Часть 3.5. Акеми. Февраль, 26 лет после рождения Наруто.
Mary Gu — Не влюбляйся
+++
Акеми не знает, что опять ударяет Канкуро в голову, но он вдруг смотрит на нее волком, разговаривает с ней через губу и не упускает возможности поддеть. Как в нем могут сочетаться чудовищная жестокость с такой же чудовищной нежностью она не знает, но ее это изматывает. Разговаривать с ней он перестает, только издевается и насмешничает, напрочь отбивая желание в чем-то разобраться. Ей хочется устроить скандал, что она и делает в один из дней, когда детей всем скопом уводят на какую-то прогулку и никто не может услышат ее криков. Канкуро переворачивает стол на высоких ножках, выходит из комнаты и с душой хлопает дверью. Акеми остается одна и смотрит на деревянные щепки на полу, чувствуя, что опять где-то свернула не туда. Она прижимает пальцы к вискам и пытается дышать, отсчитывает вдохи и удары сердца, пытаясь успокоиться, но ничего не получается. Ей плохо, ей плохо уже несколько дней, и даже не из-за Канкуро, хотя он тоже добавляет ей «приятного». Надо было послать Наруто с его несчастными глазами и не соглашаться на эту миссию. А еще лучше — просто не идти на поводу у своих чувств. Никогда до добра это ее не доводило. Она старается вести себя как ни в чем не бывало, занимается с Цутому, и именно на тренировках ощущает, что с ней что-то не так. Ящерицы беспокоятся слишком сильно, хотя климат Суны располагает к тому, чтобы они были как никогда покладистыми. Акеми облизывает губы и просто продолжает занятия, надеясь, что все наладится самой собой. Глупая мысль, особенно потому что у нее никогда само по себе ничего не налаживается. Канкуро ее не ищет, зато его находит она. Опять в компании Соры, — он знает, что ей будет больно и неприятно, делает все нарочно, чтобы ее задеть, — и когда они проходят мимо нее, в нос Акеми ударяет приторно-сладкий аромат парфюма. Во рту сразу становится кисло и гадко, все содержимое желудка просится наружу так сильно, что она едва успевает вернуться к себе. Ей двадцать шесть лет, а она надеется, что это просто отравление. Ей двадцать шесть лет, а задержка ее пугает так, словно ей шестнадцать. Дни ожидания растягиваются, и становится ясно, что ничего не будет. Цикл у нее регулярный, сбоев не бывает, и ее сердце падает куда-то вниз от мысли о том, что это все может для нее значить. Акеми покупает тест и долго собирается с духом, прежде чем решается посмотреть сколько на нем полосок. Две. Она чувствует, что у нее земля уходит из-под ног. Две блядские полоски, которые для нее означают такой лютый пиздец, который ей и не снился. Она выбрасывает все в мусорку, потом, опомнившись, достает и заматывает в туалетную бумагу, чтобы никто не увидел и не узнал. Реакцию Канкуро она себе представить может очень легко и пытается уберечь себя от всех обидных и злых слов, которые ей придется услышать в свой адрес, когда он узнает. Если он узнает. Этот ребенок не нужен ни ей, ни ему, а раз так, то лучше всего будет прервать беременность. Это избавит ее от всех проблем и бед, только в Суне это сделать не удастся: пришедшая на аборт куноичи Листа слишком уж хороший повод для сплетен, а ее с Канкуро ведь видели и понять что к чему будет несложно. Она отсчитывает дни, понимает, что время у нее есть, и убеждает себя просто перетерпеть. По возвращению домой она первым же делом решит эту проблему. Это проблема, проблема, проблема. У нее не ребенок внутри, а проблема. Акеми повторяет это про себя, потому что иначе она просто сойдет с ума. Если она о чем-то и грезила, лежа в его объятиях в те дни, когда он обращался с ней так, словно она для него что-то значит, то это ее вина и ничья больше. Счастливого конца у этой истории не будет, никто ей даже намека на это не давал, так что обманываться нет толку. Канкуро жестокий, эгоистичный и ветреный. Он злой и переменчивый, у него поганый язык, и он ее не любит. Акеми это осознает предельно четко: ему нравится с ней играть, вот и все, никакой привязанностью тут и не пахнет. Чувства в одну сторону, беспросветная грусть, сожаление на сожалении. Она убеждает себя в этом, прокручивает в голове все плохое — его же больше, правда? — и старается не думать ни о чем хорошем. Ласковых поцелуев не было, объятий ночью не было, смеха на кухне не было и даже свиданий-не свиданий тоже не было. Браслет на запястье вдруг кажется ей невероятно тяжелым, словно рука от его веса оторвется. Стук в дверь заставляет ее вздрогнуть. Ее только-только перестало рвать, и чтобы избавиться от мерзкого