Том второй.
Гора мечей и море огня¹.
Дождь отстукивал тихий ритм, разбиваясь о карниз небольшой кофейни. Юноша лет семнадцати, одетый в вязанный бежевый свитер, подперев рукой голову, наблюдал за каплями, скользящими по стеклу. Чашка горячего чая дымилась, по фарфоровому боку которой парень барабанил кончиками ногтей, словно стараясь попасть в ритм вместе с каплями. Черная машина, проехавшая рядом с тротуаром, подняла в воздух стайку брызг, что ринулись на стекло и на миг перекрыли обзор на пустующую слабоосвещенную улицу. – Лю Синь, – послышалось сбоку. Юноша повернул голову, встречаясь взглядами со знакомым стариком. – Господин Мо, – вежливо улыбнулся он. Пожилой мужчина вернул улыбку и занял место напротив. Низкий хвост длинных седых волос лежал на его левом плече, а пара выбившихся прядей обрамляла лицо с двумя живо блестящими глазами с паутинкой морщин в уголках. – Опять подрался, – произнёс старик Мо, опуская взгляд на руку Лю Синя, лежащую на столе. Костяшки на той слегка покраснели, а обнаживший тонкое запястье теплый свитер не мог скрыть ещё нескольких синяков на ладонях. – Это… – замешкался Лю Синь. Он уже опустил вторую руку, чтобы скрыть кровоподтёки, но так и не натянул рукав: мужчина всё равно уже заметил налитые синевой пятна. – Ничего особенного, просто небольшое расхождение во мнениях с одноклассниками. Старик Мо лукаво улыбнулся, после чего заказал у подбежавшего официанта чашку чая и вновь обратил внимание на собеседника. – Вечно бросаешься помогать всем страждущим, глупый мальчишка. Лю Синь глубоко вздохнул, поняв, что его как всегда раскрыли: от зоркого взгляда старика мало что можно было скрыть. Даже когда его одолевало малейшее беспокойство, лавочнику удавалось выводить его на разговор, вызнавать причину тревог и помогать разобраться с ней. Поскольку сам Лю Синь не обладал способностью заводить друзей, единственным собеседником, с которым удавалось поговорить по душам, являлся старик из небольшой книжной лавки, в которую редко кто захаживал даже чтобы переждать сильный дождь. Лю Синь спросил: – Разве можно проходить мимо, когда в силах помочь? – Не всегда, – кивнул старик Мо, отпивая чай и поворачивая голову в сторону окна. С задумчивым видом понаблюдав некоторое время за скользящими каплями, он продолжил: – Но что, если однажды ты столкнёшься с противником, который будет тебе не по силам? Разве станешь ты драться, если исход битвы заранее предрешен? Лю Синь растянул губы в мягкую улыбку и вскинул бровь: – А разве драться нужно только тогда, когда уверен в победе? Старик Мо несколько долгих мгновений внимательно смотрел на него, после чего выдохнул: – Такая жертвенность не приведёт ни к чему, кроме гибели. – Всё лучше, чем проходить мимо, даже не попытавшись сделать хоть что-то. К тому же, все дерутся и сражаются друг с другом, будь то на кулаках или на словах. Вы вот, например, тоже ведь дрались в детстве, разве нет? – Лю Синь опустил взгляд на руку лавочника, на которой было несколько тонких белых шрамов. Старик Мо проследил за его взглядом и ответил, сжимая ладонь в кулак: – Вместе с друзьями. Мы тоже старались помочь обездоленным. – И как, вам удавалось? Улыбка на лице господина Мо дрогнула, когда он ответил: – Как я и сказал, иногда жертвенность может привести к непоправимому. Лю Синь не придал значения сказанному и вновь обернулся к окну, подперев рукой голову. Он выдохнул: – Таков уж я. Если слышу, что кому-то нужна помощь, то никак не могу пройти мимо. Пусть это и глупо для кого-то, но не для меня и не для того, кому нужна помощь. Если бы я оказался в беде, то не утратил надежды на то, что кто-то придёт мне на выручку. Старик молча смотрел на его изящный профиль долгое время, прежде чем негромко сказать: – Вина может раздавить тебя, если однажды ты будешь неспособен предотвратить плачевный исход. Ты должен заботиться о себе лучше и не лезть в передряги. Проследив за очередной каплей, что особенно медленно ползла по стеклу, Лю Синь вполголоса спросил: – А кто позаботится о них?༄ ༄ ༄
