…я могу представить себе, как ищу утраченное время под деревом, перебирая опавшие листья, которые суть рассыпанные золотые слова.
© Рут Озеки «Моя рыба будет жить»
Гаара никогда не любил свой день рождения и не считал его радостным. Ничего радостного в нем не было, и обычно в семье Казекаге, пока был жив Раса, девятнадцатого января вспоминали только о смерти Каруры. Отец посещал могилу жены — всегда один, даже без своей любимицы-Темари. Яшамару был особенно мрачен, хотя обычно улыбался. Гааре казалось, что в этот день все вокруг особенно сильно ненавидят его; Каруру любили, а он отнял ее у них. Он хотел бы забыть, когда родился, и старался по минимуму разглашать эту информацию, но безуспешно — потому что об этом знала Темари, а если сестра решала что-то сделать, то отговорить ее было так же сложно, как заставить ветер перестать дуть. Поэтому утром за завтраком Гаару ждали широко улыбающиеся брат и сестра, его любимые блюда на столе и подарки в ярких упаковках. — Темари, — смущенно пробормотал он, садясь на свое место. — Я же просил. — Мог бы хоть для приличия обрадоваться, — фыркнул Канкуро. — Тем старалась. — Я рад, — Гааре стало еще более неловко. — Я правда рад, и я правда благодарен, и очень это ценю… — «но не стоило» так и осталось непроизнесенным; Темари звонко чмокнула брата в щеку, отчего тот завис, замолкнув на полуслове. — Спасибо, — неуклюже поблагодарил Гаара. — Стойте, а где Юй? — У своего отца. По-моему, очень вовремя, — сказала Темари. — От ее присутствия все леденеет. — Она все еще боится, — Гаара нахмурился. — Она тебе не нравится? Темари покраснела. — Ну… если честно… нет, не нравится, — признала она. — Хотя она очень хорошая партия, и жениться на ней было выгоднее всего, если выбирать из девушек Суны. Но ты же сам видишь, она почти ни с кем не разговаривает и старается как можно скорее убежать. Она не старалась убегать в его комнате, когда рассматривала фотографии. Гаара уже открыл рот, чтобы это сказать, да так и закрыл — осознал, что о таких вещах говорить вслух не принято даже с родственниками. Его с Юй поцелуй принадлежал только им двоим, больше никому, и понимание, что у них есть общий секрет, грело душу. — Она привыкнет, — сказал Гаара. — Или же с ней не все так просто, — заметил Канкуро. — В смысле? — Темари вскинула бровь. — Пока не могу сказать точно, но у меня есть подозрения. Или нет, даже не подозрения, так, догадки. Улик нет, ни прямых, ни косвенных. Но… до инаугурации Гаары Фуги очень активно продвигал идею, что наследование должно происходить по старшинству, а не по силе, и Казекаге таким образом стал бы я. Ну или Темари. Но не Гаара. Его назначением Фуги был недоволен, но практически сразу предложил свою дочь ему в жены. Свою дочь-чуунина. — Думаешь, шпионка? — деловито спросила Темари. — Нет, я всего лишь строю предположения. Но есть в этом что-то странное. Хотя, может, Фуги просто решил, что раз уж Казекаге стал не тот, кого бы он хотел видеть во главе деревни, то хотя бы через брак дочери поимеет какую-то выгоду. Но меня настораживает то, что она — чуунин, при этом не ходила на миссии выше D-ранга. Где тогда она получила практику, чтобы стать чуунином? В чем? — Может, Фуги не хотел, чтобы дочка портила личико? — фыркнула Темари. — Тогда, раз она чуунин, в руководстве Суны присутствует коррупция и кумовство. — Хватит, — не выдержал Гаара. — С ней все в порядке. Она всего лишь запуганная одинокая девушка, которую продали замуж за чудовище, и это понятно, что она боится. Она не шпионка, а если она и стала чуунином благодаря подкупу, то это не самое