Кинцуги

Сокджин нервничал. Через две недели после визита Чонгука подготовка к свадьбе шла полным ходом, уже выбрали зал, церковь, в которой будет венчание, музыкантов, декор, свадебные костюмы, ему прислали помолвочное кольцо, которое он нацепил себе на палец. Затем внезапно госпожа Ким решила, что Сокджина необходимо проверить на девственность, поэтому его нужно записать к омежьему врачу. Сокджин толком не мог понять, во-первых, знает ли она о его ночных вылазках, во-вторых, что ей взбрело в голову, если не знает, и в-третьих, почему она решила, что для Чонгука это важно. Конечно, то, что Чонгук не собирается с ним спать, знал только Сокджин, но в принципе никто больше не выносил окровавленные простыни на улицу после первой брачной ночи… Да и проверить омегу на девственность было затруднительно — помимо полового отверстия, что было так же, как и у женщин, частично закрыто плевой, у омег был ещё и член, который никак не проверишь. — Никого это не волнует, — ответила госпожа Ким. — Важно, чтобы ты был нераспечатанным. С нашей стороны уже достаточно того, что ты бастард, не хватало продемонстрировать ещё какой-то недостаток. Чего упрямишься? Неужели ухитрился в школе кого-то подцепить, дрянь ты такая? — Нет, госпожа, — ответил Джин. — Делайте, как вам угодно. Как это вообще будет происходить? Ему что, сертификат выпишут?.. Во всяком случае, через пару дней Джину всучили бритву и велели подготовиться. — В день свадьбы сделаешь то же самое, — велела госпожа Ким. — Чтобы потом твой муж не жаловался, что ты неухоженная образина. Не вздумай нас опозорить ещё больше. — Слушаюсь, госпожа. Спорить с ними и что-то доказывать было уже бесполезно, Джина этот тон никак не задевал. То, что его действительно беспокоило — его старшие братья. У этих двоих уже всё было налажено, эта жизнь была словно создана для близнецов, один из которых должен был унаследовать ресторанный бизнес, а второй — отельный. Джину, разумеется, в наследовании полагались разве что тумаки. Оба брата были уже женаты, разумеется, никаких омег, но до сих пор, появляясь в отчем доме, отпускали сальные комментарии в его сторону. Джин думал, что им просто нравилось его пугать, потому как за все годы они его всерьёз так и не тронули, но свою бдительность не ослаблял — когда ему было тринадцать, эти двое вытащили его из постели, раздели догола и выкинули на мороз. Сокджин колотил в двери и вопил, что есть мочи, но слугам запретили ему помогать. Пока госпожа Ким не заметила, что подросток кричит снаружи, Джина не впустили обратно. Позже его наказали за «безобразную сцену», а затем он схватил цистит. Ужасно. Братья обожали выкидывать такие шутки, зная, что им за это ничего не будет, и из-за этого больше всего Джин страдал именно от них. Когда его попытались позвать замуж в первый раз, они сочли хорошей шуткой сказать, что Джин отсасывает их повару за еду. Его спасло лишь то, что у них тогда не было повара-мужчины, так что госпожа Ким не наказала его за это, но за то, что его жених не стал разбираться в деталях и просто хлопнул дверью, наказание нести пришлось всё равно ему. Тогда его обвинили в том, что «его шлюшья натура, как у мамаши, видна невооружённым взглядом, иначе почему таким разговорам сразу же верят» или что-то такое. В целом, даже когда братья уехали жить со своими жёнами, легче от этого не стало: они часто приезжали и, словно боясь упустить момент, то зажимали его, чтобы облапать, то выливали на него что-нибудь, то просто покрывали оскорблениями с головы до ног. Их жёны от этого развлечения не отставали. Доходило до таких мелочей, что, если кто-то узнавал, что Сокджин участвовал в приготовлении ужина, его переворачивали ему же на голову, а для этого ведь специально нужно было позвать его из своей комнаты. Потом он, естественно, всё убирал, иногда голыми руками. Это была та жизнь, которую он получал за еду и кров, и совершенно неудивительно, что в целом он был достаточно неуверенным в себе человеком, хотя и изо всех сил сопротивлялся унижениям