любить снова

      Андрей в полумраке общажной комнаты кажется каким-то нереальным, сбежавшим из воображения, воплощением затуманенного алкоголем мозга. Миха рассматривает точеный профиль, прослеживает глазами мягкую, слегка распушившуюся челку, обводит кнопку-нос, при взгляде на который всегда хочется сделать буп, но он знает, что Андрей ему такую шалость вряд ли простит, спускается к губам, тут же переводя взгляд на острую скулу, чтобы не поддаться соблазну, и глазами соединяет в созвездия рассыпанные по коже родинки.       Андрей если и замечает нескрываемый пристальный взгляд, то виду не подает, но Миха замечает, как на шее проступают красные пятна, а уши медленно, но верно розовеют. Андрей смущен таким пристальным вниманием, и Миха это почему-то по-детски радостно умиляет. Он знал и прекрасно видел, что Князев невероятно красивый, но сейчас тот кажется каким-то совершенно невозможным, манящим, пленительным, гипнотичным, и непонятно, то ли это у Михи уже совсем потек разум от влюбленности в Андрея, то ли это пиво усиливает эффект. Он отставляет стеклянную бутылку на тумбочку около кровати и включает какую-то невозможно сопливую песню на телефоне, подходя к Андрею и протягивая к нему руку.       — Станцуем?       Миха заглядывает в глаза и видит там смесь непонимания и удивления. Андрей таращится на него во все глаза несколько секунд, но не отказывается, а, напротив, кладет руки на плечи, давая немое согласие, и придвигается ближе, но все равно оставляет между телами расстояние размером с ладонь.       Внутри Михи растет водоворот из чувств и эмоций, с которыми оказывается очень сложно совладать, в горле вмиг пересыхает и хочется машинально облизать губы от желания поцеловать Андрея прямо сейчас. Но он не дает эмоциям взять над ним верх и обнимает Князева за талию, скрещивая руки у того за спиной.       Они даже не танцуют, скорее топчутся на месте, слегка двигаясь из стороны в сторону, одна песня сменяется другой, а глаза хочется предательски отвести, потому что смотреть в глубокие, чистые-чистые, с небольшим пьяным блеском голубые глаза сейчас становится сродни падению в бездну, но Андрей смотрит в ответ, и Миха не позволяет себе отвернуться от него.       Они двигаются так то ли пятнадцать минут, то ли целый час — время почему-то становится тяжело рассчитать из-за переполняющих чувств, пока телефон не пиликает полностью севшей батарее и не отключается.       Луна заглядывает в небольшое окно, подсвечивая Андреевы глаза, отчего те кажутся совсем уж нереальными, какими-то сказочными, светящимися и почему-то максимально открытыми, — нет, не распахнутыми, как у дешевых резиновых игрушек, на которые надо нажать, чтобы их глазные яблоки по-страшному выпрыгнули из орбит, — а такими, словно через них можно всю душу увидеть, все то, что таится внутри, то, что Андрей так тщательно от всех скрывает, не подпуская никого близко. Миха вот подпустил, да так, что тот увяз пуще прежнего, даже не пытаясь выбраться из пучины. Они так и продолжают стоять, как замерли после затихшей музыки, смотрят друг другу в глаза, и Михе нестерпимо хочется Андрея поцеловать, даже сильнее, чем до этого. Он почему-то уверен, что его губы суховатые, но невероятно мягкие и теплые, целующие со всей нежностью и самоотдачей. Горшенёв снова облизывает губы, подаваясь ближе и еще пристальнее заглядывая в глаза.       — Можно тебя поцеловать? — тихим шепотом, едва слышно, со страхом, что Андрей сейчас рассмеется или вовсе даст ему в глаз, сказав, что он не такой, и хлопнет дверью.       Но Андрей не смеется, не бьет, не уходит, даже не отвечает, он просто подается вперед и целует сам. Сначала легонько, едва касаясь, а затем все более напористо, кусаясь и дразнясь, словно дорвался до того, что ему долгое время запрещали. Михе кажется, что если бы он не держался за Князева, то тут же упал бы, потому что колени предательски подкашиваются, в голове шумит кровь, а сердце заходится в бешеном темпе, он даже боится, что этот стук будет слышно в ночной тишине, Миха в этих ощущениях тонет безвозвратно, Андрея отпускать не хочется, он сильнее сжимает руки на его талии и притягивает ближе, углубляя поцелуй, упиваясь долгожданными ощущениями до кружащейся головы.       Андрей отстраняется через несколько секунд, чтобы вдохнуть закончившийся воздух и упирается лбом Михе в грудь, тяжело дыша. Горшок жмурит глаза и поглаживает князевские лопатки сквозь тонкую ткань футболки. Под окнами на проезжающую мимо машину тявкает какая-то собака, а в голове путаются мысли, то разбегаясь, то сматываясь в тугой клубок, из которого одну внятную никак не выходит.       Андрей чуть приподнимает голову и чмокает Миху под подбородком, притираясь носом к шее, отчего по коже разбегаются мурашки, пуская импульсы удовольствия. Если бы Миха мог, он бы заурчал как кот, настолько ему сейчас было хорошо и хотелось задержать это мгновение как можно дольше.       — Я, кажется, слишком долго этого ждал. — Андрей хихикает и прижимается еще ближе, чуть ли не сливаясь с Михой в одного человека. — Ты мне нравишься.       — Ты мне тоже нравишься. Даже представить не можешь, насколько сильно.       Миха опускает голову и видит, что Андрей снова смущается, вызывая еще больший прилив нежности. Миха чмокает Князя в макушку и тянет за собой на кровать, потому что ослабевшие ноги отказываются держать его в вертикальном положении. Они так и ложатся в обнимку, каждый пытаясь разобрать поток мыслей в голове. Но одно ясно обоим — сейчас они точно счастливы.