Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья / Падая в глубокое синее небо

Несмотря на яростность и хаос того сражения в горах Сюэ, Лю Синь точно помнил, что атакующим его лисом был явно взрослый самец. Проклятья, которые были сказаны глумливым хриплым голосом, въелись в память и кости настолько, что делали Лю Синя неспособным спутать даже интонацию, с которой они были сказаны. «Другой… лис?» – в ошеломлении подумал он, словно сквозь толщу воды слыша грохот, разносящийся под горой. Лисица напротив него гневно скалилась, прожигая его взглядом, пока Лю Синь продолжал наставлять на неё остриё чжаньмадао. В пылу сражения он видел лишь очертания звериного тела и яростно сверкающие глаза, за бушующими эмоциями и желанием прикончить врага совсем упустив из вида одну весьма важную деталь: на лбу зверя сияла кроваво-алая демоническая метка – знак носителя тёмной могущественной крови и принадлежности к древнему роду. У лиса с гор Сюэ определённо не было никаких меток – лишь шрамы, которые Лю Синь смог разглядеть в сражении, что выдавали в нём существо, прошедшее через многочисленные битвы. Мех этой же лисы лоснился в свете огня и выглядел ухоженным и мягким, разительно отличаясь от клочковатой жёсткой шкуры того демона. – Что… – Лю Синь почувствовал головокружение от непонимания происходящего и разом свалившуюся слабость. Тем не менее его рука, держащая клинок, даже не дрогнула, продолжая наставлять остриё на демона. – Так значит… это не ты была в горах на Севере?.. – спросил Лю Синь, подытоживая свои мысли. Продолжая злобно скалиться, лисица вдруг непонимающе прищурилась и уже открыла пасть, чтобы что-то сказать, как вдруг в пещеру влетел кто-то. Ещё одна чёрная тень скользнула к Лю Синю со скоростью молнии и оттолкнула его задними лапами в грудь. Ощутив сильный удар, Лю Синь выронил меч и отшатнулся к стене, едва удержавшись на ногах. Приземлившись на четыре длинные лапы, в ореоле света показался ещё один лис, чуть покрупнее первого. Быстро оглянувшись на первую лисицу и заметив рану её на лапе, зверь женским твёрдым голосом заявил: – Уходим. Скорее! Первая лисица, не став спорить, тотчас помчалась следом за своей спасительницей, уже на бегу говоря: – Кажется, он встречал лисов ранее. – Чушь! – резко отозвалась лисица и нырнула в тоннель. Из глубины пещеры раздался сильный грохот, заставив Лю Синя пошатнуться и упереться в стену. Вмиг тоннели заполнились пылью от нескольких заваленных проходов. Гора постепенно начала разрушаться. Обернувшись, чтобы найти лисиц взглядом, Лю Синь тут же выпрямился и заозирался по сторонам – тех уже и след простыл. Гора вновь содрогнулась, и ещё несколько тоннелей оказалось завалено. Опасаясь, что путь, по которому он пришёл, также совсем вскоре будет погребён под горой, Лю Синь поспешил в сторону выхода. Пробираясь по тоннелю и опираясь о стену, он едва ли слышал грохочущий шум со всех сторон, поглощённый сумбуром мыслей. Двое лисов с меткой на лбу. Несмотря на некую разницу между особями, Лю Синь чувствовал, что и эти лисы и тот, с горы Сюэ, были на одной стороне баррикад. В самом деле, чего ещё стоило ожидать от демонов? Разумеется, они проникли в Мир Людей, чтобы чинить зло и беспорядки! Внезапная параллель, молнией ударившая по разуму, заставила Лю Синя задуматься: если все эти лисы были заодно, значит ли это, что и эти двое пришли сюда с той же целью, что и та тварь в горы Сюэ? В те дни Шаньшэнь говорили, что создали непроходимый барьер, чтобы уберечь нечто, способное открыть демонам проход на Север, и лишь сотня северян держала оборону этого места двенадцать лет и в итоге победила, отбросив войско противника назад ценой своих жизней. Полагая, что беда миновала, Лю Синь и не задумывался, что демоны вряд ли откажутся от своих планов так просто и непременно предпримут что-то ещё в других землях. Из недавнего разговора с Сяо Вэнем, Лю Синь сделал вывод, что генералы представляют собой не простых командиров и правителей своих территорий – вероятно, в их землях существовало нечто, что они должны были защищать, дабы уберечь всё людское царство. Чувствуя, что головокружение усиливается, а мысли из-за усталости никак не желают собраться в одну кучу, Лю Синь тяжело вдохнул и продолжил брести по коридору. Вспомнив, что всего несколько часов назад разыграл перед Шэнь Фэйсяо представление, что в действительности было предназначено для разведчика Гун Шу – его зверя, патрулирующего коридор, Лю Синь вновь прокрутил в голове сказанное: «Сяо Вэнь прибыл сюда с целью не только разобраться в случившемся, но и не дать пробудить Иня. Это существо лишь в начале своего воплощения из духа в Божество, и никто не может знать наверняка, добрым оно будет или же злым, возжелая уничтожить всё живое в этом округе. Сяо Вэнь всё же князь этих земель, поэтому хочет остановить его появление на свет любой ценой». «Возможно ли, что мои суждения оказались правдивы?..» – задался вопросом Лю Синь. Мог ли Сяо Вэнь прибыть сюда не только для того, чтобы не дать Иню вырваться на свободу, но также и проследить за сохранностью нечто, скрытого под печатью? Того самого, о чём говорили Шаньшэнь. Пообещав себе непременно первым же делом обсудить этот вопрос с Сяо Вэнем, Лю Синь прикусил губу, чувствуя тянущую боль в рёбрах, и вышел из тёмного тоннеля. Насколько он мог судить, до выхода оставалось всего несколько поворотов. Но не успел он миновать перекрёсток меж коридорами, как внезапно все шесть чувств внутри него завопили, заставив в последний момент увернуться от летящего в него лезвия. Оглянувшись, Лю Синь тут же столкнулся с пылающими гневом глазами Гун Шу, за которым стояло по меньшей мере дюжина человек. Лю Синь мигом потянулся за чжаньмадао, но вдруг вспомнил, что обронил его в той пещере, да так и забыл поднять, находясь в тяжёлых раздумьях. Развернувшись, он был намерен сбежать или хотя бы добраться до любого оружия, но стоило ему сделать один только шаг, как над ним вдруг нависло ещё несколько теней, выскользнув из соседних тоннелей, а затем его настиг мощный удар в спину. Тоннели под пещерой то уходили вверх, то спускались вниз, представляя собой словно многоярусный муравейник. Так, оказавшись загнанным в один из коридоров и будучи сбитым с ног, Лю Синь, не успев за что-либо зацепиться, скатился вниз, вновь оказавшись в огромном пространстве. Зал с печатью был наполовину разрушен: одна из семи массивных колонн, поддерживающих каменный свод, была разбита, а вокруг печати рухнуло уже несколько тяжёлых камней. Единственными непострадавшими остались лишь чаши