Under The Influence Chris Brown
Он медленно поднимается, оказываясь ещё ближе, и уже обе ладони накрывают лик сошедшего с холста. Не может взгляда оторвать от губ, что томным шепотом требуют: — Поцелуй меня. А после сами накрывают чужие бледные, опаляя своим жаром, таким живым и неподдельным. Руки ангела обвивают, подобно лианам, обнимая осунувшиеся плечи художника, плавно пробегают пальчиками по коже. Каждое прикосновение хочется запечатлеть видимым отпечатком, чтобы всякий раз при взгляде на себя в зеркало сон вновь становился явью. Ли утопает в нежности, что дарят ему трепетные губы, своей лёгкостью напоминая касания лепестков цветка. Чем больше он привыкает, тем глубже становится поцелуй. Тягучий и терпкий. Воплощая самые тайные желания. Минхо, теряясь в гамме ощущений, скользит языком глубже, чтобы тут же столкнуться с чужим, переплестись и потерять последнюю хрупкую нить, связующую с реальностью. Как будто само время замедлило свой бег, позволяя этому моменту раскрыться в полной мере. Возбуждение разжигает пламя внизу живота. Это пламя становится осязаемым, пропитывая воздух и накаляя его до предела. Ли чувствует себя заколдованным. На дне потемневших глаз тлеют искры магии, которая наполняет собой всё пространство вокруг. Магии, где творец всецело растворился в собственном творении. Они, казалось, общались на языке душ, где каждое прикосновение и взгляд переплетались в бесконечной реке чувств. Диалог двух сердец из разных миров, которые нашли общий язык. Язык любви и привязанности. Нерушимая связь творца и его драгоценного создания. Минхо не замечает, как оказывается порабощён ангелом не только на уровне алхимии душ, но и физически. Прижатый спиной к простыням, ощущает вполне явственное возбуждение, когда парень, сидя на нём верхом, несколько раз проехался вперёд и назад ягодицами, задевая уже налитый кровью и требующий внимания орган. Своими идеальными губами принимается выцеловывать на груди художника одни только ему известные созвездия. Приподнимает златовласую макушку и любуется тем, как багровеют отметины на бронзовой коже. А Ли плавится от одного только взгляда карамельных глаз из-под полуопущенных пушистых ресниц. — Ты само совершенство, — тает в очередном признании творец. — Благодаря тебе, создатель, — мурлычет в ответ творение, наклоняясь и припадая в очередном чувственном поцелуе. — Но если ты меня так любишь, сможешь ли сделать для меня кое-что? — Для тебя всё что угодно, мой ангел. — Я вышел из-под твоей талантливой руки, — пальцем ведёт вдоль набухшей венки на внутренней стороне предплечья Минхо, — я был твоим с самого начала. От и до, — вновь покачивает бёдрами вперёд-назад, вынуждая Ли вполголоса застонать от того, как приятные ощущения граничат с болезненными от переполняющего возбуждения. — Станешь ли ты теперь моим? Подчинишься мне? — Д-да, — выдыхает, а глаза сами собой закатываются от очередной стимуляции, теперь уже более напористой. А в следующий миг мужчина ощущает прохладу, когда парень встаёт и куда-то уходит. Он готов почти застонать снова, но уже от разочарования. Однако тот быстро возвращается, взбирается обратно верхом, и яркий свет побуждает Минхо разомкнуть налитые свинцом веки. Перед собой он видит наполовину сгоревшую свечу и хитрый лисий взгляд, в котором отражается трепещущее пламя. — Что ты задумал? — Ты так любишь их, создатель, — кивает на восковое изваяние в своих руках, — что мне захотелось немного поиграть. Ты же сделаешь это для меня? — дует полные губы, переставая выглядеть так невинно. Грязный ангел, идущий на поводу своих желаний. Художник неосознанно хмурит брови, где-то на задворках сознания отмечая, что его ангел становится всё больше похож на иного, рождённого в пепле в самых недрах преисподней, а после жмурится, когда ощущает на своей груди горячие капли. Которые быстро застывают, принося сладкую боль, длящуюся всего секунду. Минхо протяжно стонет, когда его изнывающий член наконец-то