Пожалуйста, не стой так близко ко мне!
Мне трудно дышать,
Я боюсь, что ты всё поймёшь прямо сейчас.
Christina Perri — «Distance»
«Поддаваясь эмоциям, можно и ловушку ненароком попасть.» — мистер Голд, 1×11
Осторожно прикоснувшись кончиками пальцев к темному дереву, словно от одного только прикосновения оно могло рассыпаться на глазах, Эмма Свон медленно заставила дверь открыться. Каждый инстинкт подсказывал шерифу повернуться и бежать обратно по ступенькам к припаркованной патрульной машине, вглядываясь в непроглядную тьму, но это был не вариант. Она вытащила пистолет из кобуры и позволила ему свободно болтаться на боку, а в другой руке держала давно назревшее мирное предложение. Эмма пошире распахнула дверь, чтобы впустить внутрь быстро угасающий свет заходящего солнца. Небо над ее плечом полыхало красивыми розовыми и оранжевыми оттенками, хотя в конечном счете помощи от него было немного. Освещая лишь прямоугольное пространство под сапогами, Эмма молча размышляла, стоит ли идти дальше без фонарика, но в конце концов решила, что не стоит лишний раз добираться до машины. Кроме того, разве могла она повторить это — войти в пустой дом, от которого по рукам бегут мурашки? Она сделала осторожный шаг в сторону от света, в темноту, и ее хватка на оружии, казалось, ослабла, как бы крепко она его ни сжимала. — Голд? Шерифа встретила тишина; слабый стрекот сверчков раздавался где-то позади, в сумерках, где темнота не казалась такой… удушающей. Эмма огляделась по сторонам, и тут ее пронзило чувство — безошибочное ощущение, что за ней наблюдают. Почувствовав себя параноиком, она обнаружила, что дверной проем пуст, и никто не маячит в нем, как сумасшедший убийца. Она повернулась в ту сторону, где, по ее мнению, находилась гостиная, и с неохотой вернула пистолет в кобуру; возможно, возвращать оружие было плохой идеей. Вновь освободившаяся рука послужила ей ориентиром, и она с облегчением обнаружила гладкую поверхность стены. Эмма не ожидала, что ухватится за что-то безошибочно человеческое. Она резко отдернула от этого — руку, ногу, кисть? — и сделала несколько поспешных шагов назад, хотя едва успела коснуться того, что это было. Почувствовав, что оно не движется к ней, она снова нащупала его и нахмурилась, когда ее пальцы обхватили что-то мягкое, прислоненное к нему. Шериф потянул за ткань и понял, что это костюмный пиджак, а предмет, на котором он висел, — деревянная вешалка. Эмма неловко рассмеялась. — У меня сейчас нет настроения играть в прятки, так что если вы здесь… Перед глазами вспыхнул свет, и Эмма подняла руку, чтобы глаза привыкли к освещению. Лампа зажглась, и взору предстали светло-голубое кресло, старинные часы за углом дивана. Она торопливо вошла в комнату, быстро и нетерпеливо шаркая сапогами, и ее взгляд упал на сгорбленную фигуру, сидящую на диване. Сначала вспыхнул гнев. Эмма в ярости открыла рот. И тут же закрыла его, увидев выражение его лица. Прошло несколько недель — чуть больше месяца — с тех пор как она видела его в последний раз. Да и вообще никто не видел его. И никогда она не видела его таким, не представляла, что он может быть таким. Мертвым. Холодный и отстраненный, застывший и безжизненный. Глаза темные, пустые, осунувшиеся от недосыпания. Лицо небритое. Руки так крепко сжаты на коленях, так отчаянно, словно он цеплялся за саму жизнь. Я знаю, как распознать отчаявшуюся душу. Эмма, чувствуя, что грубо вторглась в его личную жизнь — момент, не предназначенный для ее глаз, — заколебалась, сурово нахмурилась, не в силах понять, стоит ли ей уйти или остаться. Она засунула свободную руку в задний карман, положила свое мирное подношение на стеклянный кофейный столик