Зеркала

За следующий месяц Хан, казалось, наконец-то смирился с существованием Ли в его жизни. Он больше не бегал от зеркал, не пытался найти места, где не было отражающих поверхностей. Его жизнь вернулась в привычное русло, только теперь в ней был постоянный флёр чего-то потустороннего. Иногда Джисону до сих пор становилось не по себе, но теперь это бывало редко. Теперь он относился к Минхо почти по-дружески. Они, волей судьбы, были вместе почти везде, особенно, если Хан надевал очки. Правда, он старался этого лишний раз не делать, потому что, отвлекаясь на Ли, врезался в других людей и всё, что попадалось на пути. Минхо же было достаточно любого участка кожи Джисона в любом отражении, чтобы иметь возможность с ним общаться. Когда Хан перестал его избегать, он ему об этом рассказал. Теперь Джисон знал, что любой металлический предмет на его теле, был средством связи с Минхо: кольца, серьги, подвески — всё это снова вернулось в жизнь Хана, только уже с новым качеством. Полгода назад он, повинуясь страху, все украшения снял, чтобы не навредить ими себе, если начнёт слетать с катушек, но теперь бояться было нечего. Ли оказался добрым человеком: он быстрее самого Джисона замечал, если кому-то из его друзей нужна была поддержка, даже не смотря на то, что сам он мог их только видеть, и всегда говорил об этом Хану; он заставил Джисона помириться с родителями, от которых тот уехал уже почти шесть лет назад, чтобы всерьёз заняться музыкой в столице; постоянно просил купить корм для уличных котов и настаивал, чтобы Джисон не проходил мимо, если мог кому-то помочь. Минхо вытаскивал Хана гулять в парки, чтобы тот не сидел сутками в помещениях; настоял на том, чтобы тот занялся спортом. Джисон привык, что вместо будильника у него теперь был голос Ли в голове, мягко оповещающий его, что уже пришла пора вставать. Когда Хан открывал глаза, в отражении открытой дверцы шкафа он видел сидящего рядом с собой на кровати Минхо. Он не мог почувствовать лежащей на его плече руки, однако, иногда на грани сна, ему мерещились шаги по комнате, чужое тихое дыхание. Наверное, это должно было быть чем-то пугающим, но Джисон был уверен, что переживать было не о чем: либо это был Минхо, либо кто-то из мира зазеркалья, кто бы ему всё равно не навредил, потому что Ли был рядом. В какой момент он стал воспринимать Минхо как своего хранителя и защитника, Хан не уловил, но постепенно его проклятие стало для него чем-то, что давало ему незримую поддержку. Джисон уже привык, что он почти никогда не оставался в одиночестве. Привык к сопровождающему его голосу Ли. Он выучил его интонации, мимику и жесты. В каком-то смысле у них был свой мир, в котором существовали только они вдвоём, и в котором Хан теперь мог прятаться, когда в реальном мире ему было сложно или плохо. — Хо, скажи, что всё будет хорошо, — попросил Джисон, привалившись плечом к зеркалу. — Будет, Ханни, ты же столько готовился — ты справишься, — тепло отозвался Минхо, подойдя совсем близко к стеклянной перегородке между ними. В полный рост он был немного выше самого Хана, и телосложение у него было более спортивное. Когда он стоял вплотную к границе реальности, Джисон невольно вспоминал, что в Ли жили сила и характер бойца. — Надеюсь, — Хан вздохнул, сожалея, что не мог перенять у Минхо эту окружавшую его ауру победителя, — я, честно говоря, так нервничаю перед этим выступлением. Там будут продюсеры, которые могли бы нам помочь хорошо продвинуться. Не дай Бог, я опять тексты начну забывать. — Ты эти тексты зазубрил так, что будешь продолжать их бубнить, даже если тебя нокаутом вырубить, — Ли улыбался, стоя по ту сторону зеркала рядом с Ханом и смотря ему в глаза. Минхо был единственным свидетелем тех бесконечных часов, которые тот провёл раз за разом повторяя свои партии везде, где только было возможно. — Думаешь? — Хан слабо приподнял уголки губ. — Уверен. Я верю в тебя, — Минхо изобразил слабый удар в грудь, и Джисон рассмеялся: — Если что, ты ведь мне подскажешь? — Куда я денусь — ты же опять по три кольца на каждый палец наденешь, — наигранно раздражённо поморщился Ли. — Не правда! — со смехом запротестовал Хан. — Всего парочку! Я сегодня скромно! — Ну да, ну да, — закатил глаза Минхо, — штаны в которых дырок больше, чем