Часть 2.7. Канкуро. Ноябрь, 25 лет после рождения Наруто.
pyrokinesis — Зависимость
+++
Канкуро наслаждается тем, как бесится Иошихиро. Ему нравится видеть, что джонин злится и кидает на него мрачные взгляды, потому что Акеми словно по щелчку пальцев переключается. Когда они встретились в Щимо она очень даже охотно принимала все знаки внимания Иошихиро, но стоило только Канкуро затащить ее в постель, как она тут же о нем забыла. Это забавно даже, потому что Канкуро был готов к тому, что после Конохи девушка будет как-то дольше ломаться. Может быть, ему бы даже это понравилось, но он доволен и тем, как легко все вышло, потому что не пришлось особо стараться. То, что он взбесился от одного только вида Акеми с кем-то и готов был дойти до членовредительства, когда они сидели в онсене, Канкуро считает ничем иным, как собственной нелюбовью делиться. Он с ней не наигрался еще, а тут нарисовался какой-то хер с горы. Делиться ни его, ни его брата и сестер никто не научил, с возрастом это умение у него вдруг не появилось. Ни у кого из них нет ничего близкого к альтруизму, выросли не в тех условиях, чтобы быть добрыми и хорошими. Как те же Коноховцы. Может быть, именно это его в Акеми и привлекает. Ему хочется ее испортить, вывернуть наружу и извратить, испачкать так, чтобы она не смогла отмыться. Вернее, хотелось поначалу, потому что теперь, когда он замечает внутри нее что-то темное, его собственные желания меняются: теперь ему нужно доказать, что не такая уж девушка и хорошая, ему нужно вытянуть на поверхность все, что она прячет. В нем просыпается интерес и азарт вивисектора, которому на стол попал идеальный опытный образец. Акеми даже не сопротивляется, что Канкуро нравится так же сильно, как и раздражает. Ему хочется назвать ее дурой и обжечь ее лицо пощечиной, чтобы отрезвить. Ему хочется слизать с ее щек соленые слезы и сцеловать с губ сладкие стоны. То, что он испытывает такие противоречивые эмоции его нервирует, потому что к такому он не привык. Канкуро нравится когда все просто и понятно, а не когда ему приходится долго и муторно разбираться в себе. Впрочем, можно и не заниматься этим, ведь они на миссии, которая становится идеальным оправданием тому, что он ведет себя более или менее прилично и даже не ослит. К тому же, настроение у него правда становится хорошим: Акеми не обращает на Иошихиро внимания, даже старается свести их общение к необходимому минимум. Накику закатывает глаза и больно пихает его в бок когда ловит его довольный взгляд и ухмылку. Он щипает ее в ответ и передразнивает, изображая ночное выступление. — Ты тоже не скучал, — хмыкает Накику и смотрит ему куда-то за спину. Там Саори о чем-то разговаривает с Саем. То ли еще не сдалась, то ли пытается понять имеет смысл сдаваться или нет. Канкуро кажется забавным потерянное выражение лица художника. — Не скучал, иди-ка спаси своего мальчика, пигалица, — смеется Канкуро и смотрит на Акеми. Она задумчиво изучает разложенную карту, которую уже успела поделить на квадраты, расчертив ее вдоль и поперек. Вид у нее крайне озадаченный, хотя буквально полчаса назад она выглядела куда спокойнее. Ему становится интересно, что такого она там увидела, поэтому он подходит ближе. Девушка не поднимает головы, а машет в сторону своей поясной сумки, которую сняла. — Достань оттуда пилюли, пожалуйста, — говорит она ему. Канкуро не спешит ее просьбу выполнить, потому что цепляется взглядом на яркий засос, который вчера оставил у нее на шее под ухом. Он выглядывает из-за ворота ее костюма, заставляя отвлечься от миссии и вспомнить то, какой нежной и теплой была кожа Акеми, какой расслабленной она была сама со сна и как подставляла приоткрытые губы для поцелуев. Будет хреново, если у него встанет только от этих воспоминаний, потому что удовлетворить он себя ни сам не сможет, ни с помощью