Часть 3.3. Канкуро. Январь, 26 лет после рождения Наруто.
pyrokinesis — нежное электричество
+++
В итоге Акеми ночует у него. Он вспоминает, как они оба будут заняты вплоть до конца второго этапа, и решает, что проще уж ей спать у него, чем мотаться туда-сюда или ему, или ей. Причем ей это сложнее сделать, потому что он видит, что она разрывается между своими официальными обязанностями и возложенными на себя самолично: худого злого мальчишку он примечает сразу, Акеми обращает на него особое внимание и следит за тем, что он делает. Это точно не ее родственник, потому что фамилия другая, да и не похож совсем. Икимоно, как он уже понял, все растут вместе, они очень общительные, в том числе и Акеми, которая немного из стройного ряда выбивается. Из-за Данзо, как понимает Канкуро, когда слушает разговор сестры и брата о печальной — точнее совсем нет — кончине бывшего старейшины в Конохе. Про Данзо Акеми не говорит, как не говорит она про службу в Анбу. Канкуро считает скрытным себя, но девушка оказывается ничуть не хуже. Все неудобные для нее темы она избегает, обсуждая что угодно другое. Он сам не знает, почему его это так сильно начинает нервировать. Расспросить ему некого, разве что мышонка прижать к стенке, но с ним связываться как-то совсем не хочется. Канкуро вздыхает, сам не понимая, чего загоняется. Разве это важно? Разве ему это важно? Он ловит на себе взгляды Темари, но она у него ничего не спрашивает. Пока. Вопросы у нее копятся, потом отловит его и начнет допрашивать. Ее очень удивило то, как он вызверился на влетевшую в кабинет Гаары Саю: жалобы девушки он даже слушать не стал, не поверив ни на секунду, что это на нее вероломно напали. Ящерицы, как отметила как-то сама Акеми, не бывают агрессивными без провокаций, и это же можно сказать и о ней самой. Накику зовет ее Неженкой не зря. Он откладывает в сторону новую марионетку и решает, что на сегодня все. Не идет у него дело, а раз так, то лучше и не мучить себя. Искать Акеми Канкуро не собирается, подслушивать — тем более, но это не его вина, что она с мальчишкой останавливается в коридоре недалеко от его мастерской. Он замирает за углом, прислоняется спиной к стене и вслушивается в их разговор. — Что если я не сдам? — слышит он еще не успевший сломаться голос, а следом вздох Акеми. — Сдашь ты все. А даже если и нет, то ничего страшного. Мало кому удается с первого раза получить чунина. Это не вышло ни у меня, ни у Кая, ни даже у Нанадайме, — успокаивает его девушка. — Он вообще стал джонином одним из последних. А мы с Каем так и вовсе до третьего этапа не дошли. — Почему? — Наш сокомандник повредил ногу, нам пришлось разлучиться, вот мы и выбыли. — Аичиро? Который погиб? У мамы его фотография на комоде стоит, — Канкуро осторожно выглядывает из-за угла и замечает, как Акеми теребит свой кулон. От него остался, от погибшего товарища по команде? Второй вроде тот ирьенин, который лечил Накику. Кай, что ли? — Он тогда погиб? — Нет, он погиб потом, когда нам велено было выручить Учиху, — голос у Акеми меняется, в нем сквозит старая тоска, которая лишь поблекла со временем. Канкуро странно слышать ее такой, интонация ему не нравится. — Ему не повезло столкнуться с… неважно. Цутому, ты о чем переживаешь? Канкуро прислушивается дальше к разговору и вспоминает тот экзамен. Гаара был тогда еще не в себе и все думал, кого бы ему убить, они с Темари были вынуждены слушаться приказов, как выяснилось, даже не отца, Накику пропала… да уж, самый хреновый период в их жизнях. И, видимо, у Акеми все тогда тоже было безрадостно. Она не после этого ли попала в Анбу? — Тот экзамен, это когда на нас напали? Песок и Звук? Когда моих родителей убили? И твою маму, мне папа говорил… а что если сейчас тоже что-то случится? Что, если мама приедет и что-то случится? — Если приедет Аикава-сенсей, то случится что-то может только с теми, кто попытается сорвать экзамен. И это только если Казекаге-сама раньше