СЛЕПЦЫ

Они вроде бы и не ссорятся, но Яша чувствует неловкую напряженность, повисшую между ними. После он в одиночестве упорно читает учебник Брайля в то время, как Баки выходит на балкон, чтобы поговорить со Стивом по телефону. Яша слышит, как он удаляется в самый дальний угол и говорит очень тихо, видимо, еще и отвернув лицо в сторону, чтобы не быть услышанным. Из уважения к его желаниям Яша читает вслух и целиком сосредотачивается на тексте, всеми силами стараясь не подслушивать его разговор. Но не слышать интонации он не может. Баки ласков, Баки тоскует. Баки мягко низко смеется и воркует, как птица. Яша очень старается ничего не думать об этом. Хоть и прекрасно понимает теперь, откуда растут ноги у множества его разочарований и ошибок. Похоже, он получился таким же, как Прототип, не только внешне. Позже за обедом Баки первым нарушает молчание между ними: — Я люблю Стива, — говорит он. — Очень сильно. И очень давно. Я полюбил его задолго до того, как понял, что это значит. Это как рок, предопределенность. Его невозможно не любить. Я пробовал влюбляться в других, пока считал, что мне никогда и ничего с ним не светит. Я искренне старался, но... в общем, сам видишь, в моей жизни всегда был и всегда будет только он. — Не знаю даже завидовать тебе или нет, — честно отвечает Яша, потому что промолчать после настолько откровенных признаний было бы нечестно. — Стив красивый. — Он задумчиво откусывает от лепешки с мясом, бобами и зеленью и какое-то время жует, прежде чем добавить: — И я помню, как он добивается своего. Ничем не свернуть. — Да, Яша хорошо помнит свой капитальный провал на хелликериере. И то, как милосердно обошелся с ним Стив тогда, когда думал, что он и есть его Баки. — И ты, я думаю... ты ему тоже очень важен. Баки бурчит что-то совсем неразборчиво, но, как Яше кажется, польщенно, а потом говорит: — Я рассказал ему про гусей. Стив всегда радуется, когда я вспоминаю что-то из детства. Не важно был ли он сам участником этих событий или нет, — Баки фыркает и признает: — Я даже привираю ему иногда. Придумываю что-то, лишь бы порадовать его лишний раз. Но это я правда вспомнил. Эту дурацкую ферму, дерево, гусей, кузенов. Какое платье было на Бекке, ленточки в ее косах. Это так здорово, реально вспомнить что-то такое. — Он радуется, когда ты что-то вспоминаешь? — искренне удивляется Яша. — Да, конечно, — почему-то удивленно отвечает Баки. — Мои хендлеры, наоборот, этого не любили, — Яше почти обидно. Вот честно. Хотя даже думать про бесконечные обнуления совершенно не хочется. — Стив мне не хендлер, — мягко отвечает Баки и в голосе его Яше слышится жалость. От этого невольно хочется огрызнуться. — Да, конечно, я понимаю. Вы же жили в другое время, — говорит он. — В Союзе их тоже называли кураторами. После этого он уходит в свою комнату, не поблагодарив за еду и даже не спросив разрешения. Он откровенно нарывается, и кто угодно другой не спустил бы ему этого. Но Баки ничего не делает, чтоб наказать его. И это злит, и напрягает, и бесит. Пока Яша не понимает, что суть наказания в другом. Баки не приходит спать к нему этой ночью. Зато под самое утро, примерно в начале пятого, Яша просыпается от того, что снизу хлопает дверь, по лестнице звучат уже знакомые шаги, а после открывается дверь общего зала. Это возвращается Капитан Роджерс. И тот час проходит в свою спальню. — Бак! — зовет он полушепотом, будто не желая будить Баки, если тот спит, но Баки отвечает ему сразу же. — Стив, ты вернулся! — в его голосе звучит столько искренней неподдельной радости, что у Яши невольно болезненно сжимается что-то в груди. — Получилось все же вырваться раньше? Солдат слышит торопливые шаги Баки по комнате: тот не всегда пользуется тростью, если хорошо знает помещение и уверен, где находится то, что ему нужно. Сейчас он стремится на голос Роджерса. — Я закончил свою часть работы раньше и сообщил руководству, что не собираюсь дожидаться, пока остальные ковыряются со своими задания. И сразу же вылетел сюда. — Я так рад, — глухо выдыхает Баки, а потом Яша слышит, как эти двое целуются. Что-то ударяется о стену, что-то падает. — Так соскучился по тебе, — наполовину стонет, наполовину рычит капитан Роджерс. — Я сейчас приму душ и можно мне тогда?.. Можно? — Можно, конечно, — охрипшим от ответного желания голосом отвечает Баки, и слышно, как расстегиваются пряжки