Часть 2.4. Акеми. Ноябрь, 25 лет после рождения Наруто.
Даша Эпова — Ты просто в глазах
+++
В последнее время когда Акеми думает, что у нее появляются хорошие идеи, ей нужно хорошенько обдумывать каждую и делать с точностью наоборот. Например, если она решила, что сходить сегодня в бар — это хорошая идея, то лучше не идти. Или если решила, что нацепить юбку тоже нормально — переодеться в штаны. Оправдывает себя Акеми тем, что от клуба было не отвертеться, потому что она уже согласилась и было бы странно вдруг уходить в отказ, да и Саю теперь явно хочется туда из-за Накику, а отпускать его одного у нее желания никакого нет. Правда, глупо полагать, что ей хоть что-то дадут сделать. Акеми, не увидев песчаников, поначалу даже радуется. Ей и так было сложно делать вид, что все в порядке и она не замечает ни взгляда Канкуро, ни его злости, которую можно чувствовать даже физически, просто стоя рядом с ним. Выглядит он действительно пугающе: взгляд темный-темный, желваки ходят под кожей, шея напряжена. Акеми хорошо понимает, что он из-за нее такой и чувствует иррациональную радость от этого, смешанную с раздражением. Ревнует, что ли? Или бесится, что она смогла себе кого-то найти? Ей одновременно и показать ему хочется как ей хорошо и спокойно без него, и вместе с тем нет никакого желания злить его еще сильнее. Вдруг он тогда перестанет на нее смотреть? Не подавать виду, что ее нисколько не заботят — и не заводят, если уж на то пошло, — взгляды Канкуро она не может. Смотрит на него раздраженно, надеясь, что он не поймет как у нее все сжимается внизу живота. Акеми напоминает себе, что она на него зла, что обижена, что не хочет вообще видеть и знать его после того, как он отымел ее в последний раз и бросил. Тут же она ловит себя на мысли о том, что не хотеть видеть и знать его она должна была после того, как он завалил ее в той пещере, а не сейчас. А лучше, когда песчаники не явились на помощь. Она не замечает, как тянется к кулону на своей шее: монетка, к которой припаяна еще одна половинка. Такой же кулон есть и у Кая, и они оба носят их не снимая. Когда-то Аикава-сенсей подарила им по монетке на удачу, и когда Аичиро погиб, они с Каем разделили его. У их товарища по команде никого не было кроме них, и только они по нему и скорбят, пускай имя его и появилось на Мемориальном Камне. Акеми пытается игнорировать Канкуро когда тот появляется в баре и тут же садится рядом с ней; почти вжимается в бок Иошихиро, который только и рад этому. Она чувствует ладонь морозника на своей шее, но еще лучше чувствует кожей взгляд Канкуро. Ей хочется отсюда сбежать, может быть, даже с Иошихиро. Да, с ним это сделать будет лучше всего: они переспят, и ей станет легче. Должно, во всяком случае. Или имеет смысл просто сделать ноги одной. Об этом она и размышляет, когда Накику вдруг подсаживается к ней и толкает в руки стакан. Настойка оказывается ужасно горькой; Акеми морщится и жмурится, уже думая, чем бы заглушить слишком резкий для нее вкус. Только поэтому она и не успевает уловить момент, когда Иошихиро уходит, а Накику ложится ей на колени. То, что происходит следом, заставляет ее скулы покраснеть, но не от смущения. Песчаница прикасается к ней удивительно ласково и, может быть, если бы Акеми выпила больше, то соблазнилась бы ее томным взглядом и влажным поцелуем, который она оставляет на ее бедре. Ей хочется сказать, что влагой ее трусики пачкаются из-за вздоха Иошихиро и того, каким мутным вдруг делается его взгляд, но это не так. Акеми нравится то, как в этот момент смотрит на нее Канкуро. Накику дразнит то ли его, то ли ее, то ли их всех, а себя она ловит на мысли о том, что ее юбку можно было задрать и повыше. Нет, проклятье, это же совсем не то, о чем она должна