Часть 1.5. Акеми. Июль, 25 лет после рождения Наруто.
Монеточка — Нимфоманка
+++
Канкуро начинает наведываться в Коноху неожиданно часто. Акеми не знает, что об этом думать, и вообще предпочитает лишний раз не задумываться. Ее и саму время от времени теперь планируют отправлять в Суну: после того, как ее несколько раз видели рядом с ним и его сестрой, у Нанадайме складывается впечатление, будто они ладят. Это одновременно верно и нет, и Акеми страшно хочется попытаться объяснить, как на самом деле обстоят дела, но она не может. У нее не находится слов, чтобы рассказать обо всем Наруто. Он смотрит на нее глазами, полными веры в лучшее будущее, говорит о важности союза с Суной и хорошо налаженных дружеских отношениях между деревнями, и у Акеми не хватает никакой решимости, чтобы ему возразить. Она заставляет себя улыбнуться и кивнуть, спокойно принимая миссию. В Суну с ней отправляют Райдо, Генму и Ли. Акеми не нравится этот состав — она подозревает, что Канкуро опять будет ее изводить, и боится, как бы это не вызвало вопросов у ее спутников и не обострило ситуацию. Если Райдо еще можно уговорить не лезть, то с Генмой и Ли все куда сложнее. Они оба исключительно положительные и правильные, поэтому не станут закрывать глаза, если заметят издевки и насмешки в ее адрес. Песчаникам, конечно, велено было держать себя в руках, но вряд ли это остановит Канкуро. С тех пор, как он назначил ее своей любимой куклой, его мало что останавливает. Акеми знает, что может всему этому положить конец. Она может переломать ему все кости сама, может поделиться всем с Аикавой-сенсей и Каем, открыться своей семье, да рассказать все Нанадайме, в конце концов! Тогда неожиданное присутствие в ее жизни Канкуро закончится, она сможет дышать полной грудью и идти вперед. Иногда соблазн все кому-то выложить как на духу невероятно велик, но каждый раз ее что-то останавливает. У нее у самой на языке словно печать стоит, из-за которой она ничего не может выдавить из себя. Это ведь все она — это с ней что-то не так, потому что она каждый раз ждет его визита, потому что у нее все внутри сводит сладкой судорогой, когда она слышит его голос, потому что одинокими ночами она кончает, думая о его руках и губах, представляя в себе его член и выдыхая его имя. Потом она долго моется и клянется себе, что это был последний раз. Предпоследний. Предпредпоследний. Еще разок и… Акеми почти признает то, что врет сама себе и торгуется с самой же собой. Кажется, ей пора попросить Ино посмотреть, что там творится у нее в голове, правда в таком случае подруга узнает все то, что Акеми так старательно ото всех скрывала, а она не уверена, что готова на это. Суна встречает их жарой и палящим солнцем. Акеми запрещает себе расстраиваться, когда не замечает Канкуро в числе встречающих. Глупо было думать, что он к ним выйдет. Зато к ней тут же кидается славный Кумо — мальчик обнимает ее за пояс, крепко обхватывая руками. Он ужасно похож на Яхико, думает она про себя, зачесывая ему волосы назад, чтобы увидеть лицо, на котором самая широкая улыбка, на которую он только способен. Только благодаря ему Акеми и чувствует себя лучше, даже смеется, сжимая его руку в своей. Ведет себя мальчик так, словно долго ждал ее и теперь невероятно рад увидеть. — Смотри, я ухо проколол! — Ему сколько, десять? Акеми наклоняется, чтобы рассмотреть прокол, и вдруг целует его в щеку. Ей лучше держаться от него подальше, но как отогнать от себя мальчика так, чтобы не вызывать ни у кого вопросов, она не знает, поэтому решает плыть по течению. В конце концов, она уже послала Данзо так далеко, как только могла, а до Суны он точно в нынешнем своем состоянии добраться не сможет. Ее главная задача теперь просто не переходить дорогу Накику, вот и все. — Круто, класс! Вообще красавчик, — она обнимает его и целует еще раз. Нет, он в самом деле похож на Яхико, только