Часть 1. Экстра 1. Ханаби. Сентябрь, 23 года после рождения Наруто.
КРИМ ПЛИН — Выбери меня
+++
Когда речь зашла о том, что Коноха и Суна должны обменяться невестами и заключить браки, она почти не удивилась. Старейшины и так ведь перебрали все кланы, чтобы убедиться, что для Казекаге будет подобрана лучшая невеста, которая, к тому же, сможет представлять при необходимости интересы деревни. Ханаби подходила для этого лучше всех, потому что происходит из одного из древнейших и сильнейших кланов Конохи, считается сильной куноичи, у которой, к тому же, есть родовой кеккей-генкай. В Суне радоваться должны, что она им досталась, и Ханаби, в принципе, тоже так подумала, когда ей сообщили эту новость. Отец посмотрел на нее пытливо, оставив, все же, решение за ней. Он смягчился, но снисхождение что к ней, что к Хинате-анэ, что к покойному Неджи-нии начал показывать поздно. Его младшая дочь только кивнула в знак согласия. А что? Стать женой Казекаге не так уж и плохо, тем более, что быть главой клана у нее особого желания никогда не было. Ей не хотелось идти вперед старшей сестры, потом она считала более достойным для этой роли своего кузена. В побочной линии есть талантливые шиноби из которых можно выбрать, а она отправится в Суну. Ей даже интересно как это все будет выглядеть: сестру Казекаге она оценила по достоинству во время смотрин, и хоть особо с ней не разговаривала, прикинуть, что из себя представляют остальные песчаники, смогла. Встречают Ханаби как положено: Казекаге-сама, его брат и их названная сестра, ну и, конечно, старейшины, которые смотрят на нее совсем не дружелюбно. Она склоняется в вежливом поклоне, но никак не в почтительном, потому что приехала сюда быть женой, а не какой-то бедной родственницей. Зарабатывать очки уступчивостью, быть покладистой и удобной у нее нет в планах. Она почти уверена, что ту же Хинату-анэ здесь бы съели. Подавились бы в процессе внутренним стержнем, потому что ее неконфликтная старшая сестра никогда не позволила бы себе забыть о достоинствах Хьюг, но извели бы страшно. И закончилось бы все плохо — приездом самой Ханаби, которая бы не стала никого слушать и при первой же робкой жалобе Хинаты-анэ сравняла бы с землей что Резиденцию Казекаге, что саму Суну. Ей не принципиально, она в детстве росла маленьким воином, «химе» — не более, чем обозначение статуса. Среди шиноби принцесс нет, все нежные девочки вырастают у богатых гражданских. Она видела жену и дочерей дайме Огня, вот уж кто точно достоин так зваться. На свадебной церемонии Ханаби держит спину ровно, стоит рядом с Гаарой и принимает поздравления, отвечая на них вежливой улыбкой. Со своим мужем она поговорила совсем немного, с его семьей — чуть больше. Канкуро показался ей наглым и злым, Накику тоже, но лучше уж они сразу себя проявят, чем ей придется разгадывать какие они на самом деле. Да и иметь дело с такими куда проще, чем с кем-то льстивым и изворотливым. Про самого Гаару она пока ничего сказать толком не может, он ведет себя исключительно вежливо и чем-то неуловимо напоминает ей Неджи-нии. Наверное, манерой держаться и скупостью эмоций. Что ж, пускай. Все равно выйдет все именно так, как она хочет. Казекаге-сама может строить из себя неприступного столько, сколько захочет, ее это мало волнует. Для себя она решает, что ей он нравится: красивый, статный, умный, надежный. Короче говоря, есть с чем работать, а это значит, что она разберется, как расположить его к себе. Может, через ласку, может, через внимание, может, через секс. А, может, для этого ей понадобится приструнить совет старейшин, которые, как она заметила, позволяют себе больше положенного из-за возраста своего Каге. Она с такими стариками выросла, с детства наблюдала за тем, как с ними разговаривает и управляется ее собственный отец. В отличие от многих на чужих ошибках она учится не хуже, чем на своих. — Мне не нравится, когда в мой кабинет заходят без стука, — говорит ей Гаара на второй день их брака. Взять хотя бы пару выходных он себе то ли не смог позволить, то ли просто не захотел. В постели с ней он вчера был отстраненным, хотя