думать! Тем более, что у Канкуро уже, кажется, появилась компания. Она мажет взглядом по подсевшим рядом девицам, поджимает губы и залпом допивает настойку. Во рту ужасно горько, зато в голове наконец-то становится легко. Акеми тоже начинает злиться и, наверное, только поэтому в онсене не отталкивает от себя руки Иошихиро. Про Сая она забывает, собственная тоска и злость оказываются сильнее. Он, в конце концов, был прав: она влюблена и поэтому делает глупости. Но и он тоже хорош, раз не останавливает ее и не сводит глаз с Накику. Они не одни, она об этом помнит, но ей вдруг становится все равно. Ей все равно, что губы Иошихиро влажно целуют ее в шею, что пальцы его — на внутренней стороне ее бедра. Может быть, ей даже нравится то, что ладонью под водой она легко находит его окрепший член. Может быть, она даже не против того, чтобы он стянул с нее полотенце и наклонился к ее груди, чтобы начать ласкать соски так, как это любит делать Канкуро. Канкуро. Канкуро. Канкуро. Она распахивает глаза и смотрит в его сторону, ловит темный взгляд и почти не удивляется, когда парень отталкивается от бортика, забывая про своих новых подружек. Акеми не знает что он хочет сделать, а потом даже про него забывает. У Накику мягкие губы, целует она ее так нежно, что Акеми невольно расслабляется. Конечно, песчанице она не нравится, но это удивительно приятно. Приятно и необычно, ей даже губы разомкнуть хочется чтобы углубить поцелуй, хотя в этом скорее всего нужно винить алкоголь. Сделать она так или иначе ничего не успевает, потому что из объятий девушки ее резко выдергивают. — Ты с ума сошел?! — шипит Акеми, ударяя Канкуро кулаком по спине, но ему хоть бы что. Он останавливается у раздевалки и заталкивает ее туда. — Канкуро! Он не слышит ее или просто не хочет слышать. — Вещи свои забрала, быстро, — выплевывает он таким тоном, что ей становится ясно: или они уходят раздетыми, — она в частности, — или у нее есть возможность хотя бы не опозориться. Акеми чертыхается и сбрасывает с себя мокрое полотенце, быстро натягивает одежду, морщась от того, как тяжело это делать с мокрой кожей. Она слышит хлопок двери, но не оборачивается, засовывая ноги в ботинки. Проклинает она сейчас все на свете, но больше всего то, насколько она уже влажная. Канкуро возвращается и хватает ее за руку, тащит за собой, не давая ни остановиться, ни замедлиться. Утром у нее, кажется, будет синяк на руке в форме его пальцев. Ничего нового, если задуматься. Один раз он уже прекрасное ожерелье ей подарил, проблема лишь в том, что тут его свести ей попросить некого. Вот чтоб он провалился! В квартире у песчаников удивительно холодно. Канкуро толкает ее в спину и заходит следом, давая Акеми момент, чтобы перевести дух. Она зябко ежится, потому что явно эти два придурка по привычке не закрыли окно, поэтому все тепло и вышло. — Ты с ума сошел, я тебя спрашиваю? — Акеми оборачивается к нему, хочет толкнуть в грудь, но вместо этого только упирается ладонью, потому что он наклоняется к ней и просто-напросто затыкает поцелуем. Грубым и жадным, таким жарким и грязным, что у Акеми сразу же подгибаются колени. Канкуро, угадывая это, подхватывает ее под ягодицы и поднимает, а она тут же скрещивает ноги у него на пояснице пока он несет ее в комнату. — Понравилось трахаться с ним? — спрашивает Канкуро, разрывая поцелуй и кидая ее на кровать. Акеми убирает с лица мокрые волосы и приподнимается на локтях, жадным взглядом скользя по телу оголяющегося кукловода. Мускулатура у него не такая рельефная, как у Иошихиро, он не такой красивый, но именно его она хочет. Хочет до такой степени, что сглатывает слюну когда опускает взгляд вниз к его твердому члену. Канкуро наклоняется к ней, но Акеми вдруг цепляется за него и