Часть 1.4. Сай. Июнь, 25 лет после рождения Наруто.
Maneskin — I wanna be your slave
+++
Сай забирает Иноджина у матери Ино, ведёт себя ни в чём не бывало, играет с сыном и дожидается жену так, как не ждал уже, наверное, пару лет. Если вообще когда-то сильно ждал. У них относительно крепкая семья, никаких ссор и подводных камней, так, по мелочи, в бытовухе, и, конечно, он не собирается вываливать на Ино собственные переживания относительно факта вынужденной измены. В конце концов, в жизни шиноби всякое может случиться. Хотя, кому он врёт: можно подумать, пробовал сопротивляться. А в Суне и вовсе сам зачем-то послал шпиона за Иволгой. У неё тоже есть сын, и явно старше Иноджина. Во сколько она его родила? От кого? В семье Казекаге были рыжие, сам Гаара даже, неужели, мальчишка мог быть от его брата? Или, чего доброго, тайный сын Каге? Ему не пристало задаваться этими вопросами, ему вообще не нужно думать об этой сумасшедшей, которая конкретно дала понять, что после шикарного отсоса не планирует больше его видеть. Но он не может не думать о её золотисто-песчаной коже, о дурманящем запахе и мягких губах, о горячем языке. Это ненормально. Она ввела какой-то яд, который всё ещё действует. Его даже не останавливает тот факт, что после их краткого взаимодействия в туалете какого-то бара она пошла трахаться с тем джонином, которому подмигивала во дворце. Он мазохист, не иначе. Прямо как Ящерка — когда Сай вернулся в апартаменты, то застал весьма удивительную картину. Остаток ночи он провёл на какой-то крыше, дрожа от холода и проклиная Данзо, Акеми, страну Ветра, себя и дипломата, которого какой-то ёкай принёс аж с другого континента. Наверняка, из той самой страны Тишины, где его когда-то поймал в гендзюцу Генго. Сай нихрена не удивится, если оттуда. Когда Ино хлопает входной дверью, зовя его по имени, Сай вздрагивает, понимая, что уже даже и за ребёнком не следит. Иноджин, впрочем, сам собой занят: погрузился в какую-то книжку, слава Ками, детскую, а не Ича-ича. — Ты вернулся, — констатирует Ино, кидая на спинку стула медицинский халат. Под ним у неё терракотовое хлопковое платье до колена. Сай думает, что его жене больше идёт фиолетовый, а этот бы пошёл… Он зарывается пальцами в волосы и избегает её взгляда. Она, конечно, замечает. — Что-то случилось? — Мы провалили миссию, — вздыхает Сай. — Но ничего критического. Как дела в больнице? — Не переводи тему, — Ино прищуривается, бегло осматривая мужа на предмет повреждений. — Тебя подлечить? — Нет, всё в порядке. — Всё не в порядке с его головой, но чёрта с два он попросит жену применить на себе одну из её техник. А в их семье негласное правило: пока не попросит, она не посмеет влезть в его мозги. — Я просто устал. — Так оставил бы Иноджина маме, — закатывает глаза Ино. Кажется, она тоже устала и торопится на кухню, уже там радостно взвизгивая: Сай приготовил ужин, потому что помимо ребёнка ему надо было занять себя чем-нибудь, чтобы не прокручивать одни и те же мысли, словно заводной паровозик на замкнутом кольце рельсов. После душа и вечерних посиделок в гостиной он самостоятельно укладывает сына спать, невольно спрашивая себя, вырастет ли Иноджин таким же шумным и улыбчивым, как рыженький Кумо — Акеми сказала, что именно так зовут мальчика. Паук. Какая нормальная мать назовёт так своего ребёнка? Как у такой ненормальной матери вырос такой светлый ребёнок? Иноджин вот, скорее всего, пойдёт в отца — он спокойный и даже чуток меланхоличный, любит читать и рисовать. Сай скользит в супружескую кровать и приглушает лампу, которую Ино оставила включенной для него. Она уже сопит, но он думает её разбудить. Проводит по длинным, светлым — почти белым, а не золотистым; прямым, а не волнистым — волосам, наклоняясь ниже. Ино пахнет какими-то нежными — а не сладко-горькими — цветами и немного медицинскими препаратами. Её запах не кружит голову и не ударяет по всем сенсорным рецепторам, но это запах дома, стабильности и тихой привязанности. Ино бурчит и поворачивается, бретелька сползает с её плеча и под шёлковым пеньюаром обозначается красивая большая грудь с затвердевшим от трения соском. Пухлые губы приоткрыты, изящные запястья покоятся на мягком плоском животе. Изящные, но не тонкие. Он не хочет её. Просто не встаёт. Эта суновская сучка отравила его, тут нет никаких сомнений. Сай аккуратно отнимает ладонь и идёт в ванную. Включает воду и упирается руками в стену, подставляя голову под холодные струи. Закрывает глаза и поворачивает переключатель на пару градусов в сторону красной пометки. Пронзительно-тёмная зелёная радужка и золотая тонкая полоска у зрачка. Даже сквозь прорези в маске она словно в душу смотрит. Не смущается, когда медленно ведёт языком по его члену, влажным и расслабленным, а смотрит с хитрым прищуром, словно издевается. Ведь поняла уже, на что надавить. Он сам ей, дурак, сдался. Ещё в той пещере. Может, у них в Суне есть какие-то курсы, делающие из куноичи первоклассных сучек-манипуляторов? Или это она такой уникум? Он пытается повторить её движения на напряжённом члене, но его пальцы не такие деликатные, напор совсем не тот; он сбивается с ритма и чертыхается сквозь зубы, дрожа не от прохладной воды — почти такой же температуры как в озере — а от фрустрации. Он вспоминает теперь не её на коленях перед ним, а гибкое тело, двигающееся на чужом, выгнутую спину, подскакивающую грудь, разметавшиеся по плечам золотые локоны и чужие пальцы, до синяков сжимающие её бёдра. И словно специально всё это при ярком свете на кровати, почти впритык стоящей у окна. В Суне узкие окна и много где висят шторы. Только не в этой квартире. Сай ударяет по стене кулаком и слышит сонный голос жены, вопросительно зовущий его. Ну да, с какой стати ему торчать под душем второй раз за вечер? Он может вернуться и ещё раз попробовать заняться сексом с Ино, но теперь уже боится, что если и получится, он, чего доброго, выкрикнет имя, которое крайне удивит его супругу. Лучше не рисковать. Провожая утром Ино на работу, Сай сдаёт Иноджина бабушке и чуть ли не врывается в поместье клана Икимоно. Ему жизненно важно с кем-то поговорить, но не с кем. Кроме Акеми. Не просто потому, что она единственная его, наверное, и не осудит даже, а потому что во всей этой кошмарной ситуации она оказалась вместе с ним. Попалась в ту же ловушку. — Сестра в террариуме, — сообщает Яхико, не таким уж и дружелюбным взглядом оглядывая Сая. Младший Икимоно не сказать, чтобы совсем не любит его, но и никакой особой дружбы с ним не водит. Сай вообще почти ни с кем не водит сильной дружбы. Да, есть те, с кем он сблизился после того, как присоединился к седьмой команде, но несмотря даже на то, что он ведёт социальную жизнь, Корень внутри него пророс настолько глубоко, что уже никак не выкорчевать. Особенно при живом Данзо. Акеми знает о его присутствии, она выходит ему навстречу, сразу же хватая за локоть и вытаскивая на улицу. — Прогуляемся до леса, — мрачно бросает она. — Мы не будем разговаривать там, где нас может подслушать если не шпион Данзо, до какой-нибудь случайный прохожий. Действительно, на такие сюжеты лучше не говорить поблизости от чужих ушей. Сай не успевает даже рта открыть, когда они спускаются к шумной реке, которая служит дополнительной гарантией приватности. — Умоляю, скажи, что ты не об этой психованной с хенка хотел поговорить? — С