Рнанубандхана. Нити кармы.

“Существует чудесный мифический закон природы, согласно которому три вещи, которых мы жаждем больше всего в жизни — счастье, свобода и душевный покой — всегда достигаются, если отдать их кому—то другому”. - Пейтон Конвей Марч Чимин, не отрывая взгляд, растерянно смотрит, как Юнги, кидая спортивную сумку около входа, проходит в студию и, остановившись напротив, садится на корточки. Молчит, заглядывая в глаза. Чимин, в ответ, также вглядывается в темно-карие радужки, пытаясь понять, насколько раздражен их обладатель. Нет, ни искры раздражения он там не находит, но что-то в этой бездонной глубине затаилось… Мерцающее темным глянцем зеркало глаз манит заглянуть глубже, окунуться в омут, под застывшей поверхностью которого что-то двигается, бурлит, живет, не в силах выбраться на поверхность, скованную равнодушной броней. Кажется, стоит только протянуть руку, и этот ледяной панцирь треснет, подобно хрупкому стеклу, разбежится паутиной тонких линий и рухнет в небытие, выпустив на волю робкие языки огня, обещающие разгореться в неукротимый костер, согревающий, но безопасный, рассеивающий тьму и дарящий свет. И Чимин бессознательно тянется, увлекаемый призрачным ощущением, ближе к Юнги, сокращая время и расстояние, обостряя чувства и обнажая душу, и… вдруг икает. Звонко так! На всю студию! Струна возникшего притяжения лопается, Чимин, от неожиданного конфуза, округляет глаза, прикрывает ладонью рот и заливается краской смущения: - Ой! Юнги же, напротив, прищуривается и давит скользнувшую по губам улыбку: - Ты замерз? Долго здесь сидишь? Он встает, протягивая руку Чимину, чтобы помочь подняться и, ухватив протянутую ему ладонь, тянет за собой: - Тут разговаривать мы, точно, не будем. Я только с дороги, мне нужна моя студия и стаканчик виски. Ты не представляешь, как мои родные утомили меня заботой. Нет, я, конечно, скучал и рад был всех повидать, но вниманием они утомляют не меньше, чем арми своим «marry me» … Подхватывая брошенную у входа сумку и крепко держа Чимина за руку Юнги ведет его за собой по коридору к музыкальной берлоге. Тот, следуя за Шугой, ловит себя на том, что сегодняшний день явно решил посмеяться над его попытками контролировать мысли и чувства – все, что происходит с самого утра позволяет ему быть зрителем, участником, но никак не ведущим. Что за фигня происходит… и, вдруг, осознание того, что пару минут назад он чуть не поцеловал Юнги, обухом шарахает по голове, заставляя затормозить. Ох, ты ж, блять!.. Юнги не понимающе оборачивается, но шага не сбавляет и руку Чимина не отпускает. И Паку отчего-то вдруг кажется, что сегодняшний вечер все расставит по своим местам – вне зависимости от его намерений и желаний. Юнги открывает студию, зажигает нижнее освещение, игнорируя верхний свет, отчего студия приобретает некую камерность, погружает в гармонию, дарит комфорт. Чимин располагается на диване, подтянув ноги под себя. Юнги, бросив сумку на пол, как волшебник, достает оттуда пластиковые боксы с едой и сгружает их на журнальный столик у дивана: - Мама нагрузила, как обычно, сопротивляться было бесполезно, но, думаю, нам будет вполне, кстати. Я еще не ужинал, а ты? - Нет, я тоже не успел… - Чимин, от распространяющихся запахов домашней еды, чувствует, что проголодался. - Ну и отлично. – раскрыв боксы Юнги достает из шкафчика бутылку Рэд Лейбл и пару роксов, и падает на диван рядом, - Как твои сеансы у психолога? - Странно… - подхватив палочки Чимин отправляет в рот кимпаб, а Юнги, тем временем разливает