***
Ни сладость мороженого, ни горечь ругани Сынмина после того поцелуя никак не повлияли на выступление Хенджина. Во всяком случае, способность Хвана сохранять информацию, похоже, значительно ухудшилась, превысив и без того низкий базовый уровень, который был у него раньше. Сынмин задался вопросом, не повредил ли он случайно какие-либо важные участки мозга, когда ударил Хенджина прошлой ночью. — Объясни основные положения теории деконструкции литературной критики, — спросил Сынмин, пытаясь придать своему голосу обнадеживающий тон, который использовал профессор Бан, когда задавал им вопрос на уроке. Но, как и профессор Бан, он знал, что это бесполезно. — Подожди, я знаю… я знаю это, — ответил Хенджин, подняв палец к потолку с того места, где он лежал на кровати Сынмина, свесив ноги на пол. Хван напевал, нахмурив брови и глядя в потолок в глубокой задумчивости. Сынмин несколько секунд наблюдал за этим абсурдным ритуалом, прежде чем, наконец, не выдержал. — Ты собираешься отвечать мне или ждешь, когда какой-нибудь портал заберет тебя отсюда? — Да, я бы предпочел быть рядом с тобой, чем где-либо еще, — сказал Хенджин, подмигивая ему с кровати. — Но я знаю это. Теория деконструкции — это деконструкция… — Боже мой, это безнадежно, — Сынмин покачал головой, возвращая взгляд к списку вопросов, которые им предстояло задать. Это был кошмар. Это было наказание за незаконное преследование Минхо в течение двух месяцев. — Подожди, подожди… Деконструкция — это о… Это определенно имеет какое-то отношение к сексу, — закончил Хенджин, садясь на кровати и серьезно кивая, как будто он полностью верил во всю ту чушь, которую нес. — О чем, блять, ты говоришь? — Нет, там определенно было что-то о мужчине, женщине и половом акте… В их университете была строгая политика «без насилия», но, возможно, было бы на пользу всей администрации, если бы Сынмин ударил Хенджина головой об стол и лишил его сознания на следующие три-четыре года. Он оказал бы огромную услугу всему отделу литературы, по сути, защитив их психическое здоровье, потому что было решено потерпеть неудачу, если бы это были ответы того типа, которые Хенджин планировал написать в своих выпускных экзаменах. Сынмин никогда не был хорош в активации своего внутреннего Дзен, но, тем не менее, он пытался. Глубоко вздохнув, Ким повернулся к Хенджину. — Речь идет не о мужчине или женщине, а о рассмотрении бинарных оппозиций в литературе. И речь идет не о половом акте, а об интертекстуальности, идиот, о сравнении нескольких справочных текстов друг с другом. — Верно, верно, — сказал Хенджин, щелкая пальцами. — Это то, о чем я говорил. Сынмин в ответ только обхватил голову руками. До их сессии оставалось меньше двух месяцев, а они еще не начали репетировать перед презентацией на следующей неделе. При таком раскладе он был уверен, что Хенджин сболтнет что-нибудь столь же бессмысленное и отвратительное во время презентации, и Ким убьет его на месте в приступе ярости и смущения. Затем он был бы посажен за решетку на двадцать лет за хладнокровное убийство только для того, чтобы быть убитым одной из сумасшедших, мстительных бывших подружек Хенджина в момент его освобождения. Ким был обречен. — Хэй, хмурый Сынмин, — Хван мягко пнул его стул, и Ким стиснул зубы, пытаясь не начать судный день раньше времени. — Я не хочу говорить с тобой прямо сейчас, — сказал он, опускаясь лицом на стол в знак поражения. Его взгляд упал на свечу, розовый воск почти растаял, и ему захотелось глубоко вдохнуть этот эвкалиптовый запах. Это было на удивление успокаивающе, и Сынмин мрачно подумал, сможет ли он попросить миссис Хван принести несколько свечей после убийства ее сына. Хенджин нахмурился. Не потому, что он знал, что Сынмин тайно замышлял его убийство, а потому, что Ким отвернулся от него. Хван сжал в руках простыню, свисающую с края кровати Сынмина, сопротивляясь желанию наклониться вперед и провести рукой по каштановым волосам, чтобы успокоить его. Теперь, когда Хенджин увидел, какой милой была улыбка Сынмина, он не хотел видеть на этом лице никакого другого, хотя бы отдаленно негативного выражения. Хван хотел снова увидеть улыбку Кима, из-за него, и в этот момент в его голове возникла блестящая идея. Он вытащил телефон из кармана