вкуса во рту она почистила зубы самой мятной пастой, которую смогла найти в Суне. От этого вкуса ее тошнит немного меньше. Запах напоминает ей о Неджи. Лучше бы она от него перед войной залетела, это было бы даже для нее самой легче. Увидеть на пороге Темари и Накику Акеми никак не ожидает. Обе девушки выглядят мрачно — слишком мрачно, настолько, что ей снова становится нехорошо, — и, не давая ей опомниться, проходят внутрь. Пришли явно не просто так, а ради какого-то разговора. Слышится щелчок дверного замка. Акеми кажется, будто бы она в ловушке. — Ты с ума сошла?! — обрушивается на нее Темари. Она страшно сверкает глазами и выглядит так, словно вот-вот схватит Акеми за плечи и начнет изо всех сил трясти. — Как можно быть такой дурой? — О чем ты? — переспрашивает она, включая ту самую дуру. Акеми надеется отовраться, хоть и видит, что у нее это вряд ли получится: обе старшие сестры Казекаге, родная и названная, не оставят ее в покое. — О том, что ты залетела от Канкуро, Неженка, — вздыхает Накику, скрещивая руки на груди. — Только не ври, что отравилась: мы с таким отравлением обе ходили, я раньше, она позже, но воспоминания все еще свежи в памяти. — Я не… — начинает было Акеми, но под взглядом Накику осекается. Они догадались, они знают, и ей даже не нужно спрашивать как. — Твое счастье, что Ханаби и Ино заняты с Гаарой в оранжерее и ничего не замечают, иначе бы уже и в Суне, и в Конохе об этом знали, — продолжает Темари, и тут Акеми правда становится немного радостно. Ино с Генмой, с которым она сошлась после развода, приехали в Суну и тут же оказались заняты. У Гаары нашлось очень много вопросов к Яманака по поводу растений, и они торчат в оранжереях чуть ли не безвылазно. — Ты чем думала? Ты не знаешь, как он разозлится? Ее ругают так, словно она этого хотела. Акеми чувствует себя такой уставшей и несчастной, что ей хочется плакать. — Хватит, — просит Акеми, но ее не слышат. — Хватит, — повторяет она еще раз и затем уже почти кричит. — Хватит! Они сюда зачем пришли, глаза ей открыть? Или добить, чтобы у их драгоценного брата не было повода психовать? Акеми судорожно вздыхает и сжимает руки в кулаки. — По-вашему, я не знаю, что он разозлится? Я не знаю, что он не хочет ни меня, ни ребенка от меня?! — она нервно смеется, находясь на грани истерики. — Да, я идиотка, я залетела! Я знаю, что вляпалась! Я не знаю, как так вышло, я правда не знаю. Канкуро меня убьет, он в бешенство придет. Я знаю, какой он! Если вы думаете, что я не поняла это после того, как он меня… А она его любит. Акеми любит его и от мысли об этом ломается. Она закрывает лицо руками, чтобы никто не увидел ее слез, давится всхлипами и хочет отмотать все назад. Желательно лет на четырнадцать, чтобы отказаться от предложения Данзо и попросить у кого-то помощи. Она всю жизнь защищает кого-то, но кто защитит ее саму? Яхико, которого она не смогла уберечь? Сай, который со своими демонами борется? Кай, которому и так хватает своих забот? Или Аикава-сенсей, чье здоровье оставляет желать лучшего? Темари привлекает ее к себе, ладонь Накику ложится ей на спину между лопаток. — Что он с ней сделал, ну-ка? — спрашивает Темари поверх головы Акеми. Что он с ней только не сделал! И что сделает, если узнает о ребенке. Акеми знает, что он ее и пальцем не тронет, но брошенное ею «убьет» — это не преувеличение. Он ее растопчет и раздавит, прекрасно зная куда и с какой силой бить. В себя Акеми приходит уже на диване. У нее стучат зубы, и Темари придерживает стакан, помогая ей сделать из него несколько глотков воды. Накику сидит рядом с ней и гладит по колену. — Я поняла, я пойду и оторву ему яйца, — вдруг говорит она так решительно, что Акеми вздрагивает. — Не надо. — Надо, — соглашается со своей названной сестрой Темари. Видимо, выходки брата и ей надоели. — Надо, но не надо, — Акеми шмыгает носом. — Не хочу, чтобы он знал. — Живот под гендзюцу скрывать будешь, Неженка? — Не будет никакого живота. И ребенка тоже не будет, — тихо говорит Акеми. Она не хочет ничего слушать, никакие доводы ее не интересуют. Так будет лучше для всех. Когда ближе к ночи приходит Канкуро, Акеми пугается, что ему все рассказали, но нет. Он выглядит если не виноватым, то расстроенным и целует ее так нежно, что ей хочется простить ему сразу все и авансом. — Давай сзади, — говорит она ему, когда они падают на кровать, и становится на коленки. Если Канкуро будет смотреть ей в глаза, то она снова разрыдается.Часть 3.5. Накику. Февраль, 26 лет после рождения Наруто.
