* * *
Раймонд бы с удовольствием выколол глаза Киллиану Хаслеру, однако какой в этом смысл, если тот все равно слепой? Манюэлю с тех пор, как новая королева, Екатерина Кровавая, отослала к нему в Арлекинский замок Киллиана, постоянно казалось, что тот все прекрасно видел и лишь скрывал свое презрение за невидящими глазами. Да, быть может, леди Брик и не была чистокровной вампиршей, однако в ней Раймонд был более чем уверен, нежели в этом старом вампире, чье сердце иссохло от старости, а амбиции и цели не воплотились в реальность, отчего он, наверное, и ходил натянутый постоянно, как иголочка. Вот теперь-то он и стоял, весь объятый желанием презирать лорда Арлекинского замка, в тени Малого зала, в котором Раймонд предпочитал находиться, разговаривая не с просителями или вражескими кланами других видов очищенных. Сейчас Раймонд как раз вел разговор с Софией об одном из них, Сальвадоре Руинском. — Мой господин, моя мать была человеком, так что позвольте мне сказать, — она и не стала дожидаться его разрешения, на что Манюэль мог лишь раздраженно про себя усмехнуться. — Они нуждаются в воде и еде, как мы в крови. Следует дать им это, мой Вам совет, если они нужны Вам живыми. Сальвадора Руинского Раймонд лишь запер в комнате, в которую его поселили еще тогда, когда он явился к воротам Арлекинского замка, однако с самим послом церемониться не стал. — Госпожа Брик, небось, собираетесь породить на свет еще одного полукровку? Или просто боитесь, что кроме человеческого отродья, Вас больше никто и не захочет? — защебетала госпожа Вишневская. Именно ее брат возжелал рыжеволосого ретреасца, что, нельзя не подметить, отчасти и заставило Манюэля отослать его куда подальше из замка. Себе в советницы Клару Вишневскую Раймонд не выбирал точно так же, как и Киллиана, она была навязана ему королевой, которой, в данный период времени, он перечить не мог. Однако насчет того, чтобы не грубить брату и сестре Вишневским, ему никто ничего не говорил. Язвительность так и вынырнула из глубин его чувств: — София Брик — мой человек, госпожа Вишневская, потому заткнитесь, ведь на Вашу кровь и происхождение мне абсолютно наплевать. Королева назначила хозяином Арлекинского замка меня, не забывайте об этом. — Насколько я знаю, в Ваших жилах течет кровь ранних Сноу, неужели Вы совершенно не чувствуете разницу? — Клара, с блестящими красными глазами, густыми локонами и в черном платьице, которое подчеркивало всевозможные изгибы ее стройного тела, встала с кресла, расположенного рядом с окном во всю стену, за которым на улице падали на холодную землю редкие снежинки, и, активно жестикулируя руками, при этом обладая какой-то особой плавностью движений, наполнилась жаром своей речи. — Только чистокровные вампиры, не чистокровные оборотни, ведьмы или какие-нибудь еще очищенные, а именно вампиры способны сохранить мир от глупости разумных существ. От невежества, которое в наше-то время можно почувствовать, лишь глядя на обросших волосней оборотней. Не мне ли Вам объяснять, господин Манюэль, что есть Настоящая Жизнь? Последователи Мавры говорили: «Изучай, доказывай и открывай, будучи один на всем свете, и тогда познаешь этот мир», или хотите поспорить со мной? — В данный момент я хочу, чтобы ты нашла себе занятие, Клара, — не выдержал Раймонд. Он пытался говорить так же чопорно и будто бы вежливо, как и сама госпожа Вишневская, но подобное лицемерие просто выводило его из себя. Сколько еще он будет возглавлять это сборище притворщиков? — Госпожа Вишневская, мне нужно проследить за тем, чтобы кровь из источника Королевской долины была доставлена точно до морозильных камер Арлекинского замка, не составите компанию? — подключился Киллиан, еле волоча языком. А ведь Раймонд слышал, что в этого скукоженного вампира была влюблена человеческая девушка. Черт бы их всех побрал. Клара, чье лицо перекосило от омерзения, вышла вслед за Хаслером. Теперь-то, кроме двух стражей из Ордена Святого Бойца, в помещении больше никого не было. Малый зал представлял из себя что-то вроде настоящего приемного зала, ведь Большой был предназначен больше для грандиознейших балов очищенных. Потолок здесь не шел ни в какое сравнение с