Акеми. Она как раз поворачивает к нему голову, щурит глаза и неожиданно улыбается, явно догадавшись о чем он думает. — Потом, — одними губами говорит она — нет, у него точно сейчас встанет, — и уже вслух продолжает. — Куро, сумка и пилюли. — Вчерашние? Зачем тебе? — опомнившись, спрашивает он, беря себя в руки. Надо бы одернуть ее, потому что она взяла дурацкую моду обращаться к нему так фамильярно, но Канкуро ловит себя на том, что его это не нервирует. Он выуживает баночку с пилюлями и дает ей свою флягу. — Я немного переоценила свои возможности, — признается она со вздохом, делая несколько глотков и облизывая губы. — Не восстановилась до конца, боюсь, что не потяну сама все. — Ты техникой призыва хочешь воспользоваться? На нее-то у тебя чакры хватит? — с сомнением спрашивает Канкуро. Он плохо знаком с кланом Икимоно, но он знает, что призывы — это не базовый уровень, чтобы вот так легко к ним прибегать. — Хватит, конечно. У меня чакры хватит на пятерых, — она смеется и расстегивает жилет, под которым Канкуро видит уютно свернувшуюся на груди Акеми ящерицу. — Сейсеки, забыл уже? Тебе должны были достаться на войне, неужели не хватило? Он дергает плечом, вспоминая, как ему вручали разноцветных ящериц, но это было несколько лет назад, да и голова его тогда была занята другим, чтобы все это запоминать. Канкуро и неинтересно было это все, зато сейчас он смотрит внимательно: призванная Акеми ящерица красивого серого цвета, одета в белую юкату и совершенно слепа. Ее глаза скрыты за повязкой, но это не мешает ей сразу понять и где она, и кто вокруг нее. — Акеми-чан, зачем я понадобилась тебе в такой холод? — Голос у ящерицы неожиданно нежный. Акеми, пусть даже та ее и не видит, склоняется в уважительном поклоне. — Момоку-сан, мне ваша помощь нужна. Я обещаю, что не дам вам замерзнуть и быстро отпущу. Ящерица смеется и тянется к Акеми хвостом, ласково касаясь ее руки. — Не переживай обо мне, лучше о себе подумай, моя грустная девочка, — Акеми вкратце обрисовывает ситуацию и садится вместе с ящерицей на заранее подготовленное место у костра. Она принимает позу лотоса, складывает руки в печати вместе с Момоку-сан, и от них в разные стороны разбегаются десятки маленьких серых ящерок. Не проходит и десяти минут, как все отправляются к зонам, в которых гуре теряются, оставляя Канкуро одного с занятой Акеми и ее помощницей. Сидеть без дела ему не дают: Канкуро отмечает на карте все места, чтобы они не запутались, и цепляет к гуре записки, которые Акеми коротко надиктовывает. То и дело он замечает подлетающих чернильных стрекоз, но те просто кружат рядом и улетают, с ними ему возиться не приходится. Момоку-сан почти все это время молчит, сидя перед девушкой и почти не дыша. Ему очень интересно сколько времени они будут так сидеть, но в какой-то момент Акеми открывает глаза и тяжело опирается на колени локтями. — Всё. Им осталось проверить четыре места, больше ничего нет, — выдыхает она и улыбается. Момоку-сан снова касается ее хвостом, ласково обвивает им запястье и поворачивает голову к Канкуро, будто бы видит его. Хотя, зрение у нее какое-то свое, особенное. — Время подходит к концу, Акеми-чан. Позаботься о себе, пожалуйста, Кодай но Хаха, наша матушка, не будет довольна, если узнает, что ты пренебрегаешь собой, — журит она, исчезая в облачке дыма. Канкуро подходит к Акеми и присаживается рядом с ней на корточки. Она поворачивает к нему голову и кладет ладонь на его колено. Руки у нее ледяные настолько, что он чувствует это даже сквозь слои ткани. — Дай мне минуту и я встану, — обещает она, но Канкуро ее не слушает. Он сам поднимает ее, придерживая за талию, и уводит в палатку. У них есть еще где-то с полчаса, прежде чем все вернутся, а ей нужно согреться. Акеми не сопротивляется, но смотрит на него так удивленно, что ему становится неприятно, и