Договор

Матвей Льющуюся из автомобильной аудиосистемы мелодию прерывает входящий звонок, и я нажимаю на руле кнопку, принимая вызов от мамы. Ее голос тут же раздается из динамиков. — Матюша, здравствуй! — Привет, мам. — С работы едешь? Сегодня без задержек? — интересуется она характерным для всех мам переживающим тоном. — Ага. Успел все сделать вовремя. Хотя на самом деле просто клиент отменил встречу в последний момент. Но маме я этого не скажу, чтобы она вновь не устроила мне головомойку, что все на мне ездят.  — Матюша, я хотела тебя спросить, когда ты приехать сможешь? Мы с Костей хотим вас всех перезнакомить.  — Всех — это кого? — Сынок его приедет с… мальчиком своим. Лена с Олежей, ты тоже девушку свою привози. Ой, только не говори, что нету! Лена тоже сказала, что ты влюбился!  Мамина речь вызывает у меня чувство… обиды. То, как она произносит «сынок со своим мальчиком», словно для нее это нормально. А я знаю, что нет. Потому что у мамы всю жизнь было только одно требование к нам с сестрой: «Не позорьте меня!». Для Ленки это значило не принести в подоле, а для меня — расти нормальным мужчиной. Что люди-то подумают, если вдруг?! Если вдруг увидят кого-то из нас с сигаретой. Если Лена поцелует кого-то на людях. Если я получу тройбан или прогуляю. А уж к геям отношение было всегда самое отрицательное. У нас в семье такого быть не могло, ни у кого. Гадость же это такая… — И тебя не смущает это? Что он приедет с… мальчиком? — Матюша, ну ты чего? Я вас, вроде, хорошо воспитала. Терпимее нужно быть!  Стискиваю руль так сильно, что белеют костяшки пальцев. Терпимее? Терпимее?! Напомнить ей, сколько раз я слышал о том, что не дай бог она узнает, что я курю, пробую наркотики или предпочитаю парней? «Матюша, чего этот Владик к тебе зачастил? Чем вы там занимаетесь? Смотри мне, чтобы никаких таких вещей! Не дай бог, будешь как Антон у Надежды Игоревны!». Антон — это перевернутый образ сына маминой подруги. Парень вобрал в себя все пороки: прогуливал, курил за гаражами, проколол ухо, набил тату, а в итоге вообще каминг-аутнулся. В какой-то момент я начал ненавидеть Антона. За то, что он признался. За то, что сделал это первым. За то, что он бунтовал, а я не мог. Как будто такой приз был только один, и мне его получить было уже нельзя.  А теперь эта самая мама, которая промывала мне мозги в юности, предлагает быть терпимее! Мне!  — Да и лучше же вот так, когда родные знают, чем по подворотням всяким… прости, господи. Конечно, лучше. Наверное, парню не ебали мозги с детства этими «не дай бог, узнаю». Потому и знают о своем ребенке все. Мне кажется, даже если бы я действительно предпочитал девушек, я прятал бы их от мамы и сестры ничуть не меньше, чем парней. Потому что ебаное «не дай бог» преследовало меня везде и всюду.  «Матюша, не дай бог, тройка будет!». «Матвей, если я увижу тебя снова с Нестеровым…». «Не приведи Господь, чтобы ты олимпиаду провалил! Какое позорище будет!». «Матвей, твои вчера на дискотеке с сигаретой были. И с пивом! Ты же так со мной не поступишь?».   «Матвей, не будь, как…». Она говорит что-то еще, но из-за внутреннего монолога я едва слышу ее голос.  — Матюша, ты чего молчишь? Мы договорились? — Да, — на автомате отвечаю я, но тут же спохватываюсь. — То есть нет. Не знаю. Мам, извини, я перезвоню, у меня важный звонок!  — Хоро… Не дослушав, сбрасываю. Хорошее настроение вылетает в трубу, оставляя после себя злость, обиду и раздражение. Опять меня обошел кто-то другой. Я еще не знаю этого бедного парня, но уже его ненавижу. Потому что его родители принимают и понимают. Потому что моя мать решила стать толерантной из-за него. Точнее, из-за своего Кости, но именно его сын отхватил бонусы. Антон, который когда-то не позволил мне признаться близким. А теперь этот, новый. Два парня, которые даже не в курсе, как сильно подгадили мне.  Добираюсь до дома рекордно быстро. Не раздеваясь, иду на балкон, где Игорь, как обычно, забыл полупустую пачку сигарет. Хотя мне хочется думать, что оставил, а не забыл. Нахожу на кухне одинокий коробок спичек, непонятно как появившийся в одном из ящиков, и прикуриваю. У меня ощущение, что я балансирую на тонком канате, натянутом над пропастью, и вот-вот рухну вниз. А главное — я не могу понять, зачем я вообще забрался на этот сраный канат и для кого держу баланс.  