни на вершинах которых виднелись металлический жаровни, рядом с которыми дежурили одетые в кольчужные доспехи стражники, лица которых были скрыты под шлемами. – Надеюсь, Вы исполните свое мечту. – сказал тем временем Мартин, замечая почтительно склоненную голову спутника. – Исли Талас будет миластив, та са вриминим я вступлю в свящинныи залы. – произнес в ответ Малик, касаясь рукой висевшего на его шее амулета. Черные глаза вспыхнули, а сам редгард внезапно остановился, хмурясь и словно прислушиваясь к шуму ветра. – Гаварят Саратники бринимают лиш дастайных… чистых сирдцим и душой. Исли я хараша зарикаминдую сибя, совиршу бадвиг, аткливнувшийся в душах житилий Вайтрана и исли кта-та барикаминдуит миня, та лиш тагда я стану члинам сига благараднага братства. Рука редгарда внезапно коснулась темной рукоятки скимитара. Искры в черных глазах вспыхнули ярче, тогда как сам человек резко вскинул голову в направлении фермерских домиков. Левая рука спутника острожно коснулась локтя Мартина, заводя бывщего заключенного за спину. – Маги слабы в ближним баи, диржитис за моий сбинай. – попросил его Малик, кивая в сторону гигантской, полуобнаженной фигуры. Стальные глаза присмотрелись, удивленно расширяясь и отмечая алебастровый цвет кожи и меховые шкуры, служившие одеждой, для иссохшего бородатого человека. В руках человека, чей рост превосходил все мыслимые и немыслимые пределы, была тяжелая деревянная дубинка, которой тот с легкостью взмахивал, едва не раскидывая кружащих вокруг него людей. Три, быстро уворачивающиеся от атак великана, фигуры наносили быстрые удары, обрушивая на противника град стрел или резко сближаясь и пытаясь подрубить тому ноги. «Я просто подумал, почему мы гоним гоблинов из городов, когда могли бы попытаться с ними договориться? В Империи живет столько разных народов и каждый из них имеет право на жизнь и защиту». – родной его сердцу голос звучал задумчиво, тогда как золотые глаза смотрели на него неуверенно. Связь дрожала, позволяя Мартину ощутить страх перед осуждением или обвинением в безумии. Мартин вздрогнул, потирая ноющий висок. Быть может тогда он был прав…народы Империи действительно заслуживали права на жизнь и защиту. По крайней мере пока их действия не несли вреда окружающим. Но так ведь можно было сказать о каждой расе Тамриэля. Гоблины, каджиты, меры, великаны, люди…среди каждого народа находились герои и злодеи, пытающиеся быть непохожими на своих собратьев. Но здесь…здесь не было похоже, что было возможно мирное разрешение проблемы. Хмурясь бывший заключенный наблюдал за тем, как Малик резко срывается с места, обнажая скимитар и словно сливаясь на фоне ветра. Казалось словно редгард ступил в неизвестный изящный танец, подхватываемый ветром и наносящий удар в только ему известном ритме. Ловко уклоняясь от ударов дубинки, молодой человек, закружился вокруг ног противника, нанося тому быстрые удары. Вместе с ним начали движение и фигуры людей, обрушивший новые ярсотные атаки на великана. Великан выл, отмахиваясь и постоянно делая шаг назад, в попытке избежать града стрел, которые на него обрушивали быстрые пальцы худой, невысокой нордки, чьи длинные медные волосы развевались на ветру. Молодая девушка, прикрываемая широкоплечим, хорошо сложенным нордом и слегка полноватой светловолосой девушкой, медленно продвигалась вперед, ускоряясь и выпуская в направлении противника все новые серебряные стрелы. Вместе с этим раздавались яростные крики орудующего двуручным мечом норда, тонкие черные волосы которого закрывали большую часть грубого, раскрашенного красками лица. Серебряная стрела пронзила правый глаз великана, обрывая вой и заставляя того застыть на месте. Деревянная дубинка выпала из его рук, едва не погребляя под собой отскочившего Малика. Гигантская фигура слегка покачнулась, словно подчиняясь порыву ветра и наклоняясь на спину. Громкий звук падения поднял пыль, уничтожая часть посевов. Оказавшаяся рядом мельница покачнулась, а часть ее деревянных крыльев отломилась, падая на руки мертвого великана и осекая тому пару пальцев. Улыбка коснулась лица Малика, а сам он, вернув скимитар в ножны приложил правую руку к груди, приветствуя подошедшие к нему фигуры. Крупная рука темноволосого норда хлопнула редгарда по плечу, тогда как рыжеволосая