и шуршит одежда. — И давай прямо сейчас, прямо здесь, у стены, я не против. Я давно так хотел. А потом примем душ вместе. — Баки, — с жарким восхищением выдыхает капитан Роджерс, и они снова целуются, и шуршат одеждой, что-то еще глухо ударяется об пол. Потом Баки стонет открыто, бездумно и бесстыдно, и Яша теряется, потому что в сочетании с остальными звуками весьма характерного свойства это невозможно понять иначе, как то, что капитан Роджерс делает своему Солдату минет. И судя по тому, как Баки скулит, хнычет и стонет, высококлассный минет. Яша немного теряется, но уже скоро слышит чпокающий звук и низкий голос Роджерса: — Стой тут, сейчас принесу смазку. Смазку. Яша резко садится на кровати, потом тянется в сторону тумбочки с той стороны, где спал Баки, когда они ночевали вместе. Найти наполовину пустой тюбик не так сложно, там больше ничего нет. Мгновение Яша медлит, а потом, стараясь оставаться абсолютно бесшумным, сосредоточенно прячет улику под матрасом. — Не могу найти, — в то же самое время доносится из соседней комнаты. — Бак, ты никуда ее не перекладывал? — Нет. Не помню. Черт, Стив, вскрой новую, потом эту найдем, — с убедительной интонацией возбужденного нетерпения отзывается Баки, и Яша мысленно выдыхает, потому что, судя по звукам срываемой пленки, капитан Роджерс так и поступает. Быстрые шаги обратно по комнате. — Повернись и нагнись, Бак, — не столько приказывает, сколько почти просит Роджерс. — Да, хорошо, но потом я хочу, чтобы ты взял меня на весу. — Короткий и жаркий поцелуй. — Если ты не слишком устал для этого. Звук хлесткого шлепка сложно с чем-либо спутать, но Баки только смеется в ответ и, похоже, делает так, как Роджерс просит. — О, да, — стонет он в следующий миг. — Не надо дразнить. Быстрее, резче. Да, так! Вставь три, раскрывай меня. Капитан Роджерс только рычит по-звериному в ответ, и Баки без шуток вскрикивает в ответ на его действия. Яша слышит, как металлические пальцы бионики впиваются в стену, царапают бетон, будто когти, и хочет положить подушку себе на голову, хотя и хорошо знает, что чем путанее и непонятнее будут звуки, тем больше он навоображает у себя в голове. — Хватит, — говорит Роджерс. — Иди сюда, обними меня за шею, Бак. Я держу тебя. — Дааааа, Стив, — глухо стонет и урчит Баки, — Да, да, да! Стив лишь хрипло громко дышит в ответ, и Яша с легким удивлением понимает, что капитан Роджерс сдерживается, дает Баки привыкнуть, позволяет ему, несмотря на всю непрактичность позы, двигаться на нем самому, брать внутрь столько и в том темпе, в котором он может. С точки зрения Яши, это реально круто. Это и правда похоже на любовь. Во всяком случае, он уже не считает, что Баки симулирует удовольствие. Они с Роджерсом там целуются, глубоко, мокро и грязно, а потом до него доносится долгий чувственный мучительно-сладостный стон: вероятно, Баки удалось принять все до корня. Несколько мгновений они с Роджерсом глубоко и жадно дышат на пару, а потом снова звучит глухой удар о стену, жаркий короткий полувскрик-полустон, и под аккомпанемент все новых и новых стонов и поцелуев яростный ритм ударов об стену. Продолжается это не долго. Слишком много страсти и напора, слишком бешеный ритм, слишком яркая чувственная жадность друг до друга. Пусть они суперсолдаты, все равно это слишком. Потом они просто медленно устало целуются и громко дышат, привалившись к стене. — Пойдем в душ, — наконец предлагает Баки. — Мне теперь тоже надо. — Ага, — сонно-расслаблено выдыхает капитан Роджерс. Они снова целуются, а потом их шаги удаляются в сторону ванной комнаты. Шум воды заглушает их дальнейшие разговоры, но Яша все не может снова заснуть. Он ерзает в постели, внезапно ставшей слишком душной и жаркой. Обнимает подушки, зарывается в них. И не может понять, что ему не так. Его никто не трогает. У его физического тела нет повреждений. Он функционирует вполне удовлетворительно для слепого. И живет в удивительно комфортных условиях. Сыт, ему тепло, у него кровать и даже своя комната, как у нормальных людей. Что же ему не так? Отчего в груди так глухо, тяжело и пронзительно горько, будто что-то внутри него бесконечно падает и падает в бездонную пропасть? На что он надеялся? На что рассчитывал? Поломанная ущербная модель Зимнего Солдата, которой никогда не сравнится с блистательным оригиналом. Которую никто и никогда не будет любить.