и сама печать, представляя собой нерушимое заклинание, для которого камни были не больше чем пылью. В воздухе витали всполохи духовной энергии, разбитой заклинаниями Гун Шу и его прихвостней, и перемешивались с тяжёлой тёмной ци, также парящей под сводом. Гун Шу был в ярости. Перешагнув границу тоннеля, он скользнул вниз и провернул в руке чжаньмадао. Глаза его сверкнули от жестокого восторга, когда он сказал: – Глядите-ка, герой уже стелется у моих ног. В чём дело? Разве в твоём рукаве не припрятан ещё один козырь? Разгорячённый после победы над Божественным воплощением, он был ещё более самоуверен, чем обычно. Половину его тела заливала свежая кровь тогда как на нём самом не виднелось ни раны. Вспомнив, как Гун Шу прикрывался своими людьми, выталкивая их перед лицом опасности, Лю Синь нашёл ему только одно описание: «омерзительно», и сплюнул кровь. Он было поднялся, когда кто-то ударил его под колени, заставляя вновь упасть на пол. – Гун Шу! Прекрати! На это нет времени! – взволнованно крикнул Шо Вэнь. Командир изгнанников, чьё лицо за последний час приобрело пепельный цвет, казалось, едва был в сознании от страха. Все многомесячные планы рухнули за считанные минуты, суля им жестокую расплату от рук покровителей, которых они подвели. Перед глазами Шо Вэня всё ещё стоял тот яростный взгляд, которым его наградил мужчина в золотой маске, прежде чем посреди битвы под рёв Иня взглянуть на него и, взмахнув рукой, растаять в воздухе, оставляя их один на один с бедствием. Такое показательное отречение от всех договорённостей с изгнанниками говорило лишь о том, что помощи от покровителей ждать больше не стоило. Единственное, на что рассчитывал Шо Вэнь, это как можно скорее убраться отсюда и решить все проблемы напрямую с заказчиком, моля его о снисхождении и обещая исправиться в будущем. Гун Шу медленно перевёл на Шо Вэня взгляд, наполненный презрением и убийственным желанием, впервые в открытую показав своему командиру всё, что он о нём думает. – Закрой пасть, Шо Вэнь. – Я… я твой командир! Следи за словами! – крикнул тот, но тут же стушевался, увидев, что стоящие вокруг подчинённые обратили на него свои взгляды, наполненные презрением. Власть уже несколько месяцев постепенно утекала из рук командира. А сейчас, словно достигнув конца, поставила его перед фактом. – Разве такая жалкая крыса как ты может и дальше вести нас? Что ты сделал, когда всё пошло не по плану?! – сплюнул Гун Шу. – Это я всех вас спас, так что закрой свою пасть, пока я не перерезал тебе глотку. Шо Вэнь сглотнул, поняв, что явно не в том положении, чтобы спорить и брать своё силой. В бою он даже потерял свой меч. Стараясь держать себя в руках, Шо Вэнь отступил и плотно сомкнул губы, не смея что-либо сказать. – Кто из вас посмеет бросить мне вызов?! – распахнув глаза, Гун Шу уставился на всех собравшихся. Чувство собственной гордости и значимости после победы над Божественным воплощением заставило его ощущать распирающее довольство в груди. Оскалившись и поняв, что никто его больше не остановит, Гун Шу вновь пнул пытавшегося подняться Лю Синя ногой в живот, заставив перевернуться и упасть на спину. Гул парящей духовной энергии беспокойно витал в стенах. Словно оказалась в ловушке, она билась в поисках выхода, пытаясь подавить тёмную ци. Гун Шу нанёс ещё два удара едва дышащему телу под живот, заставив перевернуться и покатиться по полу. Кровь, вырвавшаяся из горла Лю Синя, скользнула тонкой струйкой из уголка губ. В один момент жжение в груди стало столь невыносимым, что ему показалось, будто кто-то обжёг его изнутри раскалёнными углями. – Вставай, твою мать! – рявкнул Гун Шу. – Ты был таким смелым, когда глядел на меня сквозь толпу, натравив на нас Божественное воплощение, куда же твоя смелость подевалась теперь, недоносок? Лю Синь, всё так же тихо дыша, уже не предпринимал попыток встать. Все силы ушли на бой с демоном, а остатки были отданы тяжёлому мыслительному процессу, что поверг его разум в хаос, заставив испытать опустошение во всём теле. Гора продолжала рушиться, и грохот, что рокотом разносился по подземелью, заглушал половину слов, сказанных Гун Шу с ядовитой насмешкой. Впрочем казалось, что полуживой пленник и вовсе уже ничего не слышит и не осознаёт. В зале стояло три десятка людей, обнажив чжаньмадао и будто бы наготове – не собираясь в очередной раз попасть в ловушку. Гун Шу с раздражением снял с себя верхний халат, насквозь пропитанный кровью своих людей, и швырнул в сторону. Затем протянул руку, выхватил с пояса флягу с вином и сделал несколько жадных глотков, залив подбородок кислой жидкостью. Казалось, от алкоголя и разгорячённой крови он совсем одичал, поэтому нанёс по пленному ещё пару особо сильных ударов, заставив его в конце концов замереть. Подойдя ближе, он схватил Лю Синя за волосы, собрав те на загривке, и, рванув к себе, прошипел в лицо, распахнув глаза: – Хочешь, открою тебе неприятную правду? Твои дружки не пришли за тобой. Ты один. На поверхности нет никого. – Увидев, как слабо моргающие глаза Лю Синя затягивает пеленой боли от осознания сказанного, Гун Шу растянул губы в широкую улыбку и рассмеялся ему прямо в лицо. – Быть может ты и думаешь, что ты спас тех людей, но ты лишь отсрочил их гибель. Я вырежу всех подчистую, не оставлю даже камня на камне в том храме, что вы превратили в убежище. Ты проиграл. Вы все – проиграли. Лю Синь почувствовал, как горе и тоска захлёстывают его с головой. «Неужели я в самом деле… недостоин даже попытки спасения?» – подумал он, чувствуя, как горло сжимается невидимыми тисками, а глаза обжигает сухим колющим жаром. Острое осознание того, что он остался один на один с врагами, отчего-то принесло намного большую боль, чем он был готов принять. Казалось бы, что в этом странного? Можно подумать, он и раньше не оставался с проблемами лицом к лицу и без чьей-либо поддержки за спиной. Но именно сейчас, когда страх, подобно первому инею расползался по сердцу, Лю Синь испытал тоску и одиночество, что захлестнули его с головой. Он посмотрел вверх за плечо Гун Шу, и увидел лишь тёмный свод каменной пещеры со свисающими острыми сталактитами, устремлёнными прямо на него, и внезапно пожелал ещё хотя бы раз увидеть ясное небо над головой. Он так долго не видел его – всегда за прошедшие пять лет держа голову низко опущенной и смотря под ноги, словно боялся, что небесная кара может настичь его за бессилие и обманы. Или же ясный синий цвет так напоминал ему о глазах, которые он так жаждал увидеть, но не признавался в этом даже себе? Перед взором