спортивных штанов и нажал на приложение в браузере, которое мгновенно было встречено цветами веб-сайта фанфиков. Ему потребовалось меньше секунды, чтобы открыть роман Сынмина — он специально пометил его как «написанный моим писателем» — и Хван быстро напечатал комментарий к последней главе под тем, который он уже оставил в момент публикации. Тихий сигнал с телефона Сынмина сообщил ему, что миссия выполнена, и он поднял глаза как раз в тот момент, когда Ким провел пальцем по экрану своего телефона. Медленная улыбка растянулась на губах Сынмина, и Хенджин наклонил голову, упиваясь сияющим зрелищем перед ним. Миссия выполнена успешно. Ким прикусил внутреннюю сторону щеки, но улыбка все равно расплылась на его лице, неограниченная и широкая, когда он прочитал новый комментарий. @Sam143 оставил следующий комментарий к вашей работе «Дневники первой любви» (глава 29): Перечитаю это еще раз, пока не обновится. Ты даришь мне всех бабочек. Ты пишешь*. Несмотря на то, что Хенджин не проявлял уважения или признательности за его усилия, тот факт, что какому-то случайному незнакомцу в Интернете понравилась его работа, дал ему свет мотивации, который тускнел в его жизни с тех пор, как он начал обучать Хенджина. Ким не мог выкроить в своем расписании подходящее время для написания, потому что обычно каждую ночь плюхался на кровать, как бревно, жертва умственного истощения, охватившего его тело после ежедневных занятий с тупой задницей Хенджина. Этот единственный комментарий вызвал у него желание вышвырнуть Хвана из комнаты и немедленно начать писать. — Чему ты улыбаешься? Ха? А? — спросил Хенджин, несколько раз ударив ногой по основанию его стула, и Сынмин закатил глаза. — Ничему, — сказал Ким, быстро выключая телефон и кладя его обратно на стол. Он взглянул на Хенджина, который все еще смотрел на него с выжидательной улыбкой, прежде чем снова отвернуться к экрану своего ноутбука. — Скажи мне, или я продолжу тебя раздражать, — Хенджин вытянул ноги вперед, чтобы обхватить ими лодыжки Сынмина, как какой-нибудь человекообразный осьминог, и тут же поморщился от боли, когда Ким наклонился, чтобы хлопнуть его по ногам. Хенджин поджал ноги, надув губы. Сынмин покачал головой. — Почему ты всегда ведешь себя как ребенок? И чтобы удовлетворить твою любопытную задницу, это просто комментарий к моему роману, хорошо? — Прокомментировали последнюю главу? — спросил Хенджин, кивая головой. — Это была хорошая глава. Когда ты собираешься заставить Сыну и Мин поцеловаться, в любом случае? Вы почти на тридцатой главе. Сынмин прищурился от слов Хенджина. Должно быть, произошла ошибка, какой-то космический сбой, потому что ему показалось, что его забросили в какую-то другую параллельную вселенную, где Хенджин хотел обсудить с ним фанфики — фанфики Сынмина. — Ты… ты… — начал Сынмин, рискуя показаться сумасшедшим, — ты читал мою работу на том сайте? — Да, — Хенджин пожал плечами, без усмешки, что только усилило абсурдность этой ситуации. — Ты не единственный, кто может проводить «исследования», — процитировал он, — чтобы выполнить свою часть сделки. Я прочитал все твои двадцать девять глав. Ты довольно хорош, — сказал Хван, беспечно пожимая плечами, как будто каждое обновление не заставляло его кричать и хихикать в подушку. — Э… спасибо, я думаю. — Итак, когда ты собираешься заставить Сыну и Мин поцеловаться? — сказал Хенджин, выпрямляясь и подходя, чтобы встать за креслом Сынмина. — Я тебе этого не скажу, — Ким усмехнулся, быстро сворачивая браузер, чтобы Хенджин не увидел «Дневники первой любви», открытые на другой вкладке. — Я это видел, — сказал Хенджин, наклоняясь так, что его голова оказалась чуть выше плеча Сынмина. — Открой. Ким крепче сжал мышку, рефлекторно сморщив нос при мысли о том, что его поразит ошеломляющий запах одеколона Хенджина. Вот только этого не произошло. Он почувствовал лишь слабый оттенок лаванды вместе со слегка мятным запахом эвкалипта, и Сынмин был полностью уверен, что он исходил от пустого стакана свечи, а не от Хенджина. — Ты принимал ванну? — спросил он, озвучивая вопрос из сдержанного любопытства, а также в отчаянной попытке сменить тему разговора. — Я всегда принимаю ванну, — сказал Хенджин, прежде чем ухмыльнуться. — А что? Ты в восторге от моего