Часть 1.9. Акеми. Сентябрь, 25 лет после рождения Наруто.
KseroN — Сказки
+++
Акеми иногда кажется, что Яхико она совсем не знает. Брат вырос вроде бы у нее на глазах, а вроде бы она так часто отсутствовала, что и проследить не могла, что у него и как. Она всегда была уверена в том, что Исаму-сан хорошо за ним присматривает, но только после войны поняла, что дяди не хватало на всех: на нем был клан, собственные два сына и осиротевшие племянники. Акеми-то он повоспитывать толком не смог, ей едва исполнилось четырнадцать, когда Данзо забрал ее в Корень, а вот Яхико был при нем. При нем и, судя по всему, при половине Конохи, потому что, в отличие от Конохомару, у него не было такого же внимательного учителя. Ее младший брат так и не стал особенно близок ни с назначенным его команде джонином, ни со своими товарищами. Из ровесников он дружен только с Конохомару, Моеги и Удоном, и был с Ханаби, даже несмотря на разницу между ними в два года. Со стороны казалось, что все в порядке, и Акеми была уверена, что она сумела от всего его защитить и укрыть, слишком поздно поняв, что это не так. Сказать, что Яхико рос как сорняк, нельзя, но крутиться он предпочитал с теми, кто постарше, впитывая все происходящее вокруг него словно губка. Акеми ищет в нем сходство с их покойным отцом, на которого он так похож лицом и ростом, но видит в нем куда больше от матери. И, как следствие, от того же Данзо. Видимо, нутро у них у обоих, все же, одинаковое. Яхико отправляет ей гуре с коротким посланием: подойти к апартаментам, выделенным песчаникам. Уже от этого у Акеми начинает сосать под ложечкой, потому что вряд ли брат просто так ее позвал. Она решает проводить Канкуро и Кумо, улыбается ребенку и старается игнорировать его дядю, что сейчас сделать не так уж и сложно, потому что мысли ее заняты совсем не им. — Кумо-чан, пошли, я тебе покажу Коноху так, как никто другой, — весело зовет мальчика Яхико и подталкивает в сторону лотка с данго. Он даже вручает ему свой кошелек, веля купить на двоих. — Ты знаешь, куда я тебе это данго засуну? — едва Кумо удаляется, Акеми хватает брата за ворот его футболки. Она игнорирует Канкуро, в отличие от Яхико, который кидает на него мрачный и насмешливый взгляд. — Яхико! Сколько можно тебя просить не делать… — Кошачья маска, — просто говорит ее брат, растягивая гласные, и у Акеми вся краска сходит с лица. — Знакомы? — Его не может быть в Конохе, — впрочем, в голосе у нее нет никакой уверенности. Так и Корня больше нет, а Данзо все еще есть и мутит воду. Он вполне может поддерживать связь с кем-то из своих беглых Анбу. Старик-то клянется в своей верности Конохе, и в этом и заключается основная проблема: он действительно верен своей деревне, но только себя видит тем, кто способен ее вести. Казалось бы, оказавшись прикованным к инвалидной коляске он подрастерял амбиции и пыл, тем более, что возраст у него весьма преклонный, но появление Накику все поменяло. — Где ты его видел? — Он траванул горе-мамашу, — Яхико ловит рванувшего было вперед Канкуро за плечо. — Тихо. С ней Сай, она вроде как даже не умирает, а вам не надо пугать ребенка. Мы же его бережем? Акеми видит, как ходят у Канкуро желваки под кожей, и спешно вклинивается между ним и своим младшим братом. — Вернись с Кумо к нам, туда никто не полезет, — быстро говорит она и ловит Яхико за подбородок. — Чтобы глаз с него не спускал пока я не вернусь. — Мой племянник останется со мной, — рычит Канкуро, на что Яхико громко фыркает, закатывая глаза. — Мне же лучше будет, если отобрать его решат у тебя, да и ей тоже. Только мелкого жалко. Знаешь, очень печально терять в таком возрасте всю свою семью, — в голосе у него прорезаются