страшное. — Ты не чудовище, — возмутилась Темари. — Это мы знаем, что он не чудовище, — заметил Канкуро. — А остальные… Фуги, выступая против Гаары, упирал в основном на то, что он джинчуурики. Чтобы переключить внимание брата и сестры, Гаара принялся распаковывать их подарки и снова благодарить, и наконец они забыли про Юй, отчего ему полегчало. Разумом Гаара понимал, что Канкуро и Темари волнуются и что у них есть причины не доверять Юй, учитывая настрой ее отчима, но они не видели ее и не знали, что на самом деле она совсем не такая холодная. Ее губы были горячими, и, как он и думал, сладкими. Она честно сказала, что еще немного его боится, но страх не помешал ей коснуться его губ. Гаара будто до сих пор чувствовал ее пальцы на своем лбу поверх шрама.***
Дом, в котором выросла Юй, казался ей чужим. Еще более чужим казался Фуги — незнакомый человек, пугающий, как в первый день, когда она, пятилетняя, услышала, что этот дядя теперь будет жить с мамой. Что мать нашла в нем, Юй понимала; Фуги был красивым мужчиной, возраст его не портил, и они с матерью вроде бы до сих пор любили друг друга. К своей жене он относился действительно хорошо. К падчерице — тоже. Так выглядело для всех, кто их знал: идеальная семья, где между супругами взаимопонимание, и вместе они воспитывают дочь, взращивая ее, как свой драгоценный цветок. На самом деле цветок прорастал сквозь стекло и железо. Юй признавала все достоинства своего отчима и по-своему его уважала, но это не мешало ей его ненавидеть. Ей было десять, когда это произошло. Она вернулась домой из академии. Матери дома не было, но в прихожей Юй заметила чужие туфли, а из спальни родителей доносились стоны. Она бы тихонько ушла, не став мешать — про отношения взрослых в постели Юй уже прекрасно знала. Родители думали, что она вернется позже, а туфли мать могла купить буквально сегодня… но голос женщины не походил на материнский. Юй не слышала раньше, как мать стонет, но все равно — не тот был голос, чужой. И туфли чужие; присмотревшись, она поняла, что не новые. Их носили не один день. Юй бесшумно подкралась к двери, заглянула через еле заметную щелочку в не до конца задвинутых сёдзи… Отчим нависал над незнакомой девушкой. Молодой — лет на пять старше Юй, не более. Она извивалась под ним, стонала, он грубо вколачивался в нее, сжимал ее грудь, наклонился, целуя-кусая губы. Юй хотела отвернуться и не могла. Тогда он еще и заговорил. Он говорил, называя девушку «послушной сучкой», и многими другими гадкими словами, и не остановился, кончив — повернул ее к себе спиной, прижал лицом к простыне и вошел сзади. Она стонала, но Юй казалось, что не от удовольствия, а от боли. Наконец отчим вышел из нее, и сел на край кровати, раздвинув ноги. Девушка почти сползла вниз, устраиваясь на коленях, и взяла в рот его член — так послушно, будто была дрессированной собачонкой. Фуги намотал на руку ее волосы, толкаясь в рот, и она все принимала, а Юй уже не казалось, Юй была уверена — девушке это не нравится. Но если не нравится — почему она это делает? Отчим не насиловал ее, не держал, она могла уйти… На полу рядом с разноцветным кимоно, очевидно принадлежащем девушке, Юй заметила вынутые из прически заколки — и все поняла. Не кандзаси. Она носила ёситё. Она не могла уйти. Она не была любовницей Фуги. Она была проституткой, и он платил ей за секс. Юй больше не могла смотреть — отвернулась и зашагала на кухню, намеренно ступая так, чтобы ее услышали, но отчим появился далеко не сразу. Идеально одетый и причесанный, будто не он только что был в постели с женщиной, и ни капли не