перед диваном, не глядя на него, и отвернулась, боясь и не желая видеть ломбардщика в таком уязвимом состоянии. Нужно знать одного, чтобы узнать другого. — Ваниль. Шериф остановилась на пороге, и мертвый, хриплый голос едва уловимо прозвучал в ее барабанных перепонках. Эмма повернула голову так, что подбородок оказался почти параллельно ее плечу, не понимая, что он вообще произнес. Легкий скрежет стекла о стекло, и вот уже его рука обхватывает рожок, тающее мороженое стекает по краю и покрывает бледные пальцы. Он, казалось, не замечал этого. — Спасибо, Шериф. Эмма почувствовала, как ее уголок губ слегка приподнялся. Она решила промолчать, так как не знала, что сказать, и не доверяла своему языку. Чем она могла ему помочь? Разве она не причинила ему достаточно боли, разбив ту чашку? Чашка разбилась, и он тоже. В этом она была права. Как, она знала, но не почему. Почему она вообще взяла ее в руки? Почему она так много для него значила? Как он мог это пережить? Он сказал ей не возвращаться, хотя она и понимала, что он не ожидал, что она начнет слушать его сейчас, так давно в игре — не то чтобы это была игра. По крайней мере, не игра, которую он полностью контролировал. Потому что появилась она и отбросила доску в сторону. И теперь они играли в новую игру. Которую она не хотела начинать. Она наблюдала, как он откусил несколько маленьких, почти неохотно, кусочков угощения, борясь с собой. Наконец Эмма собралась с силами, чтобы подойти к нему. — Мне очень жаль, мистер Голд, — начала она, чувствуя себя как ребенок, извиняющийся за то, что разбил ценную вещь родителя. — И я знаю, что мороженое не загладит вину, но… — Шериф замолчала, устремив взгляд на маленький предмет на кофейном столике. Чашка, снова целая, со сколом на ободке. —----------------------------------------------------------------------------------------------------- Это было невозможно, Эмма знала это. Но она была на столике, идеальная и нетронутая, как будто она никогда ее не роняла. Как будто она никогда не была так зла на его нежелание помочь ей сделать то, что лучше для Генри, и не выбегала из зала. — Вы её починили. Глупость, - подумала она. Что за глупость… После нескольких ударов сердца, проведенных в неловком молчании, он поднял взгляд на нее, изучая ее лицо в поисках признаков искренности. Или отсутствия таковой. — Да, — наконец ответил Голд, похоже, найдя то, что искал. Он откусил еще один маленький кусочек ванильного мороженого. — Ничего такого, что не могла бы исправить небольшая магия. Когда он говорил так серьезно о чем-то воображаемом и нереальном, у Эммы всегда возникало желание пощелкать пальцами возле каждого уха, чтобы убедиться, что они все еще работают как надо. Магия? Починить чашку, которая практически была разрушена, на миллион осколков, и разбросанных по полу? Навсегда разбитые, не поддающиеся восстановлению осколки. Сплавить осколки воедино, выровнять их до совершенства, как они выглядели сейчас, — такого не смог бы добиться даже самый лучший клей на свете. Тишина, вновь воцарившаяся между ними, казалась нерушимой. Эмма чуть было не начала говорить: «Вы забыли оплатить счет за электричество или что-то в этом роде?», — просто чтобы было что сказать, о чем подумать, но у нее не хватило духу насмехаться над ним. Однако он опередил ее. — Вам не стоит извиняться, мисс Свон, — мягко сказал Голд. — Хотя мне очень приятен этот жест. — Он протянул ей наполовину съеденный рожок мороженого. — Не глупите… — О, поверьте, я знаю, что делаю, Эмма, — опасно прошептал он, став призраком того ломбардщика, которого помнила шериф. — И, между прочим, вы все еще должны мне несколько одолжений. — Верно, — сказала она. — Я