Треск!
Звук сначала кажется таким далёким, а потом накатывает с головой. Буквально. Эта самая голова неестественно выгибается назад, пока подошва большого ботинка упирается между лопаток. Боль разливается от этого места по всему телу, дергая нервы, как ниточки, нажимая на все болевые точки. Ци Жун сам не замечает, как именно он издает эти задушенные хрипы и всхлипы. Он пытается глотать воздух, но он задерживается где-то на середине пути, не поступая в легкие.Больно, больно, больно, больно!
Из горла вырывается поток рубиновой жижи, булькает, хлюпает, поднимаясь выше и вытекая за пределы рта, растекаясь кровяными дорожками по щекам. Перед глазами быстро темнеет, но ощущения не отключается. Он резко оказывается больно приложенным лбом к полу снова. Чтобы совершить это, его шею выворачивают обратно, отчего раздается отвратительный треск и новый поток хрипов. Оказавшись лицом в пол, князь Сяоцзин надеется только на конец всего этого. Но, увы, судьба уже не так милостлива к нему. Всего пару мгновений, и в затылок прилетает что-то невероятное тяжёлое: молоток или подошва армейского ботинка - непонятно, но это доводит болевые ощущения до их апогея. По ощущениям, череп просто размозжили и именно в этот момент приходит отрезвляющая пустота. Ци Жун вскакивает с циновки. Холодный и липкий пот обволакивает кожу под одеждой. Дыхание будто и не своё вовсе: загнанное, как у кролика, напоминающее те ужасающие хрипы. Дрожащие руки тут же тянуться к горлу, хватаясь и ощупывая. Целое. Из легких вырывается резкий выдох: — Сука! Рядом раздается шорох и чье-то сонное мычание. С циновки рядом приподнимается на локтях мужчина, Ляо Хэн, и слегка хмурится на Ци Жуна, протирая одной ладонью глаза. С нотками недовольства, он спрашивает: — Чего орёшь-то? Ци Жун фыркает: — Н-не твоего ума дело! Вставать пора, лежебоки. — язвит в ответ и поднимается со своего места. Руки всё еще мелко дрожат, но он пытается скрыть это за длинными рукавами, — Трутни. Солнце уж встало, а вы все дрыхнете. Буди всех, пока те псы облезлые наше место не нашли. Дело в том, что сожжение храмов и в принципе варварство в нынешнем Юнъане не приветствовалось. Не то чтобы они заботились о павшем боге — им было на него плевать, — но пожары могли легко перекинуться на леса и степи, а после и на жилые дома, а потому только-только устаканившееся правительство посылало отряды воинов, дабы разыскать негодяев, бесчинствующих в их землях. Это было ещё одной причиной постоянного кочевания своеобразной компании Ци Жуна. Ляо Хэн повздыхал что-то там про себя и наконец начал расталкивать остальных в их небольшом убежище, будя и заставляя собираться поскорее. Нехотя и сонно, но община поднимается, собирает циновки и подстилки. Каждый подбирает свои пожитки, чтобы не оставить в убежище ничего, что могло бы навести императорских ищеек на их след. Неприятностей им не хотелось. Когда солнце едва поднялось из-за горизонта, группа людей в капюшонах и с мешками на спинах выдвинулась в дорогу. Во главе идет невысокий юноша и рослый мужчина с едва видным шрамом на губе. Последний держит в руках бумажную потрёпанную изрисованную карту, второй же идёт с перекинутой через плечо крепкой палкой, на конце которой одиноко покачивался простенький фонарик. Бумага даже не цветная — а откуда им такую было взять? Он был незажжённым, ни к чему. Когда они доберутся до места назначения уже наступит вечер, стемнеет, и здание будет поджигать труднее, тогда-то фонарь и зажгут: для дополнительного освещения. — В какую сторону идём? — спрашивает Ци Жун, чуть понижая голос и оглядываясь на мужчину, чей хмурый профиль лишь слегка освещен в утреннем полумраке. Тот мужчина со шрамом на губе, — Ши Тао, — с полминуты промолчал, упираясь взглядом в карты, прежде чем ответить: — Сейчас двинемся на восток, пройдём лесом мимо рисовых полей, потом выйдем к речушке. А там по прямой на юг. Обойдем особо жилые поселения, мало ли чего. Сяоцзин хмыкает, продолжая путь. Отведя взгляд, он пытается отогнать навязчивые мысли обо сне. Он в принципе никогда не симпатизировал тому, что ему вообще-то что-то снится. Невнятные и странные видения в ночи, пока мозг пытается отдохнуть — ну не бред ли? Никогда не знаешь, что тебя настигнет в эту ночь, и это сильно раздражает. Сейчас приключений Ци Жуну хватало и в часы бодрствования, ночью хотелось просто спать беззаботным сном, а не видеть либо маму, которую не видел около десятка лет, что наводило тяжелую тоску, либо зверские мучения животных-юнъановцев. В общем и целом, неприятно это все. Мысли повисли тяжелым облаком над головой, которое никак не сдуть маховением руки. Казалось, даже идти было тяжелее, а об утреней бодрости и речи не шло. Оттого путь тоже по ощущениям был нестерпимо долгим и тяжелым, да и горло от неприятных воспоминаний слегка кололо изнутри. Ужасно хотелось привала. Ши Тао дал такую вольность только когда солнце в небе почти достигло вышины небосвода. Остановились они где-то в степи, близ тех самых рисовых полей, на небольшой полянке, закрытой кустами и деревьями. Место для костра расчищено, хворост собран, огневица на руках. Решено было сварить простенькую жидкую рисовую кашу. Ци Жун уже пристроился в тени дерева, заложив руки