Большим. Однако большое количество света, приходящего благодаря окнам во все стены, и делало этот зал предпочтительным для него. — Прости, Соф, — растерянно извинился Манюэль за унижения, которыми в очередной раз наградила Клара Вишневская очередную полукровку, говорившую с ним. — Вам не за что извиняться… я рада, что могу служить Вам, а на остальное мне наплевать, — однако по ее тихому голосу и сутулой спине он легко догадался, что приятной ей данная сцена вовсе не показалась. — Я, вероятно, не имею права задавать Вам вопросы относительно судеб посла и его советника, но позвольте хотя бы воды дать господину Руинскому. — А насчет самого посла что скажешь? — Раймонд знал, что издевался над ней, но ничего не мог с собой поделать. Клара каждый раз портила ему настроение, а София была способна его позабавить. Да и… «Если Вам так угодно, я не прочь поразвлечься этой ночью, однако моей основной целью являлось обсуждение проблемы, связанной с…» Парень всерьез рассчитывал исправить ошибки правительства своей страны, предложив в свободное пользование свое тело? На лице Раймонда, должно быть, отразились его мысли, ведь София затравлено опустила взгляд. — Прошу прощения, если позволила себе непозволительную дерзость, просто… — В кладовых должна быть картошка, оставленная прошлым хозяином, — Арлекинский замок всегда принадлежал очищенным, однако прошлый хозяин был обращенным вампиром, который в своей человеческой жизни очень любил вкусно покушать, потому после обращения продолжал запихивать в себя еду, которая лишь отяжеляла его желудок, не позволяя ощутить желанные вкусы. Пускай этот Сальвадор поест, а что до посла… «Из существенного мне нечего тебе предложить, кровопийца, кроме своего тела». Да поможет человеку Мать. Раймонд, выйдя из Малого зала и шагая по коридору в сторону Шутовских Клеток, представлял, как хватал Лукаса Токвиля за волосы, говоря ему в самое лицо, что зря он здесь оказался.* * *
От Никто Раймонду стало известно о некоторых подробностях биографии Лукаса. Девчонка, незаметно для самого посла, стала наблюдать за ним по приказу хозяина Арлекинского замка. Послу словно бы казалось, что Никто — это Фемида, его сестра. От Арнольда Эри, обращенного не более чем три месяца назад, Раймонд также узнал, что отец Лукаса при жизни являлся одним из одиннадцати членов Совета Республики, однако большего парень о нем сказать не смог. Ему в то время было не больше семи, и жил он тогда еще в поселении рядом с судостроительным заводом, который окружала с одной стороны стена, разграничивающая территорию отчужденных и избранных, а с другой та, что не позволяла пробраться к морю самим отчужденным. В Манюэле, который в детстве увлекался литературой, где воспевали гуманность и равное отношение ко всем, независимо от происхождения, уровня дохода и власти, все это вызывало особую ярость. Злость эта в нередкие его думы словно бы проходила через все его органы, напитывая своей энергией, после чего собиралась в одной точке и, как хвойные иголки, впивалась в его голые ступни. Люди считали очищенных животными, страшными, опасными и неспособными к милосердию и доброте, которыми руководили лишь инстинкты и обычаи, однако сами вампиры ведь даже закон специальный приняли. И это казалось Раймонду столь несправедливым явлением, что именно очищенные, в том числе его собственный вид, — падаль общества, а люди — потомки самого Союза Матери и Отца. Взять хотя бы посла республики. Раймонд не так уж и много от него слышал слов, но как же они отражали людскую похоть, по его мнению. Он как наяву видел Лукаса в разных позах, неспособного сдержать свои стоны от удовольствия. Раймонд спускался по каменной лестнице в Шутовские Клетки, и голова его словно бы тяжелела. В руке миска с картофельной похлебкой, воду же, еще до его прихода, принесла послу Никто. Сырость, холод, запах плесени — вот куда он отправил Лукаса. Когда он прошел мимо сторожей, двух мужчин с отличительной символикой, вроде нашивок с перекрещенными хрустальными клинками, являющихся выпускниками ордена Святого Воина, его мысли непроизвольно обратились к собственному прошлому. Когда он попал в Академию ордена очищенных, лишившись перед тем