Пока мы не найдем любовь.

Возможно, это было зловещее предчувствие, смешанное с присущей ему паранойей, но Джисон был полностью уверен, что что-то не так, в тот момент, когда Сынмин не ответил на его звонок. Ким Сынмин всегда отвечал на его звонки. Независимо от того, спал ли он, ел, принимал душ или был на занятиях, Ким никогда не забывал отвечать на его звонки или сразу отправлять ему сообщения, если у него не было возможности. Вероятно, это было что-то — или все — связано с тем фактом, что Джисон предпочитал текстовые сообщения, особенно после того, что случилось с его братом, и Сынмин отнесся к звонку Джисона со всем почтением и подавленной паникой, которых тот не заслуживал. Руководствуясь собственным чувством вины и смущения, Хан несколько раз говорил Сынмину, что ничего страшного, если звонки будут пропущены, но Ким всегда начинал болтать о каком-то мировом рекорде, который он пытается установить и который вообще не имеет к Джисону никакого отношения. Хан знал, что это неправда. Сынмин начинал прыгать через обручи, чтобы убедиться, что он отвечает на звонки Джисона сразу после того, как Хан рассказал ему о своем брате. Джисон грыз ногти, набирая номер Сынмина в третий раз, узел беспокойства в его груди затягивался с каждым звонком, который оставался без ответа. До начала выставки оставалось менее пяти минут, и в результате студия была забита шумной толпой, из-за чего было трудно разглядеть что-либо, кроме бурлящего моря голов. «Откуда вообще взялись все эти люди? И вдобавок ко всему, утром в выходные?» подумал он, оглядывая толпу в поисках точного оттенка волос Кима, в то время как телефонный звонок с каждой секундой становился все более зловещим. Джисон покачал головой, пытаясь прогнать жуткий образ Сынмина, поскользнувшегося в ванной и истекающего кровью на полу, складывающийся в его мозгу. Это было бесполезно. Определенно что-то было не так, и на этот раз Джисон не собирался оставаться на месте и ждать. Дожидаться, когда ему сообщат плохие новости. — Джисон-а! Куда ты идешь? Джисон-а! — удивленный крик Феликса прорвался сквозь гул толпы как раз в тот момент, когда Джисон начал пробираться к двери. — Я сейчас вернусь! — крикнул Хан через плечо, уже паникуя, когда повторно набирал номер Сынмина. Один поспешный взгляд на часы на задней стене сказал ему, что у него есть ровно ноль минут, чтобы найти Сынмина, но перечисление техник, которые он использовал в своем художественном проекте, сейчас не приходило ему в голову. Студия должна была быть самой большой на художественном факультете, но, когда он пересекал свой путь по полированному полу, уворачиваясь как от незнакомцев, так и от одноклассников, Хан не мог избавиться от ощущения, что толпа давит на него, разрастаясь, как живое, дышащее чудовище, единственной целью которого было помешать ему добраться до двери. Его разочарование только усилилось, когда живой, дышащий человек фактически остановил его. — Хан Джисон. Надтреснутый голос мистера Пака, сочащийся обычным неодобрением, упал, как бетонная плита, перед Джисоном, и он рефлекторно вздрогнул, оборачиваясь, чтобы посмотреть на изборожденное глубокими морщинами лицо своего профессора рисования. — Профессор, — Хан поклонился, слегка задыхаясь, скорее от паники, чем от физического напряжения. Мистер Пак цокнул языком над ним, переводя затуманенный взгляд с пота, блестящего на лбу Джисона, на огромную толстовку, свисающую с его плеч. — Куда ты убегаешь? Выставка уже началась. — Профессор, я просто… — начал Джисон, неопределенно указывая на главную дверь, пытаясь придумать какое-нибудь правдоподобное оправдание, хотя по собственному опыту он знал, что ничего не сработает. Глаза мистера Пака, возможно, с возрастом стали водянистыми и мутными, но тот был способен распознавать ложь лучше любого детектора. — В любом случае… — мистер Пак отмахнулся от его слов, прежде чем жестом указать на человека рядом с ним. — Мистер Юн, это Хан Джисон, о котором я вам рассказывал. Джисон, это мистер Юн Джонхан. Он владелец различных художественных галерей в Итэвоне, Каннаме и Хондэ. Джисон перевел взгляд на человека, стоящего рядом с мистером Паком, и его глаза немного расширились, когда Хан увидел планшет в руках мистера Юна. Он был экспертом на этой выставке? Джисон никогда не видел его раньше. Хан сглотнул, кланяясь в знак приветствия. — Здравствуйте, мистер Юн. У мистера Юна было молодое, улыбающееся лицо, и он ответил на жест Джисона легким наклоном головы. — Мистер Юн, вы будете поражены качеством работы Хан Джисона, — мистер Пак продолжил, кивая и сцепляя руки за спиной. — Отличные портреты, когда он погружен в работу, что, к сожалению, случается не очень часто, но я верю, что у него есть навыки. Джисон удивленно отшатнулся, слегка покраснев от смущения и небольшого оттенка гордости. Наивысшей похвалой, которую ему когда-либо удавалось получить от мистера Пака, был медленный кивок без неодобрительного блеска в его подведенных глазах, когда Хану удалось освоить технику смешивания и наслоения цветов в течение двух дней. Мистер Пак, по сути, обвинил его в недостаточной концентрации внимания и привычке мечтать наяву, но слова похвалы, которые сопровождали это, заставили разум Джисона переполниться волнением. Но это никак не помогло заглушить беспокойство и панику в его сердце, которые, казалось, только росли с каждой секундой, усиливаясь вибрацией неотвеченного звонка, который приглушенно отдавался в ладони, когда он сжимал телефон в руке. — Профессор, спасибо за комплимент, но мне действительно нужно идти. — Хан Джисон. Это экзамен, а не вечеринка, где вы можете просто приходить и уходить, когда вам заблагорассудится, — мистер Пак, должно быть, ожидал, что Джисон поведет мистера Юна к его художественному проекту, потому что его голос стал резче. Жестче. — Куда тебе нужно пойти, что важнее твоего экзамена? К моему лучшему другу. Единственное хорошее, что осталось в моей жизни.» — Профессор, мне… мне нужно в туалет! — выпалил Джисон, мгновенно съежившись от смущения, и чистое, почти комичное выражение удивления на лице мистера Пака было последним, что он увидел, прежде чем развернуться и исчезнуть в толпе. Поскольку выставка уже началась, большинство посетителей толпились в разных углах зала, выбирая проект, который показался им наиболее приятным или привлекательным, из-за чего площадка у главного входа была относительно пустой. Студент, отвечающий за стойку регистрации, даже не поднял глаз, когда Джисон открыл стеклянные двери и вышел, все это время крепко прижимая телефон к ушам. Его телефон почти выскользнул из потных рук, когда его взгляд рассеянно скользнул к фигуре, прислонившейся к стене, всего на некотором расстоянии от двери. Шаги Джисона резко остановились на полу с тихим скрежетом, но звук, казалось, эхом разнесся по пустому коридору, и Минхо поднял глаза, немедленно выпрямляясь. — Что ты здесь делаешь? — Джисон выдохнул, когда щупальца замешательства и необъяснимого страха обвились вокруг его сердца, пока их хватка не стала похожа на ту, что он сжимал в руках телефон. Его сердце, тем временем, забилось вдвое быстрее обычного, как будто пытаясь вырваться из клетки, построенной вокруг него. — Джисон, я… — начал Минхо, делая несколько неуверенных шагов к Хану, потирая глаза, которые начали чесаться и гореть из-за того, что он плакал прошлой ночью. И все ночи до этого. — Джисон, я просто… я пришел сюда с Сынмином. Послушай, я действительно сожалею о… — Ты пришел сюда с Сынмином? — чувство страха опустилось мертвым грузом прямо в низ живота Джисона, делая все вокруг тяжелым и свинцовым. — Да… — Минхо моргнул, слегка сбитый с толку, пытаясь разгадать причину отчаяния, отразившегося на лице Джисона. — Я пришел с Сынмином. Он… он вроде как пригласил меня прийти сюда этим утром. Прости, я знаю, что не должен был… — Где сейчас Сынмин? Ты что-нибудь сказал Сынмину? — Хан знал, что сейчас он кричит, и, вероятно, это не подобает делать вне экзаменационного зала, но было трудно соблюдать правила приличия, когда паника и беспокойство охватывали его разум так сильно, что все вокруг немело. Нерешительность и нервозность, промелькнувшие в глазах Минхо, сказали Джисону все еще до того, как Ли открыл рот. — Послушай, прости, но я действительно думал, что ты, должно быть, рассказал Сынмину о нас! — сказал Минхо, пытаясь — и явно безуспешно — искупить свою вину, но у Джисона не было времени обдумывать отчаяние в голосе Минхо или красноту в глазах Ли. Все, о чем он мог думать, был Сынмин. Хан не мог потерять Сынмина. Нет, он не бы потерял Сынмина. Джисон бы преклонил колени, он бы умолял, но не потерял бы своего лучшего друга. Только не снова. Хан стиснул зубы и развернулся, готовый броситься прочь по коридору, но чуть не закричал от разочарования, когда пальцы тут же обхватили его запястье, заставляя посмотреть в покрасневшие глаза Минхо. — Отпусти меня, у меня нет на тебя времени, — процедил он сквозь стиснутые