в глубине своей души и старательно убеждал себя, что с его внешностью (недоносок корявый), умениями (ничего не можешь, не трогай), мозгом (тупой выродок) и руками (криворукая образина) всё в порядке. — Ты готов? Господи, не могу поверить, что это я должна тебя отвезти, — госпожа Ким скривилась. — Но не будет же мой муж этим заниматься в самом деле… Пошевеливайся! Куда ты так разоделся? Доктор на твоё шмотьё смотреть не будет! Или понравиться ему хочешь? Джин едва слышно вздохнул. Если бы он оделся иначе, она бы вопила, что он позор семьи и даже выбрать наряд приличный не может. Стоит смириться с тем, что в этой игре никогда не было и не будет правильного варианта. Сокджин сел на заднее сиденье машины. В прошлый раз ему открыл дверь Чонгук, в этот раз ему только крикнули, чтобы он больше не смел так сильно хлопать дверью. Госпожа Ким устроилась на переднем пассажирском — она не водила машину, — и сообщила водителю адрес, закрывая лицо гигантскими солнечными очками. Сокджин нервничал. Это первый раз, когда он ехал к омежьему доктору, и он боялся всего. Что во время осмотра его поранят, что ему будут грубить. Что ему будет просто больно, что на него будут смотреть там. У Юнги он узнал о зеркале, которое вставляется внутрь, и теперь по его спине катился холодный пот. Юнги сказал ему, что возможно, возможно, ему повезёт, и врач будет деликатным. По крайней мере, Юнги нашёл себе хорошего врача и держался за него, как за спасительный канат. Но Сокджина даже хороший доктор приводил в ужас. Обычно, видя отношение родителей, окружающие люди тоже начинали его шпынять, Сокджин испытал это на себе уже не раз. — Пожалуйста, проходите. Вы..? — Мачеха. — Оставайтесь за ширмой, вот, пожалуйста, садитесь. Сокджина немного потряхивало. Врач был мужчиной, но трудно было сказать, омегой или альфой, и была медсестра-женщина. — Вы что-то бледненький такой, у вас как с давлением? — поинтересовалась медсестра, ласково хлопая его по руке. — Вот сюда садитесь, не нервничайте. С какими жалобами поступили? — Просто осмотр, — глухо проговорила госпожа Ким. — Хотим узнать, цела ли плева. — Ясненько, господин, вам полных лет сколько?.. — Двадцать восемь, — еле слышно проговорил Сокджин. — Уже взрослый мальчик, чего так волнуетесь? — Я в первый раз на осмотре, — скосив глаза на ширму, ответил омега. Госпожа Ким ничего не говорила, так что он взял просвещение на себя. — Так, половой жизнью живём? — … Нет. — Мастурбация тоже считается. — Не живу я половой жизнью, — чувствуя лёгкое удушье, просипел Джин. — Так, давайте взглянем на вас, — доктор встал из-за компьютера, вымыл руки, надел перчатки. — Анализы тоже возьмём, на всякий пожарный, я смотрю, у вас цистит в анамнезе… Далее Сокджин плохо помнил, что было. Доктор ему ещё что-то говорил, показывал, Джин ему даже что-то отвечал, затем внутри него оказалась жёсткая и холодная распирающая штука, которая заставила его тихонько заверещать от жгучей боли. После ещё нескольких манипуляций с его гениталиями Сокджин вдруг пришёл в себя одевающимся и мелко трясущимся, стоя босиком на кафельном полу. Медсестра сочувственно протягивала ему стаканчик с водой. — Не переживайте так, это обычное дело, — утешила она его. — Это можно легко решить операцией, ну, или если ваш муж захочет… Сокджин ухватился за мысль. Что? Какая операция? Что ему там надо оперировать?.. Госпожа Ким что-то тихо говорила, и Сокджин вслушался в разговор с доктором. — Значит, всё хорошо? Он даже полностью здоров? — Да, результаты покажут, конечно, но шейка выглядит хорошо, слизистая тоже в норме, яички при пальпации в порядке. Бёдра сильные, но узковаты, если они мало раздвинутся во время беременности, возможно, придётся делать кесарево, но это ничего страшного. Что касается плевы, можно провести операцию по искусственной дефлорации, чтобы первый раз не был слишком… болезненным и не было слишком много крови. — Что? Нет-нет, пусть будет. Никакой операции. Это наоборот очень хорошо. О. Сокджин выдохнул. Так он здоров. Он совершенно