переворачивает на спину, устраиваясь на его животе. Она сама его целует и получает от этого то удовольствие, которое ей бы никак не светило с Иошихиро. Ей жаль, но, видимо, она действительно сломанная и никакому ремонту не подлежит. — А что если да? — выдыхает она ему в губы и тут же мстительно кусает нижнюю до крови. — Не все же меня насиловать, Канкуро. Она шлепает его по лицу ладонью и садится. Одежду с себя она стаскивает сама, отталкивая руки Канкуро, чтобы не мешался. Акеми не знает: ее так ведет от возбуждения или опьянения, но решает, что это не так уж и важно. Важно то, что она может сползти вниз и обхватить его член губами, что может почувствовать его тяжесть на своем языке и взять в рот так глубоко, что ей становится тяжело дышать. Важно то, как хрипло дышит Канкуро и рычит, хватая ее за мокрые волосы. Важно то, что он не останавливает ее, когда она вдруг отстраняется и жадно вдыхает. Канкуро смотрит на нее так, что Акеми хочется вдруг рисоваться, хочется, чтобы он ею любовался. Наверное, только поэтому она сама тянется, выгибая спину, к тумбочке за презервативом и с удивлением находит явно купленную в Конохе пачку. Это не те, которые она нашла в их с Саем квартире, а те, которые Канкуро и покупал месяца два назад. Вопросов она не задает, просто раскатывает резинку по его члену и насаживается, откидывая голову назад и жмурясь от удовольствия. Ей удается сделать несколько движений, прежде чем Канкуро приподнимается и находит ртом ее сосок, второй перекатывая между пальцами. Акеми рвано стонет, двигаясь на нем и царапая его затылок ногтями. Она вся горит, у нее кровь кипит, и ей нечем дышать, ей хорошо так, что хочется плакать. В этот раз никто не просит ее быть тише. Канкуро шлепает ее по ягодицам, кусает куда-то в шею, и она кончает даже без лишней помощи, даже без его ловких пальцев на своем клиторе. Она дрожит всем телом, падая вперед. Акеми судорожно вздыхает, смаргивая с ресниц слезы, и зарывается лицом ему в шею, жадно вдыхая аромат сандала и кофе, который перебивает все остальное. Она соскучилась и у нее пальцы сводит, так сильно ей хочется его обнять, но нельзя. Она почти готова отстраниться, но Канкуро обхватывает ее за спину и перекатывается. Теперь он над ней, упирается локтями в матрас и смотрит все еще темным взглядом. — Привет, — зачем-то говорит она и касается дрожащими пальцами его подбородка. Канкуро разрешает ей очертить линию его челюсти, вернуться к губам, и вдруг прикусывает указательный палец. С губ Акеми срывается глупый смешок, который она никак не может сдержать. — Если ты не хочешь, чтобы я его убил, то ты не будешь с ним трахаться, — прежде, чем поцеловать, предупреждает Канкуро. Акеми обнимает его за шею руками, удивляясь тому, что он вообще целует ее после того, как она ему отсасывала, но не спорит. — Я с ним не трахалась, — зачем-то уточняет она. Они оба уже в душе, Канкуро толкает ее под теплые струи воды, и Акеми блаженно жмурится. — Мы только, ну… — вот теперь она смущается. Почему-то ей неудобно говорить ему о том, что она делала, хотя имела полное право делать все что хочет с кем хочет. Канкуро смотрит на нее и разворачивает лицом к мокрой кафельной плитке. Акеми понятливо выгибается, выпячивает задницу и стонет, когда он толкается в нее пальцами. Странно, что ей не было даже немного неприятно до этого, но сейчас она чувствует, что стеночки нежные и натертые, и хнычет от его движений. — Я предупредил, — цедит он, оставляя на ее шее яркий укус. Акеми снова становится податливой, постанывает и жмурится, когда он начинает лениво рисовать круги вокруг ее клитора. — Не хочу как в тот раз, Куро, пожалуйста, — просит она и получает за это щипок, от которого взвизгивает и начинает дрожать. Канкуро ничего ей