именно поэтому он грубовато закутывает ее в одеяло. — Сиди тут и грейся, — приказывает он, выходя из палатки. Девушка его не слушается — покорная она, видимо, в основном только в постели — и вылезает наружу уже через несколько минут. В его одеяле, которое она осторожно подворачивает и садится у костра. Канкуро хмыкает и протягивает ей еще один стакан кофе, такой же горячий, как и утренний. Девушка благодарно улыбается и обхватывает стакан ладонями. — У тебя всегда так много сил это отнимает? — Канкуро подсаживается к ней, придвигается вплотную и придерживает ладонью за бедро. Акеми не качается и не шатается, но ему хочется пристроить руки куда-то ей на тело. К тому же, под одеялом тепло. — Ты недоучка, что ли? — Иди нахер, — беззлобно огрызается она, дуя на кофе и делая маленький глоток. — Это из-за холода. Даже мои ящерицы здесь плохо работают. Мне не надо было просто соглашаться на эту миссию, но я не могла отпустить Сая одного. — Что, он бы убился? — Ну, как видишь, он тут в зоне риска быть изнасилованным, — Акеми начинает глупо хихикать, и Канкуро тоже посмеивается: выражение лица Сая, когда к нему лезла Саори, было безнадежно потерянным и испуганным. — Он у меня очень нежный мальчик, что поделать? — Ты тоже нежная, — невнятно бормочет Канкуро, обхватывая девушку за плечи. Акеми поворачивает к нему голову, глаза у нее круглые-круглые. — Кофе пей, пока не остыло. Если ты замерзнешь насмерть, то я этого не объясню Гааре, и он меня кончит. Когда в лагерь возвращаются остальные, они с Акеми уже не сидят вместе. Канкуро занят тем, что смазывает своих кукол, и даже не поднимает головы когда Накику подходит к нему и падает рядом, наваливаясь на него всем своим небольшим весом. — Я ненавижу этот блядский холод, — говорит она с чувством. Канкуро с ней совершенно согласен, морозить жопу ему тут тоже надоело. К тому же, в этом холоде даже не потрахаться нормально, вообще раздеваться не хочется, а ему трахаться одетым не нравится. Он кидает взгляд в сторону Акеми, около которой опять крутится Иошихиро, и скрипит зубами. — Блять, ты можешь на меня внимание обратить, а?! Я понимаю, что у тебя на нее так стоит, что аж яйца звенят, но можно как-то себя в руках-то держать? — Отвали, пигалица, я же к тебе не лезу по поводу талантов твоего мышонка. Вернемся в Щимо, согреемся. Можем опять на источники сходить. Накику закатывает глаза и больно дергает его за ухо, легко догадываясь, что сидеть раздетым в воде он хочет совсем не с ней. Акеми ловит его взгляд и закусывает нижнюю губу. Потом, да?Часть 2.7. Накику. Ноябрь, 25 лет после рождения Наруто.
Flëur — Пепел
+++
Работать в паре Кику не хочет, но если выбирать из предложенных вариантов, она всё-таки останавливается на мышонке. Во-первых, ей хочется проверить на что конкретно он всё-таки способен. Во-вторых, если с ней пойдёт ирьёнин, то обратно в лагерь уже не вернётся: и так достала пытаться убить её взглядом. Любая нормальная баба уже давно бы поняла, что ей тут нечего ловить. Как самой Кику с беловолосым джонином, подсевшим на рыжую. Хотя не сказать, что он её так уж сильно интересует. У неё есть услужливый мышонок-оборотень под боком, ей и его пока вполне хватает. Они следуют за серой ящеркой, которая ведёт их к очередному схрону. В первом оказалось пусто, только одна-единственная тележка с медицинскими припасами: очевидно, остальное успели то ли продать, то ли просто досюда не довезли. Во втором и вовсе пусто. Сай стёр кривые печати — даже ей было понятно, что работал кто-то неумелый — и быстро нарисовал свои, красивые и аккуратные. Рука у него поставлена что надо, стоит признать. Надо научить его работать пальцами и… потом. В третьем месте улов больше — тут с двадцаток ящиков, явно же основная база, да и сама пещера побольше: она широкая, с высоким сводом и озерцом… Кику вздрагивает, когда