здоров! Облегчение так нахлынуло на него, что он ощутил краткосрочную эйфорию, и визит к доктору показался ему даже не таким уж кошмарным. Все через это проходят, по крайне мере, с ним не были грубы и ему не было слишком больно. Видимо, всё дело в плеве. Просто его первый раз будет болезненным, вот и всё. Если он вообще будет. Сокджин сделал себе пометку в будущем снова прийти к этому доктору, чтобы узнать, как там с результатами анализов. Надо запомнить адрес. — Ну что ж, хоть тут получилось как нельзя лучше, — удовлетворённо вздохнула госпожа Ким. Сокджин мысленно пометил этот день красным — она его похвалила! — Много крови — это хорошо, так твой муж увидит, что ты чист, это залог успешной семейной жизни, — проговорила госпожа Ким. — Ты должен понимать, что у омеги должен быть только один мужчина на всю жизнь. Ты должен как следует объездить его в первую брачную ночь, чем скорее ты забеременеешь — тем лучше. И даже не вздумай разводиться с ним, или я самолично найду тебя и придушу тебя и твоих детей. Ты меня понял? — Да, госпожа. — Отлично. Хоть что-то ты понимаешь. Сокджин мельком посмотрел на время. Ему нужно было успеть поспать перед шоу, сегодня Чимин выступает в первый раз с ним в аккомпанементе, и Сокджин ни в коем случае не должен был проспать. Приехав домой, он выслушал свою долю нотаций и отправился в свою каморку. Что бы на этот раз ему надеть?.. Сокджин с трепетом вынул корсаж и кремовую кружевную блузку. И кожаные леггинсы, отлично! Этот наряд будет великолепно взаимодействовать с тем танцем, который Чимин показал на последней репитиции: он сам сшил корсетный наряд, который очень быстро можно было снять благодаря молнии. Вжих — и весь костюм слетает. Сокджину очень нравилась раскрепощённость и артистичность Чимина — он совершенно преображался на сцене, его взгляд становился хищным, его худое, но сильное тело было таким изящным, но мощным, а его движения! Чимин обожал выступать с атрибутами вроде перьевых вееров или пуховок, или же тканевых поев, но Юнги сказал, что пои внутри помещения — это плохая идея. Чимин даже показал пару движений Сокджину и похвалил его сильное тело — конечно, выполнять каждый день поломойные упражнения, а по ночам быть на подхвате у бара или у фортепиано, танцевать и петь — это вам не баклуши бить. А ещё Джину нравились комплименты. Конечно, многие из них были сомнительными, но искренние комплименты его красоте грели его сердце и давали понять — он действительно очень и очень хорош собой, как бы его ни убеждали в обратном дома. Особенно ему нравились девушки, которые просто таяли от его улыбки и звали его к столику только ради того, чтобы он открыл им пиво. — Ого, ты сегодня прям, — Юнги обозначил изгибы в воздухе ладонями. — У-ух! Секси! Сокджин немного покраснел и вкратце рассказал о приёме у доктора. Кюнмин, краем уха тоже слушавшая, поздравила его с потерей докторской девственности, и Сокджин нашёл это ужасным под хохот Юнги. — Никогда больше не употребляй таких слов, — потребовал он. Иногда эти люди могли быть просто жутко бестактными. — Прости, прости, малыш, но это нормально, большинство из нас проходят это даже гораздо раньше. Даже если повод такой дебильный, хорошо, что ты сходил ко врачу и теперь наверняка знаешь, что ты здоров, — она похлопала его по плечу. — Но я бы и не смог нигде ничего подцепить! — жалобно проговорил Сокджин. — Малыш, в мире есть много заболеваний половых органов, которые не передаются половым путём, — напомнила ему Кюнмин. — Опущение матки, например, эрозия шейки, опухоли… — Достаточно, — попросил Сокджин. — Я понял, понял… Это очень интересно, пора закрыть тему. — Тебе, как омеге, нужно быть бдительнее, у тебя два набора, за чем следить надо, — в заключение проговорил Юнги и похлопал себя по животу. — Уж я-то знаю. — Вы двое… Юнги и Намджун состояли в полиаморных открытых отношениях, поэтому могли спокойно заниматься сексом с кем угодно, а не только друг с другом. Умом Сокджин это пытался понять, но это всё ещё порой приводило