виноватый. Когда Юй попыталась угрожать ему, он в своей манере цепко схватил ее за подбородок и сказал, что если она хотя бы пикнет кому-то про это, то он бросит ее мать. Дело было не только в том, что мать его любила — после смерти отца в их семье катастрофически не хватало денег. Без Фуги они остались бы на улице. С тех пор отчим полюбил пугать Юй, глядя на нее тем же взглядом, что на ту проститутку. Он ни разу ничего с ней не делал, но хватало и этого. — Я вижу, ты все еще не жена, — заметил Фуги, чинно отпивая чай. — Еще нет, — было невозможно отрицать очевидное. — Как думаешь, когда ею станешь? — Еще не знаю. — Зато я знаю, — Фуги отставил чашку. — Сегодня. — Сегодня?.. — Сегодня у Гаары день рождения. Думаю, ты представляешь себе, как это должно выглядеть? Ты придешь к нему вечером в самом лучшем своем юката без белья, и подаришь ему себя. И станешь женой. — Подарить? — Юй вздрогнула. — Я не вещь. — Это просто так звучит, — отмахнулся Фуги. — На самом деле это должно быть сексуально. Возможно, подумала Юй. Возможно, сексуально. Ей понравилось целоваться с Гаарой, а предложить ему большее она стеснялась, поэтому день рождения стал бы идеальным поводом. — Я попробую, — сказала она. — Ты не попробуешь, — сказал Фуги. — Ты сделаешь.***
Весь день Гаара не видел Юй, и если раньше в таких случаях чувствовал скорее облегчение, то теперь понимал, что скучает, что хочет знать, что она делает и в порядке ли она. Излишне контролировать ее он не хотел и не имел права, но думал о ней больше, чем о делах. Юй не появилась и на ужине. Гаара шел в свою спальню с ощущением внутренней пустоты, будто весь день прошел зря, но, включив свет — так и замер. Она была здесь. Сидела на расстеленном футоне, склонив голову, так, что воротник кимоно обнажал тонкую шею. Длинные черные волосы стелились до земли. У Гаары пересохло во рту. — Юй?.. — У тебя сегодня день рождения, — сказала она каким-то странным голосом. — Позволь мне тебя поздравить. — П-поздравить? Юй медленно поднялась на ноги и завела руки назад. Узел на ее оби был почти не завязан, и она легко сняла пояс. Легкая ткань кимоно упала к ногам, обнажая тело — хрупкое и изящное, но не лишенное силы. Пышная грудь, маленькие розовые соски, длинные ноги. Она походила на богиню. В паху Гаары скрутился тугой клубок. — Юй, я… — что говорить, он не знал. Что делать — знал, но боялся, потому что мог причинить ей боль. — Я нравлюсь тебе? — она шагнула к нему, провела ладонью по груди, по шее, остановив на щеке. — Я тебе нравлюсь? — Да, — кивнул Гаара. Как она могла не нравиться? — Тогда сделай меня своей, — прошептала Юй, встав на цыпочки и второй раз в жизни касаясь его губ. Гаара закрыл глаза, отдаваясь ощущениям, не веря, что это происходит, осторожно ответил, в свою очередь положил руки на ее открытые плечи — и тут же все внезапное опьянение желанием слетело, как по дуновению ветра. Она дрожала, и это не было дрожью возбуждения. Гаара умел чувствовать чужой страх, различать все его оттенки, и Юй боялась. Боялась его, боялась себя и боялась боли. Чудовищным усилием воли Гаара заставил себя отстранить ее. — Что-то не так? — Юй метнула на него такой взгляд, что захотелось немедленно снова поцеловать ее, но… — Все не так. Ты… ты не хочешь. — Не хочу? Посмотри на меня, — она будто в доказательство показала на свою грудь. — Разве я не хочу? Была бы я здесь в таком виде, если бы не хотела? — Была бы, — Гаара поднял ее кимоно и набросил ей на плечи. — Не нужно так стараться. Ты же сама сказала, что тебе еще немного страшно. — Немного, но… это прошло, — возразила она. — Не