Миг, когда ты впервые глядишь на себя глазами такого человека, — это отрезвляющий миг. Это как пройти мимо зеркала, мимо которого ты ходил каждый день, и вдруг увидеть в нем что-то иное, что-то странное и тревожное.
© Кадзуо Исигуро «Не отпускай меня»
Темари самозабвенно целовалась с Шикамару: он держал руки на ее талии, не позволяя себе подниматься выше, ее пальцы путались в его жестких волосах, их губы соединялись все жарче, так, что атмосфера в кабинете Казекаге накалилась донельзя. Если бы зажгли спичку, здесь могло все взорваться. Гаара не должен был смотреть, и вернуться так рано не должен был, но дела закончились раньше. Нужно было уйти как можно скорее, пока сестра не заметила — злиться она бы не стала, не на него (и не потому, что боится, а потому, что… жалеет? чувствует вину? Факт оставался фактом, то, за что Канкуро получал удар тессеном, Гааре прощалось) — но он прятался за дверью, наблюдая за ними и ощущая что-то странное. Не ревность. Если только немного. Темари была его сестрой и рано или поздно у нее появился бы парень, не Шикамару, так другой. Но… что-то… Гаара тоже мог поцеловать Юй. Тогда, в оранжерее. Он почти поцеловал ее, если бы не ее дрожь, и после никак не мог об этом забыть. Будто что-то щелкнуло, перевернулось, и она стала не просто красивой картинкой, холодной и неживой, а настоящей, теплой, сладко пахнущей и… осязаемой. Ее хотелось коснуться. Не только взять за руку, больше. Мог бы он так же, как Шикамару… Гаара мотнул головой. Не мог бы. Темари хочет целоваться, хочет касаться и ей настолько плевать, что она делает это прямо здесь, а Юй не хочет. Шикамару — просто шиноби, в нем не живет биджу. Незаметно Гаара ушел, оставив сестру продолжать заниматься ее личной жизнью — все равно бумаги в кабинете могли подождать. После Чуунин Шикен наступил период сравнительного затишья: он выдавал миссии, договаривался с соседними деревнями о дипломатических визитах, выслушивал доклады АНБУ, но ничего масштабного не происходило. Пока что. Это могло быть затишьем перед бурей, но Гаару радовала хотя бы краткосрочная возможность отдохнуть. Он знал, что легко не будет, не ждал иного, но все равно уставал, и больше морально, чем физически.***
Так бывает, когда оказываешься на распутье. Дорога вперед, дорога назад, и какую выбрать — неизвестно. Что будет за поворотом — не угадать, пока не пойти вперед, а что выбрать своею тропой… Юй не знала. Юй растерялась, и хуже всего ей было от того, что даже не с кем было об этом поговорить. Она осталась совершенно одна со своими сомнениями и терзаниями. Отчим. Муж. Две чаши весов. Выбрать отчима — значит, отомстить за отца, дать Суне возможность получить хорошего Казекаге без биджу внутри, но потерять часть власти и… и Юй старательно не думала, что уже однажды ей совершенно не хотелось видеть, как Гаара умирает. Выбрать мужа — значит, позволить жить убийце своего родителя и многих других людей, и оставить деревню в руках чудовища, но… но жена Казекаге гораздо более влиятельна, чем вдова. Власть. Все дело в этом. Это ее интересовало, только власть и больше ничего, хотя что делать со своим статусом, Юй понятия не имела. Но лучше так, чем… чем дурацкая, абсурдная, сюрреалистичная, ничем не обоснованная симпатия. Неужели она такая глупая или настолько отчаялась, что капля хорошего отношения способна заставить ее изменить свою цель? Подумаешь, он ее не тронул, подумаешь, залечил руку, это не подвиг. Это просто человечность. …но чудовища не бывают человечными. В любом случае решать что-либо Юй стоило лишь после консумации брака; тогда ее чакра станет иной и это смогут обнаружить опытные ирьенины либо те шиноби, кто хорошо управляет чакрой, как Фуги. Тогда она будет действительно женой. Пока… так, никто. Соседка. И, если в первую брачную ночь, которая так и не стала брачной, Юй трясло от одной мысли о близости, то сейчас… все стало как-то иначе. Гаара был красивым, она понимала это всегда, но только недавно начала понимать большее. В оранжерее она дрожала наполовину от страха, наполовину же — от чего-то, чему сама не могла дать определения. Чего-то волнующего, будоражащего и не дающего с тех пор покоя. Если бы он ее поцеловал, как бы это было? Юй читала о поцелуях и видела на картинках, иногда замечала, как отчим целует мать, иногда — на глаза попадались парочки на улице. До тех пор, пока она не расцвела, это казалось ей гадостью, потом — нет. Сейчас Юй думала, что это должно быть приятно. Отодвигая сёдзи в комнату Гаары, она волновалась, хотя и имела полное право войти даже без стука. Его не было, на что Юй и рассчитывала. Ей была нужна дополнительная информация, не о его делах, а о нем самом. На письменном столе стояло несколько фотографий. На одной были изображены Раса и Карура; Раса держал на руках двухлетнюю Темари, к Каруре жался годовалый Канкуро — Юй улыбнулась тому, что дочь выглядела мини-копией матери, а сын — отца. Живот Каруры был уже большим, и она накрывала его рукой. Через пару месяцев родится ее третий ребенок, и она умрет. Юй помрачнела, переведя взгляд на следующее фото — молодой мужчина, очень похожий на Каруру и на Темари. С ним уже трое, кроме старших детей Казекаге — и младший, и именно младшего Яшамару держит за руку. Юй присмотрелась к Гааре, которому здесь было не более четырех — без кандзи на лбу он казался совсем другим, и если Темари с Канкуро улыбались в камеру, то Гаара то ли боялся, то ли смущался, крепко цепляясь за руку дяди. Еще одно фото изображало только троих — более взрослых. Темари со своим неизменным тессеном за спиной, Канкуро в черном балахоне и с гримом на лице, и Гаара. Уже с вырезанным кандзи и полными ненависти глазами. Внизу фотографии было аккуратно написано «Суна но Санкъёдай, уже чуунины». Значит, после экзамена в Конохе. — Юй? Вздрогнув, она обернулась. Гаара смотрел не осуждающе, скорее растерянно. — Что ты здесь делаешь? — Я искала тебя, — Юй постаралась говорить как можно непринужденнее и не запинаться: она не делала ничего плохого. — Думала, ты здесь. Хотела уйти, но заметила фото, и… прости, я не должна была смотреть, — она виновато опустила глаза. Сработало; Гаара улыбнулся краем губ, подходя ближе. — Что ты, ты можешь посмотреть. И ты можешь здесь быть. Это и твой дом тоже. «Твой дом». Юй сдержала саркастический смешок — не было у нее дома. Не было места, куда хотелось бы возвращаться, даже когда она жила у родителей. — Давай познакомлю, — решился Гаара. — К сожалению, не могу иначе, но снова нечестно: меня твоим родителям представили… — он взял первую фотографию. — Это Четвертый Казекаге Раса. Его ты знаешь. Его все знают… А это Карура. — Они тоже поженились по решению семей? — прошелестела Юй, не зная, может ли спрашивать. — Нет, — Гаара печально улыбнулся. — Они поженились по любви. Карура была не из великого клана пустыни, из мелкого. Ее родители были не старейшинами, а обычными шиноби. Отец Расы, впрочем, не был против. «Отец Расы». Юй сделала мысленную пометку, что Гаара не называет Четвертого «отцом», а Третьего — «дедом». Говорит о них, как о чужих людях, и мать тоже зовет по имени, как чужую. — А это?.. — она кивнула на второе фото, и на лицо Гаары набежала тень. — Яшамару. Брат Каруры. — Твой дядя? Гаара помрачнел еще больше. — Да. Это было похоже на то, как если бы она тыкала пинцетом в едва зажившую рану, ковыряясь в ней и заставляя снова кровоточить; Юй и так все знала, и о родителях Гаары, и о дяде, но ей нужно было вытащить из него… гнев. Если бы он разозлился, если бы ударил ее или схватил за шею, она бы дала отпор, в рукаве прятались иглы — и тогда Юй поняла бы, что он на самом деле чудовище. Чудовищ не жалко. Бешеных зверей убивают. — Вы с дядей были близки? — невинно спросила она. — Мы… «Меня подослал твой отец». «Я всегда ненавидел тебя». «Твоя мать никогда тебя не любила». Гаара схватился за голову, сжимая виски, но голос Яшамару звучал в голове гулким эхом. В нос ударил запах крови, кровь была на руках, везде, кровь смешивалась с песком, песок впитывал ее, песок кричал… «От душевной боли помогает только любовь». «Я тебя ненавижу». Юй шокированно застыла — меньше всего она ожидала… этого. Не гнева. Гаару затрясло, как в пустыне, когда из него вынимали Шуукаку, и он осел на колени, закрывая руками лицо, будто от чего-то защищался. — Гаара! — позвала Юй. Не помогло. И мизуна бы не помогла. Что же… она опустилась рядом. — Гаара! Он не поднимал голову. — Черт, — выругалась Юй. — Гаара, посмотри на меня! Схватив его лицо в ладони, она заставила поднять взгляд — и испугалась еще больше. Он не ненавидел ее сейчас, он никого не ненавидел, он… боялся? И не потому, что на него влиял Шуукаку… — Гаара, — растерянно сказала Юй. — Я же не знала… Вряд ли он понимал, кто она, и видел тоже не ее. Это было похоже на безумие, но Юй встречала похожие симптомы у