его в ужас, и в то же время он отдавал должное их изобретательности и внимания к своему половому здоровью. Кюнмин была лесбиянкой, поэтому, по крайней мере, риск залететь для неё был нулевым. — Ты готов к выступлению? - спросил его Намджун. — Чимин уже оделся. Джин уселся за рояль. Включились прожектора, и он начал играть вступление. Живая музыка — одна из вещей, за которые здесь платили деньги. Хорошо играть — это одно, но играть ночь напролёт в людном зале, для артиста-танцовщика, когда что-то может пойти не так и возможно, понадобится импровизировать, и не ошибиться ни в одной ноте — это уже другое. К счастью, у Джина была способность к этому. По крайней мере, Юнги так говорил. Обучив Джина нотной грамоте, Юнги попробовал научить его читать с листа и остался весьма доволен — настолько, что пригласил его на подработку в тогда ещё даже не основанный бурлеск-бар. И Сокджин согласился. Следующий луч прожектора продемонстрировал изящного юношу в белом корсете, микро-шортах, кружевном белоснежном воротнике с перьями, длинных белых перчатках и белых сетчатых чулках, усыпанных стразами. Чимин грациозно, в такт музыке, выплыл на сцену, помахивая огромным веером из страусиных перьев. На его плечах висело то ли парео, то ли лёгкий шёлковый халат белого цвета, усеянный редкими узорами из тропических цветов, и Чимин, делая вид, что ему очень жарко, артистично обмахивался этим веером, меняя позы и как будто злясь, что этот халат постоянно спадает с его плеч. Он лёг на спину, словно изнывая от жары, поднял свои изящные ножки в воздух, затем проскользил по полу, перевернулся на живот, демонстрируя свою шикарную заднюю часть и повиливая ей из стороны в сторону, при этом приподнимаясь на локтях и позволяя накидке снова оголить тот глубокий вырез, что образовывал корсет на его спине. Словно выйдя из себя окончательно, Чимин сорвал с себя накидку и вышвырнул её прочь, и ему как будто на некоторое время стало полегче: он гладил себя веером по телу, всем видом изображая удовольствие от прохлады, но затем ему снова стало жарко. Закусив перчатку на одной руке, Чимин стянул сначала её; прижавшись к ней густо накрашенными губами, он распахнул рот, словно изнемогая, и швырнул перчатку с отпечатком поцелуя в зал, чем спровоцировал одобрительный гул и аплодисменты. Затем та же судьба настигла и вторую перчатку, которая чуть не стала причиной драки. Сокджин уже видел это на репетиции, но в костюме это было действительно впечатляюще. Оглаживая себя перьями по рукам и ногам, изгибаясь и извиваясь, Чимин словно снова получил доступ к божественной прохладе, которой снова стало не хватать уже через какие-то две секунды. Он легко сел на шпагат, обмахивая веером свою промежность, и Джин едва смог сдержать смущённый смешок. Пока Чимин гладил себя веером и обмахивался им, свет становился из белого всё более и более тёплым, а затем даже начал отливать краснотой. Белый костюм Чимина отражал свет и переливался, сначала выглядя золотым, а потом становясь красным, словно белоснежный ангел превратился в чёртика, вылезшего прямо из горячего ада. В конце концов Чимин сорвал с себя воротник и тоже вышвырнул его, после принялся танцевать что-то, больше похожее на тверк, что с его шикарными ягодицами выходило просто прекрасно. Белый веер, ставший в красном свете алым, теперь походил на вьющиеся вокруг него языки пламени, и Чимин уже скорее не обмахивался им, а купался в этих языках, как сгорающий грешник. Его движения из плавных и изящных, флиртующих, стали резкими и провокационными, и Сокджин отражал это в музыке, добавляя напряжения. Одним рывком Чимин содрал с себя корсет и отбросил его, после чего продолжил извиваться среди алых перьев под восторженные вопли аудитории. Его недвусмысленные движение бёдрами наводили на мысль, что под «жарой» в этом танце имеется в виду вовсе не высокая температура, а человеческое желание, которое было невозможно обуздать. Достигнув в своём танце точки кипения, Чимин содрал с себя и шорты, после чего уселся на