внезапно возникла та самая пара искрящихся очей, изогнутых в полудуги улыбки, с которой они взирали прямо на него. – Лю Синь, – послышался где-то в голове голос Тан Цзэмина. – Мы так долго не были дома, не чувствовали тепла очага. Давай вернёмся туда вместе? Лю Синь чувствовал тяжёлую давящую обиду. На себя самого, на бессилие и на то, что там, в пещере, он оказался полностью прав: «никто не спасёт меня». Оказавшись в патовой ситуации, когда в теле не осталось сил даже на то, чтобы встать на ноги, Лю Синь внезапно понял, что совсем не желал умирать. Он хотел жить, посмотреть мир, изучить множество таинств и книг. Попробовать кухню разных провинций и ещё хотя бы раз увидеть чистое ясное небо над своей головой и глаза, которые отражали его подобно кристально-чистым морским водам. «Никто не спасёт меня, кроме меня самого, – повторил он. – Но на это у меня уже нет сил». А этому миру нужны были только сильные. Всех остальных он пережёвывал и выплёвывал. Лю Синь, чьи глаза были полны боли и отчаяния, заставил себя перевести взгляд на Гун Шу и, собрав последние крупицы силы, произнёс: – Быть может мы и проиграли.... Но ведь и вы тоже. – Протянув дрожащую руку, он провёл кончиками пальцев по символам на печати, намекая на то, что горного духа высвободить врагам так и не удалось. Верхняя губа Гун Шу дрогнула в оскале, в то время как его глаза наполнились ненавистью. Рванув Лю Синя на ноги, он нанес ему в грудь пару сильных ударов, заставив отлететь в центр печати и рухнуть без сил. Подобное действо ни у кого бы не вызвало ни малейшего внимания к пленному, который за все эти дни не раз перелетал через половину зала под тяжёлыми ударами и точно также дрожа застывал на полу в пещере двух командиров. Однако сейчас произошло нечто, что привлекло внимание всех собравшихся. Маска от удара слетела с бледного лица и замерла в стороне. А от самого распростёртого на полу тела, что уже едва дышало и было избито, неожиданно потекли золотые потоки, наполняя собой броды печати и словно питая её. Будто пульсирующий золотой пион, ореол цветка ярко вспыхивал вокруг Лю Синя, и тотчас стекался обратно, так и не достигнув пяти чаш. Было похоже на то, словно энергия не желает покидать его тела, чтобы наполнить сосуды, и после короткого выплеска вновь возвращается к нему. Лю Синь, будучи уже на пороге потери сознания, казалось, тоже что-то почувствовал: откуда-то из груди поднимался ранее неведомый опаляющий жар, смешиваясь с болью от побоев и принося ему первые всполохи невыносимой агонии. Его веки медленно дрогнули, и спустя миг приоткрылись, показав ярко горящие золотые глаза с чуть вытянутым зрачком. Правая рука, всё ещё дрожащая от бессилия, принялась шарить по полу рядом, словно пытаясь бессознательно нащупать рукоять белоснежного меча с ивовой лозой. Увидев, что происходит, Гун Шу наступил ногой ему на руку, заставив пальцы в напряжении сжаться в кулак, и чуть нагнулся, разглядывая его лицо. Полуоткрытые глаза Лю Синя сияли чистым раскалённым золотом, а пульсирующие в них зрачки словно вытягивались на мгновение, превращаясь в чёрные ладьи, плывущие по Жёлтой реке, перед тем как вновь расплыться в ровный маленький круг. Оглядев пульсирующий вокруг него ореол, цветущий золотым пионом, Гун Шу прищурился и перевёл взгляд. Заметив, что несколько струящихся потоков были чуть длинней остальных и выделялись более насыщенной энергией, он поднял глаза на чашу, разглядев в ней символы стихии, и с интересом спросил: – Древесная духовная энергия? – Опустив глаза на Лю Синя, он сильнее пережал его руку, заставив застонать от боли сквозь окровавленные зубы, и глумливо поинтересовался: – И что же ты за тварь у нас? Никак тоже какой-то лесной дух, раз твоя энергия тянется к древесному сосуду? Лю Синь, казалось, уже не слышит его: в голове зазвучали невыносимые звуки звенящего металла и чьи-то крики, заглушающие своей болью всё происходящее вокруг. Какофония была столь громкой и невыносимой, что Лю Синю на миг показалось, будто от этого шума даже вековые колонны древнего зала пошли ходуном и начали рассыпаться, а стены неумолимо зашлись дрожью, ссыпая с себя мелкое крошево. Пожелав схватиться за голову и закрыть уши, он не нашёл в себе сил даже поднять руки, чувствуя лишь всепоглощающую боль и бессилие. Зрачки в его глазах пропульсировали ещё несколько раз, как и золотой ореол вокруг него на печати, после чего потоки медленно поползли к нему и замерли, погрузив зал в темноту. Взгляд Лю Синя медленно затуманивался, пока тяжёлые веки с веером густых ресниц не скрыли золотые глаза окончательно. Послышалась быстрая поступь шагов, когда один из подчинённых Гун Шу быстро преодолел разделявшее их расстояние и коротко доложил: – Он здесь. Улыбка на губах Гун Шу на миг заледенела, а затем стала шире и злее, наполнившись предвкушением. На одной из отвесных небольших скал, с которых открывался вид на весь зал, стоял мужчина в золотой маске. Его распахнутые глаза не упустили ни мгновения происходящего, успев увидеть всё от начала и до конца. Словно прирос к полу, он стоял недвижно, смотря сверху вниз на лежащего молодого мастера, с которого слетела серебряная маска и обнажила лицо. Глаза мужчины отражали сложный спектр эмоций, от волнения и поражённости увиденным только что. Две лисицы, только что присоединившиеся к нему, точно также глядели вниз на происходящее. Младшая из них подняла голову на человека в золотой маске и спросила: – Что будем делать? Маленький дух скрылся, я не успела его схватить. Теперь он может слиться со своим Божественным телом и взять его под свой контроль. Нам не одолеть его силой. Плечи мужчины чуть опустились, а руки в тигриных перчатках сжались в кулаки, когда он, вернув себе самообладание и отрекшись от увиденного, прохладно сказал: – Уходим. Старшая лисица на это строго произнесла: – Нам всё ещё не удалось привлечь на нашу сторону Горное Божество. Нельзя уходить сейчас! Мы почти год ловили его! – Братец велел нам исполнить задание! Мы не можем проиграть вот так просто! – поддержала её младшая лисица, переступая тонкими лапами. Мужчина на это лишь ещё раз взглянул на бледное лицо Лю Синя, лежащего в центре печати, и развернулся, коротко подытожив: – Мы уже проиграли. После чего сделал несколько шагов и растворился во тьме. Две лисицы переглянулись друг с другом, но, не став спорить с мужчиной, спустя несколько мгновений точно также исчезли из подземелья в искрящихся вихрях чёрного дыма. Факелы на стенах, словно под влиянием гнетущей духовной энергии, начали таять. Огонь становился