слаще. Ее младший брат в этом возрасте уже начал демонстрировать миру свои иголки, а этот мальчик такой хороший, что не верится, что родился он у Накику. Акеми вздыхает и отвлекается. Он навязчиво тянет ее за собой, а отказать ему она никак не может, поэтому своим машет рукой и обещает встретиться с ними попозже. В конце концов, Кумо тут ни в чем отказа не знает, — удивительно даже, что он не вырос избалованным донельзя, — поэтому даже Гаара ей ничего не скажет из-за ее отсутствия. Резиденцию Казекаге Акеми знает плохо, поэтому не знает даже куда ее ведет Кумо до тех пор, пока он не толкает дверь, и перед ней не предстают полки с деталями. Мастерская, понимает она, с любопытством озираясь по сторонам. В прошлый раз она здесь не была, ей вообще никаких экскурсий никто не устраивал, так что неудивительно. Она хочет было спросить у Кумо, можно ли ей тут находиться, но он снова тянет ее за руку и подводит к столу. Мальчик оживленно рассказывает ей, что начал мастерить марионетку с нуля. Он показывает ей детали, объясняет, как соединяет их, и Акеми действительно с интересом слушает его. Сказать, что она понимает все от и до, она не может, но общий принцип работы улавливает и даже задает какие-то вопросы. Кумо от такого внимания аж весь сияет и протягивает ей руку марионетки, чтобы Акеми могла почувствовать ее вес. Прежде, чем ее пальцы касаются гладкого дерева, по правой вдруг словно хлыстом проходится нить чакры. Она вскрикивает и подскакивает на ноги, прижимая руку к груди. На пороге мастерской стоит злой Канкуро, и ей сразу хочется провалиться сквозь землю. За его спиной она замечает незнакомую девушку с длинными золотисто-рыжими волосами, но ей пока не до нее. — Ты какого хрена тут забыла? Тебя кто пустил?! — рычит Канкуро, подскакивая к ней и даже не слушая толком объяснения растерявшегося Кумо. Он орет на нее так, словно она сюда тайком проникла чтобы что-то украсть, и у Акеми даже возможности нет вставить хоть одно слово в этот поток оскорблений. Только когда сам Кумо хватает своего названного дядю за рукав, тот смотрит на него и немного успокаивается. Вот только заступничества ребенка ей не хватало! Акеми хочется провалиться сквозь землю. Она поджимает губы, которые от обиды начинают подрагивать, и извиняется, быстро проскальзывая мимо всех к выходу. Ей кажется, что девушка смотрит на нее насмешливо и брезгливо, но Акеми плевать. Она сворачивает за угол, выпускает пару гуре и спешно ищет путь к остальным. В руки она себя успевает взять до того, как кто-то еще ее видит, а ладонь со следом ожога прячет до тех самых пор, пока не остается одна в выделенной ей комнате. Резиденция Казекаге достаточно большая, а семья у него маленькая, вот и оставляют дорогих гостей здесь же. Больше, разумеется, ради того, чтобы они под контролем были, а не ради радушия. Акеми наносит на руку заживляющую мазь и дует на нее, когда начинает пощипывать. В груди клокочет злость и обида, потому что накричали на нее незаслуженно, еще и при Кумо с той девицей. Она, конечно, понимает, что Канкуро ни во что ее не ставит, но получить этому настолько явное подтверждение оказывается неприятно и больно. Больнее даже, чем по руке. Что ей этот ожог? Мелочь, о которой она завтра и не вспомнит. Было бы ей со всем остальным так же легко и просто. Следующие два дня Канкуро к ней не подходит. Он в ее сторону даже не смотрит, зато она бросает на него взгляды, отмечая, что в кругу близких он другой: она слышит его смех, видит его улыбки, понимает, что он может быть не таким уж и мудаком. Не с ней, тут же напоминает себе Акеми и отворачивается, когда ее окликают. На тренировочной площадке, на которую их привели, почти нет тени. Акеми щурится из-за яркого солнца и удивленно округляет глаза, когда один из шиноби Песка протягивает ей косынку. — Ты не привыкла к такому солнцу, — вполне дружелюбно и миролюбиво говорит он. Акеми