прошло. — Тогда это пройдет в… в процессе. — Не пройдет. Юй, я не знаю, что ты думаешь обо мне, но примерно могу себе представить. И я не скажу, что я не такой. Я такой. Но я хочу быть другим, и даже тот я, каким был, не стал бы делать… это против воли девушки. — Я тебя не понимаю, — еле слышно прошептала Юй. — Я тоже многого не понимаю, — признался Гаара, ласково обхватив ладонями ее лицо. — Но мне кажется, что мы… можем… не знаю… подружиться? Поладить? Во всяком случае, я бы очень этого хотел. Юй горько засмеялась — он говорил это обнаженной девушке в своей спальне. Своей жене. Подружиться. Но в то же время это было невыносимо трогательно, настолько, что хотелось расплакаться. — И неужели ты не хочешь меня? — спросила она, скосив глаза вниз, где очевидно было заметно возбуждение даже через одежду. — Хочу, — спокойно сказал он. — Но шиноби должен уметь быть сдержанным. — В веселых кварталах вы себя сдерживаете! — вырвалось у Юй, и она в ужасе распахнула глаза — зачем это сказала? Кому это сказала?.. — В веселых кварталах? — Гаара склонил голову набок. — Я не собираюсь туда ходить. «О да, к таким, как ты, тайю приходят на дом!» — чуть не слетело новое злое обвинение с ее губ, но Юй вовремя прикусила язык. Она злилась не на Гаару, а на Фуги, и, ожидая Гаару, тоже думала о Фуги, в деталях представляя его с той проституткой и воображая себя с Гаарой. Те же грубые толчки до слез на глазах, та же покорная беспомощная поза… больше Юй боялась не мужа-чудовища, а этого. — П-прости, — она закуталась в кимоно, как в покрывало, но ноги все равно остались голыми. — Я не хотела доставлять тебе неудобства. Я… пойду? — Если хочешь, иди, но, может, останешься? — попросил Гаара. — Поедим чего-то. Может, роллов из щуки? И шоколадное мороженое. Только оденься сначала, пожалуйста. Юй засмеялась, прикрыв рот ладошкой. — Что? — заволновался Гаара. — Ты странный. Понимаешь, я… я думала, все это случится еще в первую брачную ночь. Как положено. А ты ничего не сделал, просто приказал слугам принести ужин. И сейчас тоже… мороженое… и ты разводишь кактусы… и ты красиво улыбаешься… и любишь свою семью… и беспокоишься обо мне… Фуги был против Гаары, как Казекаге, потому что он джинчуурики… конечно, названная дочь переняла убеждения отца, и Гаару бы это обидело, но еще каких-то три года назад он действительно не стал бы вести себя с Юй бережно. Он решил бы, что раз ему отдали ее, то она — его игрушка, и поэтому он может делать с ней все, что пожелает, особенно если она предлагает сама. Но он изменился. — Когда я был на Чуунин Шикен в Конохе, я встретил удивительного человека, — сказал Гаара. — Он был такой же, как я, — разглашать, что у другой деревни есть биджу, было неправильно, но Гаара решил, что просто не скажет имени Наруто. — Он был такой же, как я, но совсем другой. Он применял свою силу не чтобы убивать, а чтобы защищать тех, кто ему дорог. И он понимал меня. И… после боя с ним… я тоже многое понял. И я больше не хочу убивать. Если меня создали орудием, я хочу делать то, ради чего создан — защищать. Темари, Канкуро, всю Суну, и, конечно, тебя. Слышишь? — Гаара наклонился к Юй, касаясь лбом ее лба. — Я ни за что на свете не причиню тебе боль. В зрачках Юй он увидел свое отражение. В уголках ее глаз блеснули слезы. — Юй? — Прости, — она спрятала лицо у него на плече, сминая в пальцах ткань его бордовой водолазки. — Постой немного вот так… пожалуйста. Совсем немного. — Конечно, — Гаара погладил ее по спине поверх кимоно, не касаясь кожи. — Только не плачь. Все хорошо, правда. И тогда Юй расплакалась еще громче.