хенка? — переспрашивает Сай вместо того, чтобы вывалить на подругу всё беспокоящее его со вчерашнего вечера. А точнее, с того самого дня, как они провалили миссию. — Забудь, просто забудь уже, — устало просит Икимоно, ложась на траву и прикрывая глаза от лучей солнца, просачивающихся сквозь кроны деревьев. Сай присаживается рядом, залипая на поток воды. — Я разговаривала с дедом. Он знал её бабушку, она из Конохи. Лучшая подруга Мэйко-сан. — Твоей бабушки? — удивляется Сай. — Но ведь… Иволга — песчаница? — Не совсем, — бурчит Акеми, играясь с маленькой ящеркой на запястье второй руки. — Это долгая история. Не связывайся с ней, я тоже послала нахер этого инвалида, которому давно пора сдохнуть, — в её голосе столько злости, что, кажется, её рыжие волосы в любой момент могут вспыхнуть. — Он предложил мне следить за ней, представляешь? Хочет заполучить её кеккей-генкай, чтобы встать с кресла. Да лучше я попрошу Шикамару его скинуть ночью с какого-нибудь обрыва. Или сама это сделаю с помощью Тамкена, никакие Анбу меня не остановят. — Я могу… — начинает Сай, но получает в ответ такой свирепый взгляд, что замолкает на полуслове. — Ты совсем меня не слышишь? Они опасные, неужели ты не понял? Мы уже не в Анбу, а она — да. Она постоянно ходит на миссии, она ходит и убивает цели щелчком пальцев. Она может манипулировать чакрой, а второй её геном — инка — может спрятать её даже от Саске. И она сенсор в придачу. Знаток ядов. Что ты собираешься ей противопоставить? Посадить на неё чернильную змею? — Стрекозу, — на автомате отвечает Сай. Акеми очень тяжело вздыхает и стонет. — Ты придурок! Просто не уходи никуда из Конохи, у тебя здесь жена и сын. Ради Иноджина хотя бы сиди и не вздумай слушать Данзо. — Ты тоже будешь его слушаться и перестанешь трахаться с Кукловодом? — Сай произносит это настолько нейтрально, что Акеми сразу понимает, что он невероятно зол. Он ждал от Ящерки большего понимания. Хотя бы выслушала его, прежде чем кидаться такими словами. С чего она решила, что он как послушный пёс, виляя хвостом, сорвётся бежать в Суну? У него не было таких планов. Не было ведь? Прежде, чем Акеми успевает ответить, к ней подбегает вторая гуре, которую Ящерка предусмотрительно оставила прочёсывать окресности. — Я хотела с ним побеседовать, но как же невовремя… — бормочет Акеми, и Сай напрягается. Он догадывается, о ком может идти речь. Лемур вырастает в паре метрах от них почти так же неожиданно, как Иволга. Сай отрешённо думает, спарринговались ли они вместе или просто трахались. Наверняка ведь сначала попробовали друг друга убить: два Анбу из не особо дружественных тогда ещё деревень встретились — каким образом у них дело закончилось постелью? И почему у них да, а у него — нет? — Акеми-чан, — Кенджи стаскивает маску, приветливо улыбаясь. Хотя в этой улыбке всегда сквозит ехидство, непонятно на кого направленное. Точно уж не на Икимоно. — Сай. — Ты просто мимо шёл? — Сай смотрит недобро. — Или специально нас искал? Они никогда не ладили. Один из ближайших сподручных Данзо-сама и один из ближайших сподручных Мэйко-сама, у них изначально были совершенно разные цели, задачи и, соответственно, совершенно разное восприятие мира. То, что потом оба закончили в одной организации ничего не поменяло. Да и вообще эта идеальная рожа Сая всегда бесила. Как художник он не мог не признавать, что Лемур может заворожить не только голосом и мощью своих гендзюцу, но и внешностью: он выше Сая, чуть шире в плечах, обладал потрясающе живой мимикой и при этом был спокойный, как удав. Не говоря уже о правильных чертах лица, которым бы и Хьюга Неджи позавидовал бы. Возможно, если бы в какой-нибудь вселенной они оказались