зубы, сжимая пальцы в кулаки. — Подожди, просто… — Минхо сделал паузу, сглотнул и нервно облизал губы. — Что происходит? Я не понимаю, что не так с… — Ты не понимаешь , потому что ты эгоцентричный мудак, которому абсолютно наплевать на чьи-либо чувства, — Джисон кипел, глаза горели яростью. — Ты одержимый придурок, ослепленный собственными желаниями, и именно поэтому ты никогда не поймешь, что ты сделал не так. Мускул дрогнул на челюсти Минхо, когда тень промелькнула над обычно яркими карими глазами, и на мгновение Джисон прекрасно представил, как Минхо избивает учеников в старшей школе. На мгновение Хан испугался. Пальцы на его запястье сжались почти до боли, и Минхо с силой потянул его, пока тот не уперся боком в грудь старшего. — Я одержимый придурок, эгоцентричный мудак только потому, что рассказал Сынмину о нас? Просто потому, что я спрашиваю, что не так? — голос Минхо был холодным и наполненным легким гневом, но под всем этим Джисон мог различить нити боли, пронизывающие все это, их узлы только затягивались от следующих слов Ли. — Ты действительно ненавидишь меня так сильно, что я даже не стою упоминания в разговорах с твоим другом? Джисон зажмурился, не в силах больше смотреть на опустошенное выражение лица Минхо. Хан был трусом до мозга костей. Как трус, он думал, что пока сидит в четырех стенах своей студии, охраняя этот секрет в своем сердце, все останется по-прежнему. Как трус, он думал, что до тех пор, пока игнорирует чувства Минхо и избегает его, как чумы, все останется по-прежнему. Как трус, он также думал, что пока держится поближе к своему брату и восстает против их родителей, все останется по-прежнему. Но в своей трусости Хан забыл простой факт, что даже самые выносливые растения неизбежно засыхают и погибают, когда сама почва отравлена. Он должен был знать лучше. Его брат научил его лучшему. Джисон сделал медленный, глубокий вдох, желая, чтобы волны паники и беспокойства отступили, прежде чем открыть глаза. Взгляд Минхо был темным и умоляющим, эффект только усиливался красным оттенком, проступившим в белках его глаз, и сердце Джисона сжалось от боли сильнее, чем он ожидал. «Мне жаль, что я причинил тебе боль. Мне жаль, что я причинил боль всем вам», подумал он, проглатывая комок паники, застрявший в горле. — Минхо-хен… — прошептал Джисон мягким, но решительным голосом. — Минхо-хен, Сынмин… Сынмин… он любит тебя, Минхо-хен. Очень. Поэтому, пожалуйста… Как и ожидал Джисон, на мгновение на лице Минхо промелькнуло замешательство, но в следующую секунду оно быстро сменилось откровенным весельем, и с плотно сжатых губ Минхо сорвался тихий смешок. Джисон вздрогнул, отступив на несколько шагов назад, когда хватка на его запястье ослабла, и с растущим недоумением наблюдал, как Минхо провел обеими руками по своим и без того растрепанным волосам, рассматривая Джисона все тем же насмешливым взглядом. Тень из глаз Ли полностью исчезла, оставив после себя яркий блеск, и он глубоко вздохнул, кивая головой, как будто понимая. — Итак, это было причиной. Это было причиной, по которой ты так упорно отвергал меня. Теперь все наконец обрело смысл. Запутанное стремление на вечеринке на террасе остаться рядом с Сынмином, избегание и игнорирование, не подлежащий обсуждению отказ и даже «эгоцентричный мудак», которым Джисон обозвал его несколько минут назад. Теперь, когда он подумал об этом, Минхо действительно все это время был эгоцентричным мудаком. Вместо того, чтобы пытаться помочь Джисону, он продолжал давить на него своими чувствами и позволил Хану бороться с тяжестью своего признания в полном одиночестве. Неудивительно, что Джисон стал — вернее, был — зол на него. Он был таким глупым. Таким чертовски глупым. Очевидно, Джисон тоже счел его глупцом, поскольку с губ Минхо снова сорвался тихий, облегченный смешок. — Почему ты смеешься? — сказал Джисон, раздраженно стиснув зубы и сжав руки в кулаки, готовый ударить Минхо за то, что тот пренебрежительно отнесся к чувствам Сынмина. — Ты с ума сошел? Ты думаешь, чувства Сынмина — это шутка? — Я уверен, что чувства Сынмина искренни, — ответил Минхо, слегка пожимая плечами, как будто с них свалился весь груз. — Но у Сынмина нет ко мне чувств. — Что ты… — Сынмин не влюблен в меня. Джисон усмехнулся. Это была самая абсурдная вещь, которую он когда-либо слышал в своей жизни, и Хан получил свою изрядную долю таких. Джисон помогал Сынмину преследовать Минхо последние три месяца, фактически став соучастником преступления. Он отредактировал все фантастические мечты Сынмина о Минхо в нечто связное и читаемое. Хан подтолкнул Кима дать реальности шанс, дать шанс настоящему Минхо из реальной жизни. Не было никакого способа, чтобы Сынмин не был влюблен в Минхо. Джисон бы знал, не так ли? Он крепче сжал телефон в руках, стиснув при этом зубы. — Как ты можешь так говорить? Сынмин влюблен в тебя с тех пор… — Сынмин, возможно, был влюблен в саму идею обо мне, — оборвал его Минхо, пожимая плечами в той же раздражающей манере, от которой у Джисона поднималось кровяное давление. — Но поверь мне, когда я говорю, что Сынмин не влюблен в меня. Сынмин влюблен в Хенджина. Нет, это было самым абсурдным заявлением, которое Джисон когда-либо слышал в своей жизни. Хан прижал руку к вискам, как будто пытаясь заякорить все свои разрозненные мысли, кружащиеся в его голове. — Послушай, — сказал он, бросив разочарованный взгляд на Минхо, — Я знаю, ты пытаешься заставить себя чувствовать себя лучше, отрицая это, но тебе не обязательно устраивать скандал, — Минхо немного откинулся назад от удивления, засунув руки в карманы. — Сынмин влюблен в Хенджина, — повторил он, четко выговаривая каждое слово. — Не могу поверить, что ты этого не заметил. — Почему ты все еще так говоришь? — Джисон огрызнулся, его голос стал на ступень громче, когда раздражение вырвалось на поверхность. — Сынмин ненавидит Хенджина. Заявление несло в себе непоколебимую убежденность, но даже когда он это произносил, в него закрадывались усики сомнения, вместе с всплывающими фрагментами прошлых разговоров и воспоминаний, которые ткали гобелен неуверенности в его сознании. А находит Б очень раздражающим… В последнее время А начал чувствовать себя по-другому рядом с Б… Сердце А начинает биться быстрее, когда он рядом с Б… Ни за что. Был ли Сынмин на самом деле… — Послушай… — начал Минхо, делая один нерешительный шаг к Джисону, как будто пытаясь не спугнуть его. Он вытащил руку из кармана и провел ею по волосам, прежде чем продолжить, — послушай, я не могу утверждать, что знаю, что на самом деле в сердце Сынмина или в сердце Хенджина. Это всего лишь мое наблюдение. Но прямо сейчас я точно знаю одно, — сделав глубокий вдох, он удержал взгляд Джисона своим собственным, пытаясь связать все мысли и эмоции, кружащие в голове Хана. — Сейчас Сынмину, вероятно, больнее, гораздо больнее из-за того, что ты держал все это в секрете от него, а не из-за какого-либо отказа с моей стороны. И я говорю это не для того, чтобы попытаться заставить себя чувствовать себя лучше, — добавил он, подумав. Джисон знал это. Конечно, он знал это. Они с Сынмином столько раз шутили, что, если Минхо откажет Сынмину, они соберут все свои карманные деньги за месяц и накупят невероятное количество мороженого, которое им тогда придется съесть за одну ночь, потому что у них еще нет холодильника. Сынмин будет потихоньку приходить в себя, а Джисон будет помогать ему в этом, желательно под пошлые диалоги из какого-нибудь заунывного романтического фильма. Сынмин был не из тех, кто плачет и игнорирует звонок Джисона из-за отказа в любви. Но Ким был из тех, кто замыкается в себе, когда в его чаше доверия появляется первая трещина. — Мне нужно… мне нужно пойти к Сынмину, — Джисон с трудом проглотил комок паники, снова застрявший в горле, и вытер случайные слезы, которые потекли из его глаз где-то в течение последних пяти минут. Или, может быть, даже раньше. Он никак не мог знать. Взгляд Минхо, теперь смягченный и теплый, прошелся по лицу Джисона, и он сжал руки в карманах, чтобы побороть желание заключить Хана в свои объятия. Теперь все обрело смысл, но факт оставался фактом: даже при том, что он по глупости ничего не знал, Ли высмеял жизнь Джисона своим грубым заявлением. Если бы не Сынмин, Джисон, вероятно, никогда бы с ним больше не заговорил, и у Минхо не было бы выбора, кроме как смириться с такой судьбой. «Позже. Когда все снова будет в порядке, когда ты будешь готов дать мне шанс сделать это, я обещаю, что буду молить тебя о прощении», подумал Минхо, протягивая руку, чтобы слегка взять Джисона за руку, как раз в тот момент, когда последний развернулся, чтобы бежать по коридору. — Джисон… — Минхо посмотрел на Хана, губы изогнулись в легкой улыбке. — Спасибо. За то, что рассказал мне о Сынмине. Настоящие, лежащие в основе слова повисли невысказанными в воздухе между ними, но они оба услышали это громко и ясно. «Спасибо. За то, что доверился мне на этот раз.»