неуверенно берет в руки ткань и повязывает ее на голове. Парень смеется и поправляет ее, придвигаясь к ней ближе. — Вот, так лучше. Нехорошо будет, если у тебя случится солнечный удар. — Спасибо, — с искренней благодарностью произносит Акеми, улыбаясь. — А ты?.. — Коджи, — представляется парень, завязывая с ней разговор. Он интересуется, нравится ли ей в Суне, спрашивает что-то о Конохе. Говорить с ним легко, смотрит на Акеми он без какой-то настороженности и недоброжелательности, благодаря чему девушка расслабляется. Она даже почти забывает о Канкуро и своих проблемах, но кукловод просто не может дать ей спокойно жить. Рядом с ними он оказывается так неожиданно, что смеющаяся Акеми оступается и нечаянно врезается плечом в его грудь. Канкуро тут же придерживает ее за локоть, больно сжимая его пальцами. Ее смех тут же гаснет, а улыбка застывает на лице. Ей хочет вырвать руку, но сделать это сейчас будет слишком не к месту — на них смотрят. — Тебя искал твой кузен, — Канкуро кивает Коджи куда-то в сторону, и тот уходит, кидая на Акеми напоследок странный взгляд. Она не может понять, что замечает в нем, — интерес или сочувствие, — потому что думает уже о том, что от нее хочет Канкуро. — А ты со мной. Расслабилась, я смотрю, раз хвостом начала вилять. Голос у него уже не злой, но недовольный. Акеми от этого становится самую чуточку лучше. Канкуро уводит ее с тренировочной площадки в сторону Резиденции Казекаге. Ни на какие вопросы он не отвечает, вырваться тоже не дает, только крепче держит. На руке у нее точно останутся синяки, уныло думает Акеми, радуясь хотя бы тому, что в Суне она носит свободную одежду с длинным рукавом, поэтому никто кроме, собственно, самого Канкуро ничего не увидит. Он толкает ее в первое же помещение и закрывает за их спинами дверь. Акеми оборачивается на него, охая, когда он сдергивает с нее косынку, бросая ее на пол, и зарывается пальцами в ее волосы. Ее руки сами собой обхватывают его за плечи, колени — сжимаются у него на боках. Канкуро приподнимает ее легко и просто, вжимает в стену и целует, большая кусая чем лаская. Она к этому уже привыкла, не удивляясь тому, что от такого грубого обращения у нее между ног становится горячо и влажно. Акеми очень хочется сказать, что это ей такой секс просто нравится, но что-то подсказывает ей, что нравится ей все скорее из-за исполнителя. Саске ведь тоже с ней как-то особо не церемонится, а она и вполовину так не заводится с ним. Лучше бы заводилась. Лучше бы любила Неджи. Лучше бы не смотрела зачарованно, как дура, в темно-бирюзовые глаза Канкуро. Акеми кое-как опускает руку вниз, дотягиваясь до ширинки Канкуро, которому, впрочем, особая помощь не нужна. Он только на секунду позволяет ее ногам коснуться пола, когда спускает по ним вниз шорты, а потом снова подхватывает ее под ягодицы. Акеми уже знает, что он сделает, поэтому успевает закусить нижнюю губу, когда он насаживает ее на свой член. Это больно, но приятно. Ей хотелось бы, чтобы Канкуро больше времени тратил на подготовку, был хоть немного нежнее, она каждый раз думает его об этом попросить, а потом оказывается слишком поздно, и он уже двигается в ней. Этот раз не становится исключением, и Акеми просто постанывает, стараясь быть тихой. Канкуро не любит, когда она тихая. Ему не нравится, когда она молчит. Это точно как-то связано с его желанием доказать ей и всему миру свое превосходство. Он то дышит ей куда-то в подбородок, то толкается языком ей в рот, то покрывает шею жаркими поцелуями. Истосковавшейся Акеми даже этого оказывается достаточно, чтобы кончить. Не будь ей так хорошо, то она бы почувствовала стыд ровно в тот миг, когда вскрикнула имя Канкуро и задрожала. Ему это, кажется, нравится, потому что догоняет он ее буквально через несколько резких, сильных толчков. Видимо, мудак он, все же больше по призванию души, чем по своей натуре, иначе