шиноби, когда училась ирьениндзюцу — такое случалось с абсолютно нормальными людьми, которые пережили нечто ужасное. Которые своими глазами видели смерть близкого человека, или сами по ряду причин были вынуждены убить кого-то, кто был им дорог, или долгое время находились под чужим гендзюцу в плену жестоких иллюзий. — Гаара! — еще раз позвала она, но безрезультатно. Его губы приоткрылись, и Юй вдруг осенило. Не совсем понимая, что делает, поможет ли это и не станет ли хуже, забыв обо всем, она накрыла его губы своими. Не зная, как правильно целовать, просто прикоснулась, не продолжая, но, понемногу осмелев, чуть сомкнула губы на его нижней. Окровавленный Яшамару, ночь и крыша чужого дома исчезли. Гаара нырнул в реальность, будто его вытолкнули — из воды выдернули за шиворот наружу. Он сидел на полу, и… …это тоже было видением. Не могло быть не видением. Юй его целовала. По-настоящему. Его. Гаара ошарашенно моргнул, не зная, что делать — мир завертелся бешеным колесом. «Да ответь ты ей!» — фыркнул внутренний голос, идентичный голосу Темари. Гаара вспомнил, как целовалась сестра, и продолжил поцелуй, не решаясь коснуться Юй. Она сама вцепилась в его плечи, будто ей нужно было держаться, и тогда Гаара положил ладони на ее талию. Ответил, значит, пришел в себя, и пора было это прекратить, но Юй не могла или не хотела — слишком это оказалось хорошо. Книги не врали. Одно касание губ было действительно блаженством, уносящим разум куда-то далеко, и тепло чужого тела так близко действовало, как нечто пьянящее. И запах солнца и нагретого песка, и то, как он крепче обнял ее, поведя руками к лопаткам. Юй плавилась, таяла, как воск, и хотелось больше, чем поцелуй, но как только она поняла, чего хочет — усилием воли заставила себя отстраниться. Не здесь. Не так. Это было ниже ее достоинства. — Ох, — Гаара облизнул губы, глядя на нее так, словно впервые увидел. Словно до того не знал ее. — Ты… Я… — и вдруг у него вырвалось с ноткой отчаяния, — Я же тебя не обидел? — Что? — Юй так удивилась, что даже коротко рассмеялась. — Нет, что ты. Это я виновата, что заговорила про… ну, ты сам понимаешь. Ты вроде как потерял сознание. Я не знала, что делать, решила отвлечь, а отвлечь смогла только так, и… прости, я не думала, что так получится, — искренне сказала она. — Да за что прости, — он потер затылок. Выглядел Гаара так, будто его ударили по голове чем-то тяжелым, и это было забавно — Юй не думала, что всего лишь поцелуй способен выбить из колеи такого, как он. — Это… черт, это так странно, — пробормотал он. — Странно, — прошептала Юй. — Очень странно. — Да… Протянув руку, она провела кончиками пальцев по кандзи на его лбу, повторив каждую черточку. Гаара смотрел на нее, не шевелясь, а потом накрыл ее ладонь своей. — Я знаю, что ты не хотела жить здесь, — сказал он. — Знаю, что ты не в восторге. Но я обещаю, я давно должен был пообещать — с тобой все будет хорошо. Ты ни в чем не будешь нуждаться и тебя никто не обидит. И, если ты не хочешь со мной разговаривать, то тоже не обязана. — Ты говоришь это после того, как я тебя поцеловала? — Юй снова засмеялась. — Ты не поцеловала, ты отвлекла, — серьезно возразил Гаара. — Нет, — она качнула головой. — Я поцеловала. И я… я хочу с тобой разговаривать. Так расцветают цветы, думала Юй, глядя в его глаза. Или восходит солнце. Только что было темно, и вот — свет или цвета. Она не представляла себе, что кто-то может расцвести благодаря ей, кроме растений на ее клумбе. — Просто я тебя совсем не знаю, — продолжила Юй. — И ты меня. — Но ты меня уже не боишься? — уточнил Гаара. Звучало это так, что она снова чуть не рассмеялась, но ощутила, что смеяться нельзя, что этот вопрос имеет для него особенное значение, что от ее ответа многое зависит и что ей нужно быть честной. — Немного, — сказала Юй. — Но уже меньше. Он улыбнулся с таким облегчением, будто прошла какая-то сильная боль — Юй не переставала удивляться его реакциям. На публике Гаара держался вежливо-безразлично, его взгляд был нечитаем, но когда вокруг никого не было — Юй с легкостью считывала каждую его эмоцию. С сестрой и братом он вел себя так же, она видела. Каким он был настоящим — не знала, но если настоящий Гаара был сейчас перед ней, то… …то все равно он был убийцей, и то, что они поцеловались, не должно было что-то менять. Не должно было, но изменило. Чаша весов снова качнулась — и совсем не в сторону Фуги.