Два коня резво неслись вверх по горе. Черные плащи всадников простирались за спинами, оставляя позади запах гари и железа. Тан Цзэмин пришпорил Игуя, стараясь нагнать Лю Синя, который полчаса назад пронесся мимо вдоль противоположного берега, даже не сбавив ход и не повернув головы. Стремглав проскакав через мост, разделяющий реку, Тан Цзэмин поспешил вслед за ним, боясь упустить из виду. Весь путь оставаясь позади Лю Синя и не смея окликнуть его, он не сводил напряженного взгляда с узкой спины и прядей черных волос, кое-где слипшихся из-за крови и пепла. Лю Синь остановил свою лошадь лишь на вершине горы с отвесной скалой, вид с которой открывался на разрушенный город, который одним своим видом нёс ужас и боль для любого, кто его видел. Мирный, сверкающий праздной жизнью Яотин был уничтожен. Лю Синь тяжело спешился и медленно подошел к краю, не сводя взгляда с клубов дыма, поднимавшихся от столицы вольных городов. Казалось, земля там горит до сих пор, а горестный плач людей долетает даже досюда. Колокол не звонил, поскольку весь округ и так видел бедствие, которое никак не могло остаться незамеченным. Тан Цзэмин осторожно подступил со спины и позвал: – Ифу… – Закрой рот, – отрезал Лю Синь, не повернув головы. Полоска рассвета дребезжала на горизонте, источая гнетущее алое свечение, словно знаменующее о ночи, унёсшей тысячи жизней. Казалось, сама природа в пораженной области окуталась трауром, погружаясь во мрак и тоску. Под скалой зиял обрыв, уходя в темнеющий провал с острыми камнями, вынырнувшими подобно пикам из густого тумана. Лю Синь стоял на фоне разбитого города и клубов дыма вдалеке, что подобно кучевым облакам нависли над округом, источая собой горечь погибели. Устремив взгляд вперед, он неподвижно замер, обдуваемый запахом гари и хлопьями пепла, что принес с собой ветер, будто преследуя их по пятам. Меч в его руке всё ещё был зажат в крепкой хватке: пальцы явно оцепенели, не в силах выпустить оружие, которым он бился всю ночь напролёт. Тан Цзэмин не смел больше заговаривать первым, также смотря на разрушенный город и чувствуя тяжелый ком в горле. Лишь спустя две палочки горящих благовоний Лю Синь наконец чуть повернул голову. Голос его звучал приглушенно и хрипло, когда он спросил: – С каких пор он стал тренировать тебя? Тан Цзэмин нервно сглотнул, после чего честно ответил: – Почти сразу после того, как ты спас меня. На следующий же день... Хлесткий звук заставил несколько дремавших птиц тревожно слететь с ветки и устремиться в затянутое дымом небо. От удара голова Тан Цзэмина метнулась в сторону, а растрепанные пряди волос качнулись на ветру, закрывая половину лица. Кровавая капля с уголка губ медленно расчертила подбородок и упала на землю. Он не ощущал боли от резкой пощечины, но голос, долетевший до ушей, едва не свалил его с ног: – Дрянь. Лицо Лю Синя было пепельно-серым, по цвету сливаясь с дымовой завесой за его спиной, поглотившей близлежащие города и кроны деревьев под горой. Едва он опустил взгляд на кровавую дорожку на лице подростка, его бледные губы дрогнули пару раз, но почти тут же сжались в плотную суровую линию. Мимолетная вспышка жалости к этому человеку тут же погасла, когда он подметил, что Тан Цзэмин и вовсе не обратил внимания на боль, явно уже привыкший к более сильным ранениям на тренировках. Тан Цзэмин медленно повернул голову обратно, опустив глаза на руку Лю Синя. В этот момент он мог думать только об одном, смотря на раненую ладонь, нанесшую ему первый в жизни удар: «Ему не больно?» – Тан Цзэмин, я действительно слишком разбаловал тебя, раз ты позволил себе провернуть подобное за моей спиной, – сухо проговорил Лю Синь. Глаза его были испещрены мелкой сеткой красных прожилок и леденели с каждой секундой, пока он смотрел на своего подопечного. Он никогда не одаривал его таким взглядом, которым взирал лишь на всякого, к кому испытывал неприязнь, даже не стараясь прикрыть её другими эмоциями. Тан Цзэмин тяжело задышал, чувствуя, как ноет и тянет в груди, словно кто-то дерёт сердце когтями. В последние месяцы он только и