бы не дал ей прийти в себя, прежде чем отпустить. Без его груди, притискивающей ее к стене, и рук на бедрах, стоять оказывается сложно, но не настолько, чтобы Акеми позорно сползла вниз. Она опускает глаза вниз и удивляется, замечая, что Канкуро избавляется от презерватива. Она даже не запомнила когда и как он появился. — Я зайду вечером, — Канкуро цепляет ее пальцами за подбородок и вглядывается в ее лицо. Акеми думает, что получит еще один поцелуй, но нет. Он вообще скуп на любую ласку как только все заканчивается. В коридор она выходит через десять минут и сталкивается там с Накику. Та смотрит на нее со злым весельем и каким-то одобрением, что ли? Акеми облизывает пересохшие губы и здоровается, даже не удивляясь, что не получает ничего в ответ. Наверное то, что ее не послали, уже говорит о каком-то потеплении, да? Впрочем, на многое Акеми не надеется. Там, куда прикладывает руку Данзо, никогда ничего хорошего не выходит, а здесь он от души постарался. Она не хочет об этом думать. Она хочет в душ, чтобы смыть с себя липкий пот.Часть 1.5. Накику. Июль, 25 лет после рождения Наруто.
Elley Duhé — Middle of the night
+++
Чего Накику совершенно не ожидает, это того, что Гаара обязывает её сопровождать дипломата к Орочимару. Канкуро он предусмотрительно отделил от названной сестры, сослав в Коноху аж на неделю со всей полученной от пленника информацией, потом опять, а выжав из несчастного всё, что требовалось, решил вот сдать на опыты. Потому что ну зачем ещё саннину мог понадобиться тривиальный гражданский хрен знает откуда. Пусть и дипломат. С Орочимару и его странной бандой Накику познакомилась совершенно случайно. После войны нелёгкая занесла её в страну Звука, где в одном из покинутых схронов ей пришлось заночевать, совершенно выдохшейся от длительного использования инка. Всё-таки запасы её чакры были весьма ограничены, и преимущество её было только в том, что она давно научилась обезоруживать и убивать своих жертв очень быстро. Наутро впервые в жизни она обнаружила себя связанной и успела попрощаться с бренным миром и своим сыном, мысленно вверяя его на попечение Гаары и Куро. Ни одна заранее подготовленная ловушка не разбудила и не предупредила её о вторжении. Позорище. — Дратути, — обратился к ней беловолосый красивый парень, с усмешкой присаживаясь рядом на корточки. Торчащий остроконечный зуб намекнул, что незнакомец, вероятно, один из мечников Тумана. Накику даже догадалась какой: в конце концов, она не в мыльном пузыре жила, и про отличившихся на войне и до уже слышала хотя бы краем уха. — Ты пришла добровольно сдаться на благо науки? Конечно, всю жизнь мечтала. Её ведь недостаточно использовали, что Акацки, что Суна. И хотя она искренне любила и семью Казекаге, и страну Ветра, но не могла не понимать, что из семилетней, потерявшей всё девчонки, которая даже не думала становиться ниндзя, просто слепили, как из глины Дейдары, удобное и полезное оружие. Соблазнить его не получилось: Суйгетсу, как он представился, растекался в сопливую лужу исключительно перед собственной будущей женой. Карин, главная надзирательница лабораторий, сурово зыркнула разок на Накику из-под очков, и Ритсуми прониклась непонятной симпатией к этой странной парочке, готовой отдать её на растерзание сумасшедшего молодящегося мужика со змеиным языком. Они друг на друга смотрели так, как на неё никогда никто не смотрел. И меньше всего тот, от кого она хотела такого взгляда. К её удивлению, после долгого разговора с санинном они даже расстались приятелями. У неё были полезные способности, которые заинтересовали Орочимару, а у него — вполне здравое предложение о сотрудничестве для Гаары. И пусть компашка в основном обиталась на территории страны Огня, формально Коноха не вмешивалась в дела подпольной лаборатории. Просто усиленно за ними следила. В числе следящих был и Тамкен, обеспечивающий лично