те самые металлические нотки, которые Акеми слышала у себя и никогда не хотела услышать у него. — Яхико! — Акеми чувствует, что Канкуро сжимает ее плечо, чтобы оттолкнуть, и резко поворачивается к нему лицом. — Кумо возвращается к нам, потому что там безопасно. Мы идем к твоей сестре, потому что Сай не ирьенин. Ты, — снова смотрит она на Яхико, — даже близко не подходишь к Коту. Ты меня понял? — Уверена? Мог бы притащить тебе его голову, — самодовольно заявляет Яхико и вдруг перестает улыбаться, пристально глядя на песчаника. — Или его. Кумо-чан, купил все? Пошли-пошли, ну их, они скучные. — С ним все будет в порядке, пока он с моим братом, — устало говорит Акеми истинную правду: Данзо не рискнет ими с Яхико, во всяком случае, пока. Она знает, что он испытывает к ним обоим определенного рода привязанность, но теперь она совсем не уверена в том, что желание встать на ноги не будет для него важнее всего. — Я сама приведу его, когда… — Кто. Отравил. Кику? — чеканит Канкуро таким тоном, что у Акеми все сжимается внутри. Вчера она сдуру ляпнула Накику, что именно ее дед стоит за гибелью ее клана. Сейчас Накику отравлена, и все вопросы опять к ней. Где вообще Тамкен, который вроде как должен был за ней следить? Ответственность, мать его, взял он на себя! — Я тебя спрашиваю! Ты и твой братец знаете же. — Нукенин, — Акеми не врет. Терай сбежал из деревни и был объявлен в розыск еще после войны, но с тех пор никто не видел его. Данзо, по всей видимости, решил, что ему непременно нужно заполучить хенка. Акеми просчиталась — она не подумала, что дед на такое пойдет и перепугалась когда увидела Кумо. Если выбирать между матерью и сыном, то мальчик же куда более легкая жертва. Как оказалось, Акеми зря так считала и недооценила старика. Повезло еще, что Яхико оказался рядом. Раз он обо всем знает, то Терай видел его и потому не сунулся к ней. А потом… Как там вообще оказался Сай? Хотя это глупый вопрос, он за Накику ходит хвостом. — По-твоему, это то, что я хочу услышать? — Канкуро продолжает напирать, а Акеми даже ответить нечего. Она мотает головой и прибавляет шагу, желая поскорее самолично увидеть в каком состоянии Накику. Глаза у Сая — бездонные и встревоженные. Он с Накику на кровати, держит ее в объятиях, но милой сцену Акеми не находит. Она сгоняет его и тут же отталкивает Канкуро, который спешит сам проверить состояние своей сестры. — Почему ты не притащил ее к Сакуре или Сакуру к ней?! — резко спрашивает она Сая, который неловко замирает в шаге от кровати. — Ты нормальный вообще? У тебя мозг отключился или что? — Она сказала, что у нее есть противоядие.— Акеми поворачивается к нему так резко, что отросшие пряди волос больно хлещут ее по щекам. — Ты ополоумел?! Тащи мне сюда Кая, чтобы он тут был через десять минут, иначе я тебе клянусь, Сай… — Лучше Сакуру, — Сай еще и спорить решает! Канкуро рядом с ним тоже хмыкает и кивает, доверяя известной ему куноичи-ирьенину и ученице Тсунаде-сама куда больше, чем непонятно кому. Акеми чувствует, что от злости ей становится нечем дышать. И от страха. Если бы она знала, что Данзо выкинет подобное, то согласилась бы шпионить. Так хоть проконтролировала бы старика! — Иди за Каем, идиот! — рычит она и снова наклоняется над Накику. Сакура, безусловно, поможет, но с ней придется объясняться, а сделать этого Акеми никак не может. Это будет слишком большой скандал, эпицентром которого становиться она никак не хочет. — Чтоб ты провалился… какой у нее запас чакры? — Что? — переспрашивает оставшийся с ней рядом Канкуро. Акеми выуживает из сумки на своем поясе свиток и на него не смотрит. — Не самый большой. Меньше, чем у меня. Что ты делаешь? — Саю надо было