всего, что было ему дорого, за Раймондом тянулась поволока холода, страха и одиночества. Его учили повиноваться, не чувствовать физическую боль и сражаться лучше кого бы то ни было на свете, однако он так и не окончил Академию, бросив все за год до итоговых экзаменов, о чем вовсе не жалел. Раймонд запросил ключ от камеры Лукаса Токвиля, на что ему молча его протянули. Перед ним распахнули калитку, и он побрел в полумраке уверенной походкой, ведь для него, как для вампира, не составляло труда ориентироваться без света. В кармане брюк у Манюэля находились очки, что обронил посол, когда Уильям Хьюз применил к тому силу. Из книг, которые Раймонд читал еще в своем детстве, живя в районе Студеной Зари, он помнил очень многое. Например, что существовало в мире всего пять очков, называемых Взглядом Смерти, что позволяли индивиду, смотревшему сквозь них на другого живого существа, узнать, как тот погибнет. И хоть отличить этот артефакт от обычных очков почти нереально даже самому смышленому эксперту в таких делах, Раймонд, особенно после того, что ему передала Никто, наблюдавшая за пареньком, считал, что с Лукасом Токвилем и в правду что-то не так. Манюэлю представлялся посол Республики Ретреасе как человек с гнилым нутром. — Девчонка, снова ты? Если так, то передай своему господину, что я с голода скоро помру! — голос у Лукаса был полон хрипоты, и он каждые две секунды прокашливался. Раймонду даже стало немного жаль, что он шел так не торопясь, заблудившись в своих мыслях, ведь похлебка все остывала да остывала. Токвиль лежал на своей койке лицом к стенке, и даже когда он зашел внутрь, все равно не переменил позу. — Милая нечисть, ну послушай же меня, я, конечно, безусловно благодарен за воду, но мой желудок, кажется, начинает сам себя переваривать… Чего тебе стоит сказа… — и он, вновь закашлявшись, стал подниматься, — …сказать своему красивому господину, что заложников нужно кормить, а? Раймонд как раз закрыл дверцу камеры, когда посол наконец-то соизволил взглянуть на пришедшего. Однако он ожидал совсем не той реакции, которую выдал ему парень: — Да это сам Раймонд Победитель пожаловал! А я Вас заждался. Все думал, не забыли ли Вы обо ме! — Благодари своего дружка: каким-то образом ему удалось очаровать одну из моих подчиненных, которая заинтересовалась вашими судьбами. Лукас под его пристальным взглядом взял поставленную на пол миску с картофельной похлебкой. Манюэль считал странным, что этого человека настолько не заботило то, что о нем думали окружающие. Такая непринужденность и при этом отточенность движений были для людей в совокупности чем-то невозможным, на взгляд Раймонда, но для Токвиля это словно бы являлось неотъемлемой частью его самого. Сам же Лукас чувствовал себя в своем теле пренеприятнейшим образом. Первые две ночи он провел без воды, что до сих пор сказывалось на его общем самочувствии. В сырости и холоде у него также обострилась проблема с носоглоткой, с которой в первый раз он столкнулся еще в Приюте Обездоленных. Токвиль ощущал себя грязным, продрогшим до костей и ослабшим, но хуже всего для него были образы Фемиды. Последние одиннадцать лет он мучался от кошмаров наяву. Именно они заставили его приспособиться к тому, чтобы спать, не снимая очков. Лукас увлекся похлебкой, но желанное насыщение не приходило, лишь начинало подташнивать и мутить. Он, который буквально сходил с ума от воспоминаний и галлюцинаций, не нашел времени для того, чтобы продумать дальнейший план действий, когда Раймонд к нему все же явится. Лукас вообще думал, что переоценил свои возможности, и вампир к нему не придет. Но он здесь. «И теперь каждое брошенное мною слово будет иметь власть. Но над кем иметь власть: решать только мне,» — думал Лукас. Желание знать, как поживал Сальва, жгло его изнутри, но из слов самого Раймонда следовало, что с Руинским все в порядке, если говорить о физическом здоровье. Потому Токвиль пришел к тому, что логичнее будет начать уже действовать во спасение самого себя. — Вампирюга, давай предадимся греху, — закончив с похлебкой, выронил Лукас, поспешно вставая, что, естественно, в глазах Раймонда выглядело все равно медленно. «И вновь он о том же,» — Манюэль