на неё обрушивается воспоминание двадцатилетней давности. Пещера, из которой она не находит выхода, нукенин, прячущийся под потолком и кидающий в семилетнюю девчушку кунай, смерть, которая дышит ей в лицо, хотя нукенин даже не видит её, ведь её прячет инка. Прячет плохо: она ещё ничего не знает о своём кеккей-генкай, не умеет им пользоваться, она, может, и невидима, но создаёт много шума. И то, как в последний момент кунай отлетает в сторону, а её саму тянут куда-то, словно куклу, гибкие нити чакры. Нукенин мешком валится в озеро — почти бесшумно уходя под воду, хотя, казалось бы, должен был уйти с громким всплеском. И расходящиеся на воде круги… Она мотает головой, когда Сай встревоженно зовёт её по имени. Это не первая пещера, которая похожа. Но ни одна не была НАСТОЛЬКО похожа, даже сталактиты и сталагмиты в тех же местах и той же формы, врезавшиеся в память один раз и навсегда. Она чувствует, как дёргается её левый глаз и чешется. Как она бессознательно выпустила когти хенка. — У тебя левый глаз горит золотом, — с каким-то благоговением сообщает Хорёк. — Это нормально? — Это хенка, — отрезает Накику, отворачиваясь и пытаясь успокоиться. Обычно так бывает, когда она перенапрягается с кеккей-генкай, но может случиться и от переизбытка эмоций. Просто давно у неё такого не было. Она давно уже и о Сасори не вспоминала, не говоря уж о своём детстве. Слишком сильно размякла среди коноховцев. Если у неё действительно начнутся панические атаки, о карьере ниндзя можно забыть. Его участливую руку она грубо от себя отпихивает. — Займись фуиндзюцу, — кратко просит она, направляясь к ящикам, чтобы проверить что внутри. И в этот момент инка внутри неё зажигается сам, без её просьбы. Кунай летит из того же самого места под потолком. Только она не семилетняя девочка, и тут нет кровавого кукловода, чтобы её спасти. Она может спасти себя сама. Но она не двигается с места. Возможно, это её судьба? Возможно, все эти годы кунай летел сквозь время и пространство, чтобы закончить её жалкую, никому, кроме Кумо, не нужную жизнь? Она должна была умереть в той пещере. Тогда бы не пошло всё… Кунай отскакивает в сторону, сбитый чужим оружием, а наверху завязывается потасовка. Кику моргает, приходя в себя, призывает нагинату и спешит вмешаться. Инка подсказывает, что противников всего трое, один уже выведен из строя Саем — кажется, мёртв, очередное упущение с их стороны. Самый опасный: сенсор, который владеет какой-то техникой дотона, позволяющей ему скрываться в камне. Накику посылает маленького инка на Сая: пусть это и качает с неё чакру, но так он тоже будет невидим для их врагов. Оказывается, впрочем, что Хорёк и сам не хуже умеет с дотоном прятаться в толще земли. Ладно, ей достанется третий, пока он гоняется за своим оппонентом. Этот совсем мальчишка: лет шестнадцать, не больше. И, конечно, ни опыта, ни навыков противостоять ей у него нет. Он не понимает что происходит, не чувствует её даже когда она приближается на расстояние выдоха, ласково скользя когтями по его щеке. На этот раз она впрыскивает не яд, а просто очень сильное снотворное: проваляется двое суток, как минимум. Она кладёт бесчувственное тело возле ящиков и оборачивается, когда с громким всплеском под воду уходит последний враг. Совсем не как тогда. И круги на воде больше. Мёртв. Совсем не умеют эти коноховцы захватывать пленников, что ли? — Что ты творишь? — Сай подлетает к ней яростной фурией, и Кику ошеломлённо моргает, не сразу понимая такую реакцию. Он хватает её и грубо притягивает к себе, его пальцы впиваются ей в плечи аж до синяков, несмотря на слои одежды. — Спятил? — она пытается его оттолкнуть, но не получается. Раздумывает над тем, чтобы и его отрубить на двое суток, но он уже её отпускает, хватает ладонями за щёки и смотрит так зло, что у неё возникает чувство, будто они в