***

Это было похоже на рутинную работу. Ходить. Думать. Дышать. Все его тело казалось тяжелым и свинцовым, как будто Ким тащил за собой груз, но Сынмин знал, что если перестанет двигаться, перестанет переставлять одну ногу за другой, он рухнет, как хрупкая фарфоровая фигурка, разбившись на тысячу хрупких осколков на земле у него под ногами. Когда Сынмин возвращался в здание общежития, с территории кампуса почти спала завеса спокойствия. Несмотря на то, что пульсирующая в голове боль притупляла все его чувства, Ким все равно почти с завистью отмечал расслабленные улыбки и легкие шаги других студентов, когда они бездельничали во дворе или слонялись группами, половина из них все еще была в пижамах. Это. Так и должно было быть. Он должен был хорошо провести время с Минхо на художественной выставке, а затем должен был провести остаток субботы, валяясь в пижаме с Джисоном, пока они заказывали еду на вынос и устраивали Бриджертонский марафон, чтобы отпраздновать завершение художественного экзамена Хана. Ким не должен был чувствовать себя настолько совершенно одиноким и сломленным, чтобы извращенные чувства неуверенности в себе, которые он похоронил глубоко внутри себя, снова подняли свои уродливые головы, готовые грызть и пировать на разрушающихся стенах его замка уверенности в себе. Возможно, в этом были виноваты его притупленные чувства или внутренний хаос в его мозгу, но Сынмину потребовалась целая минута, чтобы узнать знакомую фигуру, спешащую к нему, заставив его остановиться прямо перед маленьким двориком их общежития. Джисон. Сынмину потребовалась еще минута, чтобы понять, что Джисон что-то говорит — выкрикивает его имя? — и его горящие, опухшие глаза только начали замечать следы слез, блестящие на лице Джисона, когда Хан схватил его за руки, его панический, дикий взгляд блуждал по лицу Сынмина. — Сынмин… — голос Джисона был хриплым и сдавленным от слез, подступавших к горлу, и его пальцы на руках Кима сжались сильнее, когда он не получил ответа. Взгляд Сынмина казался пустым, как будто из этих ярких карих глаз выкачали весь свет, и Джисон почувствовал, что его разум пытается сохранить спокойствие. «Пожалуйста, скажи что-нибудь. Пожалуйста, сделай что-нибудь. Пожалуйста, я не могу видеть тебя таким.» — Сынмин-а, мне так жаль, пожалуйста. Мне так жаль, Сынмин-а, мне так жаль. Джисон продолжал повторять одни и те же слова снова и снова, как молитву, чтобы рассеять оцепенение, удерживающее Сынмина в заложниках, а Ким продолжал смотреть на него пустыми глазами, медленно моргая, как будто пытаясь понять смысл его слов. — Джисон-а… — начал Сынмин, голосом чуть громче шепота, но в следующую секунду ему показалось, что в него ударили отлетевшим кирпичом. Он покачал головой, стряхивая паутину, затуманивающую его мозг, и быстро схватил Джисона за руки. — Джисон-а! Ты с ума сошел? Что ты здесь делаешь? — Что? — Хан сглотнул, паника и страх полностью завладели его сердцем. Сынмин, вероятно, ненавидел его сейчас, возможно, не хотел видеть его когда-либо снова, но Джисон все еще хотел шанса объясниться. Он знал, что это эгоистично. Хан всегда был эгоистом. Но ему нужен был шанс исправить все свои ошибки, вернуть тот свет в глаза Сынмина. — Сынмин-а, я знаю, ты не хочешь видеть меня прямо сейчас, но, пожалуйста… — начал он неуверенно и взвизгнул от паники, но его слова резко оборвались, когда Сынмин схватил его за руку и начал тащить прочь от здания общежития, быстро ускоряя шаг и заставляя его делать то же самое. — Ты гребаный идиот, Хан Джисон? Ты думаешь, у меня есть время все это слушать? Ты думаешь, у тебя есть время говорить все это прямо сейчас? — Сынмин зашипел сквозь стиснутые зубы, и его хватка на руке Джисона стала крепче, возможно, от гнева и отвращения. Джисон знал, что Сынмин не стал бы физически нападать на него или что-то в этом роде, но опять же, он никогда раньше так не обманывал доверие Сынмина, никогда раньше не скрывал от друга такую важную вещь. Небольшая часть его не могла не задаться вопросом, не затащил ли Сынмин его в какой-нибудь темный уголок кампуса, чтобы ударить к своему удовольствию. Джисон собрался с духом при этой мысли. Он бы принял это. Хан принял бы каждый удар, если бы это заставило Сынмина снова доверять ему. Глаза Джисона расширились, и он рефлекторно уперся ногами в землю, когда увидел, куда его тащит Сынмин. Хан схватил руку, обернутую вокруг его запястья, заставляя Кима обернуться и сердито посмотреть на него в ответ. — Сынмин, прекрати… пожалуйста, я не могу сделать этого прямо сейчас. Нам нужно поговорить, и я должен сказать… Глаза Сынмина в ответ заострились, мгновенно отсекая остальные слова Джисона. — Мы поговорим. Но прямо сейчас тебе нужно пойти туда, — он указал на художественный отдел, — и сдать экзамен. Я не считал тебя идиотом, но ты, должно быть, им и был, если сбежал с экзамена подобным образом! Этот художественный проект стоит 20% от твоей оценки! Прямо сейчас голос Сынмина звучал на грани истерики, и хотя это был первый — или второй — раз, когда Сынмин назвал его «идиотом», сердце Джисона только переполнилось в ответ. — Ты не сердишься на меня? Почему ты… «Почему ты все еще думаешь обо мне? Я этого не заслуживаю», подумал Джисон, из него вырвались рыдания, а из глаз потекли слезы. Он все еще плакал и шмыгал носом, когда Сынмин схватил его за челюсть, заставив снова посмотреть на него, а не на асфальтированную дорогу, прежде чем прижать комок ткани к его заплаканным щекам. Губы Сынмина были сжаты в твердую линию, и он растирал лицо Джисона, как будто пытаясь содрать с него кожу, но этот жест, наполненный гневом, раздражением и немалой долей любви, заставил Джисона снова захотеть плакать. Но он сдерживал слезы, его подбородок дрожал от усилия, потому что у него было смутное подозрение, что Сынмин на самом деле ударил бы его за слезы и пустую трату времени. — Я зол на тебя, — начал Сынмин, мышцы на его челюсти тикали от раздражения, когда еще одна случайная слеза скатилась с лица Джисона, — а ты самый тупой, самый идиотский человек, которого я когда-либо видел в своей жизни. Но я не закончу школу без своей тупицы, — сказал он, сжимая пальцами комок салфетки, когда грубо схватил Джисона за воротник, — так что, если ты не вернешься туда и не выйдешь с пятеркой, которую заслуживаешь, я серьезно никогда тебя не прощу. С этим предупреждением, произнесенным шепотом, Сынмин втолкнул Джисона в двери здания художественного факультета, и решительное выражение лица Кима, обещающее бесконечные часы пыток, если он обернется, было последним, что увидел Джисон, когда морозные стеклянные двери закрылись за ним с мягким щелчком.

