Не в этой жизни

      Ранним утром тридцатого октября Катя проснулась в спальне Аксакова — впервые за время их совместной жизни — и с любопытством рассматривала незнакомую комнату. Выкрашенные в графитовый цвет стены не были мрачными, не подавляли, наоборот — добавляли этому пространству спокойствия и уюта. Покидать его и начинать новый страшный день в холодной ветреной серости поздней осени совершенно не хотелось. Катя завернулась в чёрный шёлк одеяла и поднялась с большой кровати. Улыбнулась, обнаружив на прикроватном столике своё фото в светлой рамке, сделанное в первый день работы в холдинге. Подошла к книжным полкам, пробежалась взглядом по разномастным потрёпанным корешкам — эти книги не раз открывали и читали, в отличие от нетронутого, почти стерильного содержимого домашних библиотек других богатых людей, в чьих квартирах Кате доводилось бывать. Среди классики и трудов по астрофизике, философии и экономике затесался русско-татарский словарь. Катя взяла его, полистала и нашла слово «аксак», но не успела прочитать перевод.       — «Хромой, колченогий», — прозвучало над ухом, и она вздрогнула от неожиданности.       Дани в полотенце на бёдрах прошёл из ванной в гардеробную.       — И тебе доброе утро, — Катя вернула словарь на полку и последовала за ним. — И с днём рождения, — добавила она на пороге гардеробной, тоже тёмной. Он кивнул и продолжил одеваться. — Тебе эта фамилия совсем не подходит.       — В метафорическом смысле вполне подходит, — возразил он и остановился перед рядом рубашек. Выбрал одну из чёрных. — Человек с ограниченными возможностями.       Катя потуже обмоталась одеялом и застегнула его рубашку.       — По-моему, твои возможности безграничны, — заметила она и поцеловала его в ярёмную впадину. — Галстук?..       — Не сегодня. Любые возможности относительны — например, к моему высокому интеллекту прилагается бракованная психика, на что ты упорно предпочитаешь закрывать глаза.       — Тебе стоит объединиться с Зорькиным и моей мамой, — невозмутимо посоветовала Катя. — Написать научную статью о том, почему нам не стоит быть вместе. Ты владеешь татарским?       — На примитивном уровне. Тот, кого я считал своим отцом, мечтал, чтобы я выучил язык из уважения к древнему роду, но мне хватало других увлечений. К сожалению. Это красивый язык, но я оправдывал себя тем, что я не татарин. Хотя мне всегда казалось, что моя кровь становится татарской, когда закипает от ярости, — усмехнулся Дани и сел на мягкий пуф, чтобы зашнуровать ботинки.       — А когда от любви?.. — лукаво спросила Катя и приземлилась к нему на колени.       Он вздохнул, играя желваками.       — У меня сегодня много дел.       — Мин сине яратам, — прошептала она, щекоча ему шею тёплым дыханием. — Я краем глаза в словаре увидела…       Дани нежно её поцеловал.       — Минем гыйшкым — синдә, — хрипло произнёс он, всё ещё соприкасаясь своими губами с её.       — А это что значит?..       — Это твоё домашнее задание, чертёнок. А мне нужно идти.       Он аккуратно усадил Катю на пуф и вышел из гардеробной, не обернувшись. Она смотрела ему вслед, пока внутри строптивой птицей билось дурное предчувствие.       ***       Андрей тоже встретил новый день c неясной тяжестью на сердце — симптомом, совершенно ему несвойственным. Долго лежал в кровати, глядя в потолок и прислушиваясь к гулкому стуку сердца, которое билось, казалось, сразу в дюжине точек по всему телу. Если бы это ощущение можно было перевести в музыкальную форму, получился бы будоражащий внутренности, вызывающий тревогу транс. Из странного оцепенения его вывел звонок Киры.       — Алло.       — Жданов, у тебя голос какой-то не такой. Всё в порядке?       — В полном, Кирюш.       — Мы сегодня идём к Аксакову?       — А как иначе? Таким людям не отказывают. К тому же он наш арендодатель.       — Мне вообще любопытно взглянуть на него вблизи, — беззаботно сказала Кира. — Московский великий Гэтсби.       — Да, конечно, понимаю твоё любопытство…       — Андрюш… А мы идём туда как пара?..       