можно было сказать, что она ему понравилась. А чему тут не нравиться? — Я буду заходить сюда когда захочу и как захочу. Можешь вежливо попросить меня стучаться, а я рассмотрю твою просьбу, — отзывается она, обходя его стол и скользя равнодушным взглядом по разложенным перед ним документам. — На что тебе секретари, если ты сам со всем возишься? — Они тоже работают, — Гаара говорит это так, что Ханаби становится ясно: он раздражен. Ее это не пугает и не волнует, она ловко забирает у него документ и изучает сама, отмахиваясь от его рук. Пальцами она больно ударяет его по запястью. Удар у нее тяжелый, она мастер тайдзюцу же. — Если будешь меня хватать, я тебе что-нибудь сломаю. Песок не поможет, — говорит она коротко, вчитываясь в содержимое. — Думаешь, сумеешь? — Вот теперь он звучит как-то удивленно даже. И, кажется, даже чуть-чуть весело. Самую малость. Ханаби опускает на него глаза и приподнимает бровь. — Хочешь проверить? Хаккешо Кайтен лучше Суна но Тате. — Уголки губ Гаары едва заметно дергаются вверх. Она считает это своей личной маленькой победой. Веселить его — тоже способ понравиться. Политика политикой, а Ханаби хочет и брак нормальный. Она жадная. Победой она также считает то, что ей удается достаточно быстро заткнуть грязный рот и Канкуро. Она молча слушает поток его насмешек и так же молча перекрывает ему поток чакры. Маска равнодушия на ее лице идеальная, даже бровь не дергается пока он продолжает сквернословить, проклиная ее, ее клан и Коноху. После он успокаивается и даже перестает вести себя как последний мудак. С Накику дела обстоят интереснее. Нужно быть слепой и глухой, чтобы не знать, будучи в Суне, о похождениях детей покойного Йондайме Казекаге. Ей быстро сообщают о том, что у ее мужа вроде как была интрижка с Накику, но сын, пусть и рыжий, явно рожден не от него. Ханаби не спрашивает, но ей хватает наблюдательности, чтобы это понять. Будь Кумо рожден от одного из братьев, то это бы не скрывалось. Зачем? Он бы тогда был полноправным членом клана. — Что ему нравится в постели? — Ханаби не ходит вокруг да около, спрашивает это у Накику деловым тоном и не выдерживает, начиная смеяться, когда лицо собеседницы вытягивается. Ревности она не испытывает никакой, потому что ей в этих отношениях не место. Если Ханаби сочтет себя оскорбленной, то действительно что-то сломает своему мужу. Или хотя бы попытается, но она правда не думает, что ему будет так уж и легко с ней. Гаара бережет союз и бережет ее, потому что она его жена. Сам, что называется, себя в ловушку загнал. Кто сказал, что будет легко? И кто сказал, что только на его условиях? Ханаби усмехается, слушая Накику и запоминая, что она ей говорит. Значит, ей не показалось, и муж действительно сдерживается. Это очаровательно, думает она, постукивая пальцами по своему локтю. Глупо, потому что мог бы сразу обозначить, что ему нравится, а что нет, но очаровательно. В его кабинет она опять заходит без стука. Гаара уже не поднимает на нее глаз и от очередного отчета отрывается только когда Ханаби бесцеремонно выдергивает листы бумаги из его рук. Она цепляет его двумя пальцами за подбородок, смотрит задумчиво и вдруг улыбается. — Мне надоело заниматься сексом только в спальне. Я слышала, что в резиденции достаточно укромных мест, — его обескураженное лицо едва не заставляет ее рассмеяться в голос. Кажется, он совсем от нее такого не ожидал, поэтому ей приходится самой наклониться за поцелуем. Пальцами она сжимает волосы у него на затылке, тянет, ногтями царапает кожу головы и прикусывает его нижнюю губу. До крови, потому что он заслужил это, раз так тупит. На стол ее Гаара толкает сам, ноги разводит ей сам, и сам же развязывает узлы, держащие хакама у нее на талии. Ханаби царапает его спину, толкает голову к груди и гортанно стонет, когда он оставляет на ней жаркие поцелуи. Она сама толкается ему в рот, наслаждается тем вниманием, которое он уделяет ее соскам, но ей этого мало. — Меня не нужно растягивать, — говорит она ему, когда он отрывается от ее груди и ладонь устраивает у нее между ног. Ханаби мокрая, она течет и вскидывает