ей полную сохранность в моменты встреч с Суйгетсу, Джуго и Карин. А потом — страстный секс где-то неподалёку. Кику отводит уже даже не сопротивляющегося, а принявшего свою судьбу дипломата до схрона в стране Травы, даёт условный сигнал и флиртует с Суйгетсу чисто на инстинктах, прекрасно зная, что никогда у них ничего не будет. Впрочем, Хозуки и сам не прочь ни пошло пошутить, ни поделиться даже интимными подробностями из собственной жизни женатика. Зависть у Накику в этом случае донельзя белая: была бы Узумаки-Хозуки Карин парнем, она бы и её затащила в постель, ведь темперамента там ого-го. Только Кику не по девочкам, попробовала разок — не вставило. Ни в дырки, ни в голове. — В общем, она меня вчера довела до такого состояния, думал, так и не смогу обратно из воды нормально собраться. А мы сколько лет уже вместе! — откровенничает Суйгетсу, запирая молчащего даже без кляпа дипломата в какой-то комнате, которая даже не камера. — До сих пор не понимаю, чего раньше по Саске-куну залипала, там же всё тухло. — Ты в курсе даже личной жизни Учихи? — усмехается Накику. — Неужели он добровольно с тобой поделился? У него есть вообще личная жизнь? Разве его бывшая не выкинула из дома, выйдя замуж за Рокудайме? — Он же ещё при Харуно спал с одной из клана призывателей ящериц, — шёпотом делится Суйгетсу, словно секрет рассказывает. Кику чуть не выплёвывает изо рта сакэ, которое уже успела хлебнуть из их общей с Суйгетсу бутылки. — Но, видимо, он и рыжую не впечатлил; буквально на днях заглядывал к нам и сказал, что она его послала. — Что, прямо так и сказал? — не верит Накику. — Нет, конечно, — закатывает глаза Хозуки. — Сообщил со своей обычной постной рожей, что свободен, аки птица в небесах, и не вернётся в Коноху ещё где-то лет десять, скорее всего. Раньше-то приходил раз в эээ год, наверное? Отчитаться Хокаге и, видимо, потрахаться. — Весело, — хмыкает Накику, думая про себя, что Канкуро за пару суток, по всей очевидности, куда сильнее впечатлил рыжую. Речь ведь наверняка о той самой Ящерке. — Так и думала, что там больше гонору, чем умений. — А ты всё ещё со своим Анбу? — спрашивает Суйгетсу, отбирая у неё бутылку и делая глоток. Вообще-то Хозуки не пьёт, потому что алкоголь сушит организм, но для неё делает исключение. Это так мило, что Кику почти готова признать, что Узумаки-Хозуки для неё однажды могут встать на один уровень с Сабаку. Видимо, есть в них что-то общее, раз эти черти иррационально её притягивают и даже не в сексуальном плане. — Он удобный, — откровенничает в свою очередь Накику, потому что знает, что с Карин и Суйгетсу может себе позволить. — И полезный. И красивый. Так что да, из постоянных это лучший вариант. Взгляд, который она получает от Хозуки, ей совершенно не нравится: он почти жалостливый и такой непохожий на его обычные ужимки, что у неё руки чешутся залепить ему по морде, превратив в воду, как обычно делает Карин. — Тосакин, — Кику ненавидит это прозвище, хоть и знает, что Суйгетсу любит всех обзывать рыбами. Жена его селёдочка; Кику, конечно, золотая рыбка, а сам он, по словам Карин, красный тунец. — Он удобный, но, видимо, всё же не то? — Ты психологом заделался? — злится Кику, выкидывая бутылку куда-то в угол, нисколько не беспокоясь о том, что та разбивается и осыпается осколками на пол. — Я хотела навестить Карин, но, пожалуй, лучше вернусь в Суну. Бывай. — До скорого, — насмешливо кричит ей вслед Суйгетсу. — Если что, Джуго тоже всё ещё свободен. Даже может сканать за папашу твоего мелкого! Кику, несмотря на злость, усмехается. Болван. Уже на подходе к Суне её перехватывает Тамкен. И не абы где, а возле пруда, в котором Накику когда-то очень давно рыбачила с Почтенными Братом и Сестрой. Она иногда приходит в их старый дом на отшибе, потому что всё ещё не может отказаться от прошлого. Рассматривает оставшиеся фотоальбомы, свой портрет в покрывшейся