всех виноватых песком не решит присыпать, — фыркает Акеми, становясь веселее. — Все нормально будет, никто никого не убьет. Сейчас другое время, другие Каге, тебе не о чем переживать. Лучше думай о следующем испытании, наточи кунаи, мои были такие тупые, что меня в Лесу Смерти за них на смех подняли! Воспоминание всплывает в сознании Канкуро само по себе: рыжая девочка, берег реки, брошенный в воду кунай и потом уже та же девочка на улицах Конохи. Лицо давно стерлось и забылось, слишко много лет прошло, и было это нисколько не важно. Они тогда провалили миссию, потеряли Накику и узнали, что их отец погиб. Мысли его тогда были заняты куда более важными вещами. Акеми отправляет Цутому к его команде и идет в сторону Канкуро. Он слышит ее шаги, но не двигается с места и наслаждается тем, как она вздрагивает, сворачивая за угол и натыкаясь на него. — Ты нормальный вообще? — спрашивает она, вздыхая и качая головой. — Чего стенку держишь, боишься, что упадет? Говорю же, что резиденция Хокаге выглядит надежнее вашей, а ты все споришь. — Тебя высмеяли за тупые кунаи? — спрашивает он, притягивая девушку к себе и устраивая ладони на ее ягодицах. Акеми опирается на его грудь и забавно морщится. — Я ленилась их хорошо точить. Потом перестала, — Канкуро наклоняет голову, и она понятливо тянется к его губам. Поцелуи у Акеми всегда какие-то сладкие, но не приторные, а губы нежные и мягкие. Он видел у нее простой бальзам, видимо из-за него такой вкус, хотя Канкуро и не чувствует никакой противной липкости. Он уже думает было затащить ее к себе в мастерскую и кинуть на стоящую в углу кушетку, как слышит деликатное покашливание. Сай смотрит на них своими черными глазами, в которых читается то ли укор, то ли осуждение. — Иди куда шел, — неласково советует ему Канкуро, но Акеми уже отстраняется и одергивает свой топ. Не обломится, понимает он, недовольно глядя на художника. Ладно, ночью она все равно останется с ним, можно и подождать. Конечно, он мог бы поискать, с кем еще передернуть по-быстрому, но зачем размениваться на такое, когда вечером он может получить все, что хочет? Канкуро сам не замечает, как становится придирчивым и избирательным, что ли. Ему нравится с ней, нравится кончать в нее. Акеми еще ругается на него из-за презервативов, но, кажется, она сама не так уж и против, иначе бы уперлась, а не пила таблетки. — Ты у кого синяки свел? — спрашивает Сая девушка и ловит за подбородок. Драку она не застала, что ее ужасно опечалило. — Я не видела Тамкена. Ты хоть нормально ему врезал? Вырастешь в глазах Яхико, когда он узнает! Почему Сай не любит Кенджи понятно. Почему Акеми и ее брат — уже нет. Канкуро задумчиво рассматривает двух бывших Анбу. Ему не нравится, что личных границ друг с другом у них нет, но при этом он и не замечает между ними хоть чего-то интимного. В трусы мышонок только одной девушке хочет залезть, а та в его сторону даже не смотрит. — Нормально. Загляни потом к Райдо, у него что-то в отчете не сходится, — Сай сжимает ее локоть и идет дальше. Наверное, на поиски Накику, кого же еще? Или к детям, папашей он оказывается удивительно ответственным, прямо как Гаара. — Что у вас с Тамеру Кенджи? — не выдерживает Канкуро и отлипает от стены. Ему вдруг хочется закинуть Акеми руку на плечо, но он вовремя успевает себя на этой мысли поймать. С Сорой он так частенько ходил и ни у кого это вопросов не вызывало. — Их чуть ли не перекашивает при упоминании друг друга. — Мы были подотчетны Данзо, он нет, отсюда и неприязнь. Ну и он вроде как обещался приглядывать за нами с Яхико, но как-то не вышло, — коротко и явно опуская уйму деталей говорит Акеми. — Яхико его терпеть не может, не упускает случая с ним сцепиться. — Твоему брату только ты и нравишься. И пигалица, может быть, — младший Икимоно и Накику как-то очень странно друг другом прониклись. Странно, что до сих пор не переспали только. — Ты мудак, Куро, поэтому и не нравишься, — фыркает