всё тусклей и тусклей, погружая подземелье в густую, вязкую тьму. Лишь главный полуразрушенный зал был освещён ярко, чтобы можно было разглядеть всё происходящее. Гун Шу продолжал возвышаться над бессознательным телом, что лежало в центре печати. Вытащив из пояса кинжал, он занёс его, чтобы вонзить его в грудь молодого мастера и посмотреть, что же за сила скрыта внутри него. Глаза Гун Шу сверкали неподдельным предвкушением, и все окружающие его подчинённые также столпились вокруг, жаждя утолить любопытство из-за невиданной до этого силы. Рука их предводителя уже неслась по направлению вниз, а лезвие рассекало воздух со свистом, когда внезапная вспышка откуда-то из темноты разрезала мрак и молнией устремилась к нему в центр зала. Бушующий поток из вихря духовной энергии отбросил Гун Шу в сторону, не дав лезвию коснуться мастера, а всех подчинённых разбросал по сторонам. Прокатившись по земле, Гун Шу мигом развернулся, успев увидеть пышущие яростью синие глаза, прежде чем их обладатель, сжав в руке тяжёлый двуручный меч, вонзил его прямо ему в грудь. Вопреки ожиданиям, синий взор отнюдь не преисполнился довольствием от отмщения – наоборот, замер, вспыхнув непониманием и растерянностью. Гун Шу простоял напротив Тан Цзэмина ещё несколько мгновений, с улыбкой полной превосходства, после чего медленно поднял на него взгляд и растворился в воздухе, оставив после себя лишь вбитый в землю клинок, что он использовал на Призрачной встрече. Лю Синь, будучи лишь иллюзией, растаял за ним следом. Тан Цзэмин сжал зубы, когда понимание настигло его, и мигом развернулся на движение откуда-то сбоку. – Попался, ублюдок, – сказал Гун Шу, стоя справа от него на расстоянии и целясь из лука. Стрела, с тихим звоном сорвавшаяся с тетивы, мигом преодолела расстояние и со свистом вонзилась в грудь парня. Тан Цзэмин отшатнулся, сжав зубы, сквозь которые выступила кровь, но не успел что-либо предпринять и вновь взмахнуть мечом, как новая стрела с таким же свистом настигла его. Снова натянув тетиву, Гун Шу, целясь и не спеша подходить ближе, усмехнулся: – Слышал, ты неплохой охотник. Разве ты не знал главное правило охоты, ублюдок? Бешеного зверя поймать проще всего. Тан Цзэмин, чувствуя, как кровь поднимается к горлу, не в силах сдержать её, позволил потоку хлынуть сквозь стиснутые зубы. Послышался очередной свист и следующая за ним вспышка вновь разрезала грудь, вынудив его опуститься на одно колено перед лицом боли. Три стрелы, угодившие прямо в грудь, покачивались от каждого движения, принося агонию жжения от парализующего сильного яда, которым были смазаны стрелы. Внимательно оглядев его, Гун Шу собрался было выпустить ещё пару стрел, но, цыкнув, передумал и бросил лук подчинённому. А увидев, что подрагивающие пальцы Тан Цзэмина медленно складываются в печать для призыва духовного оружия, в то время как губы уже приоткрылись для тихих слов заклинания, мигом приказал: – Наденьте на этого бешеного пса намордник. Подчиняясь приказу, возле Тан Цзэмина тотчас оказался человек. Сам Тан Цзэмин не успел рассмотреть, что именно тот держит в руках из-за пляшущих перед глазами кругов, но спустя миг ощутил, как на его лицо с грубым ударом опускают что-то тяжёлое. Маска из тёмного металла в виде оскалившейся уродливой морды то ли демона, то ли хищного зверя замерла на лице, плотно скрыв под собой его нижнюю часть. Следом за чем на затылке раздался возводящийся звук двух замков, что принялись с щелчками застёгиваться и в конечном итоге слились воедино. – Маска Мо Яо, – пояснил Гун Шу. – Теперь ни одно заклинание, вырвавшееся из твоего поганого рта, не возымеет силы. Проще говоря: ни лук, ни твои стрелы тебе больше не подвластны. Поведя головой из стороны в сторону, он размял плечи, с довольством ощущая чувство собственного превосходства. В зале продолжали витать сильные потоки духовных энергий: тёмной и светлой, словно сражаясь друг с другом, где каждая из которых не хотела уступать другой. Посмотрев на чёрную стрелу в свой руке, что его подчинённые принесли ему с Призрачной встречи, Гун Шу хмыкнул, разглядывая ледяной наконечник: – Я был поражён, когда понял, что ты обладаешь водным духовным корнем. Довольно редкая способность, давно я такой не встречал. Увидев, что Тан Цзэмин через силу поднял голову, стараясь справиться с болью, и посмотрел на него с вопросом в глазах, Гун Шу растянул губы в улыбке и пояснил: – Да, ты верно понял. Я уже встречал подобных тебе. – Задумчиво прокрутив чёрную стрелу в руке, он сделал несколько шагов и продолжил: – Лет тридцать назад, кажется, на своём пути я повстречал одну одичалую девку. – Тень задумчивости легла на лицо Гун Шу, словно он пытался вспомнить детали. – Вероятно, её родители выбрали жизнь в отшельничестве, чтобы избежать проблем, ведь издревле водный корень считался самым разрушительным из всех. Да и к тому же тот факт, что Боги повлияли на вырождение подобной силы, вселил в умы людей страх, толкающий их на истребление тебе подобных или извлечения их корней во благо Небесного порядка. Гун Шу обернулся на Тан Цзэмина с играющей на губах усмешкой. – С тех пор, как минуло несколько веков, люди уже не столь сильно боятся водного корня, поскольку давно не встречались с этой силой. И всё же, некоторые древние заклинатели до сих пор испытывают предубеждение к таким как ты и не жалуют вашего присутствия в нашем мире. Тан Цзэмин продолжал смотреть на него покрасневшими глазами, делая поверхностные редкие вдохи и терпя боль из-за покачивающихся трёх стрел в груди, что парализовали его убийственным количеством яда. Гун Шу вновь хохотнул, припомнив ещё что-то: – Хочешь знать, что я сделал с той девкой? Он прикрыл глаза, и на его губах заиграла улыбка. Гун Шу вёл разбойную жизнь с самого детства, едва только научился орудовать острой сталью и благодаря ей обирая мелких торговцев и устраивая облаву на путников. Став старше, он резал людей словно скот, чувствуя свою безнаказанность; при разбое он захватывал женщин и насиловал их, некоторых оставляя подле себя, а некоторых – продавая в другие бордели. Он был из тех, кто по природе своей любит красивых и утонченных людей, а потому не гнушался даже детьми и мужчинами, превращая их тела в своих руках в кровавое месиво. За свою жизнь он принёс в этот мир так много зла и ни разу не был пойман, что вот уже много лет ему казалось, словно его опасаются даже призраки и подручные Царя Ямы. Если бы кто-то спросил его: сколько жизней он загубил, Гун Шу не смог бы ответить, отмахнувшись фразой о нескольких тысячах. Он и его люди