зеленью медной рамке, берёт удочки и рыбачит, хотя ненавидит это делать, всегда ненавидела. Чиё-баа была той ещё мерзкой старухой. Но Кику любила её, любила даже больше, чем Сасори, и смириться со смертью карги могла лишь потому, что та пожертвовала собой ради Гаары, а не какой-то там Харуно из Листа. Сасори свою судьбу выбрал сам. Жалеть его у неё нет никаких сил. Особенно после всего, что она ему отдала, не получив в ответ ничего, кроме Кумо. Хотя это самое ценное, что вообще есть в её скучной жизни. — Я соскучился, — шепчет Кенджи ей на ухо, оплетая руками плечи и зарываясь лицом в её волосы. Они стоят на берегу крошечного водоёма, окружённого каменным бортиком, и Кику глядит сверху на их зыбкое отражение в глади воды. — Переночуем у нас? Гаара когда-то выделил для Тамкена квартиру в здании напротив дворца, на четвёртом этаже, с нелепо-широким окном, выбивающимся из общей композиции. Накику даже не спрашивала, с какой стати Анбу из не особо дружественной Конохи овладел такими привилегиями. Теперь она начинает об этом задумываться. — Что ты тут делаешь? — спрашивает Накику, позволяя ему скользнуть пальцами под тунику; лёгкими, как взмах крыльев мотылька, прикосновениями огладить её бёдра. — Мы же договорились, что не встречаемся больше в деревнях. — Я соскучился, — повторяет Кенджи, вливая в свой голос крохотную каплю гендзюцу, но уже этого достаточно, чтобы у неё между ног стало влажно. — К тому же, у нас обмен шиноби, как я мог пропустить официальный приказ? И мы не в Суне ещё. Кику ухмыляется и поворачивается, зарываясь пальцами в шелковистые русые волосы. Уже до плеча ему отрасли. Светло-зелёные глаза лучатся ехидством и искренней радостью от встречи. Это удивляет её каждый раз как в первый. А ведь она чуть его не убила, когда они впервые столкнулись в Лесу Смерти. — Но ты собирался в «нашу» квартиру, — тянет Накику, особенно выделяя «нашу», потому что она, конечно, не их. — Можем и тут заночевать, — хмыкает Кенджи, прикасаясь к её губам дразнящим поцелуем. — Так даже лучше, кстати. К вам как раз прибывает делегация из Конохи. Накику морщится, припоминая, что у них и правда обмен шиноби. Не только Тамкена прислали, не только Канкуро отправили. Гаара решил, что это отличная идея: помогать друг другу не только на бумаге, но и вживую. И как ни печально это признавать, кажется, именно из-за неё с Канкуро эта лавина сошла с горы. Чего доброго, Казекаге однажды и её решит послать в Коноху. Единственный плюс: она увидит Тему-чан, которая крайне редко выбирается в Суну после рождения Шикадая. Своего условного племянника Кику даже в глаза не видела. Накику прекрасно знает, почему Куро не нравится её связь с Тамкеном. Она длится слишком долго. И Накику иррационально хочет слушаться этого коноховца, словно под его гендзюцу она находится каждый раз, как они вместе. На самом деле просто потому, что он умный, никогда не предлагает ей того, что выглядело бы нелогичным в её понимании, удовлетворяет на сто процентов, и просто-напросто не требует больше, чем она может дать. Идеальная связь с идеальным парнем. Похуй, что из Конохи. Если бы её попробовали насильно за кого-то выдать, как Тему-чан, из политических соображений, она бы, наверное, даже не была бы особо против его кандидатуры. Он удобный. «Он удобный, но, видимо, всё же не то?» — издевательски звучит в голове голосом Хозуки. — Встретимся вечером у «нас», — шепчет Кику в идеальные губы, отрываясь от поцелуя. — Мне надо ещё отчитаться Гааре. — Подождёт полчаса, — хмыкает Кенджи, подхватывая её за талию и приподнимая крепкими руками. Кику обвивает его собственную ногами, вцепляясь в него как обезьяна, и даёт себя отнести в старый домик бывших старейшин. Два часа спустя она всё же находит в себе достаточно энергии, чтобы добраться до Суны, усыпив Тамкена не без помощи хенка. В доме Чиё и Эбизо с ним ничего не случится, проснётся