ткани — это скромно, конечно... — Офигенные штаны, — отмахнулся Джисон, — кстати, мне вот давно интересно, почему ты там всё время в одной и той же одежде? — А ты бы хотел, чтобы я был голым? — хитро прищурился Ли, как кот, чуть склонив голову. Он видел, что Хан отвлёкся на эту их шутливую перепалку и начал расслабляться, так что прекращать его поддразнивать Минхо не собирался. Джисон должен был сегодня показать себя с самой лучшей стороны, а значит, у него должно было быть хорошее настроение на выступлении. — Я думал, души не имеют одежды — зачем им? — не повёлся на провокацию Хан. — Не знаю, — Минхо, оглядывая свою простую белую майку и синие джинсы, пожал плечами, — мне она и не нужна. Я не чувствую температуры. — А снять не можешь? — Джисон продолжал спрашивать уже из чистого любопытства и никак не ожидал, что Ли начнёт расстёгивать ремень. — Сейчас попробую, — на полном серьёзе прокомментировал свои действия Минхо. — Не-не-не, погоди! — замахал руками Хан. — А вдруг ты снимешь, а потом надеть не сможешь?! Я не хочу постоянно видеть голого мужика рядом с собой! Я так на улицу только с нервно дёргающимся глазом выходить буду! — Боишься, что меня кто-то ещё увидит? — мурлыкнул Ли. — Ревнуешь? — Пожалей меня, — Джисон хохотнул и скрылся от глаз Минхо, зарывшись в шкафу в поисках одежды для выступления. В белой мгле Ли покачал головой. Если уж быть честным, то он совершенно не понимал, как Хан к нему относится. Как к необходимому злу? Как к добродушному призраку? Как к другу? Похоже было, что Джисон ему доверял, не понятно было только насколько. А ещё невозможно было предсказать, когда того опять накроет истерика, и он снова начнёт считать Минхо врагом, поселившимся в его психике. Но, к счастью, такое случалось всё реже. Всё чаще Хан неосознанно переставал проводить границу между всеобщей реальностью и его собственной. И вот это уже пугало Ли. Он боялся, что Джисон потеряется, что он запутается, и это станет для него проблемой. Сжимая свои плечи руками, Минхо кусал губы, понимая, что ничем не может ему помочь, не может уберечь его от последствий своего присутствия. Оказаться здесь не было выбором Ли: он не знал ни как он сюда попал, ни почему, ни как выбраться. Ничего и никого, кроме Хана, в его ловушке не существовало. Возможно, сам Хан и был этой ловушкой, и если бы его вдруг не стало, Минхо бы освободился, но Ли бы скорее убил любого, кто хоть пальцем бы тронул Джисона, чем сам причинил бы ему вред. "Посиди со мной", "поговори со мной", "расскажи что-нибудь", "посмотри со мной фильм", "давай музыку послушаем", — всё это стало привычными фразами. В какой-то момент Хан начал получать своеобразное удовольствие, имея свою личную тайну в виде Минхо, которую никто кроме него не смог бы раскрыть. Минхо никто больше не видел и не слышал. Он был только его, и Джисону это почему-то стало нравиться. Человек, который живёт только для него — разве это было не то, о чём все мечтают? Хан не был исключением, у него тоже было это эгоистичное желание. И пусть для него жил призрак, но это был его призрак. Призрак, которого бы он уже никому и никогда не отдал. Даже в моменты, когда в его душу острыми когтями впивался страх из-за осознания ужаса всего происходящего, Джисон ловил себя на том, что пытается найти защиту у Минхо. Когда дыхание сбивалось, а руки начинали дрожать, он закрывал глаза и прижимал ладони к стеклу, представляя, что с той стороны стоял Ли, точно так же прижимая ладони к его собственным. Хан, борясь с собой, этого не видел, но Минхо, и правда, стоял там, уперевшись лбом в границу своей тюрьмы и беззвучно моля Джисона простить его за весь этот кошмар, который он по его вине переживал. К счастью, Хан его мыслей не слышал. Но было и множество хороших моментов, которые всё это перевешивали. К концу десятого месяца их совместной жизни Джисон перестал снимать с пальца широкое стальное кольцо, так что Ли больше не оставался в своей белой мгле. В его мире постоянно звучали мысли и слова Хана, Минхо нравилось слушать, как он поёт, как он смеётся, даже если не с ним и не для него. Жизнерадостный и лёгкий, Джисон сам того не зная, наполнил одинокий мир Ли красками и чувствами, которые тот никогда раньше не испытывал. Минхо не говорил Хану, но эта жизнь взаперти