гендзюцу и ролями поменялись. Даже незаметно кусает себя за язык на всякий случай. — Что на тебя нашло? — Это на тебя что нашло, идиотка? Почему ты тут столбом стояла, когда в тебя кунай летел? Это ты нас с Акеми критиковала? Или ты решила самоубиться, чтобы мне побольнее сделать? Он сам её отталкивает и меняется в лице: смотрит совершенно непонимающе, но уже без ярости, которая из него вышла вместе с тирадой. — Что с тобой не так?! Как я должен тебя отпустить, когда… чёрт подери, что мне с тобой делать? — Прекратить истерить для начала, — ледяным тоном сообщает Накику. — Мне просто мозги подморозило, ничего страшного, сейчас пройдёт. Ляпнешь кому-нибудь об этом эпизоде, особенно Куро, я тебе башку откручу, понял? — Что с тобой случилось? — Это не твоё дело, мышонок, — ласково произносит Кику. Она не позволит ему влезть ни в свою голову, ни в свою жизнь. — И знаешь что, хватит сажать на меня своих гадов. Я ведь прекрасно понимаю, как ты меня заметил, когда я была с инка. Он молчит, тяжело сверля её взглядом, который ей совсем не хочется расшифровывать, потому что в нём, скорее всего, слишком много намешано. — Забудь, — устало просит она, пытаясь смягчить тон, чтобы он, и правда, уже наконец-то отстал. Всё-таки, надо было идти с Саори, наверное. — Свяжи этого, желательно фуиндзюцу, и пошли своего лазутчика Иошихиро, пусть приходят и сами забирают его отсюда, никуда он не денется в ближайшее время, если как следует запечатаешь пещеру от проникновения извне. До самого лагеря они больше не разговаривают, но, кажется, угрозу Сай принял к сведению. В лагере она делает беспечный вид и жмётся к Куро — потому что только Куро знает о ней всё, даже то, что не знают Гаара с Темари; только от него она хочет получить тепло, чтобы окончательно успокоиться и прийти в себя. Действительно, что на неё нашло? Она совершенно не хочет умирать. Она хочет в горячие источники, она хочет вернуться в Суну. Ещё целых полторы долбанных недели. Внезапно, она сильно скучает по Кумо и Гааре, по Ханаби и крошке Мичиру. Она скучает по чёртовому Сасори, который никогда с ней не был ласков, но и никогда не был с ней груб. Он был к ней равнодушен, считал одной из своих бесчисленных кукол, но, всё-таки, наверное, глубоко внутри знал, что между ними была какая-то связь, раз не пытался выгнать её из своей постели и столько времени позволял быть рядом с ним? Обучал её, тренировал, защищал от своих же подельников из Акацки, которые были в курсе этих странных отношений. После очередного собрания, на котором она просто сидит на коленках Куро, без труда удерживая на лице маску отмороженной сучки, которой всё надоело, они наконец-то выдвигаются в обратный путь. Она не смотрит ни на мышонка, ни на ирьёнина, ни на кого вообще, жмётся к Куро на всём обратном пути, и он, кажется, понимает, что что-то не в порядке, потому что сразу после отчёта секретарю хватает её под локоть и тащит в их квартиру, забывая даже попрощаться со своей зазнобой и посраться в очередной раз с Иошихиро. — Что произошло? — спрашивает брат, пихая её на диван и оборачивая пледом. — Сейчас я сварю кофе, и не вздумай мне врать. — Там была пещера, — мёртвым голосом произносит Накику. — Такая же, понимаешь? Как будто её взяли и перенесли сюда. Такого не бывает. Куро искоса смотрит на неё, помешивая коричневую жижу. Вздыхает и, уменьшая огонь на плите, подходит, притягивая в свои объятия. Она такая маленькая в его руках, она всегда была маленькой в его руках. — Пигалица, ты жива. Ты со мной. Ты с нами. Она жива, а её настоящая семья — нет. Она жива, но только для того, чтобы убивать. Она не создана ни для любви, ни для счастья, в Песке вообще редко кому удаётся найти и понять эти две базовые потребности. Гаару и Темари можно считать исключением, и то, только потому, что Ханаби из Конохи и как-то сумела пробраться в