Акеми, закатывая глаза, и охает, когда он, все же, привлекает ее к себе и целует за ухом. Его рука накрывает ее ключицы: он замечает за собой новую привычку устраиваться с нею так, прижимаясь грудью к ее спине. — Как это никому? Ты обещала мне показать Коноху, значит, понравился, — Акеми застывает и косится на него с опаской. Ее выражение лица кажется ему забавным. — Я вспомнил тебя. Даже захотелось проверить твои кунаи. — Только кунаи? — от того, как она закусывает губу, у него едва тут же и не встает. Ничего необычного не делает, но ее попытки в флирт почему-то заводят. — Надень юбку, — Канкуро ухмыляется и шлепает ее по заднице. Акеми хихикает и уносится к Райдо, оставляя его одного. Канкуро прокручивает в голове то, что услышал и не знает, что с этой информацией делать. Он ее вспоминает, картинка становится цветной и яркой, но что ему от нее? Это не имеет значения, напоминает он сам себе, потому что сама Акеми не больше, чем развлечение для него. Ему всего лишь нравится спать с ней больше, чем с кем-то еще. Она отличается от куноичи Суны, потому что у нее кожа светлее и нежнее, да волосы мягче, вот и все. Ничего необычного же, даже длинные ноги не нечто невероятное, хотя почему-то в последнее время ему больше ничьи не нравятся. От этих мыслей на душе у него становится неспокойно. Он мается до самого вечера и расслабляется уже в баре после того, как вливает в себя первую стопку саке. Пигалицу он нигде не видит, зато замечает в углу шепчущихся о чем-то Абураме и Мацури, видит Ханаби на коленях у Гаары — судя по тому, как сжимаются его пальцы на ее ноге, пока она что-то шепчет ему на ухо, именинник сбежит со своего праздника первым, — и Акеми, неожиданно виснущую на Темари. Они обе о чем-то громко говорят, его сестра смеется, щуря глаза и придерживая девушку за талию. Кажется, Икимоно уже пьяна. Когда только успела? Вроде бы при нем не так уж и много выпила, или это Темари за прошедшие минут десять ей что-то покрепче дать успела? Поначалу-то Акеми была рядом с ним, одетая в тонкую футболку и короткую, как он и заказывал, юбку. Вид ему нравится, особенно еще и за счет каблуков, из-за которых ее ноги кажутся ему еще длиннее. Странно только, что теперь она почти одного с ним роста, вот это непривычно, но не неприятно. Тем не менее, прижимать ее к себе все еще было удобно, а его ладонь со своего бедра она не сбрасывала даже тогда, когда он щекотно скользил пальцами по ее ноге, едва-едва приподнимая ткань. Да что уж, судя по выражению лица девушки, ей это даже нравилось. — Я думала, ты уже трахать ее будешь где-то, — хмыкает припозднившаяся Накику. Она толкает его острым локтем в бок. — Стареешь? — Нахуй пошла, пигалица, — смеется Канкуро, чокаясь с ней. Она улыбается ему в ответ, но что-то не так, а что — он не знает. Сейчас и не время для расспросов: не хочется портить Гааре праздник. Канкуро с ней еще поговорит, а пока он переводит взгляд на веселую Икимоно. Слишком веселую и не умеющую пить. Ему смешно видеть ее такой, но когда она в седьмой раз чуть не падает, уже даже успев снять с себя босоножки, Канкуро решает ее увести. Акеми смеется, тянет к нему руки и проказничает, игриво прикусывая мочку уха или скользя языком по шее. Секса, даже несмотря на ее настроение, понимает, Канкуро, сегодня не будет, потому что не хватало еще, чтобы ей в процессе стало нехорошо. Это должно его бесить, но нет, он неожиданно спокоен. Спокоен он даже тогда, когда Акеми затихает и засыпает, устроившись на боку и обняв руками подушку. Канкуро ложится к ней, убирает с лица волосы и рассматривает ее: длинные ресницы, веснушчатая и красивая. Мысль эта кажется ему странной, потому что еще пару месяцев назад он не считал так. Хорошенькая, но не красивая; а теперь думает иначе. Ему не нравятся такие изменения, не нравится ему и то, с какой нежностью он касается ее щеки. Видимо, с ним тоже что-то не так.Часть 3.3. Накику. Январь, 26 лет после рождения Наруто.