просто не мог понять, зачем Лукас это делал. Но взгляд медовых глаз, такой мягкий и при этом пронзительный, выражал противоречие сей ситуации намного лучше, чем когда-либо он смог бы выразить словами. Лукас выглядел в его глазах как тот, кто способен стереть целое государство с лица земли. «Давай предадимся греху…» — отозвался внутренний голос Раймонда. Но что являлось грехом для Мавры, прародительницы очищенных? Многие вампиры, вроде Уильяма Хьюза, могли отъявленно защищать свою позицию, будто бы старший ребенок Отца и Матери являлась именно прародительницей вампирского рода, однако и многие оборотни, ведьмы, фейри любили перетягивать одеяло на себя. Мало того, что само существование Святой Троицы и Мавры не доказано, да ведь и не было никаких оснований полагать, что девушка была прародительницей какого-то конкретного вида очищенных. О ней можно лишь сказать, что ее принадлежность к роду очищенных легко доказуема, если, конечно, вся Святая Троица имела место быть. Но существовало ли для нее вообще такое слово, как «грех»? Девочка, что уже, вылезая из чрева матери, была вся в крови. Девочка, которая с самого рождения истощала всю гниль этого мира, а учитывая, что в Начале Времен не было ничего, кроме созидающей энергии, описываемой многими философами, как белой, — это о многом говорило. Грех для вампира столь же бессмысленная вещь, как и нужда в крови человеком. Проводить свои ночи между стройных ног молодой вампирши, которая мило тебе улыбалась, а на деле желала сожрать твое сердце, но из-за совсем недавно изданных законов сдерживала свои желания — вот, что являлось обыденностью для такого, как Раймонд. Хотя, в его случае были стройные ноги молодого вампира, который с виду будто бы желал сожрать его сердце, а на деле мило улыбался. — Ты… — он и сам не мог постичь, откуда в нем столько растерянности. Немного прикрыв глаза и откинув голову назад, Манюэль сделал глубокий вдох и выдох. — Ты — посол республики, мать твою. Так почему ведешь себя, как навязчивый выродок Куртизанского дома с острова Ильсаха? — Раймонд ожидал, что Лукас его не поймет, ведь все маврийцы были наслышаны о невежестве ретреасцев, которое было обеспечено их правительством, заставляющим своих граждан жить как в вакууме, однако Токвиль скривился в лице. Сравнение было ему понятно и потому неприятно. Хозяин Арлекинского замка говорил о нем, как о мальчике, только и знающим, как ублажать богатых и властных господ и госпож. — В твоей стране все настолько плохо, что нет даже специально обученных людей для переговоров с соседним государством? — Раймонд начинал испытывать тревожное раздражение от того, что вообще решился, как какая-то личная прислуга Токвиля, преподнести ему эту нелепую похлебку, но уйти он не мог. Если бы Лукас перестал на него смотреть, параллельно снимая с себя одежду, он бы давно покинул Шутовские Клетки, но сейчас был не в силе. «Я и сам знаю, что есть как минимум парочка толковых ребят, которые справились бы с задачами посла раз в тысячу лучше меня, но ведь с самого начала… с самого разговора с президентом Вассерманом было ясно, что ему не нужен настоящий посол. Ему нужен тот, кто либо вдребезги все испортит, либо абсолютно ничего не поменяет. Гадкий утенок — вот, кем я по итогу оказался», — думал Токвиль. Раймонд ожидал увидеть шрамы на теле Лукаса, сам не понимая почему, но на деле кожа его отличалась гладкостью и ухоженностью, несвойственной даже многим очищенным. И так бы все и было, однако после трех ночей в Шутовских Клетках Токвиль знатно собрал на эпидермисе грязь, пыль и то, что Раймонд если не видел, так мог почувствовать носом. Лукас мечтал о щетке с мылом, чтобы стереть с себя не только следы своего заточения, но и недавнего позора. Он не знал, к чему его приведет подобная развратность, но был уверен, что кроме этого ему больше нечем орудовать против Раймонда. От галстука в вампирских цветах Лукас избавился, как только Уильям Хьюз зашвырнул его в камеру, однако от темно-коричневого фрака он был почти даже в восторге. Согревал он здесь как нельзя кстати. Токвиль, пока стягивал с руки парадный пиджак, старался не думать о том, какие тела Раймонд видел до него. На