думала об этом. Я должна вам, вы должны мне… Почему бы нам просто не отказаться от услуг и не закончить на этом? — Эмма не думала, что сможет принять от него что-то еще; она уже достаточно навредила. — Это все равно оставит вас в выигрыше, как всегда. Голд улыбнулся и доел рожок, положив невинно руку на сердце. — Спасибо, дорогая, но, как только соглашение заключается, я вынужден выполнять свою часть сделки, независимо от того, что хочет изменить одна из сторон. — Он стоял, опираясь на трость, так близко к ней, слишком близко, его теплое дыхание пахло ванилью. — В конце концов, сделка есть сделка. Эмма стояла на месте, опустив руки. — Это были вы, — поняла она вслух. Мистер Голд нахмурился. — Что вы имеете в виду? — Вы ведь отдали ей книгу, не так ли? Ломбардщик невинно пожал плечами. — Я не уверен, что понимаю, на что вы намекаете… — Книга, книга сказок Генри, — нетерпеливо сказала Эмма. — Вы отдали ее Мэри Маргарет, зная, что она отдаст ее ему. — Когда он продолжал тупо смотреть на нее, слегка приоткрыв рот, она приняла это за подтверждение и покачала головой. — Не могу поверить, что я вам доверяла. Как я могла…? Вопрос заглох в ее горле, когда она увидела, как его глаза снова потемнели, и он напрягся, пытаясь устоять перед новой болью. Отступив назад, шериф попыталась вспомнить свои слова. Что она могла сказать, чтобы вызвать такую реакцию? — Понятно, — наконец произнес Голд, огибая кофейный столик и проходя мимо нее к старинным часам. Он стоял спиной к ней и продолжал приглушенным тоном: — Доверие в наше время — редкость, мисс Свон, и если у меня нет вашего, боюсь, вам придется вернуть подаренный мною футляр. Эмма рефлекторно поджала губы — неужели он действительно думал, что она не умеет обращаться с ящиком? — и сложила руки. — А если я откажусь? — Не испытывайте меня, шериф Свон, — тихо прорычал он, медленно сгибая и разгибая пальцы левой руки. Угроза не исчезла даже после того, как Эмма попыталась ее избавиться. — Иначе мы оба будем разочарованы. Просто ответьте на один вопрос: Доверяете ли вы мне? На мгновение Эмма замерла, стоя возле голубого кресла и глядя в окно, где мерцал уличный фонарь, отбрасывая странные тени, когда ветка дерева плавно покачивалась на ветру перед ним. Так будет проще, решила она, разомкнув губы, не глядя на него. Легче лгать. Шериф закрыла глаза и открыла их только тогда, когда склонила голову к полу. — Не сразу, — призналась она, добавив немного правды в ложь всего сказанного. — Не сразу… — Эмма рискнула бросить взгляд на ломбардщика, который по-прежнему стоял к ней спиной. — Но сейчас верю. —----------------------------------------------------------------------------------------------------- Эмма покинула участок около пяти часов вечера в воскресенье, по пути заперев дверь, так как не была уверена, что успеет вернуться, чтобы вовремя закончить ночную смену. Повернув ключ в замке, она тяжело вздохнула и отвернулась. Шериф убрала связку ключей в карман куртки и прошла мимо него, увидев его отражение в стеклянной двери. — Пожалуйста, скажите мне, что вы здесь продаете конфеты для сбора средств в школу Генри, — сказала Эмма, направляясь к своей патрульной машине, а ее посетитель следовал за ней, хотя она уже знала ответ. — Вообще-то я надеялся, что мы сможем поговорить. — Август прислонился к водительской двери, не давая ей возможности сесть в машину. Он вскинул бровь. — Может, за ужином? Нет, — подумала Эмма почти сразу же. Нет, нет, нет… — Вы ведь шутите, да? — спросила она с принужденной улыбкой, вспомнив ночь, когда не так давно кто-то другой задал ей почти такое же предложение. Вспомнила лодку, в которой ее оставили посреди океана, без весел, чтобы