Пальцы потряхивает. Даже не знаю, почему это так сильно меня задело. До трясучки. Мне казалось, что я уже привык. Привык к репутации сноба и нелюдима, к тайным романам, которые мама с Ленкой мне приписывали. Привык скрывать и прятать. Меня это не напрягало. Я никогда не хотел идти, как сказал Игорь, впереди парада. Но близкие… Курю еще одну. Или не одну.  Даже у Игоря есть друзья, которые его приняли. У меня никогда не было таких. И я убедил себя, что так лучше всего. Так я не рискую, никого не опозорю. Никто не имеет рычагов давления на меня или возможности случайно скомпрометировать. Это рационально.  А на деле, у меня просто нет друзей, я не смог наладить связь с сестрой, отрицаю близкие отношения и, блять, заключил договор на секс! Потому что так безопаснее для меня и моей маленькой тайны. Это… это… Видимо, я стою на балконе куда дольше, чем казалось. Или же я долго добирался домой. Потому что внезапно мою талию обвивают чужие руки, которые могут принадлежать только Игорю. А он приходит с работы на два часа позже меня… — Чу… Матвей? Че с тобой? Вцепляюсь в него, как в спасательный круг. Вот оно. То, что мне сейчас нужно. Я все равно упаду, так почему бы не выбрать заранее, куда? И я, наконец-то, понял. Мне до смерти необходимо, чтобы Игорь трахнул меня. Жестко. Чтобы сжимал шею, ограничивая кислород, чтобы окатил тонной грязных пошлостей. Чтобы синяки по всему телу и боль. Больше боли. Мне нужно, чтобы он меня наказал за трусость, за слабость и за то, каким я вырос.  — Трахни меня, — почти приказываю я рычащим гортанным голосом. — Просто трахни меня, прошу. Игорь Матвей выглядит, как сумасшедший. Глаза стеклянные, будто накурился или бухнул. Руки ходуном ходят. Вцепился в меня, как маньяк. Пиздит всякую ерунду, просит, чтобы я трахнул его, да пожестче. Сам не понимает, чего хочет. Но я-то вижу, что ему надо.  Прижимаю его к себе крепко, до хруста почти. Утягиваю прочь с прокуренного балкона. Раздумываю в коридоре не дольше нескольких секунд и двигаю в его комнату. Ебаное правило же. Чудила покорно идет за мной, кажется, не понимая, куда мы тащимся. Главное — сжимать покрепче руку. Уже в комнате оборачиваюсь к нему и вместо грубых, требовательных объятий притягиваю к себе нежно и ласково. Снимаю пиджак, аккуратно сложив его на стул, следом рубашку. Чудик таращит на меня огромные глазища, нихуя не одупляя. — А… — пытается что-то спросить он, но я торможу его поцелуем, который прекращаю только затем, чтобы стянуть с себя футболку.  Первые несколько минут Матвей ерзает и пытается перетянуть на себя инициативу. Стискивает мои руки, заставляя их спуститься ниже, кусает за губу и даже глухо и разочарованно рычит, но я не уступаю. Действую медленно, нежно, успокаивающе. Не спешу до тех пор, пока Чудик не прекращает своих тщетных попыток разозлить меня или перетянуть контроль. И только когда он расслабленно стонет, действую дальше.  Избавляю нас от остатков одежды, гладя и нежа парня. Он, закрыв глаза, подается мне навстречу, но складка между бровей никуда не уходит. Погоди, щас я заставлю тебя забыть обо всем.  Спускаюсь вниз, по пути осыпая кожу короткими поцелуями, пока не оказываюсь у его члена. Веду по нему языком, а Чудила тут же распахивает глаза и тянет меня вверх. — Нет, никаких ласк! — рычит он. — Трахни, как умеешь. Грубо! Давай! А я дохуя всего умею. Главное — я вижу, когда человек реально хочет, а когда только думает, что хочет. И Чудила щас ваще не секса хочет. Не такого. Ему для баланса нужно что-то… нежное. Потому я просто обхватываю его член и начинаю медленно водить рукой. — Игорь! Не тяни! — снова рыкает он.  