сразу позвать кого-то, кто знает, что делать, а не слушать эту дуру набитую, — цедит Акеми, устраивая высвобожденных из свитка сейсеки на груди Накику. Она оттягивает ворот ее майки и прикладывает пальцы к тому местечку, где бьется пульсом жилка у нее на шее. — Он отравляет чакру. У нее не может быть противоядия от той бурды, которую любит использовать Кот. Он слишком часто меняет составы, но там почти всегда есть нейротоксины кииро. Которых теперь у него в свободном доступе нет, но Тейра всегда был запасливым мудаком. Акеми ловит себя на том, что по старой привычке не произносит его имя вслух, будто до сих пор бережет его секрет. Ей от самой себя вдруг становится противно. — Почему она? У нас же союз, блять. И почему ты такая испуганная? Ты в ужасе была, когда увидела Кумо, — Канкуро, конечно же, находит самое подходящее время для допроса. Акеми кидает на него раздраженный взгляд, понимая, что он ждет от нее ответов на свои вопросы. — Достань у меня из сумки свитки, — вместо того, чтобы объясняться, просит она Канкуро, который просто снимает сумку с ее пояса. — Нет, не этот… да, вот. Отложи, если Каю понадобится. Канкуро сверлит ее злым взглядом, но ей все равно. От Накику она отходит только тогда, когда слышит голос Кая за своей спиной. Товарищ по команде окидывает всех прохладным взглядом и перекидывает длинный светлый хвост назад за спину, повелительным взмахом руки отгоняя от себя всех, кто будет мешаться у него под ногами пока он занят делом.Часть 1.9. Накику. Сентябрь, 25 лет после рождения Наруто.
Юлия Савичева — Корабли
+++
Накику пытается балансировать на волнах, рядом с ней раскачивается небольшая лодочка, в которой сидит её сестра, Широгику. Ей лет шесть, хотя Накику не помнит, чтобы сестре было шесть, ведь она умерла за полтора месяца до трёхлетия. Три или шесть, всё равно маленькая. Кику переворачивается на спину, раскидывается в позе звезды и мурчит любимую колыбельную сестры, нисколько не заботясь о том, что они вообще-то в море, и что за ними никто не следит, а песенка убаюкивает её саму даже, не то, что сестру. Она открывает глаза и видит над собой ангела. У него белоснежные волосы, собранные в хвост, льдисто-голубые глаза и, несмотря на то, что он хмурится, совершенно потрясающие тонкие аристократичные черты лица. Очки нисколько не портят это неземное существо, скорее, наоборот, придают ему особый шарм. Кику тянется вверх и легонько целует его в губы, потому что ей хотелось бы увидеть его улыбку. — Вот это приём, — слышит она голос Куро. Это же Куро? Что он делает в раю? Она ведь умерла и попала куда-то на небеса к Ками-сама, не иначе. Непонятно только чем заслужила. Её тело такое лёгкое, что ей хочется петь. — У тебя красивый голос, но, пожалуйста, постарайся немножко помолчать, мне надо сосредоточиться, — говорит ангел. — Всё что угодно, — кивает Накику. Собственные длинные волосы ей кажутся ужасно тяжёлыми по сравнению с телом, поэтому она обвивает его шею руками, чтобы не упасть обратно под силой притяжения. Но невесомые руки её не держат, и она всё-таки падает. — Это нормальная реакция? — Рыжая тоже тут. И мышонок. Они все умерли? Пожалуй, ей не так уж и сильно нравится эта компания. Почему её не оставят наедине с ангелом? Даже тут от конохских сталкеров никакого спасения. — Ну, как тебе сказать. Я знаком с тем самым ядом, а вот с тем, что ей после этого ввели — нет. Надо брать кровь на анализы. — Пусть Сакура занимается, — сквозь зубы цедит Сай. — Спасибо за помощь. — Это тебе спасибо, блин, огромное за то, что ты сам ей и вкачал по дурости, — шипит Икимоно. Она похожа на беззубую молочную змейку, и такое сравнение заставляет Накику захихикать. — Исчезни, — советует