бедра, будто бы уже насаживается на член. — Я подготовилась, чтобы не терять время. Разденься. — Мы торопимся? — хрипло спрашивает у нее Гаара, отстраняясь. Он стаскивает с себя одежду и смотрит на то, как ее рука опускается вниз, как она раздвигает пальцами свои половые губы и трет клитор. Взгляд у него темнеет. Ханаби это нравится. — Да. Хочу твой член в себе прямо сейчас, — он срывает с ее губ громкий стон первым же своим толчком. Быть тихой она даже не пытается: она тут со своим мужем, если кому-то приспичит сюда прийти, то это не ее проблема. На часах уже восемь, рабочий день давно закончился, если что. И она почти угадывает. В дверь правда стучатся, Гаара вздрагивает вначале от стука, а потом от шлепка по лицу. — Если ты остановишься до того, как мы кончим, я тебя убью, — обещает она и тянет его к себе, отвлекает грязным поцелуем и сжимается на нем так, чтобы он обо всем забыл. В коридоре точно слышат если не мокрые шлепки, то хриплые стоны и рычание, а потом и протяжное высокое «Гаара», которое Ханаби даже не пытается сдержать. Гаара падает ей на грудь, тяжело и рвано дышит. Стук повторяется, и он опять дергается, злится, когда отстраняется. Ханаби приподнимается на локтях и упирается босой стопой ему в грудь. — Сядь, — велит она и сама спрыгивает со стола. Она растрепанная, мокрая, у нее сперма течет по внутренней стороне бедра, но она заматывается в косодэ, придерживая полы рукой и даже не пытаясь найти пояс. К двери она подходит сама и распахивает ее с такой силой, что человек за ней отшатывается. — Что-то срочное? — Мне нужно поговорить с Казекаге-сама, — запинаясь от возмущения говорит старейшина. Ханаби его узнает: это тот самый мерзкий старикашка, который как-то сказал ей проявлять больше уважения к совету и оскорбился, получив в ответ откровения Ханаби о том, что она является представительницей куда более древнего и уважаемого клана, чем все те, которые представлены в совете. Очков, скорее всего, среди стариков это ей не заработало, но Гаара оценил. — Это что-то более срочное и важное, чем то, чем мы заняты? — Что? — Полагаю, что нет. Казекаге-сама будет ждать вас послезавтра утром, — она захлопывает дверь перед носом старика, едва не попадая ему по пальцам, когда он пытается ее удержать. Повернув ручку до щелчка, Ханаби поворачивается к мужу. — Послезавтра? — спрашивает Гаара, опускаясь в кресло. Во взгляде у него какой-то немой восторг, который ей нравится. — Завтру у тебя выходной, — она скидывает косодэ и подходит к нему, устраиваясь на его коленях. — Если будешь спорить, то я тебя просто свяжу. Я тебя сильнее. Смех Гаары ей тоже нравится. Красивый и отдается теплом где-то у нее в груди.Часть 1. Экстра 2. Суйгетсу. Июнь, 25 лет после рождения Наруто.
Die Antwoord — Baby's On Fire
+++
Суйгетсу и не думает останавливать Накику, когда она покидает убежище — он с ней уже шесть лет знаком, прекрасно выучил сучий, прямо как у его селёдочки, характер и знает, что если попробует к ней пристать, она всё равно сделает назло. Дурочка, вроде и взрослая, мать ребёнка, а сама ещё не выросла из детских заморочек. Она как-то проговорилась, что никогда не хотела быть ниндзя, только вместо того, чтобы уйти из профессии, намеренно себя ею же и губит. Хорошо, что он и Карин есть у этой ненормальной. Хорошо, что у него самого есть ненормальная Карин. Суйгетсу вспоминает те первые годы после войны, когда пытался втемяшить этой дурынде в голову что он куда лучше Саске, и что химии между ними больше, чем в её обожаемых парфюмах. Карин, впрочем, сдалась быстро, а в феврале, пять лет назад, он воспользовался тем, что она с бодуна согласилась стать его женой. Пока не передумала, разбудил в несусветную рань Орочимару, Джуго и удобно заглянувшую к ним Накику и, подхватив всех на водяное облако, доставил к ближайшему храму. Кольцами он обзавёлся заранее, найти онсен, чтобы отпраздновать радостное событие тоже не составило труда, хотя Кику потом жаловалась, что могли бы быть и потише. Можно подумать, она сама тихо рядом стонала под каким-то проходящим мимо шиноби-суновцем. Ладно хоть не под Джуго. Или, тем