А я, вместо ответа, целую. Целую и тянусь к тумбе, к тюбику смазки в ящике. Щелк — и скользкие пальцы уже тянутся вниз. Матвей призывно раздвигает ноги, пуская меня к желанному входу и стонет, когда в него проникает первый палец. Я растягиваю его планомерно, аккуратно, со вкусом и знанием дела. Долго. Медленно. Пока из него не вырывается полный желания, нетерпеливый стон: — Возьми меня… Наверное, это уже не про трахаться и даже не про секс. То, что между нами сейчас, похоже на мед, расплавленный и тягучий. Матвей сдался, перестал рычать и требовать, и теперь только наслаждается ласками, прикрыв глаза. Я скольжу внутрь него медленными, выверенными движениями, словно качаюсь на волнах.  — Я хочу… — просит он, а затем тянется вверх. — Сам. Понимаю, о чем он. И знаю, что он не станет вдруг превращать секс в обычную бешеную гонку. Потому обнимаю его, а затем перекатываюсь, меняя позиции. Он замирает, глядя на меня из-под все еще чуть опущенных век. Горячий, раскрасневшийся, податливый и мягкий, словно пластилин. Первое движение на пробу, затем еще одно. Он поймал нужный ритм и теперь тоже скользит в нем, качая нас обоих на волнах блаженства.  Внизу начинает скапливаться напряжение, заставляющее набирать темп. Я знаю, что и у Матвея сейчас так же, потому одной рукой обхватываю его член, а другой — придерживаю за бедро. Дыхание тяжелеет, я вижу, как напряглись мышцы на его груди и руках. Он кончает, выгибаясь, уперев ладони в мою грудь. Еще с минуту его тело вздрагивает, ловя отголоски оргазма.  Приподнявшись, он замирает, ошарашенно глядя на меня, словно спрашивая, что делать дальше. Я-то еще не кончил. Подхватываю его под бедра и помогаю устроиться рядом с собой. Целую, одновременно ныряя рукой к своему члену. Довожу себя до финала быстро, меньше, чем за минуту, а затем тянусь к салфеткам. Привожу нас обоих в порядок, потому что Чудила явно еще в трансе. Заставляю его отвернуться к стене и обнимаю со спины.  — Говори. — Нечего говорить, — глухо отзывается он.  — Не пизди давай. Опять Сабрина твоя чет ебанула? — Нет. Это… мама.  Нежданчик. Я-то думал, у Чудика с мамкой все заебца. Типа, он хороший мальчик, она примерная мамочка. Он ей грядки, она ему пироги. Хотя, если подумать, про мать и сестру Чудила отзывался не сказать чтобы с сильной любовью. Больше со снисхождением. — И? — Она с новым мужчиной познакомилась… Серьезно? Чудила ревнует что ли? А батек его где, интересно? — И че, боишься, что тебя теперь любить будут меньше? — Не в этом дело, — возражает Матвей, даже не пытаясь возмущенно фыркать. Он ваще какой-то… как сдулся. Жмется ко мне ближе, словно мерзнет, и я накрываю нас пледом, стянутым со спинки кровати. — У того мужчины сын гей. И мама его принимает. Понимаешь? Его — принимает. А я… я даже думать не смел, чтобы признаться. Потому что всегда знал, что не примет. Никто не примет. А кто-то вот не боится. И… Это нечестно! — как-то совсем по-детски заканчивает Чудила. — Антон смог. И этот. Меня позвали познакомиться с ним и его парнем. Парнем! Это притом, что геи у нас дома всегда котировались где-то на уровне червей и тараканов. Кто-то, кого нужно травить доместосом и дихлофосом. А теперь — терпимее надо быть, Матвей! Терпимее! Куда уж больше. Несмотря на то, что излагает Чудик не сказать чтобы складно, я понимаю, хули он имеет в виду.  — Даже друзей никогда не было. Потому что друзья — это что-то близкое, они бы точно заметили, узнали. Поняли. И мама с Ленкой поняли бы, если бы не глупая уверенность, что вот в нашей-то семье такого точно не будет! Мы хорошо воспитаны! Мы семью не опозорим!  Его снова начинает потряхивать, и я прижимаю его крепко, целуя в плечо. Даю понять, что нихуя он не один, в общем-то. Договор — не договор, а я чисто по-человечески его понимаю. Я, правда, слабак в этом плане. Друзья у меня были, просто я пиздел всем.  Но Чудила тоже не был прям совсем один. Вспоминаю, что он, вроде как, расстался с кем-то недавно, но, наверное, давить на это хуевая тема. Потому говорю вслух совсем другое.   — А батя у тебя где? — задаю я вопрос, который мучает меня давно.  — Умер, — глухо отзывается Матвей. — Мне лет двенадцать было. Травму получил на работе. Мне кажется… обычно отцам про такое не говорят, но ему я бы сказал. Он был хороший. Он бы понял. И не стал бы говорить, что если бы кто-то из его детей стал «таким», того тут же прочь из дома погнали поганой метлой… Обнимаю его крепче. Просто чтобы понял, что он не один такой, ваще-то. Матвей молчит, вцепившись в мои руки, как замерзающий в концы одеяла. Дыхание парня замедляется, он начинает засыпать. Пытаюсь вытащить из-под него руку, чтобы не будить потом. Надо валить к себе. — Игорь? — бормочет Чудила сонно. — Побудь тут еще немного… А я, бля, и уснуть так могу. Хоть и не привычный особо с кем-то спать, но после секса меня тоже рубит. И «немного» вполне себе может стать до утра, хули.  — Пожалуйста, — сонно просит Чудила. Снова прижимаю к себе чужое тело. Чудила чуть ерзает, а затем ловит одну мою руку и переплетает пальцы. Ну и хуй с ним. Если я усну, а он завтра пиздеть будет, сам виноват.  Расслабляюсь и тоже закрываю глаза, утыкаясь лбом в плечо Чудика. Он тоже расслабленно вздыхает, и нас обоих вырубает. Матвей Жарко. Но не так, что хочется все с себя сбросить и раскрыться, а как-то уютно-жарко. Как на солнышке лежать летом. Потому, отдавшись приятным ощущениям, я не сразу понимаю, почему мне жарко. А поняв — едва не сгораю, но уже от жара стыда. Игорь! Сжимает меня в своих объятиях! А уже утро! И я… сам его об этом… попросил… Черт! Ерзаю и пытаюсь выбраться из крепких рук, но вместо этого меня притягивают ближе, позволяя ощутить поясницей, что утро у Игоря вполне себе доброе, в отличие от меня.  — Игорь, — зову я, пытаясь вырваться. — Мне нужно на работу. — Угу, — бормочет он, а затем, словно на автомате, сонно целует в плечо.  Наверное, для него такое привычно, сжимать кого-то в объятиях всю ночь. А вот у меня такое впервые! И с кем? С соседом! Который трахает меня по… договору. Почему-то сегодня утром в этом нет ни капли рациональности. Только какая-то грязь и низость. И приятные ощущения вытесняются жгучим желанием принять душ. И вовсе не из-за того, что я чувствую себя грязным физически после вчерашнего секса. Наверное, меня кроют остатки истерики. Редко со мной подобное случается. Злиться — да, такое бывает часто. Но истерики? Обычно я умею держать себя в руках. Но вчера… не смог. И держать пришлось Игорю. Всю ночь. Стыдно теперь, что разнылся, как девчонка. Что попросил его остаться. Ухожу в душ. График в очередной раз идет по пизде, потому что проснулся я за сорок минут до будильника. Прислушиваюсь к себе и понимаю, что физически я чувствую себя прекрасно. Выспался, тело приятно расслаблено после вчерашнего. Я даже не знал, что Игорь и так тоже умеет. Как мне всегда нравилось. Медленно, тягуче и нежно. Правда, и это он словно выкрутил на максималку. Иногда мне кажется, что у него реальный талант к сексу. Кто-то поет хорошо, кто-то рисует. А Игорь — трахается, как бог. В любой позиции и позе.  А у меня какой талант? Зарабатывать бабки? Так Сабина меня с легкостью обошла в гонке, вильнув бедрами. Учиться? Никогда не любил. Учился хорошо, потому что надо. Потому что иначе — позор семьи. Водить? Прибираться? Составлять документы? В чем? Стою под душем непривычные полчаса. Кожа покрывается красными пятнами, и я, чтобы выветрить из головы неприятные мысли, переключаю кран на холодный. Стискиваю руки, но не выхожу из-под ледяного потока, пока в голове не остается только одна мысль — холодная вода. Остыв максимально, выключаю вентиль и одеревеневшими ногами выбираюсь на коврик.  В зеркале не отражается ни единой метки прошлой ночи. Но я все равно словно вижу, где касались горячие руки, куда прижимался в поцелуе рот. Ощущение, что я шагнул за какую-то черту, пустил слишком близко. Словно голым прошелся в людном месте. И то, как приятно отзывается прошедшая близость в теле, нисколько не добавляет мне хорошего настроения. Неправильно.  Ненавижу состояние, когда тело и башка не дружат. Когда телу заебись, а голова бьется в истерике или наоборот. Баланс. Везде нужен баланс. И чтоб сбалансировать эту ночь, проведенную в контрабандных объятиях, мне, кажется, нужно еще разок съездить в клуб. Напомнить себе, что секс — это для тела, а не для души.  Потому что внутри зреет что-то неправильное, запретное и совершенно не рациональное. И это что-то нужно вырвать с корнем.