Moulin Rouge (Nicole Kidman ft Ewan McGregor) — Come what may
+++
Спать в знакомых руках оказывается приятно настолько, что с утра её будит не будильник, а Сай. — Он две минуты звенел, я подумал, ты не захочешь опоздать. Нет, она действительно не хочет. Учитывая, насколько сильно вчера взбесился Гаара и как сверлила её Темари взглядом все те десять минут, что она объясняла, что папа Иноджина отказался от помощи ирьёнина после того, как нечаянно упал с лестницы. Упал он уже давно и приземлился на голову, не иначе, но о драке лучше знать как можно меньшему количеству народа. И, конечно, пусть действительно заглянет к медику, прежде чем показываться в таком виде детям. Кажется, после Щимо он питает к ним какую-то иррациональную неприязнь, раз так резко отказался вчера. Впрочем, ей ли его судить? Она сама не любит больницы. Всё самое простое она и сама ему подлечила, синяки на лице должны сойти к обеду. Из кухни пахнет… ну, скажем, кофе. Значит он уже успел подняться раньше неё и вернуться в постель. И как-то забраться к ней под одеяло. — Уходя, можешь просто захлопнуть дверь, — она зевает, садясь на кровати и пытаясь нормально разлепить глаза. — У меня свои способы открывать потом. Впрочем, он, наверное, уже заметил. Сай скользит блуждающим взглядом по её телу, кажется, не вслушиваясь в то, что она говорит. На ней только трусы и очень старая футболка Куро, которая едва доходит до середины бёдер. Странно, что он не попытался к ней приставать ночью. Впрочем, может он себе подрочил её рукой, как когда-то обещал, просто она не заметила. Кику усмехается, но, прежде чем успевает подняться, попадает в крепкие объятия. — Спасибо, — он прерывисто выдыхает ей на ухо и отпускает. — Что не выгнала. — Выгоняю сейчас, — фыркает Накику, отворачиваясь. — Когда вернусь в пять, чтобы ноги твоей здесь не было. Кофе она выпивает какой есть — потому что нет времени варить что-то более достойное. Она закалывает волосы, натягивает свободную блузку и широкие штаны и прётся в академию, проверять работы. Зачем она согласилась участвовать в этом? Гаара не кричать на неё должен, а благодарить за терпение. Она отказывается от очередного ужина в кругу семьи, забирая Кумо, и решает лечь пораньше, чтобы выспаться перед днём рождения Гаары. Подарок ему она давно купила — точнее, привезла из Камня какое-то редкое растение для оранжереи. Казекаге будет в восторге и, может, прекратит её винить во всех своих бедах, которые сам же себе и организовывает на пару с Куро. С утра Кумо уносится к мальчишкам — кажется, он задался своей целью бесплатно поработать нянькой целый месяц — а Кику наконец-то вздыхает с облегчением, потому что на сегодня никаких дел у неё не предвидится: Гаара расщедрился и выписал выходной всей семье. Потом уже начнут готовить второй этап, когда все как следует отоспятся и протрезвеют после вечеринки. Кику всё-таки решает заглянуть к Райдо, потому что он совсем её заколебал, явно обиделся, что она ему не дала и нельзя записать её в список своих побед. Хотя на что она ему сдалась? У него и без неё нет отбоя от желающих. Ей даже любопытно становится: что в этом мужчине со шрамом на поллица такого, что от него даже больше тащатся, чем от Канкуро? Все ведь девчули, кто успел с ним разделить постель, ходят с такими лицами, как в экстазе. Надо не забыть, кстати, подстебнуть вечером Куро по этому поводу. После него даже эта идиотка Сора не ходила с блаженной рожей, словно её так и не отпустил оргазм. — Слышал, из-за тебя позавчера мальчики подрались, — хмыкает Намиаши. От кого, интересно, он слышал? И кому уже успел разболтать? Вчера она как-то не успела с ним столкнуться, видимо, зря. — Сама художника лечила? — Это тебя больше всего интересует? — Кику мстительно хлопает папкой отчётов о стол. Ей, может, и дали выходной, а Намиаши ещё работать до трёх. — Кстати, любитель уши погреть, ты уже слышал слушок о том, кто будет сегодня смотреть за детьми? Лицо Намиаши забавно вытягивается, и улыбка Кику становится кровожадней. — Правильно, тот, кто не может свой член в штанах удержать. Гаара не хочет отвлекаться на проблемы в свой праздник, так что собирает их в одном месте, а кто не приглашён — сидит дома с мелочью. — Я вам доставляю проблемы разве? — стонет Райдо. — Всё по обоюдному согласию! — Увидим