***

Учитывая, сколько времени и мужества потребовалось Джисону, чтобы попытаться — и все равно потерпеть сокрушительную неудачу — рассказать Сынмину правду, скорость, с которой он примчался в общежитие, как только выставка закончилась, удивила даже его самого. Но опять же, несмотря на то, что тяжесть признания была подобна чудовищному врагу, увеличивающемуся в размерах с каждой прошедшей секундой, это все еще было темным пятнышком на горизонте, и Джисон глупо верил, что пока он держит Сынмина за стенами, у них все будет в порядке. Но теперь все стены замка лжи, которые Хан неосознанно возвел, рухнули в течение одного часа, и он знал, что должен что-то сделать, что угодно, прежде чем его дружба с Сынмином тоже рухнет. Сынмин проснулся и сидел, закутавшись в одеяло до шеи, когда Джисон, наконец, толкнул дверь комнаты. Вопреки тому, что он ожидал, комната была залита светом. Ставни на окне рядом с кроватью Хана были подняты, впуская тепло и блики послеполуденного солнца, которые отражались от зеленых растений и полированного белого пола маленькими мерцающими волнами. Это было зрелище, с которым Хан встречался каждый день, нечто само собой разумеющееся, как и его дружба с Сынмином, и Джисон рассеянно подумал, красиво ли выглядела комната сегодня, потому что, скорее всего, это был последний раз, когда он заходил сюда. Несмотря на весь свет в комнате, глаза Сынмина были затуманены, и Джисон остановился на пороге, замерзнув возле складной подставки для обуви, которую они купили в прошлом месяце, когда дверь за ним закрылась с мягким щелчком. Взгляд Сынмина скользнул к нему, пальцы сжались вокруг одеяла, и Джисон немедленно опустил глаза, кусая губы от нервозности и страха. Минуты проходили в тишине, каждая уходящая секунда отмечалась тиканьем часов Хана на столе, которое сейчас звучало более зловеще, чем взрыв бомбы замедленного действия. Сынмин продолжал смотреть на него, а Джисон упорно смотрел в пол, как будто пытаясь пробуравить путь взглядом. Сынмин знал, что Джисон ждет, когда он что-нибудь скажет, возможно, заорет и набросится на него, но к этому моменту Ким был слишком уставшим и слишком одиноким, чтобы кричать на Джисона. Казалось, что его тело борется само с собой на каждом шагу. Он пытался уснуть, чтобы унять жжение и зуд в глазах, но боль, пульсирующая в висках, не позволяла ему. Ким пытался не засыпать, думая обо всех возможных вещах, которые он мог бы сделать, чтобы все исправить, но беспомощное выражение лица Хенджина и заплаканное лицо Джисона всплыли в его мозгу, а растерянный взгляд покрасневших глаз Минхо время от времени неожиданно появлялся в эпизодической роли. Все было в беспорядке. Но даже если его разум был в беспорядке, на грани того, чтобы снова сломаться, Сынмин точно знал одно — он не смог бы ничего исправить, если бы рядом с ним не было его лучшего друга. Сынмин сохранил нейтральное выражение лица и наклонился вперед, натягивая на себя одеяло, прежде чем похлопать по пустому месту на кровати. — Иди сядь. Голос Сынмина был лишен каких-либо эмоций, что только заставило сердце Джисона учащенно забиться от паники, и он прошаркал вперед, ступая неуверенно и запинаясь, прежде чем осторожно присесть на край той же кровати, на которую лениво плюхался так много раз до этого. — Сынмин, ах, я… — начал он, бросив взгляд в сторону Кима, но быстро снова опустил взгляд, как только его глаза встретились с глазами Кима. Глубокий, усталый вздох сорвался с губ Сынмина, но его глаза оставались прикованными к лицу Джисона. — Я думал… я думал, мы были достаточно близки, чтобы не хранить друг от друга секретов. Но я был неправ, не так ли? Джисон повернулся, чтобы посмотреть на Сынмина, затем быстро подвинулся вперед, чтобы взять руку друга обеими руками. — Нет, Сынмин-а. Ты не ошибаешься. Мы были… мы… близки, — сказал он, отчаяние подступало к его горлу, требуя выхода, и превращало все его предложения в цепочку болтовни. — Прости, мне действительно жаль, и я знаю, сколько бы раз я ни извинялся, это никогда не изменит того факта, что я предал тебя, но я сделал это только потому, что… — Я знаю, почему ты сделал то, что сделал, — сказал Сынмин, рука все еще безвольно лежала в хватке Джисона. — Но я бы хотел, чтобы ты этого не делал. Я знаю, ты беспокоился, что я снова начну сомневаться в своей самооценке, снова начну прятаться за своей оболочкой, но я такой, какой есть, Джисон-а. Будет много раз, когда меня будут отвергать, или проклинать, или заставлять сомневаться в моей самооценке снова и снова — его пальцы повернулись, чтобы схватить руку Джисона, сжимая ее, чтобы заставить Хана посмотреть на него. — И ты не сможешь защищать меня от этого каждый раз. Но ты был нужен мне — ты все еще нужен мне — чтобы помочь мне пережить все, что случится. Слезы потекли из глаз Сынмина где-то во время всего этого, свободно стекая по его и без того заплаканным щекам, но он твердо смотрел в глаза Джисону, пытаясь заставить его понять. Пытался убедить его, что он — они — сильнее всего этого. Что с ними все будет в порядке. Джисон понял. Как он мог не понять? И потому что понял, Хан начал рыдать, склонив голову, и слезы потекли по их соединенным рукам. Он не заслуживал понимания или прощения Сынмина. Чего Хан заслуживал — чего на самом деле хотел — это наказания, чего-то равного боли, через которую он заставил пройти Кима. Как Джисон мог не столкнуться с последствиями, когда он заставил кого-то вроде Сынмина плакать до тех пор, пока его некогда яркие глаза не затуманились? — Сынмин-а, я… почему… — выдавил он, вытирая нос одной рукой, прежде чем взглянуть на друга слезящимися глазами. Ким вздохнул, отстукивая пальцем ровный ритм по руке Джисона. — Потому что я эгоист, — его губы изогнулись в легкой, мимолетной улыбке. — И мне жаль, но я не позволю тебе мучиться чувством вины всю оставшуюся жизнь. На самом деле, тебе не позволено плакать или рыдать передо мной, пока я не закончу свою депрессию. Ты поможешь мне погрязнуть в грехах? Джисон шмыгнул носом, губы все еще дрожали от непролитых слез, медленно кивая. — Ты в порядке? — спросил он, чувствуя себя дураком в тот момент, когда вопрос слетел с его губ. Хан действительно был тупицей, как и сказал Сынмин. Ким пожал плечами, пальцы другой его руки лениво играли нитками на одеяле. — Жаль, что ты не сказал мне об этом в ночь вечеринки, тогда у меня был бы только один повод для слез вместо трех. — Прости, я… я не знаю, что на меня нашло. Я просто не мог заставить себя сказать тебе эти слова, — Джисон вздохнул, желая сказать что-нибудь получше. Но слова никогда не были его сильной стороной, и поэтому ему оставалось повторять одни и те же извинения, как сломанный магнитофон. — Я просто не хотел видеть твое сердце разбитым, хотя и знал, что это неизбежно. Я трус и лицемер. Сынмин вздохнул, наконец, наклонился вперед и притянул его в объятия. — Ты не трус, Хан Джисон, — сказал он, сжимая руки Джисона в своих, — ты, конечно, идиот, но ты не трус. Должно быть, было тяжело справляться