самом деле, скажи Лукасу лет пять назад, что он будет всячески исхищряться перед вампиром-мужчиной, дабы лишь тело его было во власти очищенного, — Лукас бы не поверил, ведь, как минимум, откуда ему знать, что вампир окажется ценителем мужской красоты? Но буквально месяц назад, когда он, еще не зная о том, что для него подготовил президент, проводил вечера в «Коте и скрипке», харчевне на Черепашьем острове, им была подслушана сплетня, которую фейри смаковали на своих языках: настолько она возбуждала их воображения. Якобы один из подданных Екатерины Кровавой, уроженец Студеной Зари, самого безжизненного и холодного места на планете, устроил превеселую ночку одному из их знакомых мужчин-фейри. Тогда, наверное, Лукас и услышал впервые о Раймонде. И хоть это всего лишь сплетня самых похотливых сказочников на свете, Токвиль был уверен, что правды в этом больше, чем в самом президенте Вассермане. Неуверенность стала закрадываться в его сознании, но Лукас как бы отмахнулся от нее. Будь фейри самыми идеальными существами на планете, он бы даже тогда не стал стесняться собственного тела. «Эти темные глаза смотрят на меня так, будто их обладателя сейчас вырвет», — все же подумал Лукас, когда избавился от всей одежды. Рубаха из батиста, подаренная ему Эдмундом Виком, предпринимателем из Подсолнечника, чей дед владел одним из пятидесяти поместий Ротаткидского округа, валялась в той же куче одежды, что и все остальные тряпки. На самом деле, Лукас находил странным то, что сам он всегда мечтал сбежать из Подсолнечника, а кто-то обнаружил там свою свободу. Он, который без малейшего колебания полностью обнажился, сейчас немного об этом жалел. Соски у него затвердели от холода, в особенности от жестокого ветра, гоняемого туда сюда по подземелью неведомой силой. При одном особо сильном порыве ветра Лукас непроизвольно набрал воздуха в легкие, отчего его грудная клетка расширилась, а ребра стали выпирать. Тело Лукаса не было эквивалентно телам Учеников Святого Воина — это армия людей, подчиняющаяся Сыну Святой Матери и Отца, обладающих горой мышц и красотой бренной оболочки, однако, после своего первого сексуального опыта в пятнадцать лет, ему стало ясно, что если он хотел видеть желаемое им обожание в глазах своих любовников и иметь над их разумами власть, придется в первую очередь очаровывать их своим телом. Но три ночи в камере, которая вытянула из Лукаса всю жизненную энергию, заставила его почувствовать себя слишком вялым, слишком тощим, слишком непривлекательным. — Ну как, я похож на «отродье Куртизанского дома с острова Ильсаха»? — Ты напоминаешь мне дрожащего тщедушного человека, — безэмоционально обронил вампир, а затем тоном, который словно огоньком повеял в сторону Лукаса, добавил: — Хотя, это же ты и есть. Дрожащий. Тщедушный. Человек. Лукас хотел всем своим телом прижаться к решетки, но она настолько обледенела, что его член просто бы прилип и не отлип от металла. Потому он почти прямыми руками обхватил прутья, причем с таким подтекстом, от которого самому стало забавно и при этом тошно. — Этот самый человек обнажился специально для тебя, милорд, в этой холодной, оставленной Святой Троицей дыре, дабы кровь в твоих жилах наконец начала циркулировать. Кроме звука капель воды, падающих на камень, Лукас слышал лишь тишину и лом, ударяющийся о глыбы льда, который словно бы отражался в темных глазах вампира. Тот сделал шаг навстречу послу, и Токвиль смог разглядеть оттенки фиолетового в его взгляде. Со следующим действием вампира собственные зрачки человека расширились, а в голове начали биться друг о друга церковные колокола. Раймонд, погнув прутья вампирской способностью, протиснул в камеру руки и обхватил ими талию человека, прижимая того к самой решетке. Со стороны сложно было догадаться, что в тот момент испытывал Токвиль. Сердце его кувыркалось в грудной клетке, дыхание сбилось настолько, что он не мог дышать, пальцы рук и ног мгновенно онемели, а язык словно провалился в самую глотку. — Мои подчиненные помогут тебе смыть всю эту грязь, но тебе необходимо согреться, — сказал ему в самое лицо Раймонд. Лукас не знал, как себя повести. С одной стороны — стоило продолжать это