бы друзьями, он бы даже попросил ему попозировать. Интересно, почему сама Акеми не запала на Тамеру? Или это она не интересовала русоволосого парня? — Ты опять ходила на задание от Данзо? — становясь серьёзней, спрашивает Тамкен, игнорируя Сая. — Чем ты думала? Я же просил тебя. Ещё и с этим. — Этот тут, — цедит Сай, едва сдерживаясь чтобы не встать и не ударить Кенджи в смазливую рожу. Объективно, конечно, в этой схватке у Сая нет никаких шансов: он давно отошёл от дел, вот и доказали они с Ящеркой, что уже не могут составить конкуренцию действующим членам организации. Как последние лохи доказали. — А чем ты думал когда трахался с суновской сучкой? И не раз? Лицо Кенджи вытягивается в искреннем удивлении. Он даже снисходит до того, чтобы кинуть Саю быстрый пытливый взгляд, хоть и возращает его почти сразу к стискивающей зубы Акеми. — Что за бред? Я бы не тронул жену Шикамару, Ако-чан… — Он не о Темари! — взрывается Акеми, которую, кажется, довели разговорами об Иволге. — Он о Накику! Знаешь такую? Протеже Казекаге и его отмороженного брата, любит убивать, трахаться и издеваться над людьми! А ещё, как оказалось, моя бабуля пыталась за ней приглядывать! Не подскажешь, кто бы мог этим заниматься по её приказу? — Успокойся, — говорит Кенджи, делая шаг вперёд, но Акеми только фыркает и вскакивает на ноги, отходя к реке. Сай тоже поднимается, пытаясь встать между ней и Тамеру. Не столько, чтобы прекратить их спор, сколько для того, чтобы, если что, первым вступить в противостояние. Хотя, кроме него, никто явно не собирается вульгарно драться на кулаках. А у него руки чешутся. Погано признавать, что не только из-за Акеми, а из-за предмета ссоры тоже. — Не успокоюсь. Как тебе такое в голову пришло? Она же… психованная. Она нас ненавидит. Без всяких причин. — Возможно, причины есть, ты же не знаешь, — ровно замечает Кенджи. И идёт на попятную, замечая саркастический взгляд рыжей в ответ.— Ну, не лично вас, конечно. Я про Коноху. — И какие такие причины? — Твой дед, ты же от него всё узнала, как я понимаю, тебе не рассказал, кто именно подчистую вырезал семью Кику-чан? — Кику-чан? — выплёвывает Сай. — А вы прямо близки. Только там не хризантема, а самый настоящий кактус. Ядовитый. — Учихи, — отвечает Акеми, прямо глядя в глаза Тамеру. — А по чьему приказу? — Тамкен дёргает уголком губ, уже не скрывая и собственного недовольства. — Не уточнил, да, как я вижу? — Она знает? — всё, на что хватает Акеми. Нет, наверняка не знает. Ни про Данзо, ни про то, что Акеми его внучка. Иначе точно с ними бы не церемонилась. Не добрались бы они не то, что до Конохи, но даже до Суны. Сам Сай тоже хмурится, не понимая, что ему делать с этой информацией. Он с собой-то не знает что делать. Он совершенно точно не будет соваться в чужие проблемы. Не будет же? — Не лезь в это, — советует Кенджи, снова расслабленно опуская плечи и вертя в тонких пальцах маску лемура. — Кику-чан — моя ответственность, поняла? Если хочешь, поговорим ещё наедине. Как насчёт тренировки? Ящерка медленно кивает и отворачивается. Сай понимает, что с ним она говорить теперь точно не будет, тем паче пытаться понять. Зря он всё это затеял. Кенджи на прощание салютует Акеми, всё ещё игнорируя Сая. Его ответственность? Отлично, пусть бдит за этой сумасшедшей, желательно, подальше от Конохи. Только вот самоназначенный дозорный и Акеми провалил в своё время, и за этой не сказать, чтобы хорошо следил, по мнению Сая. Когда пару дней спустя Нанадайме объявляет об обмене шиноби между Суной и Конохой в знак обоюдной помощи, Сай сам не понимает, почему его имя значится среди первых добровольцев.Часть 1.4. Канкуро. Июнь, 25 лет после рождения.