не говорит про тот раз, не извиняется, а она и забывает про эту просьбу, отвлекаясь на то, что он с ней делает. Просыпается Акеми среди ночи от холода. Окно они так и не закрыли, напрочь про него забыв, потому что после душа Канкуро еще раз взял ее в кровати. Она сонно морщится и сталкивает со своей талии тяжелую руку. Пол просто ледяной, Акеми едва слышно охает когда опускает на него босые ступни. Окно она закрывает быстро, а потом замирает в нерешительности. На ночь он ее у себя не оставлял, предпочитал уходить или выпроваживать ее, а теперь ей что делать, раз уж она проснулась? Она хмурится и смотрит в окно, прикидывая, имеет ли смысл возвращаться в их с Саем квартиру. Скорее всего он там с Накику, куда-то же той надо было идти. Хотя, она могла и другую компанию себе на ночь найти. Про Иошихиро Акеми даже не вспоминает, потому что ей, честно говоря, плевать где он и с кем. — В кровать вернись, — зовет ее Канкуро. Акеми оглядывается на него и нерешительно забирается обратно под одеяло. Они оба раздеты, поэтому он шипит, когда она прижимается к его ногам своими замерзшими. Ей кажется, что Канкуро ее сейчас оттолкнет, но он переворачивается на бок, подгребает ее к себе и снова засыпает, дыша ей в макушку. Утром они просыпаются поздно и безнадежно опаздывают, потому что Канкуро не отпускает ее, а трахает еще раз, пользуясь тем, что со сна она разнеженная и мягкая. Потом уже он поджидает Акеми на улице у ее с Саем квартиры, и они вместе идут на сбор. Ей ужасно хочется смеяться.Часть 2.4. Сай. Ноябрь, 25 лет после рождения Наруто.
Evanescence ft Linkin Park — Bring me to life
+++
Убедить себя, что он способен заснуть, оказывается не так-то просто. Точнее, невозможно. Он опять лежит на диване, бессмысленно пялясь в потолок, как в ту ночь, когда Кику, отравленная, была у Кая, только на этот раз она куда ближе: в соседней комнате, на его кровати, а он вполне мог бы поспать на кровати Акеми, раз уж она всё равно решила остаться с кукловодом. Явно же он Ящерку раньше утра не увидит. Сай думал, что найдёт в себе силы двигаться дальше, хотя бы делать вид, но судьба явно над ним насмехается, раз снова сталкивает с той, которую ему никак не удаётся забыть и выкинуть из головы. Чем и кого он так прогневил в прошлой жизни, что в этой у него сплошной мрак и отвратительная пустота внутри? Почему только когда он сжимает в руках тонкое, стройное тело и смотрит на ехидное, ни разу не дружелюбное лицо, что-то внутри шевелится — тёплое, пушистое и наполняющее приятной дрожью? Он, конечно, обожает Иноджина, но это совсем другое; к ней это даже не любовь, наверное, — за что ему её любить? — но и не просто желание обладать чьим-то телом. Будь в этом причина, он бы не рисовал, как одержимый… Сай резко подскакивает, чуть не сваливаясь на пол, и врывается в комнату без стука. Иволга не спит — с интересом рассматривает его альбом, который он наспех засунул в свой рюкзак у кровати, но стоило догадаться, что песчаница не Акеми и не погнушается влезть в его личные вещи. — Ты действительно неплохо рисуешь, — Накику поднимает на него взгляд своих странных, удивительных, невероятных глаз. — Не думал иллюстрировать детские книжки? Или мангу рисовать? — Что? — глупо переспрашивает Сай, застывая в паре шагов от кровати. Он хочет выдернуть альбом из её пальцев. Он хочет, чтобы она досмотрела до конца то, что он уже успел нарисовать. — Ну, сюжетец странноват, особенно без текста, но если доработать, то получится неплохо. Я раньше сказки писала для Кумо, но рисую не очень, жаль, ему бы понравилось. От такой откровенности с её стороны у него опять что-то приятно шевелится в животе, и вместе с тем от какого-то иррационального страха: она же поняла, о ком эта история? Специально делает