Из пленницы в пленительницу (Авторская редакция)

      Тяжкая рвота истощила меня, приведя к полному упадку сил, и я окончательно потеряла сознание, упав с коня. Последствиями такого падения стали вывихнутая лодыжка и разбитый в кровь лоб.        Очнулась от того, что кто-то бил меня по телу ногами. Открыв глаза, сквозь туманную завесу помутнённого рассудка я увидела высокого витязя в такой же броне, как и все остальные. Если говорить по первоначальному взгляду на него, то он особо от остальных не отличался и ничем не выделялся, разве что лицо его являлось более красивым и мужественным. Также на наплечниках его брони красовались вырезки серых шкур неких зверей.        Красивый витязь понял, что я пришла в себя, и резко поставил меня на ноги. Сознание продолжало мутиться, а последние силы предательски покидали мои задние конечности, отчего я снова чуть не завалилась на землю, но всё же взяла в ослабевший кулачок остаток сил и осталась стоять.        Внезапно поднялся ветер, который освежающей прохладой пахнул мне в лицо. Я пришла в себя ещё больше и осмотрелась. Отряд славянских захватчиков состоял приблизительно из двадцати конников, и почти на каждом коне умещалось по два, а то и по три всадника. Все они с живым грузом осели возле небольшого пролеска.        Стоящий передо мною красивый витязь, до этого безмолвно озирающийся по сторонам, громко крикнул на восточнославянском языке: — Добрыня! Бажен!       Я поняла, что это их имена.        К нему подошли два других витязя и встали по бокам. Я узнала в них тех, с кем ехала на одном коне. Ратник Добрыня, стоявший с левого бока, тогда сидел позади меня, а ратника Бажен, стоявший с правого, — впереди.        Витязь в роскошной броне выхватил из небольшой котомки кинжал и неожиданно воткнул первому в лицу около губ. Тот не стал сдерживаться и пронзительно завопил, чем только усилил ярость карателя. Витязь, не вынимая оружия, из истекающей кровью раны, сделал им движение круглой формы и рассёк верхние дёсны вкупе с нижними. Затем он вовсе вынул кинжал и глубоко вонзил его уже возле носа, принявшись совершать им точно такие же ужасающие действия. В результате подобных манипуляций кожа носа ратника Добрыни была полностью скальпирована, тем самым обнажив кости, покрытые отслоившимися кусками окровавленной плоти. В довершении этого поистине безумного, варварского покарания витязь в роскошной броне с ненавистью всадил кинжал по самую рукоять в Добрынин лоб. Изрядно замученный нечеловеческой болью, он упал на землю, залитую его собственной кровью, и испустил дух. Витязь в ярости с такой силой ударил его бронированным сапогом, что шпорой пробил трупу мозг, и через проделанную ей маленькую дырочку к ужасу Фариды полностью вытекли ярко-багряные мозги воителя.        Витязь в роскошной броне с нескрываемым презрением и бесконечной злобой в сверкающих глазах поглядел на второго ратника. Его ждала та же участь. Он аккуратно вынул кинжал изо лба убиенного, придерживая голову того сапогом, и полоснул кинжалом по горлу, отчего некогда отважный воитель захрипел, булькая кровью, и вскоре умер.        Весь ужас, что я пережила в тот момент, было невозможно воспринимать в здравом уме. Но тем не менее во мне нашлись силы сдержать страх, поэтому я не кричала, а только жалобно постанывала. Меня поразила та первобытная жестокость, с какой славянин расправлялся над себе подобными. Причём на его лице была написана такая жуткая невозмутимость, будто витязь не казнил своих воинов, а неторопливо попивал вино, глядя на красивые заливные луга. Заливные луга перед этим пролеском окропила кровь двух жестоко убитых славянских витязей.        Также меня ужаснуло, что все остальные всадники, наблюдая за этим не поддающимся никакой морали кровавым зрелищем, оставались такими же спокойными, словно видят подобные казни каждый день и уже привыкли к такому.        Рассвирепевший витязь разъярённо рыкнул что-то невразумительное. В силу отличия моего родного языка от славянского наречия я не поняла его слов. «Так вот, кто всех их ведёт! Вот он, кто верховодит всеми ими действиями! Вот она, сила, которая направляет этих необузданных дикарей…», — подумала я.        Что-то подсказывало, что я ещё сыграю роль — плохую или хорошую, кто бы знал, — в жизни витязя с роскошной бронёй, который продолжал оставаться для меня диковинным славянским туземцем. Но в то же время что-то непостижимое крылось в этом мужчине и манило меня к нему, несмотря даже на ту непомерную жестокость, кровавое полотно которой разверзлось сегодня пред моим глазами и навсегда поразило меня…