Green Apelsin ft pyrokinesis — Кукловод
+++
После их выходки Гаара решает, что нужно укреплять отношения между деревнями не просто союзами, а обменом шиноби. Кого-то отправляют на месяц и больше, кого-то буквально на несколько дней. Канкуро везет стать тем, кого из дому выгоняют на неделю. Он, разумеется, ворчит, но особо не выступает. Уже все решено, да и Гаара глядит так, что не по себе становится. Кажется, они с Накику действительно рассердили его, притащив в Суну двух коноховцев. Нет-нет, а мыслями он возвращается к рыжеволосой девчонке. Она хоть и не первая красавица, — он и покрасивее видел, это факт, — но яркая, заметная. И сладкая, уступчивая, ему пришлось по душе, как девушка под ним выгибалась, как сжимала коленками его бока и хныкала в поцелуи. Ему она понравилась, во всяком случае, в постели. Может навестить ее, раз уж он тут? Поместье Икимоно он находит легко: огибает район клана Абураме, сворачивает направо и натыкается на знакомый символ, который видел на форме девушки. Что делать дальше Канкуро, остановившийся у ворот засунув руки в карманы, не знает, потому что стучаться как-то в его планы не входило. Позвать ее? Войти самому? Как-то он не продумал как будет выманивать Акеми из дому, но тут ему ужасно везет. Он слышит голос девушки, а затем и громкий звонкий смех. Надо же, а ведь ему казалось, что она не умеет так хохотать. Почему-то от этой мысли становится неприятно, как и от вида самой Акеми, улыбающейся какому-то высокому рыжему парню. Родственник, легко угадывает Канкуро, замечая явное семейное сходство. Парень тоже быстро его замечает и останавливается, щуря медово-карие глаза. Младший брат, точно. Одно лицо с сестрой, только веснушек побольше. — А ты кто? — совсем недружелюбно спрашивает его парень, плечом загораживая Акеми. Канкуро приподнимает бровь и глумливо улыбается, готовый сказать что-то едкое о заботе, которую ему демонстрируют. — Это ко мне, видимо. Яхико, иди без меня, я тебя после обеда найду. Хорошо? — она хлопает его по спине и обходит. — Все в порядке, иди. Извинись за меня только. — Какие у тебя с этим дела? — спрашивает ее Яхико, не думая даже сдвинуться с места. — «С этим»? Я вообще-то здесь, сопляк, — Канкуро усмехается, вспоминая похожего на него мальчишку, которого видел в Конохе. Тот смотрел так же, исподлобья и насупившись. — Нахер пошел, — без запинки и паузы огрызается Яхико, не отрывая тяжелого взгляда от сестры. — Яхико, — Акеми толкает его в плечо и кивает в ту сторону, в которую они собирались пойти. — Чеши давай отсюда. — Да, взрослые разговаривают, — продолжает насмешничать Канкуро, которого острый взгляд девушки ничуть не пугает. Ему как-то сложно бояться ее после того, как она так сжималась на его члене и выгибала спину, вскрикивая от удовольствия. — Пошел на… — начинает было парень, но ему не дают закончить. Акеми ловит его за руку и сжимает так сильно, что белеют костяшки пальцев. — Яхико! — она повышает голос, и только после этого ее младший брат разворачивается. Ему совсем не нравится оставлять девушку с Канкуро наедине, но она не дает ему продолжить спор и толкает в спину. Брата она провожает долгим взглядом, а потом поворачивается к самому кукловоду, но даже не думает подходить ближе. Улыбка с ее лица пропадает, а взгляд перестает быть теплым и ласковым. Не то чтобы Канкуро хотелось такого же отношения, как к Яхико, но от такой резкой перемены ему как-то не по себе становится. Будто за то время. что ему понадобилось моргнуть, она успела маску поменять. Она же вроде была в Анбу? Что-то он не помнит, чтобы у Накику были такие резкие изменения, но его названная сестра и не настолько мимичная и разве что перед Кумо старается быть улыбчивой и хорошей. — Что тебе надо? — спокойно и тихо спрашивает Акеми, скрещивая руки на груди. Канкуро подходит к ней сам: вторгается в личное пространство, нависает