через девять месяцев, — Кику сжаливается до такой степени, что оставляет ему яблоко и данго, которые прикупила зачем-то но не съела. — Кто на что и как давал согласие. Выходя из кабинета, она сталкивается в дверях с Акеми и, подмигивая ей, удаляется, призывно качая бёдрами. Знает, что Райдо всё равно будет пялиться на её задницу, особенно когда она в такой короткой и обтягивающей юбке. Вечером Кику безбожно опаздывает. Сначала она заглядывает, чтобы проверить, что все дети младше пяти спят, а Кумо под наблюдением тех взрослых, которые за них несут сегодня ответственность. Затем она зачем-то заходит в пустой зал Совета и тупо сверлит глазами стену минут двадцать, потому что ей впервые в жизни не хочется ни пить, ни трахаться, ни вообще где-то появляться. Придётся, это же день рождения её младшего братика. Казекаге, к тому же. Ещё полчаса она тратит на то, чтобы отточить перед зеркалом свою маску легкомысленной стервы, чтобы, не дай Ками, никто не попробовал к ней пристать сегодня вечером. Хотя, кому там приставать? Вряд ли Гаара пригласил много народа помимо самых близких. Когда она наконец-то являет себя свету, Икимоно уже пьяная вдрызг. Ей, наверное, много и не нужно. Кику что-то шутит с Канкуро, что-то говорит Темари, зачем-то даже отвлекает Ханаби от совращения Гаары, но ведь и так понятно, что именинник сбежит совсем скоро. Она бы и к Мацури с этим Абураме бы пристала, только чтобы не чувствовать на себе пристальный взгляд мышонка. Он, видимо, думает, что раз у неё разик переночевал, то можно собрать вещи и переехать. Он не такой навязчивый как раньше, но он же сам сказал, что её ненавидит. Вот пусть и ненавидит. Целый месяц как-то без неё прожил, так ещё проживёт. Так и найдя себе компании, Накику решает пойти по самому простому пути — напиться. Она отключается до такой степени, что приходит в себя только когда Сай дёргает её за плечо и она чуть ли не валится на пол. Конечно, не успевает: он подхватывает её и прижимает к своей груди, недовольно косясь в сторону их сегодняшнего бармена, словно это он виноват в том, что она один за другим в себя опрокидывает стаканы алкоголя. — Кажется, тебе хватит. Накику мутным взглядом охватывает помещение: Гаары и Ханаби давно след простыл, Канкуро и Акеми тоже, Темари, как самая одинокая, видимо, ушла в числе первых. Только в дальнем углу целуются Абураме и Мацури, да её подружка Юката, кажется, о чём-то спорит с Коджи. Сокомандники последнего — Шишио и Амено — заняты неторопливым разговором, двигаясь на выход. Руиджи тоже приглашён; когда на него падает её взгляд, он подмигивает и вопросительно кивает на Сая. Спрашивает, если она уйдёт с ним или они могут повеселиться вместе. Кику пробует было отрицательно мотнуть головой, но вместо этого закрывает глаза и прислоняется к Хорьку, вдыхая знакомый запах красок, угля и… чего-то нового. Кажется, имбиря: этот резковатый свежий аромат она узнаёт, потому что его культивировали на Косен. — Ты сменил парфюм? — бормочет Кику, хватаясь за рубашку, которую Сай надел на праздник. — Тебе не нравится? Я никогда не пользовался, решил попробовать, сказали новая поставка из… — Страны Света. Это с Косен, у нас есть пара ремесленников, я у них же заказываю… — она внезапно понимает, что говорит совсем не то, что стоит произносить вслух. — У вас? — Да, союзная страна, — тут же находится Накику. Это правда, Косен вошла в протекторат Суны давным-давно, ещё до её рождения. — Бывала там… пару раз. Она была там один раз с тех пор, как её семью вырезали в Росоку. С Кумо, во время войны. — Ты же мне врёшь, — мягко замечает Сай. Он просто стоит, прижимая её, полусидячую на барном стуле, полулежащую на нём, одной рукой и слушает. — Где твоя настоящая семья? — Нигде, — кратко сообщает Кику. — Моя семья — это Сабаку и Кумо. — Ты внебрачный ребёнок Йондайме Казекаге? — пытается пошутить Сай, но Кику напрягается всем телом, потому что об этом мудаке, отце Темари, Гаары и Куро, вспоминать совсем не хочет. Он своих детей превратил в чудовищ и из неё сделал оружие; отдал девчонку, которая и ниндзя-то не должна была становиться, на самые тяжёлые тренировки, чтобы она в свои почти восемь догнала остальных. Единственным светлым пятном в её жизни тогда был Куро, который сам отца боялся, как огня. И Чиё, хотя она была той