преступали законы и сеяли зло, но при этом крепко спали по ночам и никогда не вспоминали ни лиц, ни имён тех, кого они обрекли на страдания. Лишь изредка Гун Шу мог припомнить ту или иную истерзанную душу в своих руках, когда ситуация того требовала. Вот и сейчас, вспомнив о девушке, которую встретил лет тридцать назад, он позволил довольной улыбке скользнуть на губы. В ту непроглядную ночь, замучив измождённое тело, что выкрал из небольшого дома, в котором перерезал всех домочадцев, Гун Шу, всё ещё находясь на пике своего возбуждения и дикости, на живую извлёк из груди жертвы сияющее золотое ядро. Оно не было сильным, и обладало лишь способностью управлять слабыми потоками воды, и всё же сияло в темноте ночи так ярко, что напоминало собой звезду, упавшую с неба прямиком в его окровавленные ладони. Он вспомнил, что не испытывал даже отдалённо похожего предвкушения с той самой ночи вот уже несколько десятков лет, когда заполучил в свои владения нечто ценное и редкое, способное утолить его дикие желания к недоступному. После уже никакие тела не привлекали его столь сильно, как желание заполучить в свои руки ещё один такой сокровенный подарок, что он возьмёт силой. И сейчас, сгорая от желания вновь испытать это чувство, он оглянулся на Тан Цзэмина и усмехнулся, увидев, что глаза того были чёрными, словно затянутыми густым дымом, в которых прослеживалась невыносимая боль от услышанного и лютая, ничем не прикрытая ненависть. Гун Шу коротко хмыкнул, не чувствуя ничего кроме довольства. Тот страх, что он испытал на Призрачной встрече, можно было сравнить со встречей с бешеным псом. Но когда тот скован толстой цепью, он побуждал лишь к глумлению и желанию подразнить буйного зверя, чтобы посмотреть, как он туго натягивает цепь и скалит пасть, не в силах что-либо сделать. Помимо этого, уже поняв, что и второй его пленник, Лю Синь, также обладает некой исключительной силой, Гун Шу был в нетерпении узнать, что же сокрыто в его груди. Для подобного нужно было больше времени, чтобы изучить внешнюю силу и вдоволь наслушаться криков пленника, чтобы найденное сокровище произвело нужный эффект и утолило желание. Набрав полную грудь воздуха, Гун Шу посмотрел в сторону подчинённого и коротко приказал: – Извлеките его золотое ядро. Глаза Тан Цзэмина, всё ещё устремлённые на него, были испещрены тонкой красной сеткой и внезапно при взгляде на них вновь заставили его испытать тот же страх, что и на Призрачной встрече. Однако сейчас, когда Тан Цзэмин был скован и лишён возможности воспроизводить заклинания, он в самом деле представлял собой не более чем дикого пса на цепи. Решив не портить момент ненужными опасениями под убийственным взглядом, Гун Шу развернулся к пяти чашам и глубоко втянул воздух. Тёмная энергия густым незримым облаком витала по всему залу, окончательно задавливая в себе чистую духовную энергию пяти стихий, которую Гун Шу и его люди собирали на протяжении года, готовясь к открытию печати. То, что их задание не увенчалось успехом, для Гун Шу, в отличие от Шо Вэня, не представляло проблем. Ведь вместо оплаты золотом и заручения какими-то связями с сильными мира сего, о которых вечно упоминал командир, Гун Шу получил в свои руки сразу два редких сокровища, ценность одного из которых ему ещё предстоит выяснить позже. За спиной Гун Шу послышался обнажённый звон металла и звук пробиваемой плоти, за которым последовал знакомый до дрожи захлёбывающийся болезненный хрип. Гун Шу тихо рассмеялся, блестя безумными глазами, и протянул руку в сторону, замерев в ожидании золотого ядра. Спустя миг что-то с характерным звуком влажно приземлилось в его ладонь. Смех под потолочным сводом внезапно оборвался, а улыбка замерла на губах Гун Шу, когда он медленно сжал ладонь, пальцы которой вонзились во что-то склизкое и мягкое, отчего по его предплечью тотчас заструились тягучие капли до самого локтя. Чуть опустив голову, Гун Шу перевёл медленный взгляд в сторону и искоса взглянул на человеческое сердце в своей руке. Ещё горячее, словно полное жизни, и отбивающее свои последние ритмы под сокращением мышц. Верхняя губа Гун Шу задрожала, обнажив дикий оскал, а ноги словно приросли к полу, когда он услышал позади звук поднимающегося тела, что ещё мгновение назад стояло на коленях в ожидании смерти. Стоящие вокруг них солдаты, не в силах издать и звука, отступили на шаг, направив острия подрагивающих чжаньмадао в центр зала. Гун Шу медленно обернулся, застекленевшим взглядом уставившись сперва на лежащее на полу тело своего подчинённого, грудь которого была пробита одним точным движением. Затем перевёл взгляд на стоящего над мертвецом человека. Тан Цзэмин, чьи тяжёлые распущенные волосы закрывали лицо длинными прядями, стоял, опустив голову, и смотрел на свою окровавленную ладонь, миг назад вырвавшую чужое сердце. Проведя большим пальцем по всем четырём и размазав вязкую кровь, он потянул руку и, сжав древко трёх стрел, разом выдернул их из груди, оставив кровоточащие раны. Его голос звучал низко и приглушённо из-под стальной маски, когда он сказал: – Говорил же тебе и твоему отребью. – Подняв голову, он уставился на Гун Шу по-волчьи сверкнувшими пурпуром глазами, сияющими меж прядей чёрных волос. – Меня иглами не убить. Мелкое крошево камней на полу задрожало от неистовой тёмной энергии, обрушившейся на зал подобно девятому валу. Казалось, словно настоящее море хлынуло в подземелье, заставив всех присутствующих испытать давление, будто они в самом деле оказались под толщей воды и теперь не имели шанса вдохнуть полной грудью. Тотчас зазвучали первые заклинания, призванные ослабить давление чужой тёмной энергии. Все изгнанники в зале внезапно поняли, кому именно принадлежали тяжёлые эманации тёмной энергии, трещащей в воздухе подобно грозовым тучам. Не им, не изгнанникам, а их пленнику, что покорно стоял на колене, прижимаясь к земле, и выжидал верный момент. Тан Цзэмин, стоя в эпицентре бушующих духовных вод и парящих осколков камней, вновь заговорил приглушённым голосом из-под маски: – Я поражён, что именно ты, Гун Шу, не понял всей сути. Ни одному человеку, что встречались Гун Шу на пути, ещё ни разу не удавалось принять в себя тёмную энергию так стремительно и впустить её в своё золотое ядро. Процесс этот был столь болезненным, что требовал немалых жизненных сил и времени для того, чтобы тёмная ци наполнила меридианы и слилась с телом, впоследствии чего не все выживали. Гун Шу, словно оглушённый происходящим, неожиданно впервые за всё это время испытал не просто страх – ужас, который он