со всем этим в одиночку. Джисон был уверен, что он снова заплачет. Нет, он на самом деле снова плакал, и на этот раз Сынмин снял свое ограничение и позволил ему. Джисон склонил голову на плечо Сынмина, закрыв лицо одной рукой, и позволил слезам свободно течь из его глаз, пока руки Кима успокаивающими движениями скользили по его спине. Казалось, что с его плеч свалился груз, который упал с выходом альбома, и он отстранился только тогда, когда источник его слез в конце концов иссяк. Сынмин потянулся к столу и выудил коробку с салфетками из ящика, прежде чем положить ее на одеяло между ними. — Могу я спросить тебя кое о чем? И я хочу знать правду, когда-нибудь. — Что угодно, — сказал Джисон, прочищая нос толстым комком ткани, прежде чем вытащить еще пару. — Я обещаю, что скажу тебе правду. — Ты любишь Минхо-хена? Пальцы Джисона остановились над коробкой, слегка сжимая мягкую бумагу. — Нет, я не люблю Минхо-хена, — это была правда, и он говорил это ровным голосом и твердым взглядом. Сынмин промычал, блуждая глазами по лицу Джисона, как будто ища намек на обман. — Значит, тебя интересует Минхо-хен? Джисон быстро отвел взгляд, качая головой. — Меня не интересует Минхо-хен. — Правда, Хан Джисон. Голос Сынмина прозвучал как щелчок кнута по ушам, и Джисон вздрогнул, сжав губы от страха и нервозности. Его не интересовал Минхо. На самом деле это было не так. — Я… я просто… — начал он, снова сделав паузу, медленно задаваясь вопросом: Действительно ли Хан интересовался Минхо? Он разговаривал с Ли в общей сложности четыре раза, включая сегодняшний, и в трех из них Джисон либо кричал, либо кипел от гнева, либо ждал шанса сбежать. Конечно, во всех четырех случаях его сердце билось с ненормальной частотой, и тепло разливалось по его коже каждый раз, когда она соприкасалась с Минхо. Но Минхо был симпатичным человеком. С научной точки зрения было почти неизбежно, что он должен был что-то чувствовать рядом с Минхо. Не все сводилось к любви. — На самом деле, я не знаю, — Джисон, наконец, ответил, честно, и услышал, как Сынмин вздохнул рядом с ним. — Послушай, ты нравишься Минхо хену, и нравишься настолько, что он плачет из-за этого всю ночь… — Я знаю, — сказал Джисон, нервно теребя пальцы, когда образы покрасневших глаз Минхо вспыхнули в его мозгу. — …так что, если ты — или если ты когда-нибудь обнаружишь себя — заинтересован в Минхо-хене, я не хочу, чтобы ты сдерживал себя, — Сынмин поднял руку, пресекая протесты Джисона, как только его друг открыл рот. — Ты тоже заслуживаешь шанса на счастье, и если я увижу, как ты, тупица, упускаешь этот шанс только потому, что я был влюблен в Минхо-хена, я бы серьезно сам отвез тебя к нему. И я не позволю тебе уйти, пока ты не признаешься. В глазах Сынмина появился угрожающий блеск, совсем как раньше, когда он отправил его в художественный отдел, и Джисону не нужно было спрашивать, чтобы понять, что Ким относится к этому совершенно серьезно. Но сколько бы Сынмин ни уверял его, Джисон не собирался влюбляться в Минхо. С этого момента ему просто нужно беречь свое сердце. — Сынмин-а… — начал Джисон, кусая губы. — Я вроде как… Я сказал Минхо-хену, что ты в него влюблен? — его голос сорвался на писк, превратив признание в вопрос, и он с новой паникой наблюдал, как Сынмин закрыл лицо руками. — Слава богу, что ты сказал ему, — приглушенный голос Кима донесся сквозь щели в его пальцах, прежде чем он, наконец, глубоко вздохнул и боком плюхнулся на кровать. — Боже, я не могу поверить, что оставил его там вот так. Он, должно быть, был так сбит с толку и… Ну, по крайней мере, ты сказал ему. Я слишком большой трус, чтобы даже встретиться с ним лицом к лицу после сегодняшнего. Джисон лег рядом с Сынмином, они оба уставились в потолок, лениво постукивая ногами друг о друга. Было время обеда, и они могли слышать голоса и болтовню в коридоре, сопровождаемые случайным хлопаньем двери, когда другие студенты спускались в столовую. В любую другую субботу они были бы частью этой толпы, но сегодня им было достаточно просто лежать на кровати, нежась в лучах послеполуденного солнца. Вскоре у них начинали урчать желудки, и они начинали спорить из-за еды на вынос, ворча, что им следовало просто съесть обед подешевле в столовой, но, возможно, именно поэтому ни один из них не сделал попытки встать. Чтобы они могли спорить за едой, а не на более серьезные темы, такие как любовь и предательства. — Я должен тебе кое-что сказать, — сказал Джисон, переводя свое внимание с потолка на лицо Сынмина, прежде чем мягко прочистить горло. — Вчера… Хенджин вроде как искал меня в художественном отделе… — Хенджин? — губы Сынмина скривились, челюсти тут же сжались от гнева при упоминании этого имени. Он вообще отказывался думать о Хенджине, но как бы ни старался, было невозможно стереть события, произошедшие в библиотеке всего несколько часов назад. То, как Хван держал его, когда он плакал навзрыд, успокаивающие и нежные поглаживания по его спине, когда Хенджин пытался успокоить его, а затем удар, острый, как клинок палача, который перерезал все нити, которые тянули его к Хенджину. — Да, он… вроде как спросил меня… на самом деле угрожал мне, чтобы я тебе ничего не рассказывал. О Минхо-хене и обо мне, — его глаза расширились, когда Сынмин разразился чередой проклятий, вставая с единственным намерением выследить Хенджина и лишить его жизни, но Джисон поднял руки, пытаясь успокоить Сынмина. — Подожди, подожди! Сначала послушай все целиком. Я думаю… я думаю, он пытался не причинить тебе боль. — Да, конечно, — Сынмин усмехнулся, собирая все одеяла и натягивая их до шеи, как и раньше. Джисон переместился, скрестив ноги по-турецки. — Сынмин, я думаю… Нет, Хенджин сказал мне, что любит тебя. Сынмин крепче сжал пальцы поверх одеяла, лицо покраснело от гнева, в то время как его сердце колотилось в груди, как птица в клетке. — Должно быть, он пошутил, — пробормотал Ким, пытаясь не потерять самообладание, поскольку лицо Хенджина, запечатленное с этим сломленным, беспомощным выражением, угрожало снова завладеть его мозгом. — Я не думаю, что он шутил, Сынмин-а, — сказал Джисон мягким, но наполненным убежденностью голосом. — Он, казалось, говорил совершенно серьезно. На самом деле, я думаю, он совершенно серьезно относится к этому. К тебе. — Это чушь, Джисон, и ты это знаешь, — ответил Сынмин, раздраженно закатывая глаза. — Единственное, к чему Хенджин относится серьезно, это к траху, и если он кажется серьезным ко мне, то это потому, что по какой-то извращенной, абсурдной причине он хочет затащить меня в постель. Он отвратительный мудак. Больше никто. — Ты действительно в это веришь? — спросил Джисон, выгибая бровь в легком недоумении. «Нет, я не знаю. Но это лучше, чем верить, что Хенджин любит меня или что-то в этом роде, и снова разбивать мое сердце. Если из-за этого что-то сломается, я не думаю, что это заживет», подумал Сынмин, но сохранил нейтральное выражение лица и пожал плечами. — Да. Вот кто такой Хенджин. Вот кем Хенджин всегда будет.

