***
Такие были дни! На самом деле ничего интересного. Это тюрьма, причём её лазарет. То есть взаправду что-то очень-очень между. Как однажды, перед очередным отбоем впервые зазвучали сирены. Затем в камерах соседнего корпуса поднялся невиданный гул, ну а я же находился в палате лазарета, это отдельное помещение, без прямого доступа, но даже так крики почти можно было разобрать. — Не туда, придурки! — вдруг послышалось из соседней палаты. Впервые я слышал негодование Славы. На днях его ждал «этап», так что это и вправду казалось интересным совпадением. В коридоре послышался топот, за закрытыми дверьми палат лазарета торопились на гул силовики. У них вновь узнал тот характерный металлический шелест. «Не тормози!»; «Живее, живее!» — приказывал один топчущийся остальным, но те не спешили бросаться в бой... Затем послышались железные ставни и на мгновение, уверен, зэки оттуда разом замолкли, как ещё через секунду кто-то дал первую очередь. Вряд ли по людям? Хотя кто его знает. В ответ словно никто не отстреливался, а заключённые уже были не такими смелыми. С моей точки зрения, вовсе пропали… — Да что там вообще происходит?! — Слава взаправду злился. Суета… В соседней палате вдруг тоже перестали отсиживаться. Тогда я оглянулся в своей, но видел лишь нескольких растерянных мужиков, понимавших ни громом больше. Затем раздался жуткий хлопок. Где и как именно? За ним раздался ещё один, сверху шум облило очередями, беспорядочно впервые раздававшимися словно ответом друг на друга. Голоса скоро потерялись в грохотании гнилых застенок тюрьмы. Запахло чем-то сырым и едким. Мы не знали куда деться, оставаясь внутри, словно в единственном известном очаге нормальности. Пара из нескольких новых взрывов уж слишком скоро показалась ко мне настолько близко, ведь затрясло так сильно, что я натурально забыл, как до этого пользовался костылями, уронив их оба. Мы всё ещё молчали, больше не переглядываясь, в надежде увидеть хоть какую реакцию, только уставились на дверь. Что-то конкретно жужжало теперь со стороны улицы, суеты становилось всё больше, что кардинально контрастировало с моим прежним существованием. Впрочем, не только моим. Заряженный свист, почти пылесосный, стремительно приблизился к ржавой двери сквозь беспорядочный ружейный шум и скоро петли в стене покрылись пламенем! Огонь влетел в палату сквозь промежутки, стремительно направляясь к окну и десяткам толстых щелей. Что-то за дверью буквально извергало этот огонь. Поздно, я всё же разобрал крик, явно пришедшийся для нас внутри: «…отойти с прохода!..» — и тяжёлая дверь повалилась, грохоча о половые доски подобно очередному взрыву. Хлопок сорвал их с корнем, частично обнажив бетонный фундамент, а глаза застило пылью и чем-то вроде песка. Во всей этой катавасии, сквозь огонь, гам и грязь, передо мной вскочил крупный силуэт, весь укутанный в серо-чёрную ткань, вплоть до глаз, а так же натуральные металлические листы, почти по всему телу, словно рыцарские доспехи. Железяки прямо в крапинку от пулевых попаданий! «Не тот!» — словно бы желал выругаться незнакомец, но, в спешке, лишь с силой столкнул меня в сторону. То было не сложно, я и так шатался как пьяница, без своих костылей. — Да не туда-а-а! — злобно орало какое-то существо, долбя что есть мочи в соседней палате. Перекинувшись убийственным взглядом с напарником, этот чёрный силуэт немедленно вышагал в коридор, снова поднимая на руки огромное и явно тяжёлое нечто. Оно взаправду свистело, стальная труба жадно хватала воздух из-под устройства, направляя тот перед каким-то соплом, уже распылявшим к странности светящиеся капли какого-то нечто. За неразличимым в шуме щелчком, они уже обратились в ярко пылающий луч, скрывший собою дверь в палату Славы. — Прости! Я подумать не мог, что план тюрьмы 1980-ого года будет настолько отличаться от сегодня! — словно оправдываясь за оплошность, выдал ещё один в тяжёлых доспехах этому огнемётчику. Однако никто и не думал тормозить, выжидая ответа. Странные люди занимались каждый своими задачами. В его же руках показалось что-то вроде трубы, явно тяжёлой и полнотелой. С глухим грохотанием, та стала ударяться прямо в дверь, придерживаясь явного намерения выбить ту хоть вместе с корнями. Им оказалось совершенно плевать на нас, незнакомцы даже не всматривались в лица и плевали на то, как огонь натурально въедался в разогретые им же поверхности. Стремительно начинался страшный пожар… Все стены и без того ужасно сквозили ночами, но то лишь подогревало пространство. Из-за обжигающего огня я словно бы стал чувствовать возникшую у ветра форму, как тот плотно огибал моё слабое тело, лишь бы затем оказаться заживо поглощённым внутри пламени, без труда в ночи сменившего само солнце. Стоило той двери так же податься внутрь, как в мою палату вновь кто-то запрыгнул, затем прокричав низким голосом: «Все, кто останется здесь после нас, будет казнён силовиками Романа!» — за сей крайне непродолжительной речью, этот человек поспешил вдогонку за остальными террористами. А им вслед, один за другим, затолпились даже мои соседи, перешагивая меня, как неудобное бревно, на беговой трассе. Огонь слишком быстро подбирался к ногам, а дышать, несмотря на сквозняки, удивительно, было категорически нечем. Дым крайне быстро рос, словно почковался даже в отрыве от пламени. А мне… Уже какое-то время почему-то было совсем не больно. Будь то стресс, адреналин или какая фантастика, я неспешно принимал реальность… В голове буквально прозвучал тот шипящий и вызывающий голос приёмника в моей комнате: «Сопротивляйтесь, сопротивляйтесь же вы, наконец! Либо станет ещё много хуже!» Так и только так, успев схватиться за один из костылей, чтобы подняться, взбираясь по обжигающей пальцы стене, прямо сквозь клубы пламени, я направился куда-то. Сам не знаю конкретно куда. Наверное, прямиком на свободу?Я на тропе
5 апреля 2024 г. в 08:37
Республика и Теократия; так же союз Центральных Государств и Парадиз, всё это названия лишь крохотных, в земных масштабах, но весьма влиятельных в своих регионах государственных образований. Только одни из многих, но именно они связаны с моим существованием больше иных. Я же — уроженец и до того самого дня полноправный гражданин Республики. Рождённый и обученный в столице «Зоркий», никогда её не покидавший молодой человек, одной ногой уже стоявший на взрослом пути обретения собственной профессии и собственного будущего. Задумываясь, всё было обязано сложиться для меня как нельзя лучше…
Столичные жители уже просто существуя на Республиканской земле, имеют чуть ли не уникальное право получать пенсию и трудиться в одном из множества министерств, а если нет желания возиться с бумагами, ты всегда мог стать членом не менее многочисленной столичной промышленности и мануфактуры. Все дороги открыты!