уже позабыл и не помнил, когда последний раз чувствовал. Наблюдая, как Тан Цзэмин подходит к своему мечу, он не мог сдвинуться с места. Лишь коротко приказал: – Убить. Плевать на ядро. Убить его. Стоящие рядом изгнанники, получив приказ, сорвались с места. Сжав рукоять своего двуручного меча, Тан Цзэмин сжал его чуть крепче, влив духовную энергию. Послышался короткий чистый звон: Цзинь. В одно мгновение меч засветился и разделился на две равные части, словно став близнецами и обратившись в прямые одноручные клинки. Расправив руки, Тан Цзэмин, обхватив рукояти, взмахнул ими отточенными выверенными движениями, рассекая воздух и тёмные эманации. Чистая сталь, казалось, притянула к себе внимание всех огней в зале, что наполнили её своим огненным сиянием. Пара клинков в руках мечника двигались стремительно и разяще, находя цель за целью. А по выбитой в полу круглой печати, чьи траншеи ещё недавно наполняли золотые потоки духовной энергии замученного мастера, потекла густая, вязкая кровь. Чем чаще два стальных близнеца прорезали воздух, тем стремительней наполнялись траншеи, словно вымывая из себя чужую насильно отнятую силу и смывая причинённую боль. Гун Шу, отступив на несколько шагов в намерении покинуть подземелье, тотчас взвыл от опаляющей боли в руке. Повернув голову, он успел уловить лишь яркую вспышку, прежде чем его конечность оказалась отсечена. Взревев, он рухнул на колени, задыхаясь от боли и ярости. Огромный зал потонул в людских криках. Каждый, кто ступает по стезе светлого совершенствования, зарождает в себе духовное море ци. Чем сильнее совершенствующийся, тем обширнее его пространство. И только от самого человека зависело, каким именно будет море: бурным ли, что поднимает девятые валы и может породить шторм в собственном духовном пространстве и вне его, если вырвется на свободу; или же быть спокойным и тихим подобно зеркальной озёрной глади в полный штиль, отражающей ясное небо. Духовное же пространство тёмных заклинателей было похоже на бездну, из которой они могли черпать практически неограниченное количество энергии, потому как их сила в основном зависела не от их практик, а исходила из злых чувств и помыслов. Многие были уверены, что чтобы стать тёмным заклинателем, нужно родиться со злым сердцем, иметь предрасположенность к злым деянием или родиться под несчастливой звездой. Полагали, что эти несчастные могли свернуть на кривую дорогу тёмного пути лишь по той причине, что поддались влиянию тёмных сил и соблазнились безграничной возможностью. Для мира совершенствующихся подобные инциденты встречались столь редко, что даже не были на слуху. Ступающие по светлому пути меча, все заклинатели были глубоко убеждены, что перед лицом патовой ситуации приемлемо принять смерть как герой, сохранив своё имя и чистый, незапятнанный облик. К тому же, практики светлого совершенствования делали их неспособными к принятию в себя тёмной энергии из-за обрядов, которые практиковали все ордены без исключения, вследствие чего последователи пути меча становились невосприимчивы к принятию в себя тёмной энергии и становлению на тёмный путь. Мысли в голове Гун Шу сменяли одна другую, пока он пытался понять, как именно человеку перед ним удалось так незаметно и быстро наполнить своё духовное море тёмной энергией, способной конкурировать сейчас со всеми в этом зале. – Это невозможно… – ошеломлённо сказал Гун Шу, краем сознания едва понимая, что сейчас происходит с его людьми. Болезненных воплей становилось всё больше, а способных держать мечи – всё меньше. – Невозможно… Его остекленевшие глаза не отрывались от глаз Тан Цзэмина, что медленно шёл на него, держа в руках окровавленные клинки. Рухнув на пол, Гун Шу отползал, упираясь в пол пятками и раздирая единственную руку в кровь о мелкое крошево камней. В зале стояла какофония из гула тяжёлой духовной энергии и людских стонов. Вопреки ожесточённому кровавому сражению, никто из изгнанников не погиб. Кто-то лишился руки, кто-то ноги, кому-то повезло меньше и он лишился и того, и другого. Но все они были живы и все как один заходились в криках боли, утопая в крови и мольбах о пощаде. – Это невозможно… – вновь пролепетал Гун Шу, еле ворочая языком и наблюдая за приближающимся человеком. Внезапно его взгляд привлекло что-то на груди Тан Цзэмина. Опустив глаза, Гун Шу заметил сквозь полы распахнутого халата, что на груди Тан Цзэмина тускло сияет пурпурная метка – совсем небольшая, всего с ноготок и без каких-либо символов, что словно горела внутри его золотого ядра, но духовным корнем совершенно точно собой не являло. Озвучив свои мысли, Гун Шу хрипло сказал: – Это не корень… что ты за тварь? – Видя, что Тан Цзэмин неумолимо приближается, он почувствовал покатившую к горлу панику и закричал:– Что ты за тварь?! Кто ты такой?! Кто… Протянув руку, Тан Цзэмин схватил его за горло, и, игнорируя вой, поднял над полом. – Зверь покрупнее, чем пёс, – хриплым голосом сказал он. Гун Шу слабо барахтал ногами, чувствуя давление на шее от стальной хватки, которую, как бы он ни пытался, никак не мог разжать. Пурпур в глазах Тан Цзэмина словно на миг поблек, когда он сказал: – Лю Синь говорил, что у меня не жестокое сердце. – И внезапно вскинул взгляд на Гун Шу, вновь заострившийся и наполненный цветущим светом. – Давай проверим, насколько жестоко твоё. Рука Тан Цзэмина молнией сократила расстояние и вонзилась прямо в грудь Гун Шу, заставив его замереть и распахнуть глаза. Казалось, изгнанник даже не понял произошедшего, будто его тело, за последние минуты испытав невыносимую боль, достигло своего предела и более не испытывало агонии. Лишь когда Гун Шу медленно опустил взгляд и увидел, что из его груди медленно вынимают что-то, он зашёлся в хриплом вое от стылого ужаса. Тан Цзэмин рванул руку обратно, явив на свет пульсирующее заклинательское ядро. В отличие от золотого, это было едва ли горящим, напоминая кусок смолы – даже сердцевина была не видна из-за мутности оболочки и грязной крови. – Промазал, – просто сказал Тан Цзэмин, словно по неосторожности вырвав ядро вместо сердца. Сжав руку, он раздавил в пальцах основу заклинателя, породив тихий разбившийся звук, подобный треску тонкого стекла под сильной рукой. Осколки ядра посыпались вниз, оставив за собой дурной запах, и, ещё не долетев до земли, растаяли. Проводив их взглядом, Тан Цзэмин хотел было вновь вскинуть руку, чтобы на этот раз не промазать, но неожиданно замер, услышав звук всхлипа. Гун Шу, мелко дрожа, едва был в сознании и, казалось, потерял возможность говорить от шока и