Куро непонятно кому. — Пока я тебя не прибил. — Она сама… — Так, — ангел поправляет очки на переносице. — Можете балаган устраивать где-нибудь подальше? А то мне придётся сначала вами заняться. Мумифицировать, например. Кику снова закрывает глаза, потому что шум отдаляется, заменяясь шумом волн прибоя, а в области солнечного сплетения она чувствует чью-то чужую тёплую чакру, проникающую под кожу и заставляющую все волоски на теле встать дыбом. Ей кажется, что она даже отделилась от тела, стала каким-то микроскопическим призраком, который словно со стороны видит, как её кожа покрывается мурашками и потом. Очень странное ощущение. Не то чтобы неприятное, но странное. В себя она «возвращается» в очередной раз чтобы услышать, что её собираются куда-то нести. Накику надеется, что подальше от этих чудиков из Листа, да и Куро она видеть не хочет, только не помнит почему. Наверное, он сделал очередную глупость, а от Гаары влетело ей. Хотя Куро старше. И, по идее, ответственней. Кику громко хохочет, потому что Канкуро и ответственность — это что-то несочетаемое. — Не неси чушь. Она должна быть под моим наблюдением, и дома я хотя бы смогу что-то сделать, там у меня есть своя лаборатория. — … как прикажешь завтра с ней объясняться? — Мы придумаем. — Я против. — Тебя вот вообще никто не спрашивал! — Кстати, что ты тут делаешь? Не знал, что водишь дружбу с… — Так, всё! Кай, уноси её, на связи через гуре. А ты чтобы даже не думал своих стрекоз… — … в моём доме хоть одну стрекозу, то забальзамирую. Хм, вроде Суйгетсу в её сновидении не было? И голос точно не его. Но кто ещё может кого-то бальзамировать в лаборатории, если не протеже Орочимару? Накику просыпается в чужом помещении. Голова немного кружится, но она уже понимает, что вроде бы не спит, если только это не сон во сне. Какая-то бесконечная круговерть снов, от которых остаются только отрывочные осколки воспоминаний. Карусель из реальности и бреда. Под потолком лениво крутится лампа-вентилятор, почти бесшумно, давая приглушённый свет. В поле её зрения попадают керамические горшки на широком подоконнике, в которых растёт какая-то зелень, и куча расставленных повсюду бонсаев, которые, к удивлению, не создают творческий хаос, а, наоборот, подчёркивают предельную аккуратность и продуманность интерьера. С чего это вдруг их переселили в такие хоромы? И почему она совершенно не помнит, как переезжала? Совсем, что ли, с горя до поросячьего визга напилась, и её Куро притащил, пока она была в отключке? Наверное, он и Кумо забрал, чтобы тот не увидел мать в подобном состоянии. Хотя, судя по непроглядной тьме за окном, ночь на дворе, ребёнок уже давно спит. Кику пытается перевернуться на другой бок, чтобы проверить, что ещё есть в этой незнакомой комнате. Она, определённо, о чём-то забыла, но о чём? Судя по тому, что она не помнит как тут оказалась, то вообще обо всём. Ладно, утром будет разбираться. — Ты больше не поёшь, — хриплый спросонья голос принадлежит парню, который полулежит в кресле, придвинутом к её кровати. Он смотрит на неё прищурившись, расслабленно сложив руки на подлокотники и широко расставив ноги. Взгляд Кику машинально спускается к домашним хлопковым штанам, и она пытается сглотнуть слюну, но во рту слишком сухо. Где она успела такого красавчика отрыть, и почему он спит не с ней под одеялом? Точнее, почему он спит вообще в её доме, когда тут Куро и Кумо в соседних комнатах? И почему вообще она так возбуждена? Она что, пьяная его притащила, уложила на кресло и даже не трахнула? Позорище. — Ангел, — с трудом разлепляет губы Накику и пытается скинуть с себя простыни и сесть нормально. — Так меня ещё не называли. — Молодой мужчина