слышал: «А’Мин, А’Мин, А’Мин», так что собственное полное имя, слетевшее сейчас с этих губ, ощущалась как сильная пощечина и только она принесла с собой боль. – Ифу, прости меня… – Тан Цзэмин подошел на шаг ближе, протягивая руку, но так и не смея коснуться чужих одеяний. Чувства Лю Синя и его искренняя любовь были поделены на несколько частей: одну часть он отдал своим товарищам, с которыми прошел через проклятый север, другую подарил своим друзьям, коих обрёл впервые в жизни, а самую большую часть бережно вручил человеку, которого назвал своей семьей. За одну ночь две части раздробились на осколки, стеклянной крошкой бросаясь в глаза и давая, наконец, прозреть сквозь кровь и боль, что происходило вокруг него всё это время. Последняя часть его чувств не разбилась. Самый большой из осколков, казалось, наоборот заострился, особенно сильно вонзившись под рёбра и вспарывая сердце со спины, откуда доносился юношеский голос. Но как бы Тан Цзэмин не пытался дозваться, рана с каждым его словом становилась только больше и больше, оставляя лишь боль, которая овладевала всем телом, холодом расползаясь по венам. Обрыв обдувался ветрами со всех сторон. Воздух пропитался горьким запахом смерти, а земля впереди была полностью залита алой и черной кровью. Перед глазами Лю Синя простирался вид, которого он всегда и всеми силами пытался избежать и уберечь от него юношу, стоящего за его спиной. Прокручивая в голове сказанное и увиденное ранее в доме у лекаря, Лю Синь силился не рассмеяться от собственной глупости. Неужели он действительно настолько недальновиден, что считал себя способным что-то изменить в этом мире? Тренируясь изо дня в день и накапливая знания, он верил, – всё ради того, чтобы упрямый мальчишка не лез в самое пекло, оставаясь дома и ведя мирную жизнь. Занявшийся над погасшей битвой алый рассвет расставил всё по местам и озарил каждого, прогоняя лживые тени. Обернувшись назад, туда, где стоял Тан Цзэмин, Лю Синь с горечью осознал все ошибки, что успел совершить, и которых уже невозможно было исправить. Единственный, кто на самом деле ошибался и был слепым – это он сам. – Я совершил ошибку, забрав тебя с собой, – глухо произнёс Лю Синь. – Ты можешь возвращаться к своим наставникам и продолжать выбранный тобой путь. Тан Цзэмин, поверхностно дыша, даже не заметил слёз, выступивших на глазах и замерших на ресницах. Ярое неприятие этих слов заклокотало в горле. Только теперь Лю Синь понял, что за каждым его продвижением в обучении врачевательству и воинскому искусству, Тан Цзэмин делал три шага вперед, опережая его и стараясь нагнать своих наставников. Он был так сосредоточен на собственном развитии, что упустил из вида то, что в это же время Тан Цзэмин не находил себе места, ступая по пятам генералов, давным-давно отпустив его руку. Все тревожные мысли, пробиравшиеся в разум Лю Синя вскользь во время их тренировок, нашли теперь объяснение, ударив в спину. Тан Цзэмин шаг за шагом шел по тропе безумия, пока единственный человек, который был готов сражаться за мирную жизнь до последнего, жертвовал собой и не щадил сил, чтобы уберечь его и всех от погибели. Спустя некоторое время Лю Синь снова заговорил, не сводя взгляда с тлеющего города: – Твой наставник был прав, я просто дурак. Тан Цзэмин подступил на полшага ближе, вскинул встревоженный взгляд и возразил: – Это неправда! – Правда. И это единственная правда, которой я был удостоен за эти два года. Тан Цзэмин сглотнул ком в горле и дрожащим голосом выкрикнул, взмахивая рукой: – Что ещё мне нужно было делать!? Обратиться к тебе? Ты ведь был… – Давай, повтори слова своих наставников, скажи, что я жалкий немощный глупец. Лю Синь опустил голову. Тан Цзэмин видел, как его плечи чуть приподнялись и мелко задрожали. Черный плащ не мог скрыть худобы юноши, с порывом ветра очерчивая выступающие острые лопатки. Тан Цзэмин мотнул головой и просипел: – Когда ты появился в Цайцюнь, ты ведь и правда был слаб. Я просто хотел… – Ну прости меня за то, что я не так силён как другие! – развернулся к нему Лю