Жмурки

      Марат зашел на кухню и автоматически начал собирать со стола. Помыл посуду, вытирать не стал, само высохнет. Пока прибирался — думал.       Ну встал, и встал, тоже мне. Однажды у него в качалке встал, от напряжения. Зима, заметив бугорок на свободных трениках, кинул только «бывает» и встал с кроссовок. Тогда Марат проебал в карты «пресс», на бабки еще не играли.       Зима под улюлюкание Турбо сделал свои тридцать приседов и взялся за Марата. Нехорошо переглядывались и завалили, конечно, на пару. Ну, Марату полтинник на пресс было несложно. Вначале. Костлявая задница Зимы елозила по ступням, но удерживала вес. После тридцати пацанам стало скучно и крики поутихли. К сорока поднимать корпус стало уже совсем тяжко, мышцы горели. Халтурить не хотел и держал руки за головой, как вдруг заметил. Зима тоже увидел. И одного-единственного слова хватило, чтобы понять, что правда, нормально это, бывает. Турбо заорал правда: «эй, так сорок шесть же только было?», но Зима и ему кинул увесистое «хорош». Нормально это. Просто хуй его знает, как это работает. Подуспокоился и пошел в комнату. Усилием воли прекратил волну снова накатившего жара к ушам, пока поправлял покрывало и относил гитару в ванную. Протер тряпочкой, потренькал. Поморщился от расстроенного звука. Попробовал подтянуть колки, как учил Вовка, но получилось плохо. Все равно не вышло бы сыграть, зря только полез.       Из-под кровати лезли хлопья пыли и Марат с досадой подумал, что зря вообще разворошил это все. Теперь придется убраться там. Для начала вытащил все, что попадалось под руку. Он там лазил уже, почти сразу после отъезда брата, но уже забыл, че там было. В коробке от какого-то прибора с выломанной подкладкой лежали главные сокровища: сломанные наручные часы с гравировкой «Капитану С.Г. Романову», кастет, горсть монеток: иностранные и копейки, стертые игрой в расшибец настолько, что их никто не хотел принимать, ракетка для пинг-понга, но только одна. И даже игрушечная машинка с отлетевшей местами синей краской, Марат ее помнил. Он тогда поменялся с каким-то мальчиком во дворе, отдал свой коллекционный иностранный Фиат и получил этот ободранный жигуленок. Тот мальчик был больше и практически отобрал машинку, оставив в песочнице свою. Маратик старался не плакать, но Вовка быстро заметил кислую мордашку брата и пошел разбираться. Фиат вернул, сказал больше не меняться. А жигули, получается, себе оставил. Пацан. Марат положил машинку обратно в коробку, проглотив горько-сладкий комок в горле. Как он не заметил ее в прошлый раз? Чихнул и хотел было уже идти за веником, как заметил в глубине еще что-то. Подборка журналов Огонек со старой датой, разочарованно прочитал Марат и хотел было уже отнести в зал, но бездумно пролистнул. В одном из середины он заметил отличающуюся по качеству толщину бумаги. Открыл. На него смотрела густо накрашенными глазами девица, едва придерживающая тяжелые груди одной рукой. Сидела на коленях в одних трусиках, второй рукой придерживая взбитые волосы. Марат резко вздохнул и снова чихнул. На остальных страницах тоже были голые девицы, только изредка попадался иностранный текст. Только теперь Марат заметил аккуратно приклеенную ленту желтоватой бумаги, которой обложку приклеили к журналу. Вовка хранил все это время порнуху под кроватью и ни разу не сказал об этом? Вот же сволочь! Тоска по брату мгновенно сменилась на бодрую злость. Ну ладно, может он подумал, что Марат найдет журнальчик раньше? Кто ж знал, что Марат так халтурно будет прибираться. А если бы мама раньше нашла? Вот дебил, ласково подумал Марат.       Отряхнул и уселся на свою кровать, рассматривая фотки. Там были на любой вкус: блондинки, брюнетки, рыжие. У одной грудь была небольшой, с розовыми, дерзко торчащими сосками. Она смотрела не в камеру, улыбалась кому-то за кадром, лежа на камне, другой рукой держась на колено. Трусики на ней были прозрачные, даже не закрывающие полоску волос в паху. Качество фотографии четко передавало нежный цвет кожи, очерчивало пикантную родинку над губой, на шее, казалось, можно было почувствовать теплоту и бархатистую текстуру ее кожи. Пока еще неосознанно Марат сжал бедро под журналом.       Движение есть. Встал, хлопнул дверь в комнату, вынул из-под матраса салфетку и снова влип взглядом в картинку. Засунул руку в трусы и начал гладить уже полностью вставший член. Какие они на вкус, интересно? Соленые наверное, море рядом, и ощутил почти йодистый влажный запах и вкус соли на губах. Он бы языком облизал нежную кожу и провел бы зубами близко с соску. Ей наверняка бы понравилось, думал Марат, двигая рукой. Представлял себе мягкую плоть в руке, облизываясь. Твердый член в руке напрягся. Марат перевел взгляд на ее пах, кудрявые волоски бесстыдно вылезали из бессмысленной прозрачной полоски.       Наверняка там у нее горячо между ног. Горячо и гладко, там, внутри, все сильнее сжимал Марат руку, чувствуя как близится удовольствие. Она сама бы раздвинула ноги, он знал. Если лежит вот так развратно голая на берегу, то и дала бы ему так же легко, думал Марат. Но чего-то все равно не хватало до конца, хотя он уже и был совсем рядом. Марат бы, конечно, целовал ее. Стер бы к черту помаду и всосался ртом в пухлые губы, вылизывая их и сталкиваясь языками. Ласкал бы ее до тех пор, пока она сама не захотела бы больше… финал настиг неожиданно и Марат додрачивал, выжимая остатки удовольствия. Как всегда стало противно от пролившейся жидкости. Хорошо, на журнал не попало. Что-то остаточное шевельнулось внутри, а если бы попало? Не на журнал, на нее. В следующий раз надо будет подумать об этом, решил Марат. Вытирался, и только тогда заметил, что губы у нее совсем не были пухлыми. Четкая излучина верхней губы, как буква М, и тонкая нижняя. Неважно уже. Он вложил журнал обратно в стопку, припрятал теперь под свою кровать, поближе, и пошел за веником.       Ну все нормально с ним, теперь уже точно. На телок встает, да еще как. А то — ну хуй с ним, случилось и случилось.