Юлия Савичева — Мало
+++
Если спросить Накику какой момент из жизни она хотела бы стереть ластиком, это был бы, наверное, момент её рождения. Если бы она не родилась, ей бы не передалось проклятое наследие Шинпи, которое в конечном итоге порешило всю её семью. Если же брать что-то из её уже сотканной судьбы: знакомство с коноховцами. Она не понимает, когда успела так привязаться к этому рыжему недоразумению. Не понимает, когда начала за ней следить, украдкой, как за собственным сыном. Не понимает почему вообще беспокоят её проблемы. Она заходит в апартаменты Куро, где околачивается Ящерка, злая как Гаара в свои самые тяжёлые дни, а выходит оттуда желая оторвать яйца одному из самых дорогих её мёртвому сердцу людей. Их с Куро всегда называли близнецами. Неужели они настолько похожи? Или не похожи? Или всё дело в том, что он парень и потому — мудак? Кику в принципе не ждёт ни от кого ничего хорошего и, да, она как никто знает Канкуро. Её саму тошнит, словно это опять она ходит беременная на первом триместре, одна, потерянная в стране Ветра и не смеющая совать носа в большие поселения. Словно это опять её ткнули в то, что она не нужна больше, что закончилось развлечение и не осталось ничего живого и телесного между ней и Сасори. Деревянный каркас и встроенное в марионетку сердце. — Ты что, успела залететь раньше меня? Кику кашляет в кулак и поворачивается, чтобы столкнуться взглядом с ярко-голубыми, живыми и явно счастливыми глазами. — Я не планирую, — сухо бросает она. — А я хочу ещё девочку, — ухмыляется Ино. — Как тебе, понравилось письмо? — Слишком много диалогов, — Кику, против воли, хихикает, вспоминая что именно она прочитала в том послании от Яманака, которое ей передала Темари. — Но, в целом, мне зашло, ваш эро-саннин бы тобой гордился. Почему не Райдо? — По кочану, — Ино подхватывает её под локоток и тащит куда-то в сторону уличного ларька с фастфудом. — Он во-первых по-вашим, во-вторых, мне нормальный мужчина нужен был, а не просто трахатель всего, что движется. — А бывшему мужу ты не желаешь такой же удачи? — иронизировать над собой Кику научилась уже давно. — Знаешь, — Ино останавливается и вздыхает, мгновенно становясь серьёзной. — Я его люблю и, конечно, не пожелала бы ему кого-то вроде тебя. — Я слышала, именно ты его сюда отправила, — ехидно напоминает Накику. — Потому что иначе он бы повесился, чего доброго, и лишил ребёнка отца, — жёстко чеканит Ино, до такой степени, что даже её пробирает. — Тонкая натура артиста. Но и ты ведь не такая Злыдня, какой себя считаешь. — Злобушка, — на автомате поправляет Кику, и, судя по ухмылке блондинистого бульдога, она именно этого и ожидала. — Злобушка, да, — поёт Яманака. — Обед за мой счёт. Если Сай умудряется оставлять на ней незаметно шпионов, остаётся надеяться, что его бывшая жена не умеет так же незаметно и беспардонно влезать в голову. Впрочем, от бесплатного обеда Накику не отказывается. В конце концов, опус Яманака её и правда повеселил, хотя рейтинг «произведения» мог быть и повыше. Три дня спустя они выходят провожать делегацию, отправляющуюся в Коноху: Темари и Шикадая, Генму, Ино и Иноджина, Абураме Шино, которого тоже попросили отчалить, потому что Хокаге нуждается в нём для какой-то важной миссии с полным составом команды восемь. Помимо Темари, Генмы и Ино никто не выглядит особо счастливым. Кумо так и вовсе готов разрыдаться, потому что мальчишки как приклеились к нему, так и не хотят отклеиваться, заявляя, что «старшего братика» можно было бы и с собой забрать. — Мы уже полку освободили, — вдруг говорит Темари. — И у нас остались кое-какие вещи. — Я не… — Мама, можно? — в серых глазах столько надежды, что Кику позорно оборачивается к Гааре, словно ждёт, что за неё кто-то другой откажет. — Гаара-оджи? — Если только ты будешь с тётей тренироваться и сдашь потом письменные тесты, — ворчит Казекаге, сам кося взглядом куда-то вверх. Он тоже не научился говорить «нет» названному племяннику. — Ура! Что ж, в