***

Суббота, 17:32

Хенджин: Ты в порядке? Ты больше не плачешь, да? Я надеюсь, ты больше не плачешь. Просто чтобы ты знал, ты уродливый плакса. Так что, пожалуйста, не плачь больше. Послушай, я знаю, что все это время был для тебя занозой в заднице, но, пожалуйста, поверь мне, когда я говорю, что делал это не ради удовольствия. Я действительно не хотел видеть, как твое сердце разбивается. Я знаю, ты чувствуешь себя не очень хорошо, прямо сейчас, но, пожалуйста, не плачь слишком много. У тебя будет болеть голова. И поскольку ты злишься на меня, я даже не могу прийти и сделать тебе массаж. Если только ты не хочешь? Извини. Послушай, я дам тебе немного времени, чтобы проветрить голову. Но, пожалуйста, поговори со мной🥺 Дай мне шанс вернуть твое доверие. Я действительно, очень люблю тебя. [удалено]

Суббота, 18:00

Хенджин: Ты действительно не собираешься со мной разговаривать? Прости, пожалуйста, поговори со мной. Пожалуйста, дайте мне шанс, прошу🥺 Ты в порядке? Ты можешь просто нажать несколько кнопок в качестве ответа. Пожалуйста, сердись на меня. Просто не игнорируй меня вот так. Я люблю тебя. [удалено]

Воскресенье, 6:06

Хенджин: Видишь, я провел 12 часов, не беспокоя тебя. Разве ты не гордишься мной? Я скучаю по тебе. [удалено] Я скучаю по тому, как ты меня раздражаешь. Ты все еще спишь? Ты в порядке? Ты же не плачешь? Если это поможет тебе разозлиться, ты можешь прийти, поплакать и размазать сопли по всем моим рубашкам. Даже по моей любимой куртке. Я подарю это тебе. Еще раз прости, я знаю, ты не хочешь видеть мое лицо, прямо сейчас. Но, пожалуйста, по крайней мере, поверь мне, когда я говорю, что не хотел причинять тебе боли. Мы ведь партнеры, верно? Я оставил кое-что для тебя возле твоей комнаты. Пожалуйста, не выбрасывай это в мусорное ведро. Просто используй это, оно поможет тебе избавиться от головной боли. Я люблю тебя. [удалено] Сынмин был совершенно уверен, что все еще витает во сне, попав в петлю, из которой можно вырваться, когда в воскресенье открыл глаза и увидел вокруг себя фиолетово-розовое пятно. Ким и раньше мечтал прогуляться по травянистым равнинам и диким садам, но это было непохоже ни на что, что он когда-либо видел. Цвета были слишком яркими, запах был тонким и сладким, но совсем не похожим на сон, и Сынмин почувствовал, как что-то мягкое пощекотало его пальцы, когда он повернулся на бок в полусонном состоянии. Но Ким не стал слишком много думать об этом и закрыл глаза, уткнувшись лицом в подушку, и глубоко вздохнул, прежде чем снова провалиться в сон. Когда он открыл глаза через какой-то неопределенный промежуток времени, фиолетовое и розовое все еще было вокруг него. На этот раз Сынмин был достаточно бдителен, чтобы знать, что это был не сон. — Что, черт возьми, все это значит? — Сынмин моргнул и потер затуманенные глаза, осматриваясь вокруг. На секунду он подумал, что Джисон отправился в очередную неконтролируемую поездку по магазинам растений, пока тот спал, но Сынмин быстро отбросил эту мысль. Джисон не покупал цветов; он покупал только темно-лиственные растения, которые вились над их головами и вокруг столбиков кроватей. Но эти. Это были настоящие цветы, переливающиеся фиолетовыми и розовыми оттенками на длинных, тонких стеблях, торчащих прямо из множества горшков, расставленных на краю его кровати, возле стола и даже небольшой стопки букетов, лежащих сбоку от его подушки. Их отчетливый, сладкий запах окутал его, успокаивая и разглаживая узлы в висках своими нежными объятиями. — Лаванды, — сказал Джисон, бросив взгляд туда, где он свернулся калачиком на кровати с ноутбуком. — Они хороши для снятия стресса и уменьшения тревожности. — О, Джисон… — Сынмин улыбнулся, наклоняясь вперед, чтобы растереть маленький фиолетовый лепесток между пальцами. — Тебе не нужно было делать… — Это не от меня. Ранее заходил Хенджин. Он оставил сумку — я имею в виду много сумок с ароматическими свечами для тебя. Сынмин немедленно отдернул руку, сжав ее в кулак на коленях, а его губы слегка нахмурились. — Почему ты со всем этим смирился? Я же говорил тебе, что с ним покончено. Джисон пожевал губами, пытаясь придумать, что сказать, чтобы успокоить Сынмина. Несмотря на то, что Ким с готовностью простил его, Джисон знал, что это будет не так просто для Хенджина, который и так был источником постоянного раздражения для Сынмина. Тем не менее, Хан почувствовал себя виноватым, когда Хенджин появился у их двери в семь утра, вооруженный горшками и букетами лаванды вместе с пакетами ароматических свечей. — Я… — Джисон ерзает на кровати, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Сынмина поверх своего ноутбука, — тебе не кажется, что ты должен дать ему шанс? Кажется, он действительно сожалеет обо всем. — Я не обязан прощать его только потому, что он сожалеет или что-то в этом роде. Это мое сердце было разбито, и я сам решу, кому его залечить, — голос Сынмина был резким и наполненным разочарованием, но он медленно вздохнул, когда увидел, как Джисон вздрогнул и съежился в своей постели, без сомнения, снова терзаясь чувством вины. Несмотря на то, что он простил Хана — как он мог не простить? — Джисон все еще ходил вокруг него, как будто один его неверный шаг снова сломит Сынмина. — Не ты, Джисон, — Ким снова улыбнулся другу, в небольшой попытке заставить его чувствовать себя непринужденно. — Я знаю тебя, я понимаю, почему ты сделал то, что сделал, и я верю, что ты не сделаешь этого снова. Но Хенджин… Я его не знаю. Я не понимаю его действий и я… я не верю, что он не сделает этого снова. — Но… — снова начал Джисон, ободренный улыбкой Сынмина, — …если ты не даешь ему шанса, откуда ты его сможешь знать? Ты ведь хочешь узнать его, верно? — Можем мы, пожалуйста, перестать говорить о Хенджине? — Сынмин отвел глаза, стараясь не смотреть на цветы. Но их было невозможно игнорировать, как и его мысли и чувства к Хенджину. Он хотел узнать Хенджина. Он хотел понять Хенджина. Он хотел доверять Хенджину. Но Сынмин не знал, хочет ли этого теперь. — Ладно, не будем больше о нем говорить. В любом случае, у меня для тебя тоже кое-что есть, — сказал Джисон, наклоняясь и вытаскивая маленькую картонную коробку из-под кровати. Он посмотрел, прикусив внутреннюю сторону щеки, чтобы подавить ухмылку. — Хочешь немного мороженого? И под «немного» я подразумеваю тонну.