за голову и закинув ногу на ногу, готовый отдохнуть и потом поесть, но ему тут же настойчиво протянули деревянный черпак, чуть ли не пихнув рукояткой в нос. — Твоя очередь готовить. Юнец недовольно нахмурился и крайне нагло протянул: — Чего? — Твоя очередь готовить. — более настойчиво проговорил стоящий над ним Ши Тао. — Я не буду. — Этот вопрос не подлежит обсуждению. — Я не умею готовить! — Ну так научись. Старший был непоколебим. Ци Жуну оставалось только подчинится, закатив глаза и щёлкнув языком. Он встаёт с нагретого места, оттряхивая заднюю часть одеяний и небрежно выхватывает черпак из чужих рук. Уж очень вальяжно подойдя к чугунной посудине, стоящей на нехитром сооружении над костром, Сяоцзин останавливается. Он молчит еще пару мгновений, а потом приподнимает бровь и вздыхает: — Ну... И вновь молчание. Ши Тао тоже вздыхает за его спиной и складывает руки на груди. — Воду вылей и вскипяти. Она во флягах, вон стоит. — Ну я так и хотел сделать, вообще-то, да. — Ци Жун самодовольно фыркает, изрекая совершенно наглую ложь. Он тянется к флягам, стоящим неподалеку, и выливает воду из них прямо в чугунную посуду. Недолго думая, Сяоцзин хватается и за мешочек с рисом, готовый вытряхнуть все содержимое в воду и наконец опять расслабиться в тени. Старший, уже не зная, плакать ему или смеяться, останавливает его: — Я сказал воду вскипяти, а не рис сыпь. — доходчиво объяснил он, — Ну и чего ты обнялся с этим мешком, как курица-наседка? Положи ты его! Юноша издает только неопределенное «А-а-а...», но продолжает "обниматься" с мешком риса, делая вид, что так оно и было задумано. Уже сравнительно скоро вода начинает слегка отдавать пузырьками, но не вскипать, и Тао самостоятельно подает команду: — Засыпай рис. — кивает он, засомневавшись, что этого мальца можно оставить один на один с готовкой. Ци Жун вновь щёлкает языком, мол, «Не указывай мне», но делает как велено. Отбросив мешок, он отряхивает руки, самодовольно улыбаясь. — Ну, теперь ждём! — гордо заявляет он, уже готовый смыться по-быстрому, но его вновь быстро останавливают. — Дурень зелёный, он же прилипнет! Помешай! — нахмурившись, наставляет ему Ши Тао, указывая на черпак, который Ци Жун ранее отложил, якобы "за ненадобностью". «Сам бы приготовил, стоишь указываешь мне, князю!» — почти вырвалось, но Сяоцзин только скривил недовольную гримасу, хватаясь за деревянный половник и помешивая готовящуюся кашу. На дне и правда слегка налипло, но юноша уверенно делает вид, что это не так и вообще он всё сделал в лучшем виде. Под чутким руководством старшего, Ци Жун готовит кашу ещё полчаса, иногда помешивая и снимая пенку. — Всё, туши огонь. — наконец раздается команда. Юнец с радостью выполняет данное поручение, с невероятной гордостью и заслугой глядя на белую жиденькую кашу, которую приготовил. Сам! Этот Сяоцзин умеет готовить! Постепенно подтягивается и остальные участники общины, каждый зачерпывает себе в деревянную мисочку немного каши. Смотрят с опасением и ждут, пока кто-нибудь попробует первый, всё таки, это первое кулинарное творение Ци Жуна, мало ли? Молча и единогласно все выбирают в претенденты на дегустатора Ши Тао, устремляя на него свои взгляды. Последний чувствует это и понимает, что уже не отмажется. Со вздохом, он берется за свою миску и простенькие палочки. Пробует. И все смотрят, затаив дыхание: съедобно, несъедобно? Особенно взглядом его сверлит новоиспеченный повар. Распробовав на языке жидкую кашу, Ши Тао приподнимает бровь, но кивает: — Недурно для первого раза. Переварил слегка, но есть можно. — и, оглядываясь на остальных, — Едим, а потом снова ударяемся в путь. Побыстрее. Ну, никто и не против! Главное, что это варево съедобное! Пресновато, слегка переварено, по словам старшего, но все эти вещи очень даже можно претерпеть. Все принялись есть кашу, изредка болтая между собой, пока Ци Жун, тоже сидя до своей миской, излучал ауру самого гордого человека на земле и небесах. Ещё одно полезное умение в копилку князя Сяоцзин! Трапезой все оказались довольны: лучше, чем ничего. Прибрались быстро и затопила остатки костра, все вервь собрались выдвигаться в путь. На сытый желудок идти было гораздо приятнее, да и солнце дарило свои теплые лучи, улыбаясь путникам. Теперь неприятные мысли в голову не лезли, и можно было наконец-то слегка расслабиться. Никаких тебе кошмаров: только путь, солнце и группа единомышленников за спиной. Ци Жун наоборот задумался о приятном: как они придут в храм, как разворуют все, что есть внутри (а внутри обязательно должна остаться какая-никакая еда с прошлых подношений!), а потом подожгут. Сяоцзин уже представлял, как будет до небес полыхать яркое пламя — ярче всех фейерверков! Единственная проблема заключалась в поиске места, где переждать ночь, но этим занимался не он, потому и особо не волновался. Думал только как по-хозяйски растянется на расстеленной циновке после ужина, сытый и довольный, и ляжет спать. А потом они обязательно спланируют новое "путешествие" и всё по кругу. А пока они продвигались вдоль непротоптанной дорожки в негустом лесу, следуя карте и указаниям Ши Тао. Оставлось только гадать, встретят ли они преграды на своем пути или прибудут к цели без приключений.