ужаса. Поняв, что именно за звук прервал его, Тан Цзэмин медленно поднял взгляд и хрипло сказал: – Мерзкая тварь. Ты даже сдохнуть не можешь, как мужик. Сжав руку на шее Гун Шу крепче, Тан Цзэмин отшвырнул его в сторону. Оказавшись на земле и упираясь на руку, Гун Шу тотчас пополз вперёд сквозь тела своих подчинённых и бормоча себе под нос: – Божество Жу, умоляю... День поклонения Божеству… Я-я буду чтить… Буду чтить… Божество Жу, покорный взывает о помощи и вверяет тебе свою жизнь. Любой из Богов, кто услышит молитвы покорного, я… – Молишь о помощи? – спросил Тан Цзэмин, медленно следуя за ним по пятам. – Боги не услышат тебя. Здесь только я. Голос из-под маски больше напоминал рычание дикого зверя. Взбешённого и наполненного гневом настолько, что казалось, его обладатель готов броситься в любую секунду, чтобы разорвать врага по частям и сожрать плоть. Услышав за спиной его голос, Гун Шу постарался ползти быстрее, чувствуя, что его тело бьет крупная дрожь, а спину заливает холодный пот. Медленные шаги ему вслед навевали желание зарыдать во весь голос. – Ты не должен!.. – закричал он. – Ты не… Что ты за тварь! Что ты за тварь! Что ты за тварь! Это не тёмный путь, нет!.. Нет! Нет! Нет! Ха-ха-ха-ха! – Гун Шу вдруг зашёлся в безумном хохоте от внезапной догадки. – Боги накажут тебя! Накажут! Они отвернутся от тебя и проклянут! Они проклянут! Проклянут! Ты будешь прок… Тан Цзэмин, прокрутив в руках клинок, наступил тяжёлым сапогом на шею Гун Шу, заставив его захлебнуться болезненным стоном и заскулить. – Умоляю, пощади... Пощади... Неожиданно с нескольких сторон раздался торопливый топот и спустя пару мгновений в зале оказалось ещё с десяток изгнанников. Вероятно почувствовав, что ситуация вышла из-под контроля, оставшиеся патрули стянулись сюда со всей горы на подмогу. А увидев, что стало с их людьми, тотчас нашли врага взглядом и, обнажив чжаньмадао, ринулись в бой. Несколько заклинаний и печатей вспыхнули, озарив стены алым светом. Тени на каменной поверхности отразили несколько силуэтов, что скопом бросались на самую чёрную тень. Звонкое лязганье металла, переплетаясь с болезненными стонами, превратились в жуткую музыку, под насильственным натиском обрывая струны души каждого слушателя, кроме лишь одного. Тёмная энергия вновь колыхнулась и пошла рябью подобно едва успокоившейся озёрной глади под сильным порывом ветра, когда Тан Цзэмин, отбив последнюю атаку, рухнул на одно колено, вонзив в землю свои клинки и уперевшись на них. Его дыхание было тяжёлым и хриплым, пока он стоял, окружённый раненными и искалеченными противниками. Грудь ходила ходуном, отдавая всполохами жара и боли, а напряжённые плечи едва заметно подрагивали – лишь руки уверенно продолжали сжимать пару клинков, словно сросшись со сталью. Внезапный шорох раздался откуда-то сбоку, побудив Тан Цзэмина поднять голову. Из прохода на свет ступило несколько огромных тварей, объятых огнём и скалящих голодные пасти. Почуяв запах свежей крови, огненные хищники стянулись на него со всей горы. Гун Шу, который тренировал их вот уже несколько лет, потянул к ним руку, словно моля о помощи. Звери скалились, медленно переступая лапами, и принюхивались, ведя массивными головами. Тан Цзэмин, всё также стоя на одном колене и упираясь на клинки, медленно повернул голову, когда несколько зверей приблизились к нему. Уже начавший гаснуть пурпур в уставших глазах вновь расцвёл ярким светом подобно ядовитым цветкам, когда Тан Цзэмин встретился ими с вожаком стаи. Твари рыкнули и, внезапно оскалившись, все как один отступили на шаг, словно признав в нём более сильного зверя. Гун Шу прохрипел что-то, привлекая к себе внимание. Как бы то ни было, а голодным созданиям было чем поживиться несмотря на неспособность сожрать единственного невредимого человека. Весь зал был устелен телами изгнанников, что стонали и корчились от боли и ран. – Волкам пора есть. Оперевшись на свои клинки, Тан Цзэмин медленно встал и, переведя дух, направился в сторону выхода. Волна людских криков затопила зал новым приливом, когда голодные звери набросились на добычу, оскалив клыки. Факелы на стенах горели так ярко, словно издеваясь и позволяя выжившим видеть, как от них отдирают куски плоти. Уже на пороге Тан Цзэмин обернулся, и простоял так несколько мгновений, глядя на то, как всех их раздирают на части в то время как жизнь в них всё ещё теплится под наложенным им заклинанием. Лишь тогда, когда изо рта Гун Шу вырвался последний предсмертный вопль, Тан Цзэмин выдохнул и шагнул во мрак. Подземелья были темны, как один, а за пляшущими алыми отблесками перед глазами Тан Цзэмин ориентировался лишь на какое-то внутреннее чувство, которое вело его в нужном ему направлении. Ощущение жара в груди усиливалось с каждым шагом, а слабость сковывала по рукам и ногам. Даже тело, поддерживаемое духовной энергией, нуждалось в физической силе и отдыхе. Упрямо продолжая идти вперёд, в одном из коридоров он внезапно наткнулся на стальную невзрачную дверь. Не задумываясь, Тан Цзэмин толкнул её и шагнул внутрь, чтобы спуститься по лестнице. Гора наполовину разрушилась, открывая всё больше и больше расщелин, сквозь которые дул свежий воздух, разбавляя затхлость и духоту подземелья. Спустившись по лестнице вниз и оказавшись в длинном странном тоннеле, который состоял из решётчатых стальных клетей, Тан Цзэмин остановился у подножия ступеней. Как бы он ни боролся, а огонь в груди никак не хотел отступать, будто разгораясь с каждой секундой всё больше и заставляя перед глазами всё расплываться. Подняв взгляд, он увидел, что в конце подземелья зияла дыра в потолке. Несколько тяжёлых отколовшихся валунов открыли выход наружу, сквозь который внутрь влетали хлопья снега и лился лунный свет. Среди бесчисленного количества подземелий это выделялось своей тишиной. Казалось, здесь не слышно ни единого шороха, несмотря на то, что пустым оно отнюдь не было. Тан Цзэмин медленно пошёл вперёд. С каждым шагом понимание, где оказался, и кто именно находится в этих клетях, позволяло ему насыщать свои меридианы ещё одним приливом сил. В камерах послышались шорохи, когда в свете луны к решёткам стали подходить силуэты. Истощённые, уставшие пленники, больше напоминающие собой неприкаянных призраков, о которых все позабыли. Северяне. Все они смотрели по-звериному и с недоверием в глазах на человека, что медленно, но не теряя уверенности шагал меж рядов их заточений, в которых они провели несколько лет. Их спутанные грязные волосы закрывали измождённые посеревшие лица, долгое время не видевшие