вид, что нет, или ждёт, чтобы побольнее уколоть? — И какова мораль? — Кику зевает и потягивается, захлопывая альбом. До последнего скетча, который он успел зарисовать, она точно дойти не успела, иначе не спрашивала бы. — Если у тебя девушка-оборотень, то надо запереть её дома, чтобы никакие мерзкие озабоченные старики не утащили её в своё логово? — Положи обратно, — просто говорит Сай. — И не трогай чужие вещи. — Я тут вся, — она демонстративно скользит рукой по его футболке, и Сай сглатывает, внезапно понимая, что она права, — в чужих вещах. Мои остались в какой-то раздевалке, и тебе повезло, что там ничего важного. Надеюсь, утром я смогу нормально переодеться, в таком виде я на этот адский мороз не выйду. К её золотистым волосам очень идёт чёрный цвет. До него только сейчас доходит, что на ней ЕГО вещи. Чистые, конечно, постиранные, но те, которые он регулярно носит уже несколько лет. Она, чёрт подери, в его трусах. Пусть и смотрятся они на Кику, как шорты. От внезапной слабости в ногах он делает один широкий шаг и присаживается на кровать, протягивая к ней дрожащую руку. — Отдай, — даже он сам слышит, насколько жалко звучит его голос. — А если не отдам, что ты сделаешь? — Ну кто бы сомневался, что она решит заартачиться. — Ничего, — потому что ну что он может сделать? — Я не закончил ещё, в любом случае. — А, по-моему, закончил, — щурит она глаза и сразу становится удивительно угрожающей, несмотря даже на хрупкую фигуру. — Птичка вылетела в окно, и охотник, который решил, что поймал её себе, понял, что она не стоит таких усилий, и ему надо найти другую. Значит, догадалась всё-таки, не приходилось даже сомневаться. Как она изящно умеет в мгновение ока превращаться из иволги в гадюку. Это уже целая химера. — Не было там никакого охотника, — устало бросает Сай. — И птичка хищная. Сама прилетела и заклевала до полусмерти. — Интересное сравнение, — хмыкает Накику. Альбом она аккуратно кладёт на тумбочку, приподнимаясь на локтях. Футболка задирается, оголяя бедро, и Сай снова пытается отвернуться. И снова не получается. — Знаешь, мышонок, ты в Анбу хорошо научился выполнять приказы, но тебя, видимо, забыли предупредить, что ты должен слушаться исключительно приказов своего Каге. Ты никогда совсем не пытаешься оказать сопротивление после того, как тебя скрутили? — Только с тобой, — честно говорит он. Смысл-то скрывать? Она давно поняла его одержимость, но рисунки — это было что-то его личное, попытки избавиться от навязчивых сюжетов в его снах, но и они теперь запачканы её пагубной аурой. — Я хотя бы что-то с этого получаю. — Ну да, — она закатывает глаза, — больше, чем я, уж точно. — Ты не даёшь себя касаться, — напоминает Сай. Он бы с удовольствием сделал бы всё, что ей понравилось. — Что во мне так тебя отталкивает? — Мы уже обсуждали это. — Я развёлся, — не ради неё, конечно, и вообще, это была не его идея даже. Ино, кажется, лучше понимала его, чем он себя сам. Странно, что они умудрились столько времени оставаться вместе. — Никто к тебе с претензиями не придёт. — Можно подумать, меня это пугает, — хмыкает Накику. — Хотя, конечно, проблемно разбираться с ревнивыми бабами. У неё всё-таки такой поганый рот, неудивительно, что она затыкает его себе чужими членами. Что в такой может понравиться? Ни стыда, ни совести. — Ладно, раз уж ты мне обломал секс с тем блондинчиком, иди сюда. — Что? — он опять глупо моргает. — Иди сюда, говорю, ты же хотел, нет? — Не так, — он всё равно, конечно, придвигается, даже если бы и приказал своему телу замереть, оно бы его не послушалось. От неё всё ещё слегка пахнет её парфюмом, но после горячей ванны он чувствует и какие-то другие нотки, кажется, мускатного ореха, смешанного с углём и красками. Её кожа уже пропиталась