потрясающего натурального аромата? Сынмин закатил глаза, бездумно водя курсором по экрану. — В твоих мечтах, идиот. Хенджин удержался от того, чтобы указать, насколько это было правдой. Еще до того, как он осознал, что по уши увяз в этом чувстве под названием «любовь», ему снились удивительно приятные сны — фантазии, в которых были только он и Сынмин. В более мягких версиях он просыпался и тянулся к младшему через кровать, но разочарованно падал обратно, когда его пальцы хватали только воздух, а не тело Сынмина. В менее мягких версиях он, спотыкаясь, шел в ванную посреди ночи, к двусмысленному раздражению всех кошек Минхо. — Как бы мне ни хотелось обсудить с тобой мой одеколон и мои мечты, я знаю, ты спрашиваешь об этом, чтобы отвлечь меня, — сказал Хенджин, плавно расставляя руки, чтобы блокировать любые попытки побега, которые мог планировать Сынмин. Пальцы его одной руки слегка ухватились за край стола, и на лице промелькнула хмурость, когда Сынмин убрал руку к себе на колени в тот момент, когда она коснулась руки Хенджина. Его другая рука, однако, оказалась более удачной, и она идеально легла на пальцы Сынмина, сжимающие мышь, удерживая их на месте. — Что ты делаешь? — спросил Сынмин, пытаясь изобразить обычное раздражение в голосе, но его взгляд, казалось, был прикован к тому, как пальцы Хенджина легли поверх его пальцев, идеально вписываясь в промежутки, образованные его собственными пальцами. Это напомнило ему о том времени на террасе, когда рука Хенджина легла на его руку, когда руки Хвана обвились вокруг его талии. И это не уняло нервозность в его сердце, трепещущую, как пойманная бабочка, когда Сынмин почувствовал прикосновение плеч и рук Хенджина к своим собственным. — Ты помогал мне учиться, теперь моя очередь помочь тебе, — сказал Хенджин, пытаясь навести курсор на свернутое окно браузера. Сынмин немедленно остановил его. — Я никогда не соглашался давать тебе читать мои главы, — его сердце бешено колотилось в груди, больше от мысли, что Хенджин увидит — прочитает — его неотредактированную работу, чем от теплого дыхания Хвана над его ухом. — Я же говорил, что дам тебе трейлер. И если это поможет тебе расслабиться, — добавил Хенджин, быстро открывая окно браузера, — Я только взгляну на сцену поцелуя, хорошо? Сынмин сглотнул. Должно быть, он полностью сошел с ума, если вообще обдумывал слова Хенджина. Но это правда, что ему нужна была помощь, и это правда, что он опаздывал со своим личным дедлайном. — Ты ведь не будешь смеяться, правда? Я убью тебя, если ты будешь смеяться! Хенджин усмехнулся, сопротивляясь желанию поцеловать надутые губы Сынмина. — Я обещаю, что не буду смеяться. Теперь покажи мне, — сказал он, понизив голос до шепота, — чтобы я мог научить тебя целоваться. — Ты можешь перестать так шептать мне на ухо? — Почему? — Хенджин ухмыльнулся, продолжая шептать. — Тебе от этого некомфортно? «Да. Мне от этого не по себе. Это заставляет мое сердце биться чаще, чем должно, это заставляет мою кожу покалывать сильнее, чем должно, это заставляет мое дыхание сбиваться, а горло сжиматься сильнее, чем должно. И мне от этого не по себе», подумал Сынмин, сжимая пальцы на коленях в крепкий кулак. — Я не хочу, чтобы ты плевал мне в ухо, — вместо этого он сказал, закатив глаза для пущей убедительности. Хенджин усмехнулся, звук, который Сынмин скорее почувствовал, чем услышал, прежде чем немного отодвинуть голову от уха Сынмина. — Я не буду плевать тебе в ухо. Итак, где сцена? Сынмин закусил губу и прокрутил документ до конца. Он полностью осознавал, что мог —должен — стряхнуть пальцы Хенджина со своих, но кожа Хвана была прохладной, накладывая довольно успокаивающее заклинание на тепло, исходившее от собственной кожи Сынмина. Он попытался расслабиться и наклонился вперед, дабы увеличить текст, чтобы Хенджин больше ничего не увидел. Сцена выглядела идеальной, прямо-таки мечтательной, когда он писал ее две ночи назад. Теперь она выглядела как мусор прямо со свалки возле его дома. Румянец залил его лицо, когда Ким подумал, не был ли он одержим той ночью, и повторяющийся цокающий звук возле его уха подсказал ему, что Хенджин подумал о том же. — Я знал, что ты это сделаешь, — сказал Хван, все еще цокая языком. — Я знал, что у тебя это плохо