сердце их холодного брата, а Темари сама смягчилась в деревне Листа. Наверное, всё-таки этот самый «союз», о котором печётся Казекаге — не такая уж сильная глупость? Может, вместе они способны отыскать то, чего им не хватает поодиночке? Она судорожно вздыхает, и оттого, насколько ласково Куро баюкает её в своих руках, обёрнутую в плед, она отпускает наконец-то безмолвные слёзы течь по щекам; словно в Суне, на раскалённом воздухе, они когда-то высохли, а теперь на Морозе парадоксальным образом оттаяли. — Развела мокроту, — ворчит Канкуро, не пытаясь даже остановить её. Кофе уже наверняка превратился в какую-то бурду, но он не поднимается, чтобы выключить плиту. — Это на тебя так мышонок плохо влияет или Неженка? — Ты ещё меня начни Злобушкой называть, — фыркает Накику, пихая его кулачком в плечо. — Иди и вари кофе заново, я не буду пить эту хуйню. Она засыпает прежде, чем он успевает выполнить приказ. Просыпается, когда на улице уже темно, в своей кровати, в надёжном коконе из одеяла. Снова проваливается в сон, беспокойный, с алыми всполохами крови и волос Сасори. Просыпается в районе обеда следующего дня. Ну, раз никто её раньше не разбудил, значит никому она не понадобилась ни для каких заданий. Куро выходит из душа с одним полотенцем на бёдрах, хотя не сказать, что в помещении сильно жарко. Кстати, какого чёрта у них так холодно по сравнению с апартаментами коноховцев, что за дискриминация? — Проснулась? Отлично, после обеда у нас горячие источники. Я планирую до них всё-таки дойти, раз ты меня вчера обломала. — Обломала с источниками или сексом? — И с тем, блять, и с другим, дурная. Не мог же я тебя бросить ночью в таком состоянии? — В Конохе ты именно так и поступил, мудак. — Вижу, ты окончательно пришла в себя, — она слышит в его голосе отголоски вины, и ей этого хватает. Дальше развивать эту тему у неё тоже нет никакого желания. И так уже сорвалась, позор. Ладно хоть с Куро, а не перед кем-то ещё. — Давай, одевайся и топаем. Я договорился с нашими пообедать. С чьими? Кику недоумённо сверлит взглядом его спину. «Наши», естественно, оказываются Акеми и Сай. Как попугайчики-неразлучники, блин. По крайней мере тут нет Иошихиро и Саори, с другой стороны, учитывая, как ирьёнин насела на мышонка, вполне возможно, следит за ним откуда-нибудь из-за ближайшего угла. Проверять у Кику нет никакого желания. Она лениво ковыряется в тарелке, потому что обычно спросонья не ест, даже если уже обед. Но всё-таки приходится впихнуть в себя хоть что-то, потому что до ужина далеко, и непонятно, удастся ли перекусить после онсена. Они идут в какой-то другой, не в тот, в котором были в прошлый раз. Этот дальше, почти на краю деревни, и местечко тут куда более живописное, окружённое соснами и елями. Интересно, кто искал, не Куро же? Хотя, скорее всего, именно он, не желая наткнуться на очередных конкурентов. Акеми задумчиво на неё поглядывает, не пытаясь, к счастью, завязать диалог. Ни в ресторане, ни по дороге, ни в раздевалке. Она кивает и выходит первой, а на выходе Кику отлавливает Сай. — Я не хочу с тобой разговаривать, — сквозь зубы цедит Накику, пытаясь его обогнуть. Куро, может, и ищет компании своей рыжей, а ей сейчас нужна только его компания, либо ничья. — Подожди, пожалуйста. Она останавливается, не оборачиваясь. И чувствует, как он неуклюже собирает её тяжёлые длинные волосы, чем-то захватывая их на макушке, оголяя шею. — Что за… — Накику поднимает руку, ощупывая пальцами самый простой «крабик» из кости. Ни разу не вычурная заколка как у этой Саори. Наверное, только по этой причине Накику не торопится сдёрнуть украшение и демонстративно выкинуть в мусорку. — Тебе идёт, — говорит Сай. — Хотя ты всегда красивая. Она не говорит спасибо, но решает оставить такую причёску, наверняка нелепую. Зато волосы не намокнут, и так, действительно, удобнее.