***

Воскресенье, 12:03

Хенджин: Ты в порядке? Ты все это получил? Надеюсь, это не слишком много. Надеюсь, ты это не выбросил или что-нибудь в этом роде. У тебя все в порядке, верно? Я люблю тебя. [удалено]

Воскресенье, 17:43

Хенджин: Ты действительно игнорируешь меня, не так ли? Пожалуйста, скажи мне, что я могу сделать, чтобы ты простил меня. Я буду умолять на коленях, если ты захочешь. Я даже перестану спать с кем попало, если ты этого хочешь. Честно говоря, я вообще не спал с кем попало после Ёджин. Потому что я не могу думать ни о ком, кроме тебя. [удалено]

Понедельник, 15:03

Хенджин: 🫥 Детка. [удалено] Малыш Сынмин-и. [удалено] Звезда моих глаз. [удалено] Пожалуйста, поговори со мной. [удалено] Я скучаю по тебе. [удалено] Я очень, очень скучаю по тебе. [удалено] Пожалуйста, не игнорируй меня. [удалено] Ударь меня, проклинай меня. [удалено] Бей меня сколько хочешь. [удалено] Клянусь, я все приму. [удалено] Я люблю тебя так чертовски сильно, что это причиняет боль. [удалено] Это серьезно ранит. [удалено]

Понедельник, 8:57

Хенджин: Извини за спам. Я был немного пьян. Но я клянусь, я не был на вечеринке или что-то в этом роде. Я как раз думал о тебе. [удалено] Я люблю тебя. [удалено] Хенджин рассеянно грыз ноготь, внутри него нарастали разочарование и смущение. Он не только выпил возмутительное количество алкоголя прошлой ночью, но и написал Сынмину смс в пьяном виде. В три часа ночи. Что — «Детка»? «Малыш Сынмин-и»? «Звезда моих глаз»? С таким же успехом он мог бы начать разгуливать с плакатом на шее, заявляющим, что Хван официально сошел с ума по Сынмину. К счастью, хотя небольшая часть его хотела иного, Ким не видел ни одного из его сообщений, и Хенджин не думал, что Сынмин из тех, кто не спит всю ночь, пялясь в панель уведомлений в ожидании появления сообщения. Нет. Казалось, Сынмин действительно покончил с ним. Ким ни разу не взглянул на него сегодня во время занятий, и он слишком нервничал, чтобы даже подумать о том, чтобы ткнуть Сынмина в спину, чтобы привлечь его внимание. У него было смутное подозрение, что если бы Хенджин это сделал, хмурый взгляд парня был бы последним, что он увидел бы, прежде чем ему действительно выкололи глаза. Хван бросил телефон и откинул голову на стену, сделав долгий, глубокий вздох, который никак не помог ему расслабиться. В конце всех его других отношений всегда был период времени, когда он терзался сомнениями в себе, но, в конце концов, всегда был уверен в том факте, что, по крайней мере, все делал правильно. По крайней мере, Хенджин никогда не изменял. По крайней мере, никогда не лгал ни одной из своих подруг. По крайней мере, он пытался любить их так сильно, как только мог. Хенджин даже не начал встречаться с Сынмином. Черт возьми, он даже не признался Киму, а ему уже казалось, что все сделал неправильно. Хван заключил глупую сделку, которая ударила ему в лицо, он пытался использовать Сынмина и, в конце концов, попытался солгать Киму. У него даже не было шанса полюбить Сынмина. Хенджин подтянул колени к груди, положив на них голову, прежде чем медленно перевести взгляд на своего соседа по комнате. Минхо казался спокойным, как всегда, как будто это не он привел в действие бомбу, которая взорвалась над их головами, и Хенджин почувствовал безумное желание ударить его по лицу. Это было бы действительно здорово, по крайней мере, до тех пор, пока чувство вины и отвращения не решили дать о себе знать. — Может, ты перестанешь хмуриться на меня? — спросил Минхо, даже не глядя на Хенджина, который что-то печатал на своем ноутбуке. — Это все твоя вина, — сказал Хван, полностью осознавая, что повторяется в десятый или двадцатый раз.Взгляд Минхо скользнул к нему, совершенно лишенный какого-либо нетерпения, которое он мог испытывать. — Ты бы предпочел, если бы я ничего не сказал Сынмину и, не знаю, пошел бы с ним на свидание? — Нет! — прокричал Хенджин, прежде чем в гневе поджать губы и снова уткнуться головой в колени. — Нет, — пробормотал он, уткнувшись в свои руки, — Я не хочу, чтобы ты встречался с Сынмином. Я не хочу, чтобы кто-нибудь встречался с Сынмином. Минхо вздохнул, собирая все свое терпение для того же разговора, который они время от времени вели в течение последних двух дней. — Я не понимаю, почему ты так одержим желанием сделать себя несчастным. Просто иди и признайся. Сынмин уже влюблен в тебя. Хенджин оживился, но в замешательстве нахмурил брови. — Откуда ты это знаешь? — Как я уже говорил, он искал тебя в день выставки. Хенджин усмехнулся. — Вероятно, чтобы побить меня за… неважно. Тот день — день перед катастрофой, как он любил его называть, — сумел так сильно повлиять на его эмоции, что в итоге Хван проплакал в библиотеке всю ночь. Чем меньше Хенджин помнил о том дне, тем лучше это было. За исключением того, как Сынмин возбудился от одного прикосновения его губ. Это было одно воспоминание, которое Хенджин собирался унести с собой в могилу. — О, пожалуйста, — сказал Минхо, слегка закатывая глаза, когда часть его вечного терпения иссякла, — Я стоял перед ним почти без рубашки. Он искал тебя и даже не заметил меня, пока я не открыл рот. — Почему ты стоял перед ним без рубашки? — спросил Хенджин, поднимая голову, чтобы свирепо посмотреть на Минхо, в то время как его пальцы сжимали ткань спортивных штанов. — Я больше не собираюсь с тобой разговаривать, — сказал Ли, качая головой и вставляя наушники в качестве окончательной защиты, — ты идиот. Вы оба идиоты. Хенджин кипел от злости, готовый подскочить и вытрясти ответ из Минхо, но его сосед по комнате был прав. Сейчас было не время волноваться из-за того, что Сынмин видел Минхо без рубашки, но не его, и сосредоточиться на завоевании доверия Кима. Он должен был что-то сделать. Что-нибудь, что заставило бы лицо Сынмина осветиться великолепной улыбкой, растворяющей любой гнев или печаль, которые могли бы быть на нем. Он выпрямился в своей постели, шестеренки в его мозгу завертелись в своих ржавых рамах, и быстро схватил телефон, чтобы позвонить единственному человеку, который мог вытащить его из этой передряги. Единственный человек, который вытаскивал его из всех передряг. — Мама, — сказал Хенджин ровным, но настойчивым голосом. — Мама, мне нужна твоя помощь.