десять лет он уже не должен потеряться, к тому же Накику и так понимает, в чьё поместье его если что занесёт нелёгкая. Она даже не возражает, понимая, что сыну, наверное, и правда лучше в Конохе сейчас быть — спокойнее. Она крепко его обнимает и целует в лоб, а потом ей приходится и всю остальную мелкотню обнимать, которую Кумо, кажется, всерьёз готов тащить на своей спине. Краем глаза Кику замечает позеленевшее лицо Неженки, которая всё пытается натянуть на лицо улыбку, и спешно подхватывает её под руку, уводя от толпы. Куро ведёт себя как ничего не замечающий дебил, и тем лучше. Слишком бесится из-за того, что старейшины опять начали наседать на него с вопросом о браке. Как не вовремя! Если бы не давили на него, то, возможно, была бы надежда адекватно с ним поговорить о состоянии его зазнобы, но Куро не тот человек, который будет слушать доводы, когда ему хочется поступить прямо противоположно тому, что его раздражает. В конце концов, она его знает наизусть. Она сама такая. — Ты же не будешь дурить? — спрашивает Накику, когда приводит Акеми в свои апартаменты. — Сиди на жопе ровно, я что-нибудь придумаю. — Что? — голос у неё такой же мёртвый, как когда они расстались после Щимо. — Переместишь Это в свой живот? Язвит — значит жива. Называет ребёнка «это» — планирует избавиться. Возможно, и правда, не самый худший вариант. Только «это» не отменяет того, что Канкуро мудак и лох, который не следит за своим членом. — Мне хватило уже один раз, — резко замечает Накику, и Акеми сникает, понимая, что выбрала не самый удачный подкол. Ей-то не шестнадцать. — Больше не подпишусь. Тем более от кого-то, кто мной просто играется. — Он не… — Захлопнись, Неженка. Он играется. Он подсел на тебя, но ты знаешь хоть одного мужика, который не убежит, как только его пятая точка пригорит, как у этой в леггинсах? — Сай? — Она у него и не горела никогда, — закатывает глаза Накику. — Плохой пример, попробуй ещё. А лучше перестань изображать из себя умирающего лебедя, иначе все догадаются в чём твоя проблема. Она учит Акеми улыбаться заново. Не фальшиво, как мышонок, не чрезмерно радостно, как она сама обычно делает. Кратко и криво, показывая, что к ней лучше не соваться. Так, как Кику обычно улыбается непрошенным навязчивым ухажёрам. Видимо, у той получается, раз у Канкуро не возникает вопросов. Видимо, Акеми всё-таки что-то сболтнула Саю, потому что он тоже ходит сам не свой, и у него руки чешутся кому-нибудь надавать по морде. — У нас третий этап на носу, — между прочим говорит Накику, отлавливая его в коридоре. — Держи при себе свои конечности, пока нас всех Гаара не закопал под дюнами. Он держит при себе, делая исключение только для неё ночью, кажется, срывая все свои эмоции в сексе, потому что ноги у неё дрожат так, что даже утром мышцы сводит. Кику не жалуется — ей нравится. Но её пугает то, что ей нравится слишком сильно. Только когда Акеми чуть не срывается в истерику при очередном дефиле Канкуро с Сорой под ручку, в утро поединков, Кику самолично берёт для неё больничный и идёт к Гааре. Гааре лучше не знать, что произошло. Но ему лучше… Она не успевает дойти до Казекаге, потому что натыкается на Тамкена прямо перед дверью его кабинета. Она слышит спор на повышенных тонах, и имя Канкуро слишком часто мелькает. Она слышит и своё имя. Слышит, как огрызается Гаара, жалеет, что Ханаби нет — она бы всех старейшин заткнула или хотя бы попыталась. Бойкая, смелая, красивая девочка. Даром что из Конохи, она настоящее сокровище. Но лучше её тоже не впутывать. Да и поздно — Канкуро уже в курсе очередных планов старейшин и сорвался с катушек. — Мы можем поговорить? — спрашивает Кенджи. — У нас. Кику кивает и резко поворачивается, устремляясь к выходу. Секретарь кидает ей странный взгляд, проходящий мимо Руиджи здоровается, но не получает даже кивка в свою сторону: в её голове лихорадочно проносятся последние месяцы её жизни, решения и бесконечные вопросы, которые паровозик возит по кругу. Как хорошо, что