любить снова

      «Мих, если ты опять проспал, то этот любитель Евгения Онегина тебя не простит».       «Я заболел, Дюх, даже встать с кровати не могу».       Перестать злиться, закатывать глаза, вздыхать и переживать сложнее, чем кажется. Миха болеет тяжело: сначала ходит с насморком пару дней, начинает кашлять, и вот нежданно-негаданно приходит температура почти под тридцать восемь. И ладно бы он быстро выздоравливал, но нет. Лежит чуть ли не две недели в постели, ругается на самого себя и пьёт горькие таблетки исключительно за поцелуй. И что теперь? Вновь насморк («Я же говорил тебе не спать после душа с открытым окном!»), вновь кашель («Ты снова шарф не надел? Мих, на улице давно не май! Пожалуйста, давай дойдём до дома») и вновь температура («Я скоро приеду, милый, потерпи»).       Александр Анатольевич, простите, но, пожалуй, Миха сейчас намного важнее Вашей лекции.       На метро добраться до дома почти не составило труда. Людей во время пар было не так много, а те, что были, ехали на работу, пытаясь проснуться. Даже свободное место было. Удивительно.       Консьержка на входе ему привычно улыбнулась, поздоровалась и продолжила решать кроссворд в старой газетке. Бедная… Она до сих пор думает, что Миха с Андреем — братские братья, которые скрывают от неё своих страстных девушек, оставляющих засосы на шее. Засосы действительно были. Девушек — нет.       На кровати и вправду развалился Миха. Тяжело дышал, прерываясь на кашель, и, кажется, пытался не умереть, хотя бы дождавшись помощи. Он так и не вставал с кровати: тапочки, без которых Миха не ходит, валяются у шкафа после того, как их хозяин, ссылаясь на плохое самочувствие, бросил их там.       Ботинки быстро скидываются, куртка летит на вешалку, криво приземляясь, а ноги будто сами ведут к Горшку, который, услышав шум, даже попытался сесть, но вновь загнулся от кашля.       — Мих, ты как? Совсем плохо?       Во время болезни Миха капризничает сильнее маленького ребёнка: это не хочу, то не буду, я вообще самый сильный и смелый, поэтому помогите, я не справляюсь. Как-то раз они даже поругались, когда Горшенёв начал вредничать и говорить, что и сам мог спокойно справиться и не надо с ним возиться как курица с яйцом. На это Андрей только хмыкнул и ушёл досыпать часы в гостиную. А после проснулся среди ночи от сообщения Михи «прости». Тот потом объяснил, что ему стало уж очень тяжело, а кашель мешал нормально даже говорить, не то что звать кого-то.       — Хуево, Дюх… — хрипит и шмыгает он носом, как кот потираясь лбом о холодную руку Андрея. — Полежишь со мной?       Привычный ритуал: тёплый чай с мёдом, потому что молоко Миха не пьёт, градусник, жаропонижающие таблетки для Горшка, противовирусные для обоих, потому что «Два болеющих на не так уж и много квадратных метров — перебор», и поцелуй в горячий лоб в попытках поддержать.       — Чьи пары ты прогулял? — всё же спрашивает Миха, утыкаясь холодным носом в шею Андрея.       — Александра Анатольевича. Но, надеюсь, он всё поймёт…       — Поймёт, конечно… Я ему потом пожалуюсь на тяжёлую жизнь больного и похвастаюсь таким замечательным парнем…       Больше Миха не говорит — засыпает. А Андрей довольно, словно наевшийся сметаны кот, улыбается и вновь чмокает его в лоб.