была лучше, чем та, что была у него до того, как он оказался всего лишь отражением. В этом мире у него появился человек, которого он любил, которому смог довериться, которому не нужно было врать, с которым не нужно было притворяться. Вся та тяжесть и борьба, которая всю прошлую жизнь сопровождала Ли, больше не существовала. Даже если иногда его душу раздирал страх из-за того, что он не мог понять, жив он или мёртв, в целом, ему теперь было намного проще и спокойнее. Он попал в другой мир дважды: в мир Хана, и в мир, которым был сам Хан. И оба этих мира нравились Минхо куда больше чем тот, что у него был раньше. Он не хотел возвращаться. Лучше было оставаться здесь, чем снова оказаться среди грязи и крови постоянных боёв за право существовать. Здесь от него было больше толку, чем на ринге. Здесь он был кому-то нужен. Один улыбающийся ему Джисон был для Ли ценнее сотен зрителей, пришедших посмотреть на чужую боль и безжалостность ударов. Минхо был готов подарить ему свою жизнь, если бы только это не сводило Хана с ума, ведь тот всё больше погружался в мир зеркал и переставал понимать, что он никогда не сможет его коснуться. Ли замечал, что Джисон всё чаще стал прикасаться к отражениям, и будто бы и не осознавал, что на самом деле, ощущает под пальцами только холод стекла и металла. Он начал просить Минхо не просто подходить ближе, но и дотронуться до границы, чтобы как будто коснуться его рук или плеча. Ли не знал, как на это реагировать. С одной стороны, ему было приятно, но с другой, он понимал, что для них обоих это было не больше, чем самообманом. Ни один из них не мог почувствовать другого: зрение и слух — они оба были ограничены только двумя возможностями контактировать. Но Хан не унимался. Прошёл уже год, а он всё так же упрямо искал хоть какие-нибудь новости, статьи, посты, комментарии, которые могли бы ему подсказать, где найти Минхо. Он заставил Ли вспомнить имена всех, с кем он общался, и обзвонил всех этих людей, спрашивая, не знали ли они, куда пропал Ли Ноу. Он обзвонил ринги, организаторов соревнований. Но толку не было никакого. — Минхо, где же ты? — Джисон снова приложил ладони к зеркалу, сидя на полу в своей спальне. — Я здесь, Ханни, — Ли опустился возле него с другой стороны отражения, — бросай уже это. Тело без души через год уже всё равно подходит разве что для зомби. Даже если ты найдёшь его, это уже ничего не изменит. Единственный способ сохранить его — искусственное жизнеобеспечение, но ты уже обзвонил все места в стране, где есть такие аппараты, и меня там не нашёл. Да и кто бы за это платил? Моя страховка такое бы не покрыла, а желающих тратить на меня миллионы в моём окружении никогда не было. Ханни, моё тело уже давным давно стало чьим-то кормом. Перестань тратить своё время. — Я обещал тебе, что найду тебя, — Хан упрямо поджал губы, — я хочу, чтобы ты познакомился с Чаном и Чанбином, хочу разговаривать с тобой не у себя в голове, хочу, чтобы ты услышал мои треки вместе с музыкой, а не только мои партии в акапелла. — Всё и так хорошо, Ханни, не мучайся, — Минхо в отражении с тёплой улыбкой провёл пальцами по щеке Джисона, и тот внезапно закусил губу, отвернувшись, чтобы Ли не видел его спрятанного в коленях лица. В уголках глаз собрались слёзы, которые Хан не хотел показывать. Он бы душу продал за то, чтобы ощутить это простое прикосновение на своей коже. Он не понимал, что с ним происходило. Просто одного отражения ему уже было до невозможности мало. Он был бесконечно одинок и в то же время невыносимо близок с Минхо. Отчаяние в один момент смешалось с раздирающим душу стремлением, и Джисон вдруг со всей силы снова ударил по зеркалу, как месяцами раньше, только на этот раз он кричал Ли выйти. Он хотел освободить его, вытащить из этого заточения. Разбить границу между ними, уничтожить разделяющий их барьер. Он хотел, чтобы Минхо на самом деле оказался рядом. И Ли, видя слёзы безысходности, стекающие по щекам Хана, беззвучно плакал в разлетевшихся по полу осколках вместе с ним. Обоих душила невозможность дотянуться друг до друга, она рвала сердца безжалостным демоном, уничтожая весь самоконтроль. Джисон сжимал кулаки, раня кожу острыми гранями стекла, Минхо впервые на своей памяти не мог заглушить в себе боль, чтоб скрыть её.