им, и от этого ему совершенно сносит крышу. Сай подхватывает её за бёдра, стаскивая ниже, ближе к себе и, задирая футболку, прижимается лицом к её мягкому животу, вдыхая больше, чем могут вместить лёгкие. Чувствует, как её пальцы путаются у него в волосах, чуть надавливая на макушку и поощряя его действия. Знать бы ещё, что конкретно она от него хочет. Он умеет только целоваться, даже не думает укусить её; Сай просто оставляет на её коже лёгкие, как бабочки, поцелуи и пробует подняться выше. Накику садится на матрасе и стягивает с себя футболку — не откидывает в сторону, а пихает куда-то под подушку — и снова притягивает его к себе. Её твёрдые соски так правильно ощущаются под его языком, но, кажется, ей нравится, когда с ней не так уж сильно нежничают. Она сжимает его волосы до боли, и он всё-таки пускает в ход зубы, аккуратно пробуя сначала на коже возле розово-коричневого ореола, а затем и на самом соске. Короткий стон, который вырывается у Иволги, заставляет застонать его самого. От дополнительной вибрации она елозит бёдрами по простыням, потом стягивает с себя его боксеры, уже влажные, и падает обратно на спину. Когда он ложится на неё, пытаясь добраться до губ, она легонько отталкивает его и смотрит как-то оценивающе. — Нет, мышонок, не хватало мне только миссионерской позы. Никакого, смотрю, полёта фантазии. — Что ты от меня хочешь? — Креативности, блять, — она закатывает глаза, кладя узкие ладони на его голые плечи и нажимая явно с намёком. — Во-первых, я не решила пока вообще буду ли с тобой заниматься «половым актом», — она передразнивает его, и Сай морщится. Он уже понял, что с ней надо разговаривать другим языком. А лучше и не разговаривать совсем, а язык для другого использовать. Кажется, он угадал. — А вот на будущее тебе неплохо бы научиться привлекать женщину если не флиртом, то хотя бы умениями, чтобы тебя захотели как следует отблагодарить. Только не кусай меня внизу, мне такое не нравится. Ему и в голову бы не пришло — она там такая гладкая и нежная, что он вообще боится даже сухими обветренными губами её повредить. На вкус терпкая, солоновато-сладко-горькая, как и вся везде, и, кажется, ей всё-таки нравится то, что он делает — она выгибается, хнычет, просит его расслабить язык, и Сай полностью погружается в своё занятие, не обращая внимания на то, как у него самого тесно в пижамных штанах и как ему хочется, чтобы она тоже его потрогала. Она его не трогала уже три месяца, если не считать тех объятий, про которые она, кажется, вообще забыла. Он бы не остановился даже ввались сюда сейчас Акеми и Канкуро, да даже сам Каге Щимо, если бы ему что-то понадобилось от дорогих послов. Останавливает его сама Накику, когда её ноги на его плечах дрожат, и она сжимается, тяжело дыша с закрытыми глазами. — Ладно, Сай, — говорит Кику, и он, вытирая совершенно мокрые от слюны и её соков губы и подбородок, успокаивающе поглаживает её бёдра, хотя и сам дрожит, потому что хочет продолжить и потому что она назвала его по имени. Не выкрикнула в экстазе, но, наверное, это можно считать прогрессом? — У тебя неплохо получается, вынуждена признать. Для первого раза. А будет второй? Будет же? Она же не уйдёт сейчас насаживаться на член этого джонина, который не понравился кукловоду? Он теперь и Саю уже не нравится. Накику приходит в себя, скользит уже собственной рукой между ног и проводит влажными пальцами по его уже давно не сухим губам. Сай понятливо открывает рот; посасывает то, что ему предлагают, и покорно ждёт её следующего шага. Лучше, наверное, так, чтобы опять чем-то не спугнуть эту дикую пташку. — Что, даже благодарность не попросишь? — лениво усмехается Иволга. — Или ты уже всё, без помощи? — Можно я буду трогать тебя, пока ты трогаешь