тянется к тумбочке и берёт с неё очки в тонкой оправе, надевая и смотря уже более пристально. — Как ты себя чувствуешь? — Как недотраханная, — искренне признаётся Накику, прислушиваясь к себе. У неё адски жжёт в промежности. Соски такие твёрдые и чувствительные, что больно от малейшего соприкосновения с хлопковой футболкой. Кстати, у неё такой не было, когда она успела купить? Или ей кто-то одолжил? Явно же мужская, ей аж до колена. — Хочу пить. И почему я пела? На самом деле она хочет завалить этого незнакомца, и пофиг уже, что он явно коноховец. Даже если бы он не был так утончённо красив, она бы, наверное, всё равно не погнушалась бы его изнасиловать. Воду ей, неожиданно, приносит другой парень. Ангел в это время подходит и ведёт над ней рукой, проверяя зелёной чакрой, и Кику, несмотря на то, что мозг её работает со скрипом, понимает, что он ирьёнин. Его… сосед? любовник? друг? — в общем, кто-то, — похож скорее на хитрого демонёнка: у него красно-рыжие волосы, выбритые на висках и шухером уложенные сверху, пронзительные ярко-синие глаза и капризно вздёрнутая верхняя губа. Немного брутальности такой подростковой хулиганской внешности добавляет аккуратная щетина, явно подровненная опытным барбером. Она точно в раю. Она надеется, что Куро и Кумо в соседних комнатах спят мёртвым сном, потому что сопротивляться своим истинно животным инстинктам у неё нет никакой силы воли. Она чувствует себя самкой кролика на пике весенней течки. У неё уже всё тело горит, и даже прохладное покалывание медицинской чакры не помогает. Из стакана она делает один-единственный глоток, чтобы промочить высохшее горло, остальное выливает на футболку, через которую тут же проступают очертания её груди и торчащие соски. Ей нравится. Ей хочется, чтобы её трогали. — Хоши-кун сейчас тебя подержит, а я закончу проверку, хорошо? — ласковым тоном уговаривает Ангел-сан, чуть усмехаясь и не особо-то смущаясь рассматривать учинённое ей безобразие. — Если я сочту, что ты адекватно воспринимаешь происходящее, то мы сможем лучше тебе помочь. Конечно, она адекватно воспринимает происходящие. Она помнит где она, — относительно, конечно, но в Листе точно, — она помнит кто она, с кем сюда приехала, что должна делать завтра и когда отправляется обратно в Суну. Единственное, что выбивает её совершенно из колеи, это настолько явная реакция организма на каких-то коноховцев, но грех не признать, что она, упившись в хлам, умудрилась не уродов домой притащить, а моделей с обложки, да ещё и в количестве двух штук. С двумя она ещё не пробовала. Кстати, почему? — Кику-чан, ты ведь не будешь сопротивляться? — шепчет ей на ухо рыжий, и Кику вздрагивает, издавая протяжный стон, когда он обвивает её за талию, попутно прижимая её руки к телу. Определённо, она не будет сопротивляться. Кто бы стал на её месте? То, что он зовёт её по имени, ещё и так фамильярно, заставляет её увериться в том, что она всё-таки пошла в какой-то бар и подцепила там самых горячих кадров Конохи. Вот ведь свезло. — Так ты сама делала это противоядие? — интересуется… да, блин, пора бы уже спросить его имя. — Наверное, — легкомысленно отзывается Накику. Она понятия не имеет о чём он, наверное, об её провальных когда-то попытках сделать антипохмельную настойку. — Прости, я забыла как тебя зовут, Ангел-сан. Ослепла от великолепия. — Кай. — Он отнимает руку от её тела, пытается сначала сохранить серьёзную мину на лице, но внезапно фыркает и коротко смеётся, совсем как мальчишка, но прикрывая рот ладонью, будто делает что-то неприличное. «Хоши-кун» тоже хмыкает ей в шею, посылая целый табун мурашек по позвоночнику своей колющейся бородкой. Ей ещё не попадались мужчины с