окольцовывают заведённой за спину рукой и медленно проводят по всей длине несколько раз. Большой палец ощутимо надавливает на чувствительную головку, доводя тем самым до исступления. Каждый жест чередуется с новой каплей горячего воска, от контраста ощущений у мужчины кружится голова, он готов позорно кончить уже сейчас, но не хочет прекращать собственные дурманящие разум пытки. Парень подливает масла в огонь похоти, когда подносит ту руку, которой ублажал своего создателя, ко рту и облизывает большой и указательный пальцы, неотрывно глядя в глаза напротив. Кончиками влажных от слюны пальцев он тушит свечу и небрежно отбрасывает её куда-то в сторону. — Тебе понравилось? — Мгхм, — только и способен выдавить из себя Ли. Он протягивает руки в надежде прикоснуться, но и в этом получает заведомо предсказуемый облом, оказавшись прижатым чужим телом к кровати с заведёнными кистями над головой. — Нет-нет, не так быстро. — Позволь к тебе прикоснуться… — не просьба, а мольба. — Я ещё не наигрался, — заговорщически сщуривает глаза грешный ангел. Губы свои медовые растягивая в убийственной для сердца художника улыбке. — Пожалуйста, — срывается надломлено. Минхо с ума сходит от желания. От острой необходимости ощутить мягкость чужой кожи. Запрет лишь распаляет это желание сильнее. — Ты обещал быть послушным, создатель. Я так долго ждал этой встречи, ты должен сдержать своё обещание и подчиниться мне. — Я уже в твоей власти, мой ангел. Чего ты ещё от меня хочешь? — Хочу, чтобы ты делал только то, что я скажу, — златовласый ослабляет хватку на чужих запястьях, перехватывая одну руку и притягивая к собственному паху, побуждая обхватить его возбуждение. — М-м-м, — мычит, закусывая нижнюю губу, — почему твоя рука так хорошо смотрится на моём члене? Неужели ты вправду рисовал всего меня так, чтобы я идеально тебе подходил? — Я рисовал мечту, — честно признаётся. Продолжая медленно надрачивать, Минхо рассыпается на части сам от того, как его счастье загнанно дышит, трогательно сводя брови к переносице и подаваясь бёдрами навстречу. Как широко раскрывает чувственный рот, стоит Ли надавить на кончик уретры и умело обвести уздечку большим пальцем, размазывая по головке уже обильно выделяющуюся смазку. — Б-быстрее, — приказывает. — П-пожалуйста, — требует, но дыхание сбивается, и голос предательски дрожит, превращая все просьбы в разрушенные мольбы. Движения становятся рваными, хаотичными, слишком быстрыми, и ангел неконтролируемо изливается на художника, пачкая его всего почти до подбородка. Опустошенно выдыхает и роняет голову назад, предоставляя вид на сложенную, как у греческого бога, рельефную грудь, к которой Минхо тут же тянется. Очерчивает указательным пальцем ореол соска, натурально зависая на том, какие они неестественно тёмные. Это единственное, что кажется в образе ненастоящим и заставляет на мгновение задуматься о том, что в процессе переборщил с оттенками коричневого. Надавливает на чувствительную горошину, сминает и растирает между пальцев, слыша, как до его тонкого слуха вновь доносится уже полюбившаяся мелодия из чужих стонов. — Если бы ты только знал, какой красивый сейчас. Такой разбитый и изнеженный в моих руках, — мужчина садится, удерживая за упругие половинки свою драгоценную ношу, чтобы после припасть губами к по-лебединому длинной шее и оставить на ней несколько собственных отметин. — Прекрасный, утончённый, изящный, — перебирает между лёгкими покусываниями эпитеты, чувствуя, как его волосы на затылке то и дело сжимают, натягивая, а после отпуская. — Возьми меня, — голос ангела отбивается от стен тихим перезвоном колокольчиков. — Но я хочу быть сверху, чтобы ты мог видеть меня всего целиком. Хочу, чтобы ты восхищался мной, — несильно, но довольно уверенно нажимает на плечи художника, вынуждая того оторваться и снова опуститься лопатками на смятые простыни. Ангел протягивает свою ладонь к чужому рту облизать, и когда Минхо проводит шершавым