Из пленницы в пленительницу (Авторская редакция)

      Я пришла в сознание уже в лагере у русов, завёрнутая в странную пыльную хламиду грязно-тусклого цвета, похожую на безобразную наволочку, что лежала на напольной подстилке, и прикованная железными кандалами к подкове на стене. Похоже, я оказалась в чьём-то шатре. Надо мной стоял тот самый витязь в красивой броне, на этот раз непристойно полуобнажённый. Он что-то яросто говорил мне. Его язык я не понимала, ибо пропасть между славянским языком и моим родным, кыпчакским, была невероятно велика. Так что мне только и оставалось, что на пальцах объяснять своё непонимание.       Витязь не обращал на мои телодвижения никакого внимания и что-то рычал в бессильной злобе.       Страх во мне нарастал с каждой сигом, с каждым мигом, с каждым мгновением. Он стучал в ушах, отдавался в сердце, закрадывался в мысли, поглощал сознание, протяжным ураганом ревя в самых дальних его углах… Ни в одном дурном сне ещё мне не становилось настолько страшно и одиноко. Ещё никогда мне не приходилось чувствовать себя столь беззащитной. Я возненавидела лютой чёрной злобой эти кандалы, этого витязя, этот шатёр, этих подчинённых ему конников… Но в первую очередь я возненавидела саму себя. Эта ненависть возникла также небеспочвенно. Я ненавидела своё беспомощное состояние. Треклятое оцепенение струилось сквозь кости и обездвиживало плоть, сковывая всё тело от волос головы до пальцев ног. Ужас окутал меня целиком, как саван окутывал мертвеца… Ещё больше я испытывала всепоглощающий трепет от того, что враг говорил на не понятном и не родном для меня наречии. Отчего я не догадывалась, о чём идёт речь и к чему мне стóит готовиться, тем самым ощущая себя ещё более отвратительно. Хотя загадка постепенно разгадывалась, так как по одеянию витязя становилось ясно, чего же на самом деле он от меня желает.       Чем больше витязь говорил, тем сильнее он возбуждался. Наконец набедренная повязка неприметного серого цвета упала к его пяткам. Я ужаснулась в очередной бесчисленный раз, увидев не только нагого русича, но и длинный ручной меч, что выхватил витязь из ножен. Продолжая говорить непонятные, а оттого и страшные слова, он помахал им перед моим лицом и дико расхохотался. Его смех был подобен рокоту скатывающихся с пологих гор остроконечных камней. А сам рус всё больше и больше напоминал необузданного примата, уединившегося с любимой добычей.       Витязь убрал меч в ножны и отбросил их в сторонку. Затем он подошёл ко мне, лежащей на кожаной подстилке — единственном покрытии, которое отделяло моё туловище от пола шатра.       Отвращение, не отпускавшее меня, затмило полностью сознание, и я принялась кричать. Но витязя это не напугало, а возбудило ещё больше. Держа меня за сгиб ног в области колен, он вошёл в меня, шлёпая по животу и иногда царапая пальцами мои ягодицы. Я испытала адскую боль, сравнимую с тем, что в тело ввели острую заточку, которая как будто разрывала меня изнутри. Мучения пронзили меня насквозь холодным злодейским невидимым ножом. По большей части я испытывала не телесные, а именно духовные страдания. Никогда ещё я не находилась в столь порочащих женскую честь и человеческое достоинство обстоятельствах. Но тем не менее судьба предначертала мне оказаться в плену у жестокого славянского витязя.       Вскоре русич оставил меня, повалился рядом на пол и захрапел, крепко уснув.