над ней, скалится в хищной улыбке. Он ждет, что она отступит, но Акеми только голову назад откидывает чтобы видеть его лицо. Стоит ее раздеть, как девушка становится покладистой, а тут такое своеволие! Это из-за того, что они, правда, пока одеты? Или дом так влияет? Акеми чувствует себя тут в безопасности? — Может быть, я соскучился? — Канкуро действительно весело, а еще веселее от того, как девушка недовольно поджимает губы. Ему тут же хочется впиться в них кусачим поцелуем, а еще — сжать пальцы у нее на шее, почувствовать отчаянное биение пульса и оголить ее грудь. Интересно, все оставленные им следы уже успели сойти с ее тела? — В Суне трахать некого? — неожиданно участливо спрашивает Акеми, сама вдруг подаваясь вперед и цепляясь пальцами за ворот его толстовки. Канкуро, не ожидавший этого, замирает, приподнимая бровь. Он улавливает аромат граната и апельсинов и замечает вдруг, что губы девушки немного другого цвета, будто она на них что-то нанесла. Прихорошилась для кого-то? Только сейчас он замечает, что одета она в летнее платье, а не в форму. — Бедненький. Сделай марионетку, в которую сможешь вставлять член. Уверена, она станет тебе лучшей спутницей. Хорошего дня, Куро. Акеми почти касается его губ своими, как вдруг отталкивает и поворачивается к нему спиной. Она считает разговор законченным, а Канкуро нет. Он делает резкий шаг вперед и хватает ее за предплечье, прижимаясь своей грудью к ее спине и обжигая дыханием ухо. — Ты забыла, что за хамство можно и отхватить? — предельно ласково спрашивает он, с удовольствием отмечая, как девушка застывает. Она не каменеет, ее плечи, наоборот, опускаются, и Канкуро готов поклясться, что она почти готова податься назад, вжимаясь в его спину. Охочая до ласки мартовская кошка как есть. Выудить из нее что-то легко, но ему хочется, чтобы она призналась в этом и попросила его. Ему понравилось видеть слезы у нее на ресницах. — Я у себя дома, — цедит она. Вокруг никого нет, и поэтому Канкуро обнимает ее рукой за талию, давит ладонью на низ живота и смеется ей в ухо. Она вздрагивает, но не от омерзения, уверен он. Вспоминает, как он трахал ее пальцами, как мял грудь и шлепал по ягодицам, наклонив над столом. — А я у тебя в гостях. Со-юз, — по слогам тянет он, прекрасно зная, что она не сделает ничего, чтобы саботировать общее дело. Раз его тут встретили нормально, то о случившемся ни она, ни ее странный бледный приятель ничего не сказали. Момент, чтобы пожаловаться, уже упущен, а это значит, что у Канкуро развязаны руки. Самое скверное, — для Акеми, естественно, — что они оба это понимают. Канкуро не думает о том, что их может кто-то увидеть, его не заботит, что подумают о них. Больше всего осуждения в любом случае достанется девушке, но, все же, лучше поостеречься. Он вспоминает старшую сестру и навязанный ей брак, и точно не хочет, чтобы что-то ярмом на шею повесили ему. — Значит, все-таки некого трахнуть было. Я так в душу запала? — ровным тоном говорит Акеми и сжимает запястье Канкуро. Он считает это поощрением и прикусывает мочку ее уха, прежде чем резко отстраняется. То, как она зябко передергивает плечами, он закидывает в копилку своих маленьких достижений. В итоге она сдается и приводит его в маленькую квартиру недалеко от скалы Хокаге. Канкуро с любопытством осматривается, пытаясь понять, что это за место. Судя по всему, свободно хозяйничать ей здесь нельзя, если он, конечно, правильно понял почему она, прежде чем решиться сюда идти, выудила откуда-то мелкую серую ящерицу. Канкуро навел кое-какие справки и теперь точно знает, что у девушки почти все техники строятся на использовании этих чешуйчатых тварей. — И что, сюда даже этот чернявый не придет? — хмыкает Канкуро, падая на маленький диван и широко расставляя ноги. — Если у тебя без него не встанет, то я, конечно, его позову. Но и трахать тогда ты будешь