Он резко сел и мысленно сосчитал до пяти. Посмотрел на цинковое небо за окном, словно ища в нём союзника.       — Нет, Кира. Прости, я… Я люблю тебя, очень, но не так, как тебе хочется. Ты всегда будешь для меня родным человеком. Но я… я не люблю тебя как женщину. А ты заслуживаешь быть с мужчиной, для которого станешь единственной. Прости…       — У тебя кто-то есть, да?       — Я просто понял, что люблю другую девушку. По-настоящему.       — Значит, меня ты любил не по-настоящему? Не всерьёз?       — Я думаю, нам с тобой навязали эту… идею. О том, что нам нужно быть вместе.       — Мне никто ничего не навязывал, — голос Киры дрожал, но она не позволила себе расплакаться. — Я всегда любила тебя по собственному желанию! Тебя, Андрей, а не какую-то идею!       — И я всегда буду тебе за это благодарен, Кирюш… Правда. Ты потрясающая. И ты обязательно встретишь того, кто оценит тебя по достоинству.       — А у тебя, значит, с глазомером проблемы?.. Знаешь, я… Я не пойду на эту тусовку. Сегодня прилетает Кристина, лучше проведу время с ней. Всего хорошего.       Андрей нажал на кнопку завершения вызова и подумал, что всё это к лучшему — и окончательное расставание с Кирой, и её решение не появляться на вечеринке Аксакова, — а почему, не смог себе объяснить.       ***       На светское мероприятие, проходившее в штаб-квартире холдинга Аксакова, от «Зималетто» явились четверо: Воропаев-старший и Жданов-старший с сыновьями. Андрея так впечатлило высокотехнологичное здание в форме усечённой пирамиды, что на некоторое время он позабыл о неприятном волнении, зудевшем под ложечкой с момента пробуждения. Очевидно, именинник с помощью лучших архитекторов вложил в это произведение инженерного искусства все свои амбиции, потому что внутреннее устройство знаменитого «Матрекса» в Оружейном переулке поражало воображение. Здесь было всё: зал-трансформер в основании, музейная спираль, офисы, ресторан со смотровой площадкой… Даже гардероб на минус первом этаже был оформлен совершенно футуристично. Так выглядело будущее — или романтические представления о нём. Катя приезжала сюда каждый день. Конечно, размах Аксакова не мог не вдохновлять и не восхищать, тем более молодую девушку…       — Андрей?..       Он оторвался от изучения далёкого стеклянного потолка и увидел Катю, преступно прекрасную в алом брючном костюме. Некстати вспомнилась Катя в пушистом платке, с разрозовевшимися от мороза щеками; Катя с сияющими только для него глазами и смешными косичками; Катя в их первую и единственную ночь, серьёзная, полная решимости, любви и желания, признающаяся ему в кристально чистом девичьем чувстве, отдающаяся его рукам… А Катя сегодняшняя взглянула на него мельком, взвинченно и отстранённо, и принялась сканировать гостей сосредоточенным взглядом. Почему она так нервничала?..       — Ты прекрасно выглядишь, — озвучил очевидное Андрей.       — Спасибо. Вы пришли полным составом?..       — Нет, дамы остались дома.       — И правильно сделали… — рассеянно пробормотала Катя, не отрываясь от своего основного занятия.       — Кать…       — А?..       — Ты обещала, что мы с тобой поговорим. С тех пор прошло больше месяца…       — Я помню. Но возникли непредвиденные обстоятельства. Мы поговорим, Андрей. Надо только пережить этот вечер…       — Ты чего-то боишься? — он оглянулся по сторонам в поисках неведомой опасности. — Нас на входе основательно обыскали и сотовые заставили сдать, так что вряд ли кто-то здесь может представлять опасность…       — Да, ты прав…       К ним подошёл хозяин вечера, и Катя сразу вытянулась в струнку. Андрею это не понравилось, но он решил проявить вежливость.       — Добрый вечер. От лица нашей компании благодарю за приглашение…       — Не стоит, — качнул головой Аксаков. Волосы его были зализаны назад, что здорово убавляло его неоспоримое обаяние и делало его облик несколько омерзительным, особенно в сочетании с чёрными одеждами. — Давно пришло время стать более открытым и познакомиться с нашими партнёрами. Для «Зималетто», к слову, у нас с Катериной, — он приобнял Катю, — есть специальное предложение, поэтому ровно в полночь жду вас в конференц-зале. Небольшая афтепати для избранных.       — Мы обязательно придём.       — Прекрасно. Вас сопроводят мои помощники — здесь легко потеряться.       Андрею показалось, что в этих словах было что-то зловещее, и он дёрнул плечами, прогоняя очередной приступ паранойи. Не мог же Аксаков заманивать их в ловушку, тем более вместе с Катей. Он был бандитом и убийцей, но лишь во вторую очередь. Прежде всего он был бизнесменом, с которым следовало дружить.       ***       — Неужели на афтепати приглашены только мы?       Полчаса назад закончилась официальная часть празднования тридцать второго дня рождения Аксакова. Именинник, последним появившийся в конференц-зале, отметил тщеславные нотки в низком голосе Воропаева-младшего.       — Вы правы, — сказал он и закрыл единственную дверь просторного помещения. Дождался тихого сигнала электронного замка, подошёл к овальному столу и встал за спиной Кати, занимавшей одно из двух мест в его главе. — Но прежде чем мы вернёмся к веселью, у нас состоится деловой разговор. Мы ведь люди бизнеса и понимаем ценность времени. Так почему бы не совместить приятное с полезным?..       С этими словами Аксаков прошёл к высокому шкафу в углу комнаты и взял с полки стопку из одинаковых чёрных папок. Раздал их гостям. Катя сглотнула под вопросительным взглядом Андрея. Никто не торопился открывать папки, потому что каждому из гостей происходящее казалось странным, хотя Аксаков излучал дружелюбие. Он сел рядом с Катей, устроив правую руку на спинке её кресла, и обратился к собравшимся.       — Это мой партнёр и второе лицо моего холдинга, наш финансовый директор Екатерина Пушкарёва, — представил он Катю. — Мы очень любим это здание и надеемся, что вас оно тоже впечатлило. А знаете, почему оно называется именно так — «Матрекс»? Это гибрид слов matrix и «матрёшка». Матрёшка, как вам известно, может хранить в себе секреты. И одним из них я хочу поделиться с вами — в знак высочайшего, почти родственного доверия.       Мужчины недоумённо переглянулись. Суетливый и упитанный Юрий Воропаев при этом взволнованно поправил галстук и пригладил редкие тёмные волосы. Павел Жданов — несгибаемый, полный достоинства, сухой как жук-палочник — единственный не излучал видимого напряжения. Весь его вид выражал скорее вежливую заинтересованность.       — Смелее, открывайте папки. Уверяю, внутри вас ждёт много интересного.       Все принялись за чтение, и некоторое время в конференц-зале стояла тишина, которую нарушал лишь шелест перелистываемых страниц. Первым подал голос Жданов-старший, определённо побледневший.       — Даниил Юрьевич… что это?..       И тут же вернулся к чтению, беззвучно шевеля обескровленными губами. Прервался и перевёл взгляд на Воропаева-старшего.       — Юра, что это?..       Тот с демонстративной невозмутимостью пожал плечами.       — Почему ты спрашиваешь меня? Все вопросы к господину Аксакову.       — Какая-то женщина описывает, как её изнасиловали. Причём жестоко, — равнодушно резюмировал Александр. В его тёмных глазах не было ничего, кроме скуки. — Всё это очень прискорбно, но не понимаю, почему мы должны это читать… Пал Олегыч! Пал Олегыч, вам плохо?       Андрей, сидевший по правую руку от отца, оторвался от папки, торопливо открыл одну из многочисленных бутылок воды и вылил её содержимое в высокий пластиковый стакан. Павел, сделав несколько глотков, покачал головой.       — Мне не плохо. Мне… страшно… Юра… Я повторяю свой вопрос… Я требую ответа… — голос его, глухой и тихий, набирал силу, окрашивался непримиримыми нотками. — Юра, что это за папка?       — Я здесь ни при чём! — выпалил Воропаев-старший. — Я вообще не знаю, что это! Какая-то сумасшедшая баба расписала свои фантазии. Таких полно, как будто сам не знаешь! Их ведь хлебом не корми, только дай поиграть в насильника и жертву…       Катя ощутила, как Дани одеревенел, стал твёрдым, как каучуковый мячик, и сжала под столом его ледяную ладонь.       — Я прошу тебя, держись…       — Павел Олегович, — начал он высоким, не своим голосом. Кашлянул, возвращая себе самообладание. — У вас, насколько я понимаю, другая версия.       — Я знаю, кто это написал, я… Я узнал почерк, узнал… стиль…       Андрей не выдержал:       — Па, если тебе полегчало, объясни, что происходит!       Павел отнял дрожащую руку от покрытого испариной лба и откинулся на спинку стула.       — Я любил эту женщину. До того, как жениться на твоей матери. И только теперь понимаю, как перед ней виноват…       — Почему?.. — опешил его сын. — Не ты же это сделал…       Юрий тем временем смотрел на навороченную дверь, отпереть которую мог только Аксаков, и прикидывал свои шансы. Ничего хоть сколько-нибудь опасного в конференц-зале не наблюдалось: бутылки с водой были пластиковыми, как и стаканы. На столе не было ни ручек, ни каких-либо других канцелярских принадлежностей. Даже основание стола произрастало прямо из пола, было его частью — сдвинуть такую конструкцию с места не представлялось возможным. Аксаков внимательно за ним наблюдал.       — Разумеется, не я. Это сделал он, — Павел указал на лучшего друга и поднялся с места. Александр сглотнул, в ужасе глядя на отца. — Объяснись, — потребовал Павел, возвышаясь над всеми. — Немедленно! Ни слова лжи.       Воропаев-старший выставил перед собой раскрытую ладонь, усмехнулся.       — Ты сам попросил сделать так, чтобы она тебя больше не беспокоила.       — Я НЕ ПРОСИЛ О НАДРУГАТЕЛЬСТВЕ! — проревел Жданов-старший и изо всех сил ударил кулаком по гладкой поверхности стола — так, что все почувствовали прошедшую сквозь него вибрацию. — Сукино ты отродье! Ты всю жизнь был рядом, всю жизнь знал, что натворил, и имел наглость называться моим другом, смотреть мне в глаза, крестить моего сына! Ты, ты… существо, недостойное называться человеком!..       — Юрий Саныч, это правда? — осведомился шокированный Андрей.       — Помолчи, щенок. А ты, Жданов, очень правильно начал. Я всю жизнь был рядом. Всю жизнь! Эта дура блаженная несколько лет только за тобой хвостом ходила, а мы с тобой прошли огонь и воду, с нуля построили успешную компанию! Стоит ли какая-то баба из прошлого всей этой возни? Что, часто ты её вспоминал?.. Сопли на кулак, может, наматывал? Мы здесь собрались мужской компанией, одна тёлка не в счёт, так ответь мне как мужик мужику: ты её вообще хотел когда-нибудь? Было у вас что-нибудь? Ты о чём убиваешься, старый ты осёл, Пашка? Какое тебе до неё дело?       — Было, — выдохнул Павел. — Незадолго до нашей с Марго помолвки. Это тебя не касается и вообще не имеет никакого значения.       — Имеет, — вмешался в их перепалку Аксаков. — Целых двадцать лет я считал, что моим биологическим отцом может быть только это ничтожество, потому что мама ничего не писала о физических отношениях с вами.       Павел осел на стул.       — То есть… вы… вы сын Варвары?..       — И одного из вас… — потрясённо выдавил Аксаков.       — Вы что, никогда… никогда не пытались провести ДНК-экспертизу? С вашими связями вы могли легко это сделать… Мы же арендуем ваш объект…       — Я не нуждался в документальных подтверждениях родства с этой мразью.       — Что ж, поздравляю, Паша, — хохотнул Юрий. — По всей видимости, твой старший сынок — самый богатый человек страны. Желаю вам прекрасного семейного вечера, а меня прошу освободить от этого фарса. Срок давности по моему проступку давно истёк.       — Как хорошо, что есть другой суд, — процедил Аксаков.       — Высший суд, молодой человек, разберётся и без вас.       — Напротив. Он уполномочил меня привести в исполнение твой приговор. Считай это моим подарком себе на день рождения.       — Да что вы такое несёте?       — Что всё это значит? — опомнился Александр. Его рыжая шевелюра была всклокочена, кадык ходил ходуном. — Какой ещё приговор?..       — Даниил… Юрьевич, — неуверенно проговорил Павел. — Я прошу вас, не берите лишний грех на душу.       — Из всех моих грехов этот будет наименьшим. Оставьте малодушие, Павел Олегович. Вы знаете, что этот человек заслуживает смерти.       — Так, хватит! — рявкнул Александр. — Прекратите этот цирк!       — Цирк?.. — насмешливо переспросил Аксаков. — Вам ли, Александр Юрьевич, употреблять это слово? Ваши цирковые номера заслуживают отдельного упоминания. Скажите, Павел Олегович, известно ли вам, что ваш крестник — заядлый игрок в покер?       — Нет…       — Зато это прекрасно известно его отцу, который не постеснялся вытащить из скромного оборота вашей компании значительную сумму, чтобы выплатить долги своего бездарного сына.       — Значит, он и здесь нагадил… Сущая мелочь, впрочем, в сравнении с тем, что он сделал с Варей…       — И я скажу больше, — продолжил Аксаков. — На днях Юрий Воропаев продал свои акции одному из моих юридических лиц, чтобы таким образом возместить убытки. Я уже два дня как владелец одной четвёртой «Зималетто». А в течение нескольких лет до этого я заключал с вашими миноритариями договора на управление их акциями, что даёт мне право продать их самому себе. И тогда в моих руках окажется контрольный пакет.       Андрей чертыхнулся и швырнул очки на стол. Александр был менее сдержан в выражениях:       — Что, блядь?! Это же рейдерский захват!       — Отнюдь. Всё более чем законно — благодаря вашему батюшке.       — Мы должны решить всё это цивилизованно, — настаивал Павел. — Выход есть всегда.       — Не могу не согласиться, — кивнул Аксаков. — Именно поэтому я выйду отсюда вместе с Воропаевым-старшим.       — Этого мы не можем позволить. Мы не вправе… Вендетта — это не выход, чёрт возьми!..       — Есть ещё одна опция. Моя хорошая знакомая даёт показания против Юрия Воропаева. Заявляет, что он её жестоко изнасиловал. Я как человек крайне авторитетный и уважаемый эти показания подтверждаю, и он отправляется за решётку. По такой статье и с моими связями в преступном мире его ожидают очень непростые года. Не скрою, я такой перспективе предпочёл бы смерть. Но, возможно, Юрий так цепляется за своё жалкое существование, что согласится на любое будущее — лишь бы оно было.       Все замолчали. Катя пыталась укротить пульс, бьющийся в горле и мешающий дышать.       — Ну?..       — Должно быть другое решение, — твёрдо повторил Павел. — Вы не должны до этого опускаться. Если вы мой… сын… я прошу вас…       — Если я ваш сын, это не более чем биологический факт. Ты, — Аксаков скользнул брезгливым взглядом по скукожившейся фигуре Юрия, — принимай решение. Иначе его приму я.       Он вдруг вскинул руку и щёлкнул пальцами, и тут же на каждом из четырёх гостей появились красные точки коллиматорных прицелов. У Кати закружилась голова.       — Видите это здание через дорогу? — Дани движением головы указал на высокую башню на другой стороне переулка. — Оно также принадлежит мне. Используется в основном во время сложных переговоров — например, таких, как сегодня. На последнем его этаже сейчас находятся четыре очень талантливых киллера. Один из них — Константин Алексеевич Бородинский, славный малый и любитель конкуренции. Он очень мотивирован, и немудрено — за каждую из четырёх голов ему полагается по миллиону долларов. Я думаю, это достаточно усиливает мои переговорные позиции. Как вы считаете, Катерина Валерьевна?       Катя уставилась в стол, избегая смотреть на кого бы то ни было. Дани чмокнул её в висок и снова повернулся к Воропаеву-старшему.       — Ну?.. Ты готов понести наказание или вместе с тобой досрочно встретятся с создателем члены твоей семьи? Твой сын? Или, может быть, твои дочери? Если ты думаешь, что они в безопасности, потому что их здесь нет, то ты заблуждаешься. Они не в безопасности. Никто из вас не в безопасности. Потому что этот город принадлежит мне. И вы вместе с ним.       Юрий промокнул лоб карманным платочком.       — Х-хорошо… Я пойду с вами. Вы не оставляете мне выбора…       — Так же, как ты не оставил выбора моей маме. И не дай тебе бог, — Аксаков достал из потайного отсека в столе пистолет, — попытаться совершить какую-нибудь глупость. Я очень люблю, когда всё идёт по плану. А если мои планы срываются, — вкрадчиво, почти шипя, проговорил он, — я становлюсь непредсказуемым.       