получится, но это просто… Сынмин с раздражением вырвал мышку у него из рук. — Тогда не читай. Я сделаю это сам, мне не нужна твоя помощь. — Эй, эй, — сказал Хенджин, снова беря мышку и медленно проводя большим пальцем по руке Сынмина маленькими расслабляющими круговыми движениями. — Не нужно так обижаться. У каждого первый поцелуй, или, в данном случае, сцена первого поцелуя, обязательно будет плохой. Но я здесь, чтобы избавить тебя от этого проклятия, хорошо? Просто доверься мне. Он взглянул на лицо Сынмина и обнаружил, что морщинка между его бровями немного разгладилась. Хорошо. В течение минуты Хван почти ожидал, что Ким швырнет мышь ему в лицо. Он продолжил только тогда, когда был уверен, что опасности внезапного нападения нет. — Так это первый поцелуй Сыны и Мина, верно? — спросил Хенджин, и Сынмин слегка кивнул в ответ. — Хорошо, итак, мы избавимся от этого, — Хенджин потянулся вперед, чтобы удалить несколько строк из первого абзаца, — потому что люди не начинают погружать свои языки во время первого поцелуя. По крайней мере, такие люди, как Сын и Мин, этого не сделали бы. Румянец залил уши Сынмина по причинам, о которых он не собирался задумываться. Хенджин, казалось, ничего не заметил, потому что продолжил тем же низким голосом, от которого у Кима по спине пробежали мурашки. — Теперь слушай внимательно. Первый поцелуй несет в себе чувство нерешительности, хорошо? Я запишу это здесь… — Я сделаю это. Я… я напишу это, — сказал Сынмин, быстро потянувшись вперед и сгорбившись над своим ноутбуком, как изогнутый банан, чтобы уйти от прикосновения груди Хенджина. Он сглотнул и напечатал «чувство нерешительности» в пустом месте вверху. У его сердца было всего мгновение, чтобы успокоиться, прежде чем оно снова забилось быстрее от ощущения груди Хенджина за его спиной. — Что ты… — Теперь первый поцелуй будет нежным, хорошо? — Хенджин снова начал шептать, и к этому моменту Сынмин был уверен, что он делает это нарочно, чтобы позлить его. — Это больше похоже на привыкание к ощущению губ другого человека, знаешь, к их вкусу и все такое. Сынмин прочистил горло и кивнул. Если Хенджин делал это, чтобы взволновать его и превратить в краснеющее месиво, как в тот день, он не собирался доставлять ему такого удовольствия. В тот раз Ким был ошеломлен, как будто на королевство напали после наступления сумерек, но сегодня он был готов в полной боевой броне и со своим арсеналом оружия. Сегодня Сынмин не собирался волноваться. Он решительно забарабанил пальцами по клавишам, печатая слова «нежный», «губы» и «вкус», прежде чем слегка раздраженно фыркнуть: — Что дальше? Хенджин улыбнулся, наслаждаясь тем, как Сынмин пытался держаться уверенно, в то время как его шея сзади покраснела. — Первый поцелуй, — сказал Хенджин, приблизив губы к уху Сынмина, — начинается с нескольких поцелуев. Нежных. Нерешительных. Наполненых едва подавляемой потребностью. Их руки находят способ прикоснуться к другому человеку, притянуть его ближе, не теряя контроля. Сынмин вздрогнул, когда почувствовал другую руку Хенджина на своем плече, прохладное прикосновение согрело его кожу даже через ткань толстовки. — Расслабься, — Хван мягко надавил пальцами на его мышцы, ослабляя узлы. — Итак, после этого, это нужно убрать, — он потянулся вперед и полностью удалил второй абзац. — Во время поцелуя «языки не сражаются за доминирование», хорошо? Ты не сражаешься с другим человеком. — Ладно–ладно. Я понял: «не бороться с другим человеком», — сказал Сынмин, немного подвинувшись на своем сиденье, когда пальцы Хенджина прошлись немного вверх по его шее, мягко надавливая круговыми движениями. Он хотел остановить Хенджина — Ким должен был остановить Хенджина — но это было так приятно, прямо как в тот раз во время массажа. Сынмин прикусил губу, испугавшись того, что вырвется, если он откроет рот. Ким почувствовал головокружение, ошеломленный ощущением прикосновения Хенджина к своей разгоряченной коже и шепчущим голосом старшего над ухом. Это было слишком. Это было слишком. Это было слишком. Сынмин вздрогнул, и вся его боевая броня рассыпалась, когда Хенджин нежно прижал подушечку большого пальца к центру губ Кима. Тогда он определенно перестал дышать, его сердце сжалось от поражения. — Теперь, когда ты просовываешь