паче, под Орочимару. Весёлое было время. Они как-то незаметно сдружились, Карин, которая всегда была жутко нелюдимой, прикипела к Тосакин как к собственной сестре. Вслух, конечно, ни одна ни другая не признавались. Но они куда охотнее проводили время вместе, чем с ним, когда Кику заглядывала в убежище. Возможно причина была в том, что Суйгетсу почти не пил. Или Кику всё ещё дулась на то, что он когда-то ей не соблазнился. Вряд ли, конечно; она на него не смотрела с тех пор ни разу заинтересованным взглядом. Карин затмила собой всё, как и для него. Даже завидно. Жену он находит, без сюрпризов, в лаборатории пару часов спустя, когда добирается до основного убежища. Она смотрит на экраны и делает какие-то пометки в журнале. — Не хочешь ненадолго отвлечься? — спрашивает Суйгетсу. — Не хочешь ненадолго заняться делом? — спрашивает Карин. — Ты весь день слоняешься как неприкаянный. — Вообще-то я был в схроне Травы. И только что вернулся, — она что, не заметила его отсутствия? — Джуго сменил меня, будет сидеть с каким-то дипломатом, которого привела Тосакин. — А где она сама? — Карин аж оборачивается от удивления. — Я её немножко разозлил, и она вернулась в Суну. Но передавала тебе пламенный засос. В следующий раз она явится сразу к тебе, а меня будет игнорировать. — И правильно сделает, дурак. Рот поганый, не для того открываешь. — Могу открыть для того, — предлагает Суйгетсу, пошло ухмыляясь. — С того и начал разговор, дорогая. — Я занята, — отрезает Карин. Как будто он не знает её наизусть. Если он сейчас тихо подойдёт к ней со спины, превратит пальцы в воду и проведёт по её трусикам так, чтобы они намокли… да они уже намокли. — Мне нравится, что дома ты ходишь без шорт, — довольно тянет Суйгетсу, возвращая конечности в нормальное состояние и, отодвигая ткань в сторону, скользит двумя пальцами внутрь. — Только когда Орочимару-сама нет, — ворчит Карин, выпячивая задницу навстречу его руке. — Давай сразу три, а ещё лучше язык, чтобы заткнуть тебя наконец. Суйгетсу понятливо опускается, стаскивая с неё рабочий халат, под которым, оказывается, кроме трусиков и нет ничего. Значит, она всё-таки ждала его, специально ведь так вырядилась. Он в восторге, он лишь слегка прикусывает её кожу своими остро заточенными зубами — в тех местах, где на её предплечьях и плечах остались шрамы от чужих укусов. Они его не отталкивают, но он хочет, чтобы на жене поверх других были лишь его следы. И он тщательно вылизывает все те места, до которых дотягивается. Карин нетерпеливая, но она любит, когда он прокладывает дорожку из поцелуев по её чуть выступающему позвоночнику, когда раздвигает ягодицы, подныривая снизу и лаская языком все дырки, длинно и с напором проводя языком туда-обратно. Она любит, когда он добавляет пальцы после того, как проходится ладонями по её стройным ногам, делая лёгкий массаж икр и бёдер. Любит, когда он стонет, посылая вибрацию по её половым губам и клитору, отчего стонать начинает уже она. Тихо, потому что ему надо стараться, чтобы выбивать звуки из этой стервозины, она ведь любит и напоминать о том, что если ей надоест, то сразу же с ним и разведётся. Куда она от него денется? И он от неё тоже никуда не денется. Позволит любые опыты с собой провести, будь то с инструментами из сексшопа или из лаборатории. После того, что с ним делал Орочимару, уже ничего не страшно. Главное, чтобы только вскрытие над ним не проводила, ну и причиндалы снизу не отрезала — остальное можно пережить. Но она причиндалы его тоже любит, так что это не в её интересах. Карин как раз надоедает то, как он елозит губами, ей хочется чего-то поощутимей, поэтому она грубовато тянет его за волосы и швыряет в сторону анатомической тележки. Он надеется, что до этого на каталке не лежал чей-нибудь труп, не хочется всё-таки подхватить какую-нибудь заразу. Впрочем, Карин лучше него знает где и как рискует что-то подхватить, так что ей можно довериться. — Селёдочка, — Суйгетсу крепко сжимает её бёдра, по которым течёт её смазка вперемешку с его слюной. Трусы он уже успел с неё стащить, — она вся восхитительно голая, — а вот свои штаны