меня? — Валяй, — кивает она, оттягивая резинку его трусов и опуская голову. Предварительно размазывая по его члену собственную влагу, что заводит ещё сильнее. Он не считает сколько времени ему нужно, чтобы кончить, но он явно делает это быстрее, чем она. Впрочем, он читал, что мужчинам в принципе легче получить разрядку. Теперь узнает на практике. Интересно, кончила ли Ино хоть раз, пока была с ним? Он даже не задавался этим вопросом, честно говоря. — Всё, можешь валить к себе на диван, — говорит Накику, надевая обратно на себя его одежду. Сай хочет заикнуться о душе, но прикусывает себе язык. Пусть хотя бы на его вещах останется запах: её, его, запах их секса, пусть и не такого, какой он хотел, но что уж получил. Это того стоило. — Ну или на кровать подружки. Сильно сомневаюсь, что она станет ночевать дома. Она не ночует. А Сай уходит только чтобы вернуться через двадцать минут, когда Иволга проваливается в сон. Пусть убьёт его на месте, но он не хочет спать один, когда она тут. Он хочет держать её в объятиях, хочет, чтобы она к нему прижималась. К его удивлению, она даже не просыпается и действительно прижимается к нему под одеялом. И к Саю, наконец-то, приходит сон без сновидений. Настолько глубокий, что он, просыпаясь, не понимает, который час вообще. Кику всё ещё бессовестно дрыхнет, свернувшись калачиком у него на груди. И разбудить её у него рука не поднимается, на которой тяжёлой волной лежат её золотистые, ещё даже не до конца просохшие, локоны. Собственно, просыпается он оттого, что уже одетая и собранная Акеми сверлит его непонятным взглядом. То ли жалостливым, то ли с облегчением; сам он чувствует как при виде рыжей подруги, которая вполне себе бодрая и, кажется, счастливая, у него губы сами собой растягиваются в улыбке. — Буди её, мы опаздываем, — беззвучно произносит Акеми. — И чтобы были на месте через пятнадцать минут. Через пятнадцать никак не получается: Кику варит кофе, заявляя, что и шагу не сделает из квартиры, пока не выпьет свой горячий горький напиток и не проснётся окончательно. Одновременно с этим она гонит его в онсен и попутно приказывает забрать свой костюм из их с Куро квартиры, потому что в туфлях не собирается идти ни на какие, мать его, сборы. Через полчаса они добираются до остальной компании, пытаясь вникнуть в то, что пропустили. Все на них искоса поглядывают, Иошихиро, кажется, хочет сделать замечание, но Накику выдаёт такую кровожадную ухмылку, что тот тут же возвращается к обсуждению миссии, которую им поручат на следующий день. Опять всё утыкается в спиз… сворованные припасы, и Сай делает себе пометки в небольшом блокнотике, не забывая поглядывать на клюющую носом Иволгу. Кажется, даже кофе её не разбудил. Сегодня они останутся в деревне, а завтра с утра отправятся за её пределы туда, где они уже успели с Акеми прошерстить периметр. Вшестером: Сай только сейчас замечает в углу комнаты куноичи, к которой Иошихиро обращается по имени. То ли Сара, то ли Сора, то ли Саори, Сай не вслушивается, потому что залипает на тёмные волосы этой девушки. Сбоку они собраны изящной заколкой, такая бы точно подошла Накику, может, спросить, где она купила? Иошихиро предлагает пообедать вместе, с надеждой поглядывая на Акеми, но кукловод первым же категорично отказывается, настаивая на том, что они и сами найдут где перекусить. Судя по мрачному взгляду Накику, она уже понимает, что он говорит не про них двоих. Канкуро дёргает Ящерку к себе за локоть, Иошихиру стискивает зубы, но отворачивается, бросая, чтобы завтра никто не опаздывал. Они обедают вчетвером. Потом песчаники удаляются по своим делам, а Сай с Акеми возвращаются в квартиру, где он берёт новый альбом и снова рисует иволгу, только рассказывая совсем другую историю.