ещё мерзкой каргой. Темари и Гаара были ей не так близки, хотя по-своему любили и её и друг друга. Наверное. Было очень сложно сказать, что вообще есть любовь. Она и сейчас не знает. — Мы закончили светскую беседу? — недовольно спрашивает она, игнорируя последний вопрос, который и не вопрос. — Если да, то мне, кажется, действительно пора. Ещё бы как-нибудь слезть с этого стула так, чтобы ногу не подвернуть. Зачем она напялила на себя каблуки? Сай готовится подхватить её на руки, но Накику останавливает его, упираясь ладонью в солнечное сплетение. — Если ты сейчас используешь свою технику перемещения, то меня точно на тебя стошнит. Пойду своим ходом. Медленно. Проветрюсь. Он не возражает, но, естественно, уходит вместе с ней, закинув руку себе на плечо и приобнимая за талию: на своих шпильках она почти сравнялась с ним в росте. На половине пути она скидывает надоевшие туфли, и Саю приходится тащить их в свободной руке. Песок под голыми ступнями уже не раскалённый, на улице холодно, а она даже не догадалась взять с собой накидку или плащ. Хорёк, естественно, тоже. Перед дверью она соображает уже лучше, но из-за напряжения мыслительных процессов слишком долго возится с ней, так что левый глаз начинает гореть и чесаться. — Всё, пока, — заявляет Кику и тут же запинается о порог. Мизинцем, мать его. — Ты же убьёшься, если я уйду, — он ловит её подмышки и заходит без спросу, захлопывая дверь. — Пока что мне так не везёт как раз в твоём присутствии, — хмыкает Накику. Устало. Не хочется спорить или язвить, у неё на это нет сил, у неё вообще в последнее время есть силы только на сон. Раньше ей жизнь казалась скучной и бессмысленной. Теперь просто тухлой. — Ты не отвяжешься, да? — Тебе так сильно этого хочется? Она сама уже не знает. Она пьяная, так что не отвлекается больше на дурацкий разговор, в котором они ходят вокруг друг друга на цыпочках. Кику целует его, Сай отвечает, тянет её на себя, на ощупь продвигаясь к дивану. Свет они не включают: хватает небольших солнечных фонариков, которые раскиданы по внутреннему дворику; Кику и так знает где она и с кем. Дура, раз позволяет себя уломать. Пьяная дура, которая всё равно не будет давать никаких обещаний. Ей не нравится, как нежно всё происходит, как долго она потом не может заснуть, потому что он гладит её везде, а ей приходится прижиматься к нему, потому что диван не такой уж широкий, а в кровать она идти не хочет, и он не предлагает. Ей не нравится, что опять хочется почему-то заплакать, только она не в объятиях Куро, так что приходится держать маску и дальше. Ей не нравится, какой она стала после знакомства с этими коноховцами, не нравится и то, какой она была до этого. Ей вообще ничего не нравится, и она не знает куда двигаться; Сай сказал, что она сломала его жизнь, но он, видимо, сломал её саму, раз сейчас всё, что было у неё раньше вдруг стало неважным. Кроме, конечно, самых родных. Ей нужно просто прекратить размышлять об этом, она ведь умела и с успехом это делала раньше. Что изменилось? Такое чувство, что кто-то проложил рельсы внутри черепной коробки и поставил на них бесконечно ходящий по кругу паровозик. Самое поганое, что он там пыхтит не только по пьяни, но и когда она совершенно трезвая. — Мышонок, — шепчет Кику, скользя пальцами по его гибкому, стройному телу в ответ. Она даже не знает что хочет сказать. Поэтому говорит первое, что ей приходит в голову: — Плед принеси. Сай шарится рукой где-то под диваном и вытягивает оттуда покрывало. Она и забыла, что там есть выдвижной ящик. Когда он начал лучше ориентироваться в её апартаментах, чем она? Он тут полдня не пробыл. — Над лесом летела птица, — начинает Сай. Голос его хрипловатый и слишком низкий для этой песни, но он правильно выдерживает ритм, так что Кику хочет послушать его исполнение. — Летела сквозь дождь и бури… Книжка с колыбельными и стихами осталась на Косен, где он мог взять такую же? Он ведь уснул тогда, явно уснул до того, как она закончила петь. — Терялась в листьях осенних, сияла в небесной лазури. О ком поёт эта птица? К кому над горами стремится? Ты спи, не твои это крылья, ты спи, не твои это беды, без них ты летаешь над лесом подобно ярким кометам… Она засыпает и во сне чувствует себя способной летать: над морем, над лесом, над горами. Без крыльев.