нет и не уверен, что это хорошая идея. — Я себе сейчас жопу отморозю на этой железной коняшке, может, хоть на диван или на стол? — На столе важные документы, а до дивана далеко, — пыхтит Карин, призывно двигаясь на нём и трясь промежностью о внушительный бугор под тканью. — А железная коняшка это я, не волнуйся, сейчас металл нагреется, особенно если ты ускоришься. И правильно будет «отморожу», чудак. Член он вытаскивает из трусов кое-как, и хотя яйца неприятно трутся о резинку, не жалуется, потому что Карин уже резко садится на него, сразу задавая бешеный ритм. От шлепков в коридор улетает восхитительно пошлое эхо, и Суйгетсу даже жалеет, что Орочимару нет в убежище, ему нравится знать, что саннин знает как они тут трахаются, и ничего не может поделать с тем, чтобы вышвырнуть его, иначе ведь и Карин уйдёт, а она самый ценный сотрудник, который у него вообще когда-либо был. Куда умней и расторопней этого мальчишки Кабуто из Конохи. Карин ласкает себе клитор, отшвыривая его руку, предпочитая сначала взять в рот его пальцы и то ли почувствовать вкус самой себя, то ли просто чтобы дополнительно намочить фаланги его пальцев. Затем она пихает их в рот ему самому и с восторгом смотрит как он сосёт сначала свои пальцы, потом и свои и её. Когда они совершенно точно все покрыты слюнями, Карин внезапно прерывается и привстаёт, обхватывая ими его яички и нежно сжимая их, перекатывая в ладони. Затем спускается и берёт в рот член, который недавно уговорила проколоть новомодным пирсингом «принц Арубету». Ей нравится, так что и он ни разу не пожалел о том, что дал ей это сделать. По крайней мере, прокол делала сама Карин, как хорошо обученный медик, никому другому он бы точно не дал дотронуться до своих гениталий. Да и она тоже, что уж тут. Он не хочет кончать сейчас, но не может удержаться, успевая лишь вытащить член в последний момент и выстрелить ей спермой на услужливо выставленный язык, забрызгав лишь отдельными каплями губы. Она и на очки не против получить, но ему нравится смотреть в её горящие алым пламенем глаза, когда она смотрит на него снизу вверх. Карин облизывается и поднимается, кладя руки ему на плечи, пока он переводит дыхание. — А как же ты, селёдочка? — спрашивает Суйгетсу, притягивая её к себе и начиная обводить круги вокруг её пупка. — Мне сейчас понадобится пара минуток… — Поработаешь руками, — ухмыляется Карин, отстраняясь. — Да не в том смысле, убери конечность, — она отходит, чтобы порыться в ящике стола, и вытаскивает на свет внушительный фаллоимитатор. — Вот, пока не восстал. — Я не хочу в тебе видеть чужой член, — глупо моргает Хозуки. — От такого у меня точно не встанет. — Это просто игрушка, тунец — закатывает глаза Карин. — Или ты думаешь, я у кого-то отрезала на память? И законсервировала? — Нет, но он всё равно не мой. И свой я предпочитаю видеть на себе, а не отдельно от меня. — Болван, — Карин со вздохом убирает искусственный фаллос обратно. — А обещал, что всё для меня сделаешь. — Я прямо сейчас для тебя восстану, — обещает Суйгетсу. — Давай любую другую игрушку, хочешь, можешь мне ещё и яйца проколоть. Или лобок. Или и то и другое. Остаток дня они проводят издеваясь над тем, что у него ниже пояса. Потрясающее для Карин терпение, учитывая, что оргазм она получает в итоге всё-таки от его пальцев, потому что многострадальным члену и яйцам требуется хотя бы пара недель, чтобы зажить без неприятных последствий. — Ты даже не взяла мою фамилию, — жалуется Суйгетсу вечером в кровати, отчаянно надеясь, что после всех перенесённых страданий у него сможет когда-нибудь встать. — Селёдочка, если я стану инвалидом по твоей вине, ты не имеешь права меня кинуть. — Я взяла твою фамилию, — морщится Карин, кладя очки на тумбочку и заползая под одеяло. — Просто оставила ещё и свою. И ничего с тобой не случится, если не встанет я, будь уверен, поставлю. Ты же не Саске-кун. — Определённо, — Суйгетсу чмокает её в макушку и кладёт её голову себе на плечо. Карин уже засыпает, и сам он проваливается в сон. — Только перестань уже упоминать его имя, когда мы в супружеской постели. Даже в таком ключе.