свой язык в рот другого человека, ты медленно раздвигаешь губы, — сказал Хенджин, проводя большим пальцем по нижней губе Сынмина. Он почти застонал от удовлетворения тем, какими мягкими они были, какими податливыми под его прикосновениями, и ему потребовались все силы, чтобы не повернуть голову Сынмина и не завладеть этими губами для себя. Его руки на плечах Кима немного сжались, и Хенджин почувствовал жар от прерывистого дыхания Сынмина на кончике своего большого пальца. Это становилось опасным. Каждый раз, когда он решал подразнить младшего, ему приходилось расплачиваться за это собственным рассудком. — Вот как ты целуешься, — сказал Хенджин, убирая большой палец с губ Сынмина, — в первый раз. Теперь ты понял все это или тебе нужна более практическая демонстрация? Когда он все это сказал, его губы коснулись макушки уха Сынмина, совершенно случайно, и Ким вскочил, почти наткнувшись спиной на стол в попытке убежать от Хенджина. Мышь с клацаньем упала на пол, но никто из них не повернулся, чтобы посмотреть на нее. Взгляд Хенджина был прикован к раскрасневшемуся лицу Сынмина, к этим карим глазам, которые увеличились вдвое и были полны гнева и чего-то еще. Сынмин, казалось, застыл на месте, быстрые вздымания и опускания его груди были единственным признаком того, что он действительно дышал. Пока взгляд Хенджина рассеянно не скользнул вниз, и его брови удивленно не взлетели вверх. — Сынми… Ким протиснулся мимо него в розово-голубом пятне, и Хенджин стоял, застыв от удивления, пока хлопок двери ванной не вывел его из оцепенения. Легкая улыбка растянулась на его губах, быстро заняв все его лицо, когда он посмотрел на закрытую дверь ванной. Сынмин был возбужден. Как мило. Хенджин облизнул губы при этой мысли, плюхнувшись на край кровати, прежде чем полностью упасть обратно. Он даже не пытался сдержать прилив головокружения, текущий по его венам, заставляющий его разум распадаться на мягкие хлопковые комки. Хван чувствовал такое головокружение, что мог поклясться, что на самом деле парил при мысли о том, что Сынмин возбудился из-за него, и он начал дрыгать ногами от возбуждения, как будто его тело было неспособно вместить все счастье внутри. «Итак, это любовь. Я бы не отрицал это так долго, если бы это было похоже на чувства.» Хенджин ухмыльнулся, подумав, что было бы, если бы он помешал Сынмину убежать в уборную. Если бы он притянул младшего к себе на эту самую кровать и рассказал ему обо всех снах, которые ему снились в последнее время. Если бы Хван тогда прижался губами к этому рту. Поцеловал бы Сынмин его в ответ, как во всех тех снах? Он все еще улыбался при этой мысли, когда его пальцы коснулись бумаги под подушкой Сынмина. Хван все еще ухмылялся при этой мысли, когда сел со сложенным листом бумаги в руках, немного заинтересованный его содержанием. Он все еще ухмылялся при этой мысли, когда медленно разворачивал клочок бумаги, все еще кивая головой в такт какой-то тихой музыке в ушах. Его улыбка погасла, а сердце упало мертвым грузом в низ живота, когда Хенджин наконец развернул бумагу. Это был набросок Минхо. Вероятно, его сделал Джисон, если судить по маленькой подписи в углу. Штрихи были прямыми и длинными, как будто сделаны в спешке, но им все же удалось запечатлеть ниспадающие волосы Минхо на его склоненное лицо, мускулистые ноги, опирающиеся на шаткий трехногий табурет. Хенджин едва ли заметил что-либо из этого. Его взгляд был прикован к словам, нацарапанным возле стрелки, указывающей в сторону Минхо, почерком, который он узнал так же ясно, как свой собственный. «Мой единственный», — гласили розовые буквы вместе с несколькими случайно заполненными сердечками в конце, и Хенджин почувствовал, как его сердце сжимается внутри, затрудняя вдох. Это было болезненно, как физическое проявление покрова печали, медленно опускающегося на его разум, погружая все во тьму. Он чувствовал себя как дом, в котором никто больше не хотел жить, в нем один за другим выключали свет, мебель накрывали белыми простынями, в то время как плющ и сорняки душили все, что когда-то было счастливым и легкомысленным. «Итак, это любовь. Я бы отрицал это дольше, если бы это было так.» В одно мгновение он получил ответ на все свои вопросы. Сынмин не поцеловал бы его в ответ, как