Синь, глядя покрасневшими влажными глазами с плещущейся на дне обидой. Его голос дрогнул, когда он продолжил выкрикивать: – Прости меня, Тан Цзэмин, за то, что я не стал для тебя тем, к кому можно обратиться за помощью! Прости за то, что я родился простым человеком!.. – Ты не человек! – выпалил Тан Цзэмин, смотря на него во все глаза. Обида в потускневшем взгляде Лю Синя растаяла, превратившись в смирение, когда он горько усмехнулся: – Отлично... ты меня даже за человека не считаешь. – Всё не так! – хотя подростковый голос Тан Цзэмина звучал напряженно, отчаянно пытаясь оставаться твердым, он сквозил печалью и виной, которые невозможно было скрыть. – Я виноват перед тобой, что солгал, я признаю это. Но разве ты не делал со мной то же самое!? Горло Лю Синя нервно сжалось, когда он сказал, силясь побороть жалость и горечь: – Я старался изо всех сил… Я, правда, пытался всё это время стать тем, на кого ты мог бы опереться в трудную минуту, – его голос надломился, когда он нашел в себе силы продолжить, чувствуя, как влажная пелена застилает глаза. – Я просто хотел дать тебе то, чего у меня никогда не было: дома, семьи, заботы, чтобы тебе не приходилось нуждаться и влачить жалкое существование. И вот чем ты мне отплатил. – И я хочу того же для тебя! – Тан Цзэмин встал перед ним, протягивая руку, от которой Лю Синь отпрянул, отворачивая голову. – Как я мог спокойно смотреть, как жизнь наносит тебе удар раз за разом и ничего не делать? Лю Синь слабо выдохнул, устало прикрывая глаза: – Самый сильный удар по мне нанёс именно ты, Тан Цзэмин. Подросток замолчал, пристыженно опустив голову и пытаясь справиться с тревогой, обуявшей рассудок. Золотой ошейник на шее словно душил, перекрыв воздух. Лишь через некоторое время Тан Цзэмин понял, что то был лишь ком в горле, который давил изнутри, подгоняя жгучую влагу к глазам. Лю Синь отвернулся, мутными от слёз глазами глядя на расплывающийся вдалеке город. Голова шла кругом. Казалось, ещё мгновение и он рухнет с обрыва, не удержавшись на ногах. Картинки ужасающей ночи то и дело всплывали перед глазами, будто пытаясь поглотить его волной безумия и боли. Не было ничего, за что мог бы зацепиться поверженный в хаос рассудок – всё сгорело вместе с городом и сказанными словами. По всем дорогам уже мчались повозки и экипажи с лекарями и целителями, а заклинатели продолжали парить над городом, выискивая выживших. Холодный ветер нахлынул на обрыв с новыми силами, принося с собой очередную порцию едкого дыма и запах железа. Лю Синь едва не согнулся пополам, когда перед глазами предстали тела погибших, которых он не смог спасти. Огонь и стрелы, унёсшие жизни его друзей, будто вонзались в него и жгли изнутри все эти долгие мгновения, раздирая сердце на части подобно стае голодных псов. Судорожно выдохнув от боли и опустив глаза, Лю Синь позволил крупным каплям слёз скользнуть из глаз. Горе было таким сильным и всепоглощающим, что Лю Синь всматривался в темную бездну обрыва перед собой так, словно в этом мире больше ничего не осталось. – Я уже давно должен был… – ветер унёс слова вместе с кружащимися зелёными листьями, сметая их вместе с обрыва. Лимин в руке Лю Синя задрожал, когда он сделал короткий шаг вперед, приближаясь к пропасти. Тогда как всё его тело сковало онемение, ледяной коркой покрыв даже рассудок, левая рука внезапно ощутила тепло. Неожиданно согрев раненую ладонь, чужая потянула его на себя, заставив отступить от обрыва. Лю Синь рассеянно моргнул, встречаясь взглядом с Тан Цзэмином. Они долго стояли друг напротив друга, вглядываясь в бледные лица и стараясь найти там прежних себя. Лю Синь сказал слабым голосом: – За одну ночь я лишился всего, что было мне дорого. Я потерял всех друзей, я потерял дом и я потерял семью. У меня есть только мой меч, моя лошадь и три серебряных таэля. Вот и всё, что у меня осталось… И даже несмотря на то, что я был беднее, придя на север, сейчас я чувствую, что у меня не осталось даже меня самого. Тан Цзэмин чуть крепче сжал его ладонь, осторожно прижимая ту к своей