Ruhe

Глаза пощипывает от яркого света, а в нос ударяет резкий больничный запах. Запястья и лодыжки крепко держат кожаные ремни, недостаточно для затруднения кровообращения, но достаточно для обездвиживания. Мастер не видит ничего, кроме расплывающихся бликов, и не слышит ничего, кроме металлического звона. Он не успевает сказать и слова, как слышит до боли знакомый голос. Воланд словно читает его мысли. – О, вам повезло, mein lieber. Новейшее изобретение европейских нейрохирургов! –сталь звонко бряцает об поднос. – Трансорбитальная лоботомия. Мастеру не хотелось бы этого слышать. Ему не хотелось бы знать совершенно ничего, что с ним сегодня произойдёт. Воланд пообещал ему освобождение, а всё остальное - пыль. – Вы главное не переживайте. Конечно ваши советские врачи вообще не любят эту операцию и предпочитают ей трепанацию, но, – Воланд клацает пальцами по железной поверхности столика, поворачиваясь корпусом к Мастеру. – Как по мне, ни к чему сверлить лишние дырки в вашей светлой голове. Воланд невероятно вдохновлён и в окрылении словно летает от столика с инструментами к доске со схематичными рисунками, что-то параллельно записывая в блокнот. Он довольно улыбается, хотя ещё даже не приступил к работе. – Геллочка, будь добра потуже затянуть ремни и подать мне скальпель. Мастера колотит. Ногти царапают обитые резиной железные ручки кресла, забиваясь чернотой. Приливы ледяного холода сменяются неистовым жаром, пот выступивший на лбу кажется успевает испариться, или его и не было вовсе, потому что услужливая Гелла с завидной регулярностью протирает лицо Мастера пахнущей спиртом тряпкой. У девушки ледяные руки и красные глаза. Воланд улыбается своей фирменной улыбкой, почти такой же, какую выловил из стены дождя Мастер в их первую встречу. Скальпель в его руках не кажется чужеродным, словно он всё время до этого находился с чем-то режущим. Воланд любовно кладёт ладонь в медицинской перчатке на колючую от щетины щёку Мастера, касаясь тонким металлом бледной кожи. Мастер чувствует шипящую боль в области над глазом, от чего его начинает подташнивать. – Ну всё, всё, больше никакой боли, mein schatz. Только небольшой unbehagen. Мастер уже не надеется, что слова о небольшом дискомфорте – это правда. Капля крови стекает с подрагивающего века, но тут же подхватывается и стирается заботливыми руками девушки. Боль немного отрезвляет затуманенное сознание Мастера, как бы он этого не хотел. Воланд отправляет грязный инструмент в ванночку с прозрачной жидкостью, скорее всего спиртом, и с трепетом бросает взгляд на столик с основными инструментами. Длинное заострённое приспособление, похожее на нож для колки льда, поблёскивает сталью, отражая холодный свет лампы над самой головой Мастера. Его сердце колотится в ритме, превышающем любые рамки жизни, глухо ухая в горле и висках. Воланд крепко сжимает инструмент в расширенной его части в одной руке, и под стать ему небольшой стальной молоточек, рукоятка которого украшена выгравированной буквой «W» в другой. Мастеру хочется что-то сказать, но строгий взгляд Воланда нависает над ним тяжелее металла, поэтому он замирает, переставая, кажется, дышать. Оно и верно, лучше не двигаться, иначе последствия могут быть непредсказуемыми. Остриё металл отражается в глазах Мастера маленькой точкой. Игла пробивает тонкий слой кости глазной впадины за мгновение, а точнее за три звонких удара молоточком. – Мастер, вы меня слышите? – Да, Воланд, я вас слышу. Его радует полный и уверенный ответ. Он откладывает молоток на предметный столик, не тревожа лежащие рядом зажимы, расширители и лопаточки. Металл входит в черепную коробку до необходимой отметки, прорывая себе путь через мягкие волокна. – Мастер, как вы думаете, вы останетесь со мной после нашей операции? – Я думаю, что всё это мне снится. Меня самого давно не осталось. Воланд скользит рукой выше, зажимая холодную рукоять инструмента меж двух пальцев. Аккуратными раскачивающимися движениями игла, вырезая простой узор скользит по тонким нервным каналам, рассекая их. Металл рвёт соединения между лобными долями и остальным мозгом, кромсая белое вещество в кашу, безвозвратно мешая в ней кусочки нервных волокон, оболочек, личности, прошлого и настоящего. – Мастер. – Воланд с придыханием наклоняется над ничего не выражающим лицом Мастера, опаляя своим дыханием. – Вы меня любите? Молчание. Губы Мастера подёргиваются, но его язык не способен вымерить ни одного слова. Нечленораздельные звуки отскакивают от кафельных стен и пола, вытекая тонкой линией слюны вниз по подбородку. Воланд сам любовно утирает ненужные жидкости с лица Мастера. Слюни в кляп, туда же боль. Мастер жив, бесспорно, и будет жить, но мир для него стал совершенно другим. Проще, легче, понятней. Более без необходимости что-то писать и переживать об этом. Пора заканчивать. Операция прошла успешно.