через пару часов и даже поблагодарит её за отдых после бурного соития. В кабинет Гаары, она, конечно, заходит без стука, по привычке мимолётом кивая чем-то занятому секретарю. Лучше бы постучалась. — А вот и ты, — взгляд Казекаге какой угодно, только не приветливый. На её бесцеремонное проникновение поворачивается аж пять голов. И среди присутствующих Хорёк, вот уж кого она точно не ожидала увидеть в Суне в ближайшие… лет десять? Как там, по словам Суйгетсу, Учиха про Коноху говорил? — Выйди и подожди десять минут. Раз уж задержалась на лишние два часа. — Поняла, Казекаге-сама, — фыркает на это Кику и выходит, аккуратно прикрывая за собой дверь. Она должна была вернуться не раньше завтра. Определённо, Гаара отправил кого-то за ней следить. А она ещё удивлялась, чего это миссия с дипломатом получила своё продолжение под её руководительством. Даже не проверила с инка, расслабилась как увидела Тамкена. Когда конохская делегация проходит мимо неё, Сай притормаживает. Взгляд его пустой, но руки подрагивают, и Кику мрачно ухмыляется, готовясь парировать любую чушь, которую выдаст Хорёк. Он ничего не говорит: смотрит пару секунд, отворачивается и проходит мимо. Гаара выслушивает отчёт с нейтральным выражением лица и только спрашивает, будет ли она ужинать с ним, Кумо, Мичиру и Ханаби. Нет, говорит Кику, у неё другие планы. Но она не против, если её названный брат предупредит ребёнка, что мама завтра заберёт его из академии. Гаара сверлит её тяжёлым взглядом, который не нравится ей настолько же, насколько жалостливый от Суя. — Тебе стоит задуматься о том, чтобы выйти замуж, — огорашивает её Казекаге. — Чего? — глупо переспрашивает Кику, хотя прекрасно слышала своего названного брата. — С какого дуба ты упал? Забыл, как на тебя давили старейшины? — Я закрывал глаза на твои проделки, Кику, но если ты зайдёшь слишком далеко, то все мои усилия пойдут коту под хвост, ты понимаешь? — Какие проделки? — злится Кику, не повышая тона. — Я что, Куро что ли? И кого ты мне присмотрел, интересно? — Никого, — Гаара приподнимает руки в успокаивающем жесте, который нихрена её не успокаивает. — Ты можешь выбрать сама. И я не тороплю. Просто… нам не нужны проблемы с Листом. — При чём тут я? — огрызается Накику. — Эти же не жаловались. — Нет, — кивает Гаара. — Мы смогли договориться. Но ты ведь заметила, что… Гаара замолкает. Она ждёт. — Что? — Ничего, — устало потирает лоб Гаара. — Иди, я скажу Кумо, что ты будешь завтра. Вернёмся позже к этому разговору. Чёрта с два они к нему вернутся. Кику открывает квартиру напротив дворца собственным дубликатом ключа, чихая, потому что тут пыльно и давно никто не заходил. Она на скорую руку делает влажную уборку, притаскивает из ближайшего ларька какую-то еду, которую можно подогреть на плите, и меняет простыни на кровати. Тамкена всё нет, и она засыпает, не дожидаясь его появления. Просыпается уже затемно, чувствуя, что не может нормально вдохнуть из-за тяжести на её теле. — Ты должен был раньше очнуться, — бурчит Кику, пытаясь разлепить глаза и нормально вдохнуть. — Где застрял? — Он не придёт сегодня вечером. Голос и знакомый и незнакомый. Кику дёргается, но она надёжно придавлена чужим весом к кровати. — Неприятно быть в положении пленника, правда? — чёрные глаза напротив можно разглядеть только потому, что его кожа белая, как у покойника, а в окно заглядывает полная луна. — А я даже не стал тебя связывать. — Привет, мышонок, — хрипло, со сна, тянет Кику, и чувствует, как он вздрагивает всем телом. Смешно. Пытается напугать её, когда она чувствует его возбуждение животом. — Не знаю, что ты сделал с Тамкеном, со мной такое не прокатит. — Ты уверена? — Больше, чем чувствует уверенности в его голосе, определённо. Не идёт этому чудику играть в коварного соблазнителя. Это её роль, которую она играет как по нотам. — Забыл уже? — Накику облизывает губы, прекрасно