виски. - Это – да! С психологами общаться вообще странно – вроде и про тебя говорят, но принять, что это ты – сложно… - Юнги, разлив по роксам виски, протягивает янтарную жидкость Чимину и берет себе, - Давай! За мир с самим собой! – и, невесомо чокаясь, опрокидывает виски в себя. Чимин, провожая глазами действие сонбэ, повторяет за старшим и слегка морщится: - Не, тут другое… У меня сеансы регрессивного гипноза были. - И что? Как? - Говорю же – странно! - Что странного? - Всех нас видел или о нас слышал… Не находишь странным, что мы и тут и там общались?! Юнги пожимает плечами и снова разливает. - А детали? - Даже не знаю… Мм, вкусно. Давай – за родителей! – проглатывая хрустящий кусочек курочки и подхватывая свой рокс, чтобы уйти со скользкой темы, произносит Чимин. Нагрузить Юнги информацией о прошлых взаимоотношениях он не готов и не считает нужным. Не время. Опрокидывая в себя виски Юнги расслабленно откидывается на спинку дивана и прикрывает глаза. Чимин не сводит с него взгляда. Как арми недальновидны, посещает его мысль. Шуга, бесспорно, из кошачьих, но не кот! Он - тигр. В памяти всплывает та старушка из Гуксадонга с невразумительным бредом... И Чимин ощущает явственно – перед ним хищник. Умный, хитрый, расчетливый и ужасно обаятельный. Сейчас он расслаблен – хочется протянуть руку и почесать за ушком, но гарантии, что тебе не оттяпают руку – никто не даст! Но при этом Чимина окунает в ощущение вседозволенности. С чего бы, казалось?! Объяснить внятно он не смог бы даже самому себе, но кажется, что если он почешет за ушком этого зверя - в ответ получит раскатистое мурчание и рука останется при нем. -Хен, в Дэчита почему ты сравниваешь себя с тигром? – вопрос срывается раньше, чем Чимин успевает это осознать. Управлять собой сегодня точно не про него… Юнги открывает глаза и, бросив слегка недоуменный взгляд на Чимина, отворачивается и пялится в потолок: - Слышал легенду о Годзосоне? В этом мифе медведь и тигр хотели стать людьми. Медведь превратился в женщину, соблюдая обет питаться только полынью и чесноком в течение ста дней в пещере. А тигр не выдержал испытания и убежал, не сумев исполнить свое желание превратиться в человека. У меня тоже проблемы с испытаниями – человек из меня так себе… - Юнги снова наполняет стаканы и протягивает руку, чтобы чокнуться. – За тебя! Чимин опрокидывает в себя виски следом за Мином. В голове слегка уже шумит, но в то же время сковывающие его страхи и рамки отступают, позволяя быть открытым и слегка безрассудным. - И почему ты думаешь, что человек из тебя - так себе? - Чимин подвигается ближе, касаясь коленями колен. - Ты - талантливый! - Чимин накрывает своей ладонью руку Юнги и чувствует, как подрагивают его пальцы. - Ты - заботливый! - скользит вверх, оглаживая невесомыми касаниями руку хена, ощущая, как под его пальцами напрягаются мышцы. Воздух между ними ощутимо сгущается. Чимину страшно сделать вдох, чтобы не спугнуть хрупкое мгновенье. - Ты - смелый! - пальцы приближаются к оголенной шее и Чимин в нерешительности замирает. Кажется, что прикосновение к этой открытой бледной коже обожжет, но остановиться - уже выше его сил, этого огня хочется больше, чем дышать, а ему думается, что он и так уже не дышит. - Лучше остановись! - тихий хрипловатый голос дрожит и срывается на сатури, а Чимин видит лишь дернувшийся кадык, которого хочется коснуться пылающими губами, но он держится и лишь следом сглатывает пересохшим ртом. Где-то глубоко в мыслях он возражает на услышанное - остановиться? ни за что! я