***

@lunaskywatcher оставил следующий комментарий к вашей работе «Дневники первой любви» (глава 1): Боже, этот фик такой прекрасный, я буквально кричу! @gjhsyuy3 оставил следующий комментарий к вашей работе «Дневники первой любви» (глава 1): Сюжет настолько увлекательный, господи, у меня мурашки бегут по коже. @redfigshswer оставил следующий комментарий к вашей работе «Дневники первой любви» (глава 1): Может ли Мин быть еще каким-то зеленым флагом, он и есть настоящее зеленое поле? На данный момент. @greyecho11 оставил следующий комментарий к вашей работе «Дневники первой любви» (глава 1): Я люблю Мина, но почему Хен такой… 🫦 (пожалуйста, не говорите мне, что он второй исполнитель главной роли, я не переживу этого, клянусь) @Sam143 оставил следующий комментарий к вашей работе «Дневники первой любви» (глава 1): Я не думаю, что смогу дышать, пока ты не позовешь. *обновишь. Я в коме, пожалуйста, сжалься, только твой зов может спасти меня сейчас. *обновление. Загрузить еще … — Джисон-а, — Сынмин встал на дрожащие ноги и потряс своего друга, поднося телефон к его лицу. — Джисон-а, я думаю, что-то не так с моим аккаунтом. Хан взял телефон из рук Сынмина, дважды моргнув, чтобы понять причину широко раскрытых глаз Кима, прежде чем мгновенно ахнуть, зажав рот обеими руками и уронив телефон на кровать в процессе. — Почему у тебя более 300 комментариев и более 100 лайков? — Они оба уставились на телефон на кровати, широко раскрыв глаза от недоверия, прежде чем Джисон перевел взгляд на Сынмина. — Ты же не выложил непристойную главу или что-то в этом роде, не так ли? — Нет! — сказал Сынмин, немедленно густо покраснев от слов Джисона. — Я даже не писал много в эти дни. В романе все равно перерыв. Со дня выставки Сынмин потерял всякую мотивацию для написания или даже продолжения своего романа. Нельзя сказать, что не пытался, но как он мог продолжать писать о Сыне и Мин, когда занавес над реальным вдохновением, стоящим за их персонажами, уже закрылся? Как Ким мог продолжать писать о Сыне и Мин, когда его собственным разумом и размышлениями завладел Хенджин? — Ну тогда… — Джисон пожал плечами, снова медленно поднимая трубку. — …Я думаю, это означает только одно, — он повернулся к Сынмину, подмигивая. — Что пришло время праздновать. И они отпраздновали.

***

Вторник, 17:43

Хенджин Прошу прощения за вчерашний спам со всеми удаленными сообщениями. И я также прошу прощения за то, что выпил. Интересно, как ты относишься к выпивке, но я предполагаю, что тебе это не очень нравится, поскольку в тот раз ты не пил на вечеринке. Я остановлюсь, если хочешь. Но, пожалуйста, поговори со мной. Я действительно не хотел причинить тебе боль. И я люблю тебя. [удалено]

Среда, 16:56

Хенджин: Видишь, теперь я могу ходить почти целый день, не беспокоя тебя. Я совершенствуюсь, верно? Но это не значит, что я не думаю о тебе. Или не скучаю по тебе [удалено] Или скучаю по надоедливому тебе. Это кажется скучным, на самом деле. И, кстати, мы не собираемся практиковаться для презентации? Я знаю, что это вторник. Давай потренируемся, партнер. Я клянусь, что не буду открывать рот, кроме как для анализа Дикинсона, клянусь. — Ты не собираешься репетировать перед презентацией? Сынмин поднял глаза, прожевывая шоколадку. — Я тренируюсь. Что ты имеешь в виду? — Ты знаешь, что я имею в виду, — сказал Джисон, придав Сынмину серьезное выражение лица. — Ты действительно не собираешься репетировать с Хенджином? — Я и сам прекрасно справлюсь, — сказал Сынмин, подтягивая блокноты и ноутбук поближе к себе, как будто в доказательство своей точки зрения. Он солгал бы, если бы сказал, что у него не было соблазна, ради своей жажды академического признания, объявить перемирие и затащить Хенджина в свою комнату. Но каждый раз, когда Ким делал хоть малейшее движение, чтобы воплотить эту мысль в жизнь, его разум начинал отображать воспоминания о том времени в библиотеке, как предупреждающий звонок, и Сынмин сворачивался калачиком, обхватив себя руками и ногами, анализируя и переосмысливая каждое свое взаимодействие с Хенджином, вместо того, чтобы работать над своей презентацией. Он бы солгал, если бы сказал, что его взгляд не скользил к двери каждый вечер в восемь, наблюдая, как Хенджин из его воспоминаний неторопливо входит в его комнату, без ручки или блокнота в поле зрения, на репетиторскую сессию. Он солгал бы, если бы сказал, что его сердце не сжималось каждый раз, когда Хенджин смотрел на него с другого конца класса или из коридора, как раненый пес, ожидающий, чтобы его приласкал учитель, который выгнал его в первую очередь. Он бы солгал, если бы сказал, что небольшая часть его не скучала по Хенджину так, как Сынмин не ожидал или не хотел. Несмотря на то, что его гнев утих через четыре дня, Сынмин пришел к единственному выводу в той ясности, которая последовала за этим. Хенджин плохо справлялся с учебой. У Хвана плохо с умом. И не важно, как сильно или как быстро билось сердце при мысли о нем, Хенджину было плохо с его сердцем. Звонок его телефона вывел Сынмина из спирали, по которой он спускался, и Ким дергал и перекладывал одеяла, пока, наконец, не нашел его. Это был неизвестный номер, но он не был похож ни на один из номеров для рассылки спама, которые обычно получал, и Сынмин поднял трубку, мысленно пытаясь вспомнить, сколько денег у него на банковском счете. Немного, но он все равно бросился бы головой вниз с балкона, если бы это было потеряно. — Алло? — спросил он и быстро взглянул на Джисона, который выпрямился на своем месте. «Жена Хенджина!» Сынмину потребовалось некоторое время, чтобы узнать голос, так как он не слышал его в последнее время, и он убрал телефон от ушей, поскольку Ёнджун продолжал кричать. «Жена Хенджина, ты должен…» Тихий чмокающий звук оборвал его слова. «Эй, Хенджин сказал нам не называть его так». Другой голос — Чанбин — прошипел на заднем плане, и Сынмин раздраженно закатил глаза. Ему уже нужно было делать все части презентации самостоятельно, и теперь каким-то образом эти двое откуда-то раздобыли его номер, возможно, с телефона Хенджина, и взяли на себя смелость досаждать ему от имени Хвана. «О, да. Верно», — сказал Ёнджун, его голос стал немного тише, прежде чем в следующую секунду он вернулся к своей первоначальной громкости. «Сынмин! Ты должен прийти на террасу прямо сейчас! Хенджин — ты должен остановить его!»