языком, оставляя влажную дорожку слюны, парень удовлетворённо улыбается, заводя руку за спину и проходясь ей по тугому колечку мышц. Следом ныряет одним пальцем внутрь, выгибаясь дугой, и параллельно добавляет ещё один, самостоятельно растягивая себя прямо на глазах у Минхо, который с жадностью пожирает взглядом сие действо, теряя рассудок уже только от одной мысли, как бы ему в самом деле душу Богу не отдать, стоит оказаться на месте длинных аристократических пальцев, что интенсивно разрабатывают вход перед тем, как принять в себя. Со свистом и каким-то нечеловеческим гортанным рыком художник втягивает воздух, когда творение одним плавным движением опускается на его член, замирает на середине, привыкая к ощущениям, и опускается до самого основания. Тугие девственные стенки болезненно сжимают плоть и в то же время дарят непередаваемое чувство всевластия одновременно с желанием остаться навеки порабощённым этим мистическим созданием. Ангел размеренно двигается, не набирая темп и изводя своей медленностью пылающее тело под собой. — Ты только взгляни на нас, — поворачивает голову в сторону зеркала и опирается ладонями на грудную клетку под собой, красиво прогибаясь в спине, оттопыривает задницу. Ли направляет затуманенный взгляд на отражение и видит, как усеянный маленькими венками массивный член исчезает между половинок и вновь выходит, чтобы следом вогнаться по самые яйца от резкого движения округлых бёдер. И услышать ласкающий уши вскрик, когда головка под правильным углом попадает по чувствительной точке внутри. Минхо с силой сминает ягодицы, оставляя следы от собственных пальцев. Раздвигает половинки шире и теперь сам начинает подмахивать бёдрами, грубо вбиваясь с пошлым звуком. Толчки, резкие и глубокие, выбивают из ангела всё более громкие стоны, заглушающие даже звонкие шлепки кожи о кожу. — Сделай это ещё раз. Кончи для меня, мой ангел. — Только вместе с тобой, создатель, — смещает кисть к шее и сжимает пальцы, затрудняя чужое дыхание, при этом контролируя силу. Глаза художника расширяются от усилившегося давления. Лицо краснеет, а во рту пересыхает. Но ни один из них не останавливается. Творец продолжает насаживать такое нежное и принимающее нутро ангела на свой член, наслаждаясь узостью и жаром чужого тела и обжигающим удовольствием удушья. Его ведёт. По телу разливается тяжесть, а сознание мутнеет с каждой секундой всё сильнее, постепенно размывая образ творения перед ним. Приоткрывает рот в попытке вдохнуть, ощущая жжение в лёгких от острой нехватки воздуха, и выпуская тем самым его остатки. Тело содрогается в оглушительно ярком оргазме, прежде чем сознание окончательно покинет его. Художник обильно кончает глубоко внутрь, пока его плотнее сжимают стенки растянутого ануса. Теплая сперма толчками выходит из обмякающего мужчины. Минхо делает ещё пару толчков, сдаивая себя с должностью, и медленно выходит, заставляя собственное семя медленно вытекать, пачкая внутреннюю сторону бёдер. Ангел расслабляется в крепких руках, когда его укладывают сверху, прижимая к себе. Окутанные теплом и безопасностью этого момента, творение и создатель находят утешение в простоте своего существования вместе. В мире, полном неопределенностей и бурь, их объятия становятся убежищем, где можно найти покой. Разнеженный трепетом чужих объятий, ангел мягко засыпает, чувствуя, как его дыхание синхронизируется с дыханием спутника. В этой бесшумной симфонии доверия и привязанности они оба погружаются в глубокий сон, забывая о пространстве и времени, что их окружает.* * *