солнечного света, а глаза были тусклыми и едва отражали в себе лунные блики. Женщины, старики, дети: все хранили молчание, наблюдая сквозь решётки за человеком и совершенно ирреально не чувствуя от него страха, хотя привыкли бояться каждого, кто входил в эту дверь. Медленно идя вперёд, Тан Цзэмин на ходу протянул руки в стороны, едва касаясь кончиками пальцев тяжёлых замков на клетях. По тёмному металлу поползли белые узоры инея, поглощая всё железо собой. Не выдержав, железные замки с натугой заскрипели и зашлись лязганьем один за другим. Грохот тяжёлых разбивающихся заслонов погрузил обычно безмолвное тихое место в шум, перемешивающийся со скрипом решётчатых дверей. Первые люди, вышедшие из камер, с опаской ступили на полосу лунного света и тут же замерли, почтительно стараясь не наступать на тень человека, который продолжал идти вперёд – навстречу ледяному морозному ветру и снегу. Освещённые сизым лунным светом, несколько десятков людей, сопровождая повозку, везущую всего одного пленника, мчались по кривой широкой тропе к горному перевалу. Страх подгонял их вперёд, а артефакты перемещения, что уже начали истощаться, вынудили их отряд растянуться по дороге. Никто не хотел отставать и спасать своих соратников, что уже лишились способности к быстрому ходу и теперь были вынуждены бежать по вязкому рыхлому снегу со всех ног, утопая в нём по колено. Грохот колёс возницы разбивал лёд, прорезая тишину леса, а тяжёлое дыхания последних изгнанников уже не выпускало наружу разгорячённый пар. Их тела медленно остывали, и неизвестно – мороз ли был тому виной, или же ледяной страх, сковавший грудные клетки. Несколько замыкающих колонну мужчин, чьи артефакты истощились самыми первыми, отстали немного, чтобы передохнуть и набраться сил. До перевала оставалось немного, а там они могли раздобыть лодку и сплавиться вниз по реке до самого Юга, где могли заручиться защитой своего клана. Один из мужчин, утерев со лба холодный пот, снял с пояса флягу и припал к горлышку, делая жадные глотки. Утолив жажду, он протянул её своему товарищу, чтобы и тот мог восстановить хотя бы часть сил, но стоящий рядом мужчина не принял флягу, заставив первого повернуть голову с вопросом в глазах. А увидев, что от товарища рядом с ним остались только следы на снегу, внезапно выпрямился, оторвавшись от дерева, и заозирался по сторонам. Четверо стоящих рядом с ним изгнанников, увидев назревающую панику и пропажу одного из своих, точно также напряглись и принялись оглядываться. Чжаньмадао быстро скользнули из ножен и принялись искать направление дрожащими остриями. Повозка продолжала мчаться по заледенелой тропе. Один из озиравшихся по сторонам мужчин, чей чжаньмадао ходил ходуном в руках из-за страха, что овладел телом, крутился по сторонам, в панике бродя распахнутыми глазами меж деревьев. Неожиданно скачущий взгляд наткнулся на замершую меж тёмных стволов высокую фигуру, что, замерев, смотрела на их метания и не издавала ни шороха. Жуткий ужас сковал кровь в венах, когда фигура мужчины медленно склонила голову к плечу, а неотрывно следящие за изгнанниками глаза по-волчьи блеснули пурпурно-белым светом. Изгнанник хотел было закричать во всё горло, намереваясь привлечь внимание, но понял, что не может выдавить ни звука из сжавшейся в панике глотки. Моргнув, изгнанник распахнул глаза, но на месте под деревом никого уже не было. Помнится, не так давно он также загонял их пленника – преследуя его по всему лесу. Но и подумать не мог, что однажды сам станет жертвой охоты. Приняв решение больше не искать взглядом нападавшего, который явно желал сбить их с пути и завести глубже в лес, воспользовавшись их методами, изгнанник развернулся к товарищам, чтобы призвать как можно быстрее двигаться дальше, но внезапно обнаружил, что позади него никого уже не было. Кап. Кап. Кап. Зазвучал тихий стук на его плече, и что-то влажное и холодное заскользило по руке, сжимающей меч в ослабевших пальцах. Медленно подняв голову, изгнанник уже знал, что увидит. Едва его глаза успели отразить несколько тел, подвешенных на деревьях, как остриё кинжала блеснуло в чьей-то твёрдой руке аккурат перед ним, в одно движение перерезав горло. Чжаньмадао рухнул на снег, спустя миг встретившись там с мёртвым телом. Процессия уходила всё дальше, в отдалении слышался грохот. Стук колёс повозки сделал бегущих рядом с ней изгнанников неспособными услышать происходящее позади. И всё же несколько из них, обернувшись и увидев висящие мёртвые тела своих товарищей на деревьях, оповестили всех остальных криками и ускорили ход. Один за другим люди взмывали в воздух, даря лесу последние крики, и совсем вскоре выжившим стало казаться, что в толпе среди них орудует лютый призрак, продвигаясь с ними плечом к плечу. Холод со свистом рассекаемого ветра пронизывал насквозь, пробирая до самых костей, в то время как давление нарастало с каждым мгновением. Чувство мощной силы, преследовавшей их по пятам было столь подавляющим, что беглецам казалось, будто кровь в их жилах вот-вот застынет и разобьётся от любого движения. Один из них, взмахнув чжаньмадао, призвал: – Совместная печать!.. Собравшись с силами, все изгнанники враз вскинули руки и выпустили в воздух искры духовной энергии. Вспыхнув, те соединились, чтобы сформировать защитный купол. Но не успела печать разрастись, как сверху на неё обрушилась тяжёлая волна духовной энергии, разбив её вдребезги. Метель разделилась надвое, и даже ветер уступил дорогу снежному заклинанию. Голубой свет разнесся вспышкой по всей округе, озаряя тёмное небо. На тысячи ли вокруг колыхнулись снежные волны. Последний изгнанник издал предсмертный крик, когда его тело поразило ледяным копьём и пригвоздило к земле. Льдистые осколки сверкали в свете луны, что зависла в окружении газовых облаков и освещала пространство. Лес погрузился в абсолютную тишину. Которую уже через несколько мгновений прервал скрип снега под тяжёлыми сапогами. Повозка с единственной тянущей её лошадью стояла почти у обрыва. Меж гор виднелся перевал и река с бурными водами. Руки Тан Цзэмина выпустили из хватки пальцев пару окровавленных клинков, что тут же нашли своё место среди белого снега, и потянулись к створкам повозки. Казалось, тихий скрип прогнал из груди молодого мужчины все страхи и боль, что он испытывал уже несколько дней. Но окончание душевной агонии принёс лишь силуэт, покоившейся без сознания в глубине повозки. Едва дышащий и с протянутой рукой, что оказалась залита лунным светом и словно тянулась к тому, кто непременно был должен прийти.