заигрывание; однако с другой — очки все так же оставались у вампира. Без них Токвиль окончательно сошел бы с ума. «Смотри, отец, на что иду, лишь бы не вспоминать о тебе и Фемиде», — однако последняя мысль Лукаса могла привести его лишь к полному распаду личности. «Фемида», — имя, которым ему хотелось подавиться, но не потому что оно отвратительно, а потому что столь прекрасно, что слезы так и искали выхода. В ту же самую секунду Раймонд на своем энергетическом уровне ощутил эту внезапную отстраненность Лукаса от всего, что существовало в мире. Тоска захлестнула его, и он, вытащив свои руки, пошарив в кармане, достал очки и водрузил их на переносицу Токвиля. «Будь что будет», — с опаской подумал Раймонд и ушел.* * *
Лукаса спустя минут десять после ухода хозяина замка вывели из Шутовских Клеток и привели в комнату в клубах пара, где находились несколько совсем небольших горячих источников. Маленький чистокровка, совсем кроха, лет семи по человеческим меркам; молодая девушка-недоросль и полукровка, отпускающий бороду, — вот, кто должен был прислуживать Лукасу, однако и ему, и им очень этого не хотелось, так что недавно обращенная принесла необходимые Токвилю вещи и позволила ему остаться наедине с собой. Пришло время мыть голову, и Лукасу было необходимо снять очки, однако он испытывал животный страх перед этим действием. Снова Фемида, снова отец, снова, снова, снова, снова все это повторится. Как чувствовала себя сестра за пару мгновений до смерти? Спрашивая себя об этом, Токвиль ненавидел жизнь за то, что стал треклятым рабом Взгляда Смерти.* * *
Холодное прикосновение губ Раймонда к покрасневшей от излишнего трения травяной мочалкой коже ощущались Лукасом как то, что называлось человеческими страданиями. И вовсе не от того, что ему было больно или неприятно, просто столь аккуратные, небрежные и с толикой тонкого обращения прикосновения взывали к самым глубинным его чувствам. Еще некоторыми минутами раннее он был полон тяжелых дум о своей сестре, сполна ощущая одиночество, однако уже сейчас в голове была какая-то особенная тишина. Раймонд целовал его длинную загорелую шею, поглядывал на лицо Лукаса, с виду казавшееся полным игривости и кокетства, однако в этом холодном замке, хранящим в себе историю неудачного успеха короля-посмешища, мог лишь видеть источающую Токвилем меланхолию. Руки Лукаса потянулись к пуговицам на штанах Раймонда, в то время как вампир уже сорвал с него рубаху. Ту, что была из батиста, Манюэль приказал привести в нормальное состояние Кэтрин, девчонке, что должна была помочь Лукасу с мытьем. — «Изучай, доказывай и открывай, будучи один на всем свете, и тогда познаешь этот мир», — процитировал госпожу Вишневскую Раймонд, когда теплые ладони Лукаса обхватили его член, отчего мысли стали путанными. — Чьи-то это слова? — спросил Лукас. Пальцами, обмазанными маслом растительного происхождения, он водил по пенису Раймонда с таким знанием дела, будто и вправду проходил обучение в Куртизанском доме. Воздух, идущий из легких, застревал где-то в трахеи и бронхах Раймонда каждый раз, когда пальцы Токвиля доходили до основания его члена и затем уже менее сдавливающими, больше поглаживающими движениями сходили вниз. Голос Манюэля, когда он, оттолкнув от себя Лукаса, заговорил, напоминал хмурого маленького полукровку из крестьянского сословия. — Будь здесь Уильям, он бы придушил тебя. Мы верим в одних и тех же созданий Начала Времен, но различает ретреасцев и маврийцев лишь то, что мы поклоняемся Мавре, а вы ее создателям и брату. И я не понимаю, как тогда ты не знаешь о последователях Святой Дочери? Хотя, не отвечай. Для меня это все равно не имеет значения. Токвиль стоял в такой расслабленной позе с обнаженным торсом, что Раймонд непроизвольно возвращался в Шутовские Клетки, где посол в полумраке предстал перед ним в чем мать родила. В голове гудело, будто Раймонд бился ею об каменную стену, однако он в своем порыве опустился на колени, расправляя плечи. В душе Лукас был глубоко озадачен, но на лице его сверкнула слабая улыбка, которую он не смог сдержать. «Я так и знал», — думал он весьма самодовольно, немало при этом обманывая самого себя. В заточении ему