Утром художника будят назойливые лучи солнца, пробивающиеся сквозь занавески его студии. Он медленно открывает глаза, на мгновение задержав взгляд на теплых лучах, играющих на стене. Чувствует необычную тяжесть во всём теле, как будто каждый его мускул отягощен невидимым грузом. С трудом, постепенно преодолевая усталость и сопротивление своего тела, мужчина медленно садится на кровати, стараясь размять затёкшие мышцы. Минхо старается вспомнить, чем он занимался накануне, что могло вызвать такое ощущение, но ничего необычного в его вчерашнем вечере не было. Кроме нескольких пустых бутылок из-под не самого дорогого вина, других видимых причин своему разбитому состоянию не находит. Понимая, что, возможно, просто плохо спал или принял неудобную позу во сне, решает сходить в душ, чтобы помочь себе пробудиться и избавиться от неприятных ощущений. Стоя под потоком слегка прохладной воды и опустив тяжелые веки, Минхо улыбается, припоминая свой сон с коварным ангелом-обольстителем. Во сне этот ангел, обладая невероятной красотой и харизмой, вёл его по запутанным лабиринтам соблазна и испытаний, даря неведомые радости, что казались такими реальными. Вспоминая остроту ощущений и загадочные улыбки своего сонного путеводителя, Ли не мог отделаться от мысли, что всё это несёт в себе какое-то скрытое послание или предвестие. Смеясь над собственной фантазией, он позволяет холодной воде окончательно прогнать остатки дремоты, оставляя после себя лишь легкое любопытство и приятное возбуждение от оживших воспоминаний. Мужчина вылезает из небольшой, выполненной в жалкой пародии на викторианский стиль, ванны и, оставляя кожу высыхать естественным путём, полностью обнажённый возвращается в комнату, шлёпая ещё влажными ступнями по скрипучему деревянному полу. Проходя мимо, Минхо не может не остановиться у холста, в очередной раз любуясь нарисованным на нём божеством. Работа занимала его уже несколько месяцев, и каждый раз, глядя на полотно, он находил что-то новое, что удивляло его в своём собственном творении. Ангел, изображённый на картине, обладал непостижимой глубиной, в которой сливались броская страсть и нежная человечность, делая образ в то же время близким и недосягаемо величественным. Каждая линия, каждый цвет на полотне были подобраны с особым трепетом и вниманием к деталям. Свет, падающий на архитектурно идеально сложенное тело, мягко подчёркивал его черты, создавая ощущение его присутствия здесь и сейчас. Художник поражался, как смог передать в своём творении такое мощное впечатление реальности, используя всего лишь краски и холст, когда из-под умелой руки, мазок за мазком оживало подобие человека, которого никогда в своей жизни не видел воочию. И именно в своём самозабвенном любовании вдруг замечает странность, что выводит из равновесия. Шея и плечи парня на картине усеяны какими-то пятнами бордового оттенка. — Неужели я вчера так напился, что испортил вином моего прекрасного ангела? — сокрушается вслух, наклоняясь ближе и рассматривая появившееся из ниоткуда детали, которые явно не рисовал. Мимолётный взгляд в сторону зеркала неожиданно заставляет Минхо задержать внимание на собственном теле. Отражение показывает ему знакомые отметины, алеющие на коже, идентичные тем, что оставил ангел из его сна. Вспоминая события прошедшей ночи, которые вспыхивают перед глазами красным заревом, Минхо в неверии качает головой. С недоумением он тянется к засосам на своей груди, прикасаясь к ним, и понимает, что сомнений быть не может: это именно они — и он помнит каждую деталь произошедшего, хотя и был изрядно пьян накануне. — Но как? — в надежде получить ответы у своего отражения, вновь озвучивает вопрос вслух, но тот остаётся обращён всего лишь в пустоту. Ошарашенный, мужчина пятится назад, задевая ногой одну из бутылок, и едва не падает на пол. Пытаясь восстановить равновесие, выглядит сбитым с толку и напуганным. В комнате наступает напряженная тишина, нарушаемая лишь звуком останавливающейся бутылки. Минхо с опаской поднимает взгляд на холст и с ужасом обнаруживает, что поза златовласого изменилась: теперь он сидит на тех самых лазурных простынях, глядя своими сощуренными лисьими глазами прямо на создателя. А в голове Ли слышит его голос, что томно, как и в первую встречу, нашептывает ему: — Теперь ты мой, создатель, твоя душа и тело навеки принадлежат мне.