девушка, все еще держащая в руках рук начала что-то быстро говорить. –…Соратникам нужны такие люди. – услышал окончание фразы, подошедший к спутнику Мартин. Стальные глаза прошлись по мертвому телу, отмечая изрезанные толстые ноги и скопившуюся на земле кровь. Зверь, запертый в его душе угрожающе зарычал, приподнимая голову и словно не одобряя поступка соратников. Глубоко в душе имперца появилось, направленное в сторону рыжеволосой девушки и широкоплечего норда, желание крови. Необъяснимое желание неприязни к людям захватило разум бывшего заключенного, который видел в двух фигурах опасность, которой не должно было существовать на землях Империи. Между тем черные глаза редгардца радостно сияли, а сам он смотрел на девушку как на сошедшее с небес божество. Та с довольной улыбкой тепло сказала: – Если проявишь себя еще раз, и кто-то из жителей Вайтрана выскажется в твою пользу, то загляни в Йоррваскр. Я буду свидетельствовать в защиту твоей доблести перед Предвестником и быть может он примет тебя в качестве полноправного члена нашего братства без испытаний. – Для миня эта станит чистю. – с восхищением произнес Малик. – Рада буду встретиться со столь смелым воителем. – сказала в ответ девушка, подходя к редгарду и хлопая его по плечу. – Пусть луны освещают твою дорогу, а меч всегда разит точно в цель. Убрав прядь медных волос за ухо, девушка кивнула остальным своим спутникам, молча указывая им в сторону городских стен. На лицах Соратников что-то мелькнуло, после чего они, распрощавшись с Маликом пошли вдоль дороги, отдаляясь от ферм и ведущей в город дороги. Вместе с ними исчезла и неизвестная угроза, заставившая Мартина неосознанно сжать в кулаки руки. Рычание в душе имперца утихло, тогда как сам он почувствовал словно дышать ему теперь стало легче. – Миластивый Талас асвитил мни бут. – произнес с придыханием Малик, провожая фигуры соратников взглядом. Искры в черных глазах вспыхнули, после чего редгард перевел свой взгляд на Мартина. – Вы видили как ани сражалис? Эта была батрясающи! Какаи движиния! Какая скараст! Их славна сам Талас благаславил! – Я не стану спорить с Вами. – покачал головой Мартин, прогоняя из груди остатки непонятных ему ощущений. Сразу после этого бывший заключенный с тихим вздохом опустился на колени перед великаном. – Разве великаны настолько враждебны в отношении остальных жителей Скайрима? – Ни магу знат, аднака не магли же ани убит ига за браста так. – ответил ему Малик, пожимая плечами и рассматривая приближающихся к ним стражников в металлической кольчуге с оранжевыми тканевыми подкладками. – Байдемти, стража гарада сама разбирется с тилам. Бывший заключенный кивнул, понимая, что Малик был прав и это не было их делом. Соратники просто выполнили свою работу, а стража города разберется с телом, исправляя причиненный фермерам ущерб. Однако, почему-то Мартин не мог просто так уйти, оставляя мертвое тело. Неосознанно рука имперца коснулась черной ткани мантии, ощущая, как скрывающиеся за воротником серебряное кольцо будто бы становится тяжелее. Имперец вновь вздохнул, прикрывая глаза и сжимая в руке ткань мантии. – Ныне я вверяю Вашу душу Этериусу, безграничному океану душ, охватывающим весь наш мир и простирающим свои потоки в чертоги бессмертных, всеведущих Богов. – произнес неосознанно он, чувствуя, как сжимается сердце в осознании верности решения. – Пусть Девять Богов будут Вам судьей, честно судя Вас по проступкам Вашим. Пусть Они будут милостивы в своем приговоре, помня о тяготах смертной жизни. Пусть станут Они ярким путеводным светом, который приведет Вас к умиротворению и покою, которые заслуживает каждая живая душа. Да не познаете Вы больше боли и страха, пребывая в сытости и довольстве, пируя в Их чертогах. Покойтесь с миром, зная, что испытания земной жизни больше не властны над Вами. Голова имперца болезненно заныла, а сам он, поморщившись, поднялся с колен. Отряхнув свои одежды, бывший заключенный проигнорировал удивленные взгляды Малика и подошедших стражников, смотрящих на имперца как на безумца. Сам же Мартин чувствовал, что его поступок, несмотря ни на что, был правильным. Ведь каждый, проживающий на землях Тамриэля, смертный заслуживал того, чтобы кто-то его оплакал и препроводил в последний путь, вверяя душу в руки Богов.