растительностью на лице. Она такое не любит. Обычно. Нет, кажется, всё-таки любит. Пусть он ещё раз так сделает. — Да уж, случай непростой. И лечение требуется соответствующее. — Доктор, можете прописать мне любой укол, — Кику подаётся вперёд не для того, чтобы отлепиться от рыженького, а чтобы попробовать поцеловать второго. Тот дразняще улыбается и делает едва уловимое движение назад. И всё-таки его розовые губы в паре сантиметров от её, которые он ещё и облизывает. Очень медленно. — Я не против, если вы лично мне его введёте. Ну, вы понимаете. Мокрая футболка липнет к телу, и Кику начинает дрожать то ли от оттого, что она неприятно холодная, то ли оттого, что доктор и, ну, положим, медбрат, не торопятся проводить ей долгожданные процедуры. Кику больницы не любит, терпеть не может, но тут частный осмотр на дому, так что она согласна даже на ту штуку, которую суют в рот, чтобы посмотреть желудок, вряд ли она в диаметре шире стандартного члена. Хотя, лучше бы он засунул член. Конечно, она ни у кого не видела таких размеров, чтобы до желудка доходил… Кику мотает головой, пытаясь прогнать яркие картинки в своей голове. Её куда-то не туда несёт, кошмар, таких фантазий у неё раньше точно не было, иначе она бы, наверное, попробовала уже Орочимару-сама соблазнить. Но она раньше и не пыталась с собой аж двух куда-то притащить. — Кику-чан, расслабься, — Хоши чуть сдвигается и, судя по тому, какой долгий и выразительный взгляд бросает Кай ей за спину, они ведут немой диалог. Пусть уже, блин, договорятся, она даже не против сначала посмотреть на них, занимаясь онанизмом. Потом всё равно на кого-нибудь сядет верхом. — Надеюсь, Тамкен меня не убьёт, если узнает. — Он тебе спасибо скажет, сам не уследил, — фыркает ирьёнин. — В любом случае, у неё это не прекратится, пока мы не посодействуем. Представляешь, если бы я её там оставил? Вот бы её брателло удивился, если бы она на него запрыгнула. Зачем ей прыгать на Куро? Кику решает что нет, даже в такой кондиции она бы не стала совращать брата. Фу, он же почти что её отражение. Кику себя любит, иногда даже себя трахает, когда рядом нет никого, но при этом не смотрится в зеркало и не представляет на месте невидимого любовника собственного клона. Кстати, почему она не пробовала с клонами и хенге?.. — К тому же, он в курсе её связей. Никаких обязательств. Правда, Накику? — В пизду обязательства, — и в пизду уже ей чем-нибудь ткните, пожалуйста, иначе она кого-нибудь покусает. Она кусает за губу подавшегося к ней наконец-то «доктора»; извивается, как змея, — не молочная, у неё-то зубы ого-го, острые клыки и куча яда, который она может впрыснуть через хенка, — вжимается задницей в пах Хоши и пытается потереться грудью о пересевшего на кровать Кая. Кто из них снимает с неё футболку она не отражает, кто стягивает трусики — тем более, но она благодарна, что наконец-то хоть одежда не мешается и не заставляет её нежную, восприимчивую к любому контакту кожу, гореть, словно по ней наждачкой провели. — Тебе станет лучше завтра, — обещает Кай, сжимая руками её груди с совершенным давлением; вот уж точно этот доктор знает, что делает. Его ладони идеально подходят и к размеру, и к весу, а ладони Хоши идеально подходят её ягодицам. — Мне и сейчас хорошо, — стонет Кику, позволяя Хоши скользнуть в неё. — Мне просто охуенно, не останавливайся. Она полусидит на его бёдрах, широко разведя колени в стороны и упираясь ими в матрас. Под таким углом, едва она делает малейшее движение тазом, он оказывается в ней сразу до упора, что причиняет некий дискомфорт, но и возбуждает даже больше. Боль всегда и везде была в её жизни, Накику её не боится, она ей наслаждается в какой-то мере, когда