Кумо под присмотром Темари. Как плохо, что Тамеру здесь: он сразу заметит, что с Акеми что-то не так, особенно если с ней знаком. Тамкен слишком хороший аналитик. Тамкен слишком хорошо знает саму Кику. В квартире напротив дворца Казекаге пыльно и сыро, и Накику торопится открыть широкое окно, такое нелепое и выбивающееся из общей архитектуры здания, что оно ей нравится. Отсюда можно увидеть окно старых апартаментов Гаары, если внимательно приглядеться. Она распахивает створки и вдыхает полной грудью. Трёт уставшие глаза, которые чешутся уже без всякого хенка, просто потому, что нервы её стали ни к чёрту. Стареет, правильно говорил Яхико. — Зачем ты связалась с Саем? — спрашивает Кенджи, кладя ей руки на плечи. — Ты же не серьёзно? Нет, конечно. Это не может быть серьёзно. Дура Неженка связалась с её братом, и что из этого вышло? Внезапно, Кику понимает, что не только рыжая у неё что-то переняла. Накику сама стала из-за неё слишком мягкой и потекла по течению реки. Ей бы ненавидеть слабую идиотку, но она не чувствует ничего, кроме сострадания и желания взять над ней шефство. Она такая же была. Лет десять назад. Но она раньше повзрослела. — Приятное времяпровождение, — бросает Накику. — Ревнуешь? Кенджи мягко поворачивает её к себе и вглядывается в глубину её зрачков, словно пытаясь найти там бессловесные ответы. — А стоит? — Нет. — Значит не ревную. Я слышал, что у вас творится. Совет никак не оставит в покое? Странно, что тебя ещё не дёрнули. Странно, но это вопрос времени. Её кеккей-генкай слишком ценный, чтобы отмахнуться. Хенка передаётся только по женской линии, и от неё ждут, что она наделает наследников, увеличивая шансы, что он достанется если не детям, то внукам — ведь у Кумо нет ни инка, ни хенка, только рецессивный ген. Пусть она и не Сабаку по крови, но ценный ресурс. Всегда им была. — Я здесь, — шепчет Тамкен, наклоняясь и целуя её, улыбаясь так, как будто рад её видеть; как всегда, даже когда она его выставляет за порог. Они знакомы уже больше десяти лет. И пусть он не знает о ней столько, сколько знает Канкуро, но он видел её в самых неприглядных обстоятельствах. И никогда не отступался от неё. Всегда был на её стороне, всегда под неё подстраивался, всегда показывал, что уважает как минимум если не её саму, то её выборы и мнение. Он — идеальный вариант, кто бы что ни говорил. — Почему я? — спрашивает Накику, пытаясь поймать его взгляд. — Что во мне такого особенного? — Я просто влюбился, когда ты меня чуть не убила, — сколько в его голосе гендзюцу, а сколько обычного очарования, она не знает. Не знает, когда успевает освободиться от одежды и лечь на пропахшие затхлостью простыни. Не знает почему ей так хорошо, что хочется плакать. Ей удобно хватать его за длинные русые волосы когда он проводит языком по её клитору, удобно чувствовать его в себе без презерватива, потому что пару недель назад она перешла на таблетки, удобно царапать его спину, удобно прижиматься к нему даже в самой простой, классической и нелепой позе. Тамкен удобный. Потому что не заставляет её сердце трепетать и хотеть чего-то запредельного. У них ещё есть время. У Ящерки ещё есть возможность совершить глупость. А у Гаары — окончательно разосраться с советом и похерить после третьего этапа экзамена столь им любимый и оберегаемый союз. Потому что и так понятно, что скоро лавина сойдёт с горы и мирной жизни наступит конец. Если не Казекаге, то Хокаге примет меры по сложившейся ситуации. А крайней опять будет Накику, потому что в июне прошлого года зачем-то пошла на поводу у Куро. Так что и исправлять ошибки тоже придётся ей. Она задолжала за то, что по глупости сбежала десять лет назад. — Твоё предложение ещё в силе? Тамкен поднимает на неё свои светлые глаза, внимательно разглядывает и кивает. Не делает ехидных замечаний, просто притягивает к себе и целует в висок. Он не спрашивает о чём она. Он держит её в своих руках, обещая, что всё будет хорошо. Хорошо, но не так. — Да. — Тогда я согласна.