в мечтах. Сынмин никогда не поцеловал бы его в ответ. Хенджин не был для Сынмина единственным. Он не был тем человеком, с которым было «долго и счастливо», которого Ким искал — на что надеялся, — и Хван никогда им не будет. Как придворный шут, максимум, что он мог сделать, это заставить Сынмина улыбаться и краснеть своими дешевыми, отвратительными трюками, в то время как Минхо восседал на своем троне, властвуя над сердцем и разумом Сынмина. Король его сердца. Его единственный. Хенджин был дураком. Он с самого начала знал, что Сынмину нравится Минхо. Знал это с того дня, как увидел их вместе за ужином в закусочной в тот день. Знал это с того дня, как увидел, как Ким так легко улыбнулся словам Минхо и так легко покраснел при простом упоминании Минхо. В своем собственном смятении, пытаясь разобраться в собственных чувствах, он забыл, что на самом деле не имеет значения, какими они были. Хенджин заключил сделку, глупую, сделку, чтобы помочь Сынмину сблизиться с Минхо. Предполагалось, что это будет для небольшого безобидного веселья; не должно было возникнуть ощущения, что его сердце разрывается надвое в груди. Он поджал губы и аккуратно сложил листок бумаги, прежде чем спрятать его обратно под подушку Сынмина. Хван поступил глупо, вставив себя в картину, в которой для него не было места. Пришло время убрать себя со сцены, пока его чувства не помешали и не причинили боль кому-то, кроме него самого. Он встал, на мгновение взглянул в сторону закрытой ванной, прежде чем выйти из комнаты и направиться к другому препятствию, стоящему между Сынмином и Минхо.***
Хван Хенджин был последним человеком, которого Джисон ожидал увидеть прислонившимся к стене в вестибюле художественного отдела. Его шаги резко прекратились, и он окинул настороженным взглядом пустое пространство, задаваясь вопросом, ждал ли Хенджин кого-нибудь так поздно ночью. Разве он не должен был быть в середине репетиторской сессии с Сынмином прямо сейчас? Ответы на его незаданные вопросы были даны в следующую секунду, когда Хван оторвался от стены и шагнул к нему, пригвоздив его к месту своим мрачным взглядом. От печально известной раздражающей ухмылки, которая всегда раздражала Сынмина, не осталось и следа, а шаги Хенджина были твердыми и наполненными целью, в отличие от томного, слегка уверенного шага, который он обычно предпочитал. Хенджин выглядел совершенно взбешенным, и Джисон рефлекторно сделал шаг назад, его система «дерись или беги» сработала мгновенно. Даже если он был немного ниже Хвана, Джисон был уверен, что сможет одолеть парня в бою своим обычным — и единственным — приемом удара ниже пояса. К счастью для них обоих, Хенджин остановился перед Ханом, мимолетно посмотрел на него, прежде чем глубоко вздохнуть. — Какие у вас отношения с Минхо-хеном? Это был последний вопрос, который Джисон ожидал от Хван Хенджина. — Что? — спросил Джисон, пока его разум все еще обрабатывал слова Хенджина. Его сердце, однако, забилось немного быстрее, как будто оно уже разгадало цель этого необычного визита Хенджина в его отдел. Хван почесал бровь, явно раздраженный тем, что не получил прямого ответа с первого раза. — Слушай, я уже разозлился. И брось притворяться невинным, потому что я видел тебя с Минхо-хеном в закусочной. Теперь скажи мне. Это было свидание? Или вам двоим просто захотелось картошки фри или — я не знаю — кофе одновременно? — Как ты… — начал Джисон, прежде чем замешательство на его лице сменилось страхом, и он ахнул, зажав рот рукой. — Неужели Сынмин… Хенджин пренебрежительно махнул рукой, все больше раздражаясь из-за удивления на лице Джисона. Чего ожидал Хан, когда решил пойти в закусочную с Минхо? Что никто их не увидит? Конечно, это был будний день и поздняя ночь, но Джисону следовало бы знать лучше. Он должен был знать, что секреты светятся ярче всего в ночной тишине, привлекая блуждающие взгляды, как мотыльки слетаются на пламя. — Сынмин тебя не видел. Пока, — сказал Хенджин, засовывая руки в карманы. — Что вы делали с Минхо-хеном? Вы, ребята, встречаетесь за спиной Сынмина? — Мы не встречаемся ни с кем за спиной! — сказал Джисон, стиснув зубы, когда гнев и раздражение заплели его разум, вытеснив завитки страха и шока, которые охватили его ранее. — И почему ты лезешь в мою