казалось, что про него напрочь забыли. Это его по-настоящему пугало. Кажется, теперь его мысли постоянно будут обращаться к холоду. Сначала Бессмертный лес после бегства от жителей Кракмора, затем комната, где Лукас очнулся, встретив бесстрастный взгляд Сальвы, который на деле выдавал куда больше эмоций, чем могло показаться на первый взгляд, а затем и эта камера в подземелье. В завершении вампир, который на четвереньках полз в его сторону. «Сотри колени в кровь, комарик, а потом взгляни на меня своими фиолетовыми глазенками, в которых будет пылать желание услужить мне», — и Лукас так бы и продолжил заниматься самопревозношением, но ожидал дальнейших действий Раймонда. Догадываясь, для чего тот опустился на колени, он чувствовал себя на грани апофеоза людских чувств. — А говорили, господин Манюэль, что завладеете моим телом и будете пользоваться им, как предметом для битья, насколько я понял. Однако что же я вижу теперь? — язвительно он вопрошал. — Я и помяукать могу, коль хочется, — услышал Лукас, но принял слова за ошибку в работе своего мозга. Он было хотел вновь сострить, но Раймонд стянул с него штаны и взял его член в рот. — О, Святая Троица… — лишь протянул Лукас, прикусывая кожу рядом с костью большого пальца на правой руке. Рядом ни столика, ни шкафчика какого-нибудь, ни стула — ничего не было, чтобы опереться, а собственные ноги при этом почти его не держали. Холод не просто окружил Лукаса, он лип к его телу, как мошкара по вечерам в подсолнечнике. Кожа его покрылась мурашками, а грудную клетку сдавливало. Но ощущения, обусловленные холодом, переходили в другие, те, что брали свое начало между ног. Он сделал взмах рукой в момент истинного наслаждения. Когда его голова совсем пошла кругом, и он стал дрожать всем телом, Раймонд отстранился, глядя на него с пола взглядом, ничего не выражающим, и провел внешней стороной ладони по своим губам. Он без особых усилий встал на ноги, оказавшись чуть ли не в миллиметре от Лукаса. Токвиль, не особо искушенный игрой в гляделки, не выдержал взгляда Манюэля, и, смотря на широкую кровать с высоким пологом и темно-синим, по-настоящему роскошным балдахином, хрипло рассмеялся. — Он будет в восторге. Меня просто переполняют эмоции, когда представляю его лицо… — и зная, что Раймонд спросит его, о чем речь, Лукас повернулся к тому лицом и прильнул к его леденящим душу устам. Токвиль чуть ли не смеялся в рот Манюэля, отчего дыхание его было сбивчивым. Руки Раймонда оказались на его заднице, и в ответ Лукас прикусил тому губу. — Не веди себя как сынок богатого господина из республики, который хочет лишь присунуть кому-нибудь втихаря от властного папаши. Меня это ничуть не возбуждает, — высказал ему Токвиль, а Манюэль все думал, какого же черта он просто молчал и пялил на него, проводя пальцами дорожку от человеческого копчика и вниз, где чужие прикосновения Лукасом ощущались наиболее остро. Возможно, он просто хотел его по-скотски, однако это слишком просто для такого, как Раймонд. Любовь к вещам возвышенным была у него с детства. Восхищаясь самыми великими из вампирского рода, он желал быть таким же, однако к чему же все-таки иногда приводили собственные желания?.. Масло, используемое для более простого и безболезненного проникновения, уже наполнило покои хозяина Арлекинского замка своими благоуханиями. В этих душистых запахах видя перед собой загорелую задницу, Раймонд вдохнул полной грудью аромат. Кровь в нем словно забурлила, сердце, если посчитать, каждый третий раз ударялось о грудную клетку, доставляя дискомфорт, ноздри расширились, а рот наполнился слюной. Место клыков зазудело, а в глазах все покраснело, сменяясь слабыми вспышками белого. Время ускорило свой ход, и он, схватив человека за руки так, что тот выгнулся в спине, укусил его за основание шеи. У Лукаса не было возможности закричать или другим способом выразить панику, ужас и непонимание, ведь в следующий миг вампир вошел в его плоть. Адреналин волнами плескался в после Ретреасе. — Мой, — едва слышно обронил Раймонд, думая о своем возвышенном, когда все закончилось. В коридоре стал слышен женский крик, а затем взволнованная София Брик ворвалась в покои Манюэля.