И вы вовсе не ошиблись, если уже подумали о Романе, видя название этого города. Хотя мне лично оно никогда не казалось странным. Никто никогда не говорил, что это изначально «Поповка», о чём я узнал только в лазарете СИЗО №3. Попал туда на второй день после задержания. Ещё даже не было вынесено никакого приговора. Умный зэк вовсе сказал мне тогда, что меня никто до сих пор не арестовывал, но сопротивляться я не хотел…
Открытая черепно-мозговая и что-то там непонятное с позвонками шеи и поясницы. Не говоря о куда более мелких травмах, как гематомы и трещины. Я даже не помню. Ничего из этого, честно говоря. Совсем. Но в любом случае это «подвешенное» для меня состояние продолжалось почти четыре месяца, каждый из которых я оставался в том самом лазарете абсолютно неизменно.
Опыт парализованного пребывания в вонючей койке и едва ли не ежедневное наблюдение сменяющихся подонков в погонах, приходящих ко мне не то из интереса, не то поглумиться, должен был здорово на меня повлиять? Но нет. Выводы и самоанализ я произвёл вовсе не в то время, а немного попозже…
Дело случилось уже осенью 2015 года. Я наконец пошёл без чужой помощи, если не считать два костыля подмышку. Четыре месяца и до сих пор никаких вестей от родных, не то что друзей или техникума, откуда меня уже должны были отчислить, но я так и не увидел письма. Только странный солдат с погонами офицера зачем-то навестил меня в первые недели. Широко улыбаясь, он отдал мне отцовский пиджак, с его медалью за «выслугу лет», на оном. А затем ушёл как пришёл?
Четыре месяца, а я взаправду не знаю своего приговора и никто не попытался расспросить меня, как же так вышло, что радио в моей комнате играло не ту программу.
Впрочем, раз всё именно так, значит это правильно. Откуда девятнадцатилетнему пацану знать, как на самом деле устроены процедуры? Кормили и выхаживали, после наказания силовиков, задержавших меня. Врачам было плевать кто я. В целом, тогдашнее существование, за исключением некоторых дней, мало отличалось от посещения пар. Обо мне словно все забыли. Хотя я точно знал, что это спокойствие закончится в тот же момент, едва главврач подпишет мою выписку.
Исправительная колония номер пять или девять, а может по очереди. Мужики поопытнее с жалости и скуки рассказали некоторые вещи, как в Республике обходятся с политическими. Но они так же успокаивали: «Не бойся! За такое “террористом” тебя не запишут! Тем более, иначе никто тебя бы здесь не лечил! Так что ты ещё поживёшь», — почему-то многих смешила моя история. Не поверили? Смотрели как на очередную глупую малолетку, дерзнувшую против Романа, хотя сами тоже загремели по политической статье…
Но был со мной и ещё один. Поступил сильно позже, со свежим пулевым ранением прямо в голову и ещё более свежими ожогами гениталий. Всё настолько серьёзно, что мужика сперва долго лечили в гражданской больнице, а главврач орал на него ещё больше моего, утверждая что с такими травмами в их берлоге могут только «бирку на палец навесить». Однако, сравнивая со многими, выглядел Слава бодрячком. Пуля почти не задела мозг, он лишь потерял некоторую остроту зрения и ещё что-то там. А про ожоги внезапно отшутился, что был заряжен достаточно, чтобы теперь его самого можно было подключить к розетке, как батарейку.
В любом случае, Слава говорил много непонятных вещей, а это всего лишь одна и, пожалуй, самая малая из них. Главное, что он единственный, кто не скорбел, услышав мою историю, а, усмехнувшись, немедля попрощался, забросив руку к виску.
«Увидимся на том свете», — или типа того.
В глазах Славы читалось много мыслей, но тот не озвучивал ни одну из них. Таким же образом он глядел и на меня, словно уже не раз видел подобное. А ещё, словно сам был чем-то прямо причастен, но не сдерживал себя, чтобы не раскаиваться. Короче, извечно казался нашкодившим котом, себе на уме. Хотя, возможно, только потому, он подходил проведать меня больше пары раз, в отличие от всех других заключённых. Ведь стоило мужикам разговориться и познакомиться, как уже через день-два они натурально начинали воротить от меня нос.