его, — Акеми толкает его ногой, чтобы пройти к окну и задернуть шторы. Канкуро наблюдает за тем, как она двигается, и вдруг вскидывает руку — синие нити чакры оплетают ее, подцепляют за ладони и тянут к нему так, что она падает перед ним на колени. Кажется, падение было немного болезненным, но Канкуро до этого дела нет. Он цепляет ее пальцами за подбородок и надавливает на нижнюю губу. Что делать Акеми понимает и без слов, молча расстегивает его ширинку и приспускает штаны вместе с бельем. В рот она берет не сказать что умело, но сойдет. Канкуро наматывает ее волосы на кулак, заставляет двигать головой так, как ему самому хочется: поглубже, чтобы она почти задыхалась и по щекам потекли слезы. Ее можно было бы научить как отсасывать правильно, чтобы и ей было удобно, и ему хорошо, но какой смысл учить ее, если пользоваться этим будет кто-то еще? А ему и так хорошо, он рычит и стонет, а потом, решая сделать ей одолжение, кончает не в рот, а на лицо. Над тем, как Акеми жмурится, чтобы сперма не попала ей в глаза, он хрипло смеется. — Мудак, — Акеми выплевывает ему это не в лицо, а куда-то в колени, и опирается на диван, чтобы встать. Она вытирается подобранной откуда-то салфеткой, которую комкает и бросает в него же. — Доволен? Если да, то… — Мы не закончили, — поймать ее оказывает слишком легко, а ведь Анбу, пусть и в прошлом. Он обвивает ее рукой за талию, задирает подол платья и прижимается ладонью к промокшим трусикам. — Возбудилась, пока отсасывала? — он издевается и смеется на ней, тянет с нее белье и толкается пальцами внутрь. Узковато, но мокро так, что нормально будет. Канкуро стаскивает с нее платье, потому что хочет видеть ее, и толкает на диван, выуживая из кармана презерватив. Сам он не раздевается, не зная пока, захочет ли остаться на подольше или уйдет, когда кончит еще раз. Акеми опирается руками на спинку дивана и смотрит на него через плечо, и взгляд ее его бесит. Канкуро даже не может сказать чем именно, но бесит: в нем одновременно и какое-то смирение, и бунт. Она вроде как уже поняла что будет дальше и не против, и вместе с тем вызов ему, что ли, бросает. Думает, что все быстро закончится? Забыла, что ему нравится, что она под ним бьется и пищит? Было бы легко просто ее выебать, но Канкуро хочет большего — он запомниться хочет, сломать и испортить ее для любого другого мужчины. Идеальное унижение, разве нет? Его бесит, что эта девочка, у которой в жизни-то ничего такого наверняка и не происходило, потому что выросла она в сытой и богатой Конохе, смеет так на него смотреть. Акеми вскрикивает, когда он толкается в нее членом. Канкуро не дает ей привыкнуть к своему размеру, толчки у него сильные и размеренные, а чтобы она перестала жмуриться от боли, он опускает руку вниз. От прикосновения к набухшему клитору девушка вздрагивает, от укуса — вскрикивает, а потом начинает подвывать именно так, как хочет Канкуро. Ему нравятся те звуки, которые она издает, нравится, как она сжимается на нем, нравится, как блестят слезы у нее на щеках, когда она поворачивает голову. — Хорошо принимаешь. Даже лучше, чем тогда. Соскучилась? — издевается он, наклоняясь к ней и оставляя на шее новый укус. Акеми ничего не отвечает, только жмурится, прячется от его взгляда, и если бы Канкуро сам уже не находился на грани, то не позволил бы ей это сделать. Он прощает ее сейчас, потому что кончает, потому что хочет, чтобы и она кончила. Ей хватает щипка между ног, и она тяжело опирается на спинку, чуть ли не сползая на диван. Канкуро еще несколько мгновений наслаждается ее жаром, а потом отстраняется. — Неплохо. Я тут на неделю, еще увидимся, — Канкуро шлепает ее по ягодицам и встает на ноги. Нет, оставаться желания у него нет, но вот встретиться завтра — это можно. Из квартиры он выходит, даже не обернувшись на Акеми. Не маленькая, привести себя в порядок и без него сможет.