запомню каждое мгновение, каждый звук, каждый вдох, каждое касание, ведь, когда ты оттолкнешь меня, останется только это - возможность вспоминать, и это все будет принадлежать только мне... Осмелевшие пальцы продолжают свой путь, проскальзывая сквозь длинные черные пряди, касающиеся белоснежной шеи с россыпью мелких родинок, задевают серебряные кольца в почему-то заалевших ушах, очерчивают изящную линию челюсти, под которой ниточка пульса бьется так часто и рвано, что хочется верить - это он причина этого неровного биения. - Ты - красивый! - жарко шепчет Чимин, когда, наконец, невесомо касается рукой сухих губ и, кажется, впервые за все это время вдыхает. Он знает зачем ему этот вдох и, осторожно касаясь губами чужих губ, хочет разделить его на двоих. Чимин осторожно захватывает в плен нижнюю губу, пробует ее легким касанием, переходит на верхнюю, обводит языком контур и скользит вглубь рта, натыкаясь на ряд сомкнутых зубов - ему не отвечают. Нахлынувшее разочарование колет под ребрами, руки безвольно падают и Чимин обреченно отстраняется, теряя желанное тепло тела, о котором столько грезил. Но через мгновение он слышит, как Юнги шумно втягивает воздух, сильные руки притягивают к себе, впечатывая в твердую грудь, а жаркие губы властно накрывают его рот, напористо сминая податливое тело. Остатки здравого смысла, не задерживаясь, машут ручкой и Чимин проваливается в поглощающее его чувство восторга – Юнги, как изголодавшийся зверь, жадно исследует его рот, руки бесконтрольно шарят по телу, не оставляя без внимания ни миллиметра пылающей жаром кожи, тело вдавливает собой в диван – в диван? – мелькает краем сознания мысль - когда-успел-то? – но додумать ее Чимин не поспевает – хочется, очень хочется запомнить каждое движение, каждый момент наслаждения, но голова становится восхитительно пустой, а тело смутно обещает – я – запомню! - Юнги-и-и… - выстанывает Чимин, когда руки проскальзывают под футболку, оглаживая и распаляя, терзая и даря безграничное удовольствие, останавливая время и ускоряя вселенную. - Юнги-и, пожалуйста… - прекратить сладкие муки кажется преступлением и одно желание на двоих ведет их в свой мир, где нет рамок и предрассудков, где жажда обладания туманит разум, а пальцы, подрагивая от предвкушения, расправляются с пряжкой ремня и обжигают нетерпеливым касанием напряженную плоть. Когда восхитительно длинные, узловатые пальцы Юнги крепко охватывают оба возбужденных члена, сжимая и поглаживая, и начинают двигаться, сначала неуверенно и робко, постепенно смелея, с каждым рывком все быстрее и жестче, Чимин теряется в сумасшедшем восторге, жар окутывает до самых кончиков пальцев, наслаждение растекается неукротимыми волнами, поглощая весь окружающий мир, хриплое дыхание и низкие стоны отражаются от густого, плотного, наполненного неукротимым желанием, воздуха, и совместная горячая вязкая влага на пике удовольствия кажется единственно правильной и до умопомрачения совершенной. Юнги восстанавливает дыхание уткнувшись влажным лбом в сгиб его плеча, а Чимин, затаившись, ждет первых слов – отчего его потрясывает трудно определить – то ли это отголоски восхитительного оргазма, то ли страх услышать что-то вроде сожаления. - Ни хрена себе – поговорили, - хрипит Юнги, поднимая голову и, сквозь упавшие на глаза, спутанные черные пряди, смотрит на Чимина. Тот, вглядываясь в ответ в чужое лицо, ловит в глазах напротив какой-то неуловимый след - проскользнувшую неуверенность? – но через мгновение от нее уже нет и следа. А, может, показалось?! - А