Он встал из-за стола, подошёл к Воропаеву-старшему и схватил его за ворот пиджака. Потащил за собой, прижимая дуло пистолета к скользкому от пота виску, и носком ботинка нажал на спрятанную в полу кнопку открытия двери.       — Отец… — опомнился Александр и вскочил с места, наплевав на метку на своей груди. — Отец, зачем…       — Саша, не лезь в это, — обречённо ответил Юрий, тяжело дыша от страха и давящей боли в сердце. — Прости и прощай. Постарайся избавиться от своей зависимости и береги сестёр. До матери твоей мне дела нет — та ещё сука…       — Ч-что?..       — Что слышал. Изменяет мне с каким-то тридцатилетним пацаном.       — Я не удивлён, — скривился Александр. — Всё. Уводите его. Долгие проводы — лишние слёзы.       Катя взглянула на него с состраданием: как ни крути, он прощался с отцом, и неважно, насколько отвратительным человеком был Юрий — Александр знал его только как отца и не представлял, на что тот был способен.       — Катя, Борис отвезёт тебя домой, — бесцветно сообщил Дани и вышел из конференц-зала вместе со своим заложником.       Гнетущее молчание после их ухода можно было пощупать руками. Красные точки исчезли, но легче от этого никому не стало. Андрей заговорил первым, вдоволь насмотревшись на похоронное лицо Александра и серое — своего отца. Перевёл взгляд на Катю.       — Ты знала.       Она не стала отпираться.       — И ничего мне не сказала.       — Он убил бы тебя, если бы я это сделала. Прости, но между тобой и Юрием я выбрала тебя.       — Ты вообще не должна была стоять перед таким выбором, Катя! — заорал Андрей. — Как тебя вообще занесло в эту точку?! Как?! Я помню, какой ты была! Чистой, светлой, доброй… Да я тебе мог жизнь доверить!       — И до сих пор можешь, — парировала она. — Как видишь, я её спасла.       — Но какой ценой! Ты хоть понимаешь, что на твоих руках человеческая кровь?! Почему ты просто не сдала этого сумасшедшего органам?       — Я люблю его — это во-первых. А во-вторых, этот город действительно принадлежит ему. Вместе с органами.       — Мы дадим против него показания хоть в Верховном суде!       — Не советую. Я уверена, что он всё предусмотрел.       — Мы не будем давать никаких показаний, — весомо и очень серьёзно заявил Павел Олегович. — Мы только что видели, что это за человек и какие у него возможности. Лично я не желаю подвергать опасности наших жён и Сашиных сестёр. Это война, которую нам не то что не выиграть — в которую и вступать не следует! И ради кого нам вообще это делать — ради подонка, всю жизнь игравшего роль моего лучшего друга? Увольте. Он получил по заслугам. Прости, Саша, мне приходится это признать. И никаких споров по этому поводу я не потерплю. Я раздавлен, даже уничтожен. Мне жить остаток дней с этой виной за то, что он сделал с Варей… — Павел бросил полный ужаса взгляд на лежащую перед ним папку. — Она… она жива? Я могу попросить у неё прощения? Я только что понял, что она может быть жива… Катя, вы что-нибудь о ней знаете?..       — Она покончила с собой двадцать первого сентября. Простите. Мне очень жаль… — Катя вдруг поняла, что на тридцатое октября пришёлся сороковой день после смерти Варвары. — Мы похоронили её на территории поместья Дани… ила Юрьевича. Очень красивое место…       Павел действительно выглядел раздавленным и уничтоженным.       — Как с этим жить…       — Варвара хотела бы для вас самого лучшего. Её сын знает, что она продолжала вас любить. Она… она была не в себе. Он делал что мог, ей пытались помочь лучшие специалисты, но безрезультатно… Но на ваше имя она… она реагировала. Она вас помнила. Даже сына не узнавала, а вас… помнила.       — Вот как… — Жданов-старший ослабил узел галстука, и было видно, как подрагивают его пальцы. — Как же я мог быть настолько слеп… Я же помню, что в тот вечер, когда произошёл этот кошмар, Воропаев вернулся за стол странным… Возбуждённым, с какими-то малярийными глазами… Он мне скормил басню про то, что вышел покурить, а к нему пристали хулиганы… А Варя, мол, ещё до этого всё поняла и сама ушла… А я… Я предпочёл поверить. И решил никогда её больше не тревожить, потому что ничего не мог ей дать. Моя судьба была предрешена. И я не хотел причинять боль ни ей, ни Марго… Господи… Бедная моя девочка…       Он взвыл, но, устыдившись такого проявления эмоций, мгновенно затих. Андрей встал и неловко обнял отца. Александр взирал на эту картину с завистью и печалью.       — Простите, я… я пойду, — Катя тоже встала со своего места. — И вам советую как можно скорее покинуть это здание.       — Катя, мы так и не поговорили, — прошептал Андрей, на миг отстранившись от содрогающегося отца.       Она пожала плечами.       — Не в этой жизни.       И направилась к лифтам, пожираемая всё тем же дурным предчувствием. В эту секунду для неё существовала лишь одна понятная цель: дождаться возвращения Дани.       ***       Он пришёл домой в пятом часу утра. Катя, едва услышав звук поворачивающегося в замке ключа, бросилась в прихожую и оторопела при виде Аксакова.       Он показался ей пустым — будто его всего вычерпали ложкой, и осталась одна физическая оболочка. Казалось, она больше не услышит от него ни слова, но он устало бросил:       — Мне нужно в душ.       — Я с тобой.       Он посмотрел на неё как на умалишённую и молча прошествовал в ванную. Медленно снял одежду, сложил её в большую картонную коробку.       — Это нужно сжечь.       — Хорошо.       — Хорошо?.. — Дани сузил глаза и двинулся на неё, вынуждая прижаться спиной к серому кафелю. — Я только что вот этими руками, — он поднял раскрытые ладони, упёрся ими в стену по обе стороны от Кати, — прикончил пусть мусор, но человеческого происхождения. Только что! А ты меня встречаешь всё теми же оленьими глазами, декабристка хренова?       Она до боли прикусила губу, чтобы не дать пролиться слезам, давно ищущим выход, и не отводила взгляд от карих глаз, в эту минуту почти чёрных.       — А что мне ещё остаётся?       — ЧТО УГОДНО! ЧТО! УГОДНО! Ты свободна, ты можешь прямо сейчас уйти из этой квартиры и никогда не вернуться!       — Я знаю.       — Так какого же хрена, Катя?!       — Ты знаешь, что я люблю тебя.       — Эта любовь слишком сильно тебя перекроила, — с горечью констатировал Дани. Успокоившись, он опять показался ей пустым. — Слишком сильно. Ты не должна так жить. Не должна ложиться со мной в одну постель. Мне положено держать рядом с собой дорогую беспринципную шлюху с интеллектом зубочистки, а не быть с тобой. Меня тоже перекроило. Я сбился с курса. Всего этого не должно было быть, но я не удержался… — он почти коснулся Катиной щеки, но вовремя вспомнил, что ещё не смыл с себя всё, с чем она никогда не должна была соприкасаться. — Человек слаб. Даже такой, как я. Я, сука, всегда хотел быть ницшеанским сверхчеловеком. Мнил себя властелином. И сломался об твои глаза. Немыслимо. Никогда не думал, что чьи-то глаза могут вот так подломить колени и обратить в новую веру… Оказывается, могут.       Он фыркнул и отвернулся, чтобы она не увидела его слёз.       — Выйди. Я должен отдраить себя начисто.       — Я могу тебе помочь, — пролепетала Катя и потянулась было к лежавшей на полке мочалке.       — Вый-ди, — прорычал он по слогам, как не владеющий человеческой речью зверь.       Она впервые его испугалась и скрепя сердце выполнила приказ, чтобы он не сделал что-то, о чём мог бы пожалеть.       ***       Из ванной он не выходил слишком долго. Спустя полтора часа изнурительного ожидания Катя осмелилась постучаться в дверь и войти.       Далеко не сразу до неё дошло, почему ванная вращается подобно несущему винту вертолёта; не сразу она уловила источник могильного ужаса; не сразу осознала, почему тело с дикой болью исторгло из себя душу как ненужную отныне вещь. На ней не было очков, и это позволило мозгу взять несколько секунд спасительной паузы, размыть картинку, подготовить к тому, к чему невозможно было подготовиться.       Катя, пошатываясь, приближалась к сидящему на полу Дани, и страшная уродливая правда тоже двигалась к ней навстречу. Ошпаривала сетчатку, останавливала сердце и опрокидывала реальность, выключала её, как лампочку.       И когда Катя и правда встретились лицом к лицу, наступила темнота.