щеке, и выдохнул: – У тебя есть я. Ты не потерял меня. – Ты прав, – Лю Синь позволил тени горькой улыбки скользнуть на свои обескровленные губы и продолжил: – Я не потерял того человека, которого считал своей семьей. Его просто никогда не существовало. Я придумал его. Перед внутренним взором Лю Синя предстало улыбающееся лицо Тан Цзэмина, которое тут же пошло трещинами, раскалываясь на части со звоном и сменяясь яростным выражением лица, с которым он атаковал генерала. Дикость и мрак в его глазах были тем, чего Лю Синь всегда так опасался увидеть. Придя в этот мир и узнав всех этих людей, он уже боялся не столько за свою жизнь, сколько за всех вокруг себя, вкладывая все силы, чтобы предотвратить возможный исход. А сейчас, оказавшись снова один на один с незнакомым миром, он как никогда раньше желал забиться в самую глубокую падь. Однако не для того, чтобы спрятаться и переждать бурю, а чтобы смиренно ждать гибели и не позволять себе узнать кого-то ещё, кто побудил бы его встать на защиту и изменить ход истории. Какой во всём этом был смысл? Лю Синь всматривался вдаль, понимая, что не знает ответа. Как бы Тан Цзэмин ни пытался дозваться этого человека, всем сердцем взывая к нему, тот больше не отзывался, словно та связь, что камень за камнем была бережно выстроена между ними, разбилась на части, отрезав все пути к взаимопониманию. Больше некому вернуться вместе с ним домой, потому что отныне дома у них не было тоже. Тан Цзэмин тяжело рухнул на колени, хватаясь за окровавленный подол халата Лю Синя, что ещё в начале вечера простирался за ним подобно длинному хвосту гордой птицы. Ком в горле сжимался и не давал вдохнуть полной грудью, когда горечь и боль затопили собой всё вокруг. Всё, что он мог – это хрипеть и умолять о прощении, цепляясь за рваную ткань. Лю Синь медленно поднял потускневший взор в серое небо и едва слышно сказал: – Если Богам не плевать на этот мир, они справятся сами… – раненые ослабшие пальцы выпустили Лимин, рухнувший наземь возле сапог. – А с меня хватит. Лю Синь повернулся в сторону, медленно шагая вдоль обрыва. Тан Цзэмин сгрёб землю в ладонях и постарался остановить дрожь в теле. Но как бы ни пытался, паника и боль захлестнула с головой, заставляя растерявшее все силы тело содрогаться на холодном ветру. Краем глаза увидев, что Лю Синь отдаляется всё дальше, Тан Цзэмин приподнялся на ноги, собравшись следовать за ним, когда тело впереди уже отошло от края и внезапно покачнулось. Слабость, наконец, настигла Лю Синя, давая в полной мере ощутить исход ночи, полной кровопролитных боёв. Его ноги подкосились, заставив осесть на землю, но не встретиться с ней – мигом подлетевший Тан Цзэмин успел в последний момент подхватить его, с волнением вглядываясь в посеревшее лицо с полуприкрытыми глазами. Бледные губы Лю Синя разомкнулись, бессвязно шепча: – Я не чувствую ног… Я не чувствую… – Лю… – начал Тан Цзэмин, когда голос его оборвался, а что-то липкое на руке, поддерживающей спину Лю Синя, заставило перевести на неё взгляд. Глаза Тан Цзэмина широко распахнулись, когда он увидел, что вся его рука была покрыта свежей алой кровью. Глоток горького воздуха влетел в легкие с новым вдохом и замер, не в силах покинуть заледеневшую грудь. Тан Цзэмин стянул с плеч Лю Синя черный дорожный плащ и тут же почувствовал, как из горла рвётся ужасающий вой. Вся спина Лю Синя была залита кровью от раны в боку, из которой торчал обломок стрелы. Тело в руках Тан Цзэмина обмякло окончательно, а голова откинулась за его предплечье, открывая белую как первый снег шею, на которой едва билась голубоватая вена. Разметавшиеся черные пряди мазнули по земле, когда бессознательного юношу подняли на руки. Прижав его к груди, Тан Цзэмин на краю сознания отметил, каким легким был его ифу, словно весил не больше кота. Обернувшись на гору позади, он увидел темнеющую расщелину и тут же поспешил к ней. _________________________________ 1. 刀山火海 (dāoshānhuǒhǎi) – гора мечей и море огня. Обр. в знач.: играть со смертью, готовый идти в огонь и в воду, готов на всё.