что?! Отличный разговор… содержательный. – Чимин закрывает глаза. Он вот вообще не хочет видеть, как Шуга будет сливаться из этой неловкой ситуации, а ситуация, пиздец, какая неловкая! Он слышит, как Юнги, хмыкнув, приподнимается, тянется за салфетками и принимается обтирать их от следов недавней страсти. - Ага! – язвительность в голосе Шуги, не стесняясь, лезет наружу, - но поговорить теперь точно придется. Пить хочешь? Воды? – Юнги встал и, поправив одежду, достал бутылку с содовой. - Давай уж виски, что ли… - Чимин, заправив одежду, садится на диван и, набравшись решимости (если уж ампутировать руку, то целиком, а не по пальцу отрезать!), заявляет: - Если хочешь сказать, что все это ошибка и ты сожалеешь, то можешь не утруждаться, я не барышня – в слезах твою студию топить не собираюсь! И на работу – это не повлияет! Юнги растерянно оборачивается, но тут же берет себя в руки и вопросительно поднимает бровь: - Чимин-и, не пугай меня, а то я теряю логику между твоими словами и действиями. Расслабься, мне также неловко, как и тебе. Все, что произошло, было максимально приятно, но чересчур неожиданно. – Юнги снова присаживается на диван, рядом, как и до «временного помутнения рассудка» (Чимин пока не готов называть это как-то иначе, но он решил, что над терминологией подумает потом). - Я ни о чем не жалею! – Пак сжимает руки в замок и дырявит взглядом пол. - Хорошо, Чимин-и, - Юнги разливает виски, протягивает тонсену рокс и они, не сговариваясь, одновременно опрокидывают алкоголь в себя, - я предполагаю два варианта дальнейшего развития событий, первый – я сейчас уйду, ты – хорошо все обдумываешь, и утром легко и без обид все списываем на алкогольную амнезию – живем, как жили… - Второй! Какой второй вариант? – Чимина коробит от предложения Юнги. - А второй вариант – откровенно говоря не факт, что лучший, но, возможно, пришло время признать, что я неравнодушен к тебе, а ты, есть подозрение, ко мне, и, может, стоит попробовать, быть вместе. Но, пожалуйста, услышь меня – это, точно, далеко не простой вариант. Я совсем не уверен, что у нас выйдет что-то вроде "долго и счастливо"... Все, что услышал для себя Чимин - «Я неравнодушен к тебе» - сердце подпрыгнуло и сделало десяток кульбитов – рассчитывать на взаимность он и не пытался, да что там говорить, на такое он, в этой вселенной, даже, не питал надежд! - Почему это не лучший вариант? - Чимин-и, как бы тебе объяснить… Ты – легкий. Как воздух! Тобой невозможно надышаться, невозможно управлять, но и запереть тебя в клетке - непосильно – улетишь! А я слишком статичен, по сравнению с тобой. К тому же, я – собственник. Делиться не умею. Тем более со всем миром. - Ты и не сможешь делить меня со всем миром – они не знают меня. То, что они видят – и близко не я! - Я знаю. Ладно, скажу – иначе, - Юнги трет ладонями лицо, видно, что ему сложно решится на продолжение, но Шуга не был бы собой, если бы оставил все, как есть, поэтому снова разливает виски и продолжает, - главная дилемма - я хотел бы быть с тобой, но не верю тебе… Прости, это не твоя вина, не могу объяснить, почему так происходит, у меня, вообще, проблемы с доверием, но ты – как мираж… может, и то, что я вижу сейчас – бред моего воспаленного воображения?! Чимин протягивает руку и, нежно убирает длинные пряди волос Юнги тому за ухо: - А вот это мне как раз понятно. Когда-нибудь я расскажу тебе, откуда это в тебе взялось, так что – не вини себя. И, пожалуйста, давай попробуем, будь со мной, поверь мне на этот раз, в этой жизни я тебя не предам!