жизнь? Тебе-то что, мудак? Хенджин усмехнулся, насмехаясь над Джисоном с открытым презрением. — Твоя «жизнь на свиданиях», — процитировал он, — меня не касается. Меня беспокоит только Сынмин. — Почему? Ты влюблен в Сынмина или как? — сказал Джисон, его тон был насмешливым и сочился презрением, но его брови быстро нахмурились в замешательстве, когда Хенджин кивнул в ответ. — Да. Я влюблен в Сынмина, — сказал Хван, слегка пожав плечами, как будто это была самая естественная вещь в мире. Джисону, однако, показалось, что он попал в другой мир, и он несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем, наконец, обрел дар речи. — Ты, — прохрипел Хан, пытаясь вернуть контроль над реальностью, — …ты в Сынмина? Ты? Хенджин проигнорировал выражение неприкрытого отвращения и осуждения на лице Джисона, как будто он оценивал, насколько теплый, сияющий цветок, такой как Сынмин, привлек такого вредителя, как Хенджин. — Не имеет значения, влюблен я в Сынмина или нет. Какие твои отношения с Минхо-хеном? — спросил Хенджин, указывая пальцем прямо в лицо Джисону. Хан шлепнул его по руке, стиснув челюсти от гнева. — Почему мои отношения с Минхо-хеном имеют для тебя значение? Если ты «влюблен» в Сынмина, как ты утверждаешь, разве тебе не следует бороться за его внимание прямо сейчас вместо того, чтобы допрашивать меня? — Потому что Сынмин влюблен в Минхо-хена! — сказал Хенджин, его голос эхом разнесся по пустому вестибюлю. Он провел рукой по волосам, на секунду отвел взгляд, прежде чем снова уставиться на Джисона своими темными глазами. — Потому что Сынмин влюблен в Минхо-хена. И я дам ему то, что он хочет. С тем, с кем он захочет быть. — Даже если Минхо-хен утверждает, что интересуется мной? Ты подтолкнешь его к Сынмину, даже если он не любит Сынмина таким образом? Хенджин сжал губы в твердую линию, горький привкус уже наполнил его рот при следующих словах. — Да. Минхо-хен будет влюбляться в Сынмина по мере того, как он будет узнавать его лучше. Этого невозможно не делать, — он пробормотал последнюю часть себе под нос, но Джисон услышал его, и укол жалости пронзил его сердце к Хенджину. Хван мог быть мудаком, постоянной причиной головной боли Сынмина, но было ясно, что по какому-то сумасшедшему стечению обстоятельств он полностью, даже безумно, влюбился в Сынмина. Джисон вздохнул и скрестил руки на груди. — Тебе не нужно беспокоиться обо мне и Минхо-хене. Я пошел с ним на свидание только потому, что обещал… — Как благородно с твоей стороны. — …но я отверг его в тот день. Теперь между нами все кончено, — сказал Джисон, сглатывая сквозь внезапный комок в горле. С того дня, два дня назад, он не получил ни одного сообщения или звонка от Минхо. Ли даже не взглянул в его сторону, когда вчера они проходили мимо подсобки, как он и обещал. Между ними все было хорошо и по-настоящему кончено. — Отлично, — сказал Хенджин, тоже глубоко вздохнув. — Теперь просто держи рот на замке о Минхо-хене в присутствии Сынмина. — Ты не хочешь, чтобы я рассказывал Сынмину о Минхо-хене? Это просто неправильно! Это все равно, что давать ему ложную надежду на то, чего, возможно, никогда не будет! — Эй. Перестань вести себя как факелоносец правды, ладно? Если бы ты действительно заботился о Сынмине, ты бы сказал ему в тот момент, когда Минхо-хен признался. Я не позволю сердцу Сынмина разбиться любой ценой. Так что. Держи. Свой. Рот. На замке. Джисон кипел от злости, сжимая пальцы в кулаки так, что побелели костяшки. — Ты не имеешь права судить, насколько глубоко я забочусь о Сынмине. Насколько я знаю, ты будешь тем, кто в конечном итоге причинит Сынмину боль своими собственными дикими чувствами. Глаза Хенджина заострились от слов Джисона, и он рявкнул: — Я сам позабочусь о своих чувствах. Ты позаботься о своих и в гребаный последний раз держи рот на замке о своем свидании с Минхо-хеном. Глаза Джисона горели от раздражения и возмущения, но Хенджин просто окинул его беглым взглядом, прежде чем выйти из художественного отдела, оставив стеклянные двери распахиваться за ним.***