видя в свете луны, как он следит за этим жестом и как сбивается его дыхание. — Если ты хочешь что-то получить, то меня не трогаешь. Это моё условие. — Ты сказала, что не хочешь меня больше видеть. — Но ты тут, — комментирует очевидное Накику. — А Кенджи, видимо, не появится. Сай кивает, впрочем, опять-таки без особой уверенности. Интересно даже, что он с ним сделал. И, видимо, провернул, пока тот находился в отключке из-за самой Кику. Ей становится очень весело от такого поворота событий. — Почему ты не хочешь, чтобы у нас был половой акт? — спрашивает Хорёк, и Кику не может уже сдержать истерического смеха. Бесценный кадр, она бы, как Орочимару, себе бы на опыты забрала. Кто так выражается вообще? Половой акт. В энциклопедии прочитал, что ли? А ведь сидит у неё на бёдрах и всё ещё пытается делать вид, что удерживает её в своей хватке. А она почему-то позволяет. — Потому что я не имею сношений с чужими мужьями, — пытается состряпать серьёзную мину Накику. — А мастурбировать им и заниматься оральным сексом тебе твой кодекс позволяет? — Ками-сама, — стонет Кику, извиваясь не потому, что хочет вырваться из хватки, а потому что её правда начинает саму трясти от хохота. — Я понимаю теперь, почему у вас с женой всё тухло. У меня бы тоже всё возбуждение пропало от подобных замечаний в кровати. — Что смешного? — рявкает Сай, сжимая её запястья одной рукой. Второй он неожиданно грубо скользит между её ног, отодвигая пальцами атласные трусики и трогая половые губы. К его и её удивлению даже влажные. Накику прерывисто выдыхает, успокаиваясь. Но её уже тоже захватил азарт. Раз уж он здесь, такой доступный и потерянный, почему нет? Хорёк смотрит на неё не так, как Суйгетсу на Карин, но что-то есть похожее в том, насколько безгранична бездна его отчаяния в попытке получить от неё то, что он может получить только от неё. — Убери руку, — ласково шепчет Накику, и Сай тут же подчиняется, как она сама подчиняется Тамкену. Возможно, ей стоит попросить у Кенджи поработать ещё и с гендзюцу, ведь у неё явно есть к этому талант. — Хороший мальчик. Теперь отпусти меня, и я дам тебе, что ты хочешь. Обещаю, Гаара получит тебя утром в целости и сохранности. Перевернуть его на спину не составляет никакого труда. Он как марионетки Канкуро и как глина Дейдары: лепи из него что хочешь, дёргай за ниточки, когда глина обожжённая и твёрдая. Кику усаживается сверху прямо на его эрекцию, выгибаясь и грациозно откидывая через плечо волнистые золотые волосы. Двигает бёдрами вперёд и назад, по длине его члена, через мокрые трусики ощущая чужую горячую плоть. Уже этого достаточно, чтобы выбить из него протяжный стон. Бледноват, но ей нравится рельефность его стройного тела, поэтому Накику всё-таки стаскивает с Сая чёрную футболку и царапает ногтями рёбра, опускаясь до резинки тонких штанов. Стягивает их, кладя ладонь на набухшие яйца и легонько сжимая; сползает ниже, скользя губами по животу, ощущая, как тот проваливается оттого, как Хорёк резко выдыхает, вцепляясь пальцами в простыню. Молодец, выучил правила. Ему требуется на пару секунд больше, чем в «Акасуне», чтобы кончить. Сай сдавленно бормочет в подушку, которую успел положить на лицо, что-то подозрительно похожее на её имя. Накику подавляет желание взять блокнот из поясной сумки и начать записывать новые рекорды. Она даже расщедряется на то, чтобы дать ему с десяток минут прийти в себя. — Ваша помощь будет высоко оценена Суной, благодарим за содействие, — насмешливо бросает Накику одновременно с его футболкой. — Теперь, будьте добры, покиньте ложе удовольствия в направлении выделенной вам временной обители. — Ты самая настоящая сучка, — с чувством выплёвывает Сай, когда она с милой улыбкой выставляет его за порог. — Что в тебе такого особенного? — Ничего, — равнодушно отвечает Накику, хлопая дверью у него перед носом. — Поэтому можешь больше не приходить.