получает от этого эйфорию и чувство наполненности. И неважно о чём речь: о сексе или убийствах. С Кая она самостоятельно стягивает штаны, не прекращая то покусывать его за все участки кожи, которые ей попадаются, то зализывать их. Короткими поцелуями она спускается до впалого пупка, уделяя ему особое внимание, затем ниже, старательно вылизывая всё, кроме твёрдого органа, потому что ей хочется выбить более явную реакцию из Ангела, чем короткие, прерывистые, частые вздохи. Он хорошо держится, в отличие… от кого? Да похуй вообще. — Глубже, — наставляет Кай, и Хоши позади неё толкается резче и грубее, что провоцирует у «доктора» очередной приток крови к члену. Явно же не первый раз они такое практикуют, но Кику-то на что жаловаться? Они на ней как на струнах играют; пальцы, губы, языки именно в тех местах, в которых ей нравится и хочется. Вот Кай невероятным образом сгибается, втягивая её в глубокий и жадный поцелуй, а Хоши, не снижая ритма, утыкается ей подбородком между лопаток и, царапая щетиной, прикусывает и сосёт нежную кожу. — А ты, ох… Кику всё-таки опускает голову, вбирая столько, сколько может. У Кая довольно длинный, пусть и не самый толстый, но и не тонкий, член, похож на него самого: высокого и утончённого, почти прямой и если до желудка он точно не достанет, то и в глотке вызывает спазмы от непривычки. Кай кончает ей на услужливо подставленный язык, с коротким стоном, но взгляд его обращён не на неё, а на рыжего, который продолжает двигаться. Приходя в себя, он стаскивает её с колен — явно же любовника — опрокидывая на спину и устраиваясь, в свою очередь, между разведённых бёдер, длинно и тягуче проходясь языком по половым губам и клитору. Накику стаскивает с Хоши презерватив и уже ему глубоко и старательно сосёт, немного жалея, что не чувствует на его чуть более коротком, но чуть более толстом органе собственного вкуса. Кай исправляет это, ненадолго отвлекая развратным поцелуем с её смазкой на губах. Потом возвращается к своему увлекательному занятию. Хоши предпочитает кончить ей на грудь, своими же пальцами размазывая по ней сперму, второй рукой вцепившись в волосы старательно работающего языком Кая. Накику окончательно приходит в себя когда в широкое окно сквозь тонкую ажурную тюль навязчиво проникают первые лучи солнца. Она просыпается, зажатая между двумя горячими телами, томно потягивается, подставляя губы чьему-то поцелую и только потом широко открывает глаза, встречаясь с льдисто-голубым взглядом. — Прости за это, спальня с восточной стороны, а я привык рано вставать, — шепчет ей Ангел, тонко усмехаясь и кладя руку на грудь. Не для того, чтобы инициировать новую порцию головокружительного приключения, а чтобы что-то проверить зелёной медицинской чакрой. — Тебе нормально? Ты помнишь ведь, как меня зовут? — Мне хорошо, — честно говорит Кику, чувствуя, как сладко ноют мышцы после интенсивного секса. Хотя, конечно, ей сейчас придётся встать и идти разбираться с тем, что, нахуй блять, вообще с ней произошло вчера. — Классно. Улёт. Спасибо. Тебя зовут Кай. А того, кто сзади похрапывает — Хоши-кун. — Вообще-то он Хошиме. Ванная по коридору справа. Вторая дверь. Можешь забрать себе футболку на память. И, если что, со всеми всё в порядке, не волнуйся. И с тобой тоже. С ней никогда ничего не было в порядке. Но грех жаловаться на то, что произошло. Сама виновата. Да и врать себе она не любит: когда ещё бы попробовала что-то подобное, если не по собственной глупости? Накику выскальзывает, не без сожаления, из тёплых объятий и, прихватывая по пути свою, заботливо кем-то сложенную, одежду со стула, плетётся под душ, морально готовясь разбираться с очередным дерьмом в её жизни.