вернуться на берег. Август казался забавным, но шерифу показалось, что она уловила в его глазах нотки искренней обиды. — Зачем мне шутить над тем, что я собираюсь вас пригласить на ужин? Эмма оттолкнула его в сторону, чтобы пройти к машине, подавляя все эмоции, загоняя даже малейший намек на чувства вниз, вниз, вниз, туда, где они не могли ее достать. Заглушить себя, чтобы ничего не чувствовать. Потому что у нее была работа. — Мне пора, Август. Писатель бросил взгляд на дорогу. — Вы ведь собираетесь увидеться с ним, не так ли? — Он воспринял ее молчание и застывшую форму как подтверждение. Его рука обхватила верхнюю часть распахнутой двери машины, чтобы не дать ей закрыть ее. — Когда же вы поймете, что ему наплевать на ваши интересы? Эмма, вы ничего о нем не знаете… — Я ничего не знаю о вас, — возразила она, резко оборвав его. Шериф обратила внимание на внезапно возникшую боль и поняла, что снова делает то, что у нее получается лучше всего: отдаляется от всех. Это было идеальным средством, чтобы вылечить разбитое сердце или не дать целому сердцу стать разбитым и поврежденным до неузнаваемости. Эмма не ненавидела Августа, она просто не могла понять его мотивов. — А вам какое до этого дело? — продолжала она, пытаясь прикрыть обидные слова, брошенные в его адрес, и испытывая неподдельное любопытство. — Я не ребёнок, Август, мне не нужно, чтобы вы заботились обо мне. Я могу справиться с Голдом сама. Писатель отпустил дверь, словно она обожгла его. Эмма воспользовалась возможностью захлопнуть ее и, не обращая внимания на его реакцию, завела двигатель. А Август ошеломленно наблюдал, как патрульная машина исчезла на улице, за углом и больше не возвращалась. —----------------------------------------------------------------------------------------------------- Эмма знала, что это она виновата в том, что антикварные вещи в его темном магазине собирают пыль, что он ломается быстрее, чем расколотый фарфор на кофейном столике, знала, что полуправде и танцам вокруг друг друга пора положить конец. Ее руки сжались в кулаки по бокам, чтобы не дрожать в ожидании ответа. Голд встретился с ней взглядом, в его глазах снова вспыхнул огонек. — Разумеется, этого следовало ожидать, — сказал он, взмахнув рукой, на которой золотые кольца отбрасывали тусклый свет на стены, почему-то напомнив Эмме вспышку меча прекрасного принца, когда он сражался с драконом. Она быстро выкинула это видение из головы, отбросив его. Она прочитала часть книги Генри — может быть, даже слишком много, — но это не имело никакого отношения ни к Голду, ни к кому-либо или чему-либо в Сторибруке. Он указал на нее рукой, потом жестом указал на себя. — Умно, но предсказуемо. Если вы собираетесь лгать, мисс Свон, то хотя бы узнайте, как это делается. — Возможно, я мог бы научить вас. Она не стала отрицать этого, но в ее голосе все равно прозвучала ярость. — Неужели для вас так важно, во что я верю? Кому я доверяю? Он смотрел на нее жесткими и плоскими, как кремень, глазами, бросая Эмме вызов продолжить их взаимное противостояние, хотя Голд на мгновение затих, не желая или не имея возможности ответить. Эмме пришло в голову, что он мог бы и не спрашивать, если бы ему было все равно, но как он мог? — Вы ничего не знаете о том, что для меня важно, — прошипел ломбардщик. — Эмма, вы ничего не знаете обо мне… — Я знаю, что та чашка для вас значит больше, чем вы готовы признать. Его брови поднялись. — Вы уверены? — Голд спросил таким тоном, будто верил, что она ошибается. Она резко впилась ногтями в ладонь. — На сто процентов. — А если вы ошибаетесь? — Не ошибаюсь. Мистер Голд улыбнулся. — Ваша уверенность не перестает меня забавлять, Шериф.