— Ты придешь завтра, верно? Сынмин оторвал взгляд от телефона, и хмурое выражение на его лице мгновенно сменилось легкой улыбкой. — Конечно! Тебе вообще обязательно спрашивать об этом? Я приду первым и уйду последним. Джисон фыркнул, спрятав голову под мышкой, прежде чем повернуться на бок, чтобы посмотреть на Сынмина. Это был вечер пятницы, так что, судя по всему, они должны были пойти в кино, вкупе со всеми видами вредной пищи, какие только можно себе представить. Но поскольку завтра рано утром у Джисона была художественная выставка, они решили отложить ее в пользу того, чтобы свернуться калачиком под одеялами под безжизненным взглядом растений и гирлянд, кружащихся над их головами. — Сынмин-a. — Хм? — Ким взглянул на него, вопросительно приподняв бровь. Джисон поерзал на кровати, кусая губы в раздумье. — Сынмин-а, ты… мы можем поговорить завтра? После моей выставки? Хенджин мог бы осыпать его сотней угроз, но в глубине души Джисон знал, что он не сможет вздохнуть с облегчением, пока не расскажет Сынмину все. Завтра. Завтра, наверняка. Ким переместился так, что оказался лицом к лицу с Джисоном, на его лице отразилось легкое замешательство. — А… твои родители звонили или что-то в этом роде? Джисон покачал головой. — Дело не в них. Они… они не звонили или что-то в этом роде. — Хорошо, — Сынмин кивнул, прежде чем спросить, — с тобой все в порядке, верно? «Нет, я чувствую, что тону», подумал Джисон, слегка улыбнувшись Сынмину. — Да, я в порядке. Просто… я чувствую, что в последнее время у нас не было возможности много поговорить. Ты свободен завтра, верно? Никаких занятий с Хенджином или что-то в этом роде? — Да, завтра я свободен, — сказал Сынмин, оглядываясь на светящийся экран телефона в своих руках, — Мне нужно было заниматься с Хенджином завтра утром, но я сказал ему, что буду занят, — он снова обновил экран. И еще раз. Но сообщения оставались непрочитанными. — Почему ты хмуришься? Что-то не так? Сынмин поднял взгляд, задумчиво поджав губы. — Все в порядке, это… это Хенджин. Он не отвечает ни на одно из моих сообщений и не отвечает ни на один из моих звонков. Джисон подпер голову ладонью, с удивлением глядя на Сынмина. Жалоба была готова сорваться с языка Кима каждый раз, когда на его телефоне появлялся «пинг» с неподобающим ответом от Хенджина на одно из его серьезных сообщений. Это был первый раз, когда Джисон услышал жалобу на то, что не получил ответа, и он не мог не почувствовать некоторого любопытства. — Сегодня вечер пятницы, — сказал Джисон, оценивая реакцию Сынмина твердым взглядом, — он, наверное, с девушкой или что-то в этом роде. Сынмин нахмурился еще сильнее, его пальцы нетерпеливо забегали по телефону. — Да, наверное, встречается с девушкой. — Сынмин-а, тебе нравится Хенджин? Сынмин был похож на оленя, попавшего в свет фар, его глаза расширились от удивления и замешательства, прежде чем он, наконец, усмехнулся. — Нет. Конечно, нет. Мне не нравится Хенджин, — Ким выключил свой телефон и оставил его на столе, решив больше не беспокоиться о Хенджине. Он писал Хенджину смс только для того, чтобы не видеть раздражающее лицо Хвана или не слышать его нытье завтра утром. Ему было все равно, тусовался ли Хенджин всю ночь со своими друзьями или трахался с девушкой. Это был вечер пятницы, конечно, он, должно быть, гулял с девушкой. — Ты полностью уверен? — Джисон привлек внимание Сынмина, когда тот свернулся калачиком с другой стороны, в голосе слышались любопытство и легкая озабоченность, как всегда. — Я полностью уверен, — сказал Сынмин, закатывая глаза, прежде чем натянуть одеяло на голову. — Я абсолютно уверен, что мне не нравится Хенджин, — прошептал он в темноте, пальцы непроизвольно потянулись к его губам, прослеживая тепло, оставленное большим пальцем Хвана. Он покраснел от смущения, вспомнив, как одного прикосновения губ Хенджина к его ушам, одного прикосновения пальцев старшего к его губам было достаточно, чтобы завести его, как какого-нибудь подростка, вступающего в половую зрелость. Хенджин флиртовал с ним с того первого дня в библиотеке, но все его отвратительные замечания всегда проходили мимо Сынмина, не взъерошивая прядь волос на его голове. Он привык к этому — должен был к этому привыкнуть — но почему Сынмин так себя ведет сейчас? Хенджин определенно сделал это, чтобы подразнить и позлить его, как всегда, но, окруженный гулом этого необычного радиомолчания, Сынмин не мог не задаться вопросом… Хенджин испытывал к нему отвращение сейчас?