пол на одно бедро, повернувшись к зрителям своими аппетитными кругленькими ягодицами и заполошно дыша, прижав одну руку ко лбу, словно в изнеможении, и опираясь на вторую. В этой позе было замечательно видно, какая сильная у него спина, изящная, гибкая талия и красивые бёдра. Из одежды на нём оставались только едва заметные сетчатые чулки: финальная картинка была просто идеальной. Бар наполнился аплодисментами. Свет медленно погас, пряча в полутьме фигуру Чимина. Джин помог ему собрать одежду и ушёл за кулисы — его сменил Юнги. — Отличное шоу! — одобрил Намджун. — И сюжет, и костюм, и исполнение! — Спасибо! — счастливо отозвался Чимин. — Мне он тоже нравится! Ой, воротничок не порвался? Я сделал специальный замочек… Ох, дайте я только оденусь, я же уже вышел со сцены. Как только Чимин уходил со сцены, он становился немного стеснительным, а вот в свете софитов ему словно срывало тормоза. — Танец потрясающий! И такой дерзкий, — вздохнул Сокджин. — Хотел бы я научиться так же. — Ты можешь быть моим партнёром, хён, — заметил Чимин. — Ты ведь тоже танцуешь! Ты столько всего умеешь, и петь, и танцевать, и на фортепиано играть… И ты хорош собой! — Спасибо, — Сокджин зарумянился. — Но я правда не могу… я пока не решаюсь. К тому же, у меня скоро свадьба, боюсь, как бы из-за этого всё не пошло не так. — Если твоему мужу не нравится, чем ты занимаешься, то не выходи за него, — фыркнул Чимин. — Всё немного сложнее, — Сокджин беспомощно улыбнулся и пожал плечами. — Иди в душ скорее. Девочки, минутная готовность, выходим за кулисы! Он вернулся к бару, чтобы отдохнуть и перекусить. Юнги уже был на сцене, что-то вещая. — Как насчёт чесночных гренок? — спросила Кюнмин. — Сыльги, сообрази, пожалуйста, гренок с чесноком и сыром, и стакан чая безо льда. — Спасибо, умираю с голоду, — поблагодарил Джин. — Долго ещё до следующего? — Десять минут, успеешь перекусить. Местные гренки были хрустящие снаружи и мягкие и пышные внутри, поэтому Джин их очень любил. Они не царапали горло и приятно хрустели на зубах, при этом не оставляя впечатление, что его челюсть сейчас разломается. — Будешь? — спросил Джин Чимина, быстро смывшего с себя трудовой пот и запрыгивающего за барную стойку. — О, спасибо большое, обожаю гренки! Оби оба рассмеялись. Кто не любит чесночные гренки. — Добрый вечер, дамочки, а вы свободны? — раздался низкий голос рядом с ними. Чимин отодвинулся подальше — незнакомый мужчина решил подойти познакомиться. — Мы не дамочки, — заметил Джин. — И нет, мы не свободны. Мы здесь работаем, у нас перерыв, пожалуйста, дайте нам отдохнуть. — Почему бы вам не провести перерыв в моей компании? — искренне удивился мужчина. — Я угощу вас! Вы оба такие симпатичные лебёдушки, ну просто ягодки, так бы и съел! — Пожалуйста, уходите, мы не станем с вами пить, мы на работе, — видя, что Чимин перетрусил, Джин загородил его собой. — Что ты ломаешься-то? Денег хочешь? Не строй из себя сучку… — Уходите! — Джин махнул охране. — Пожал… Раздался резкий хлопок и грохот. Омега ошарашенно прижал руку к своей горящей щеке, свалившись на барную стойку. — Ты что о себе возомнил, а, блядь? Твоё дело — сосать за деньги! Шлюха! Отпустите меня! Эй, что вы себе позволяете?! — Запишите данные его id и больше в заведение не впускать, — раздался мрачный голос Кюнмин. — Возьмите у него денег на счёт и выпроводите отсюда. Намджун вместе с охранником вытолкали наглеца прочь. Бережные руки Кюнмин обернулись вокруг плеч Сокджина. — Малыш, ты как?.. Он сильно тебя ударил? Сыльги, принеси лёд! Ох, Джинни… — Что с моим лицом? — на грани истерики спросил Джин. — След есть?.. Вся его щека опухла от удара, и глаз немного заплыл. — Сейчас, сейчас-сейчас, —Кюнмин завернула лёд в полотенце и прижала к щеке Сокджина. — Вот, подержи. Отёк спадёт. — Кровь есть? — Нет. — Боже, завтра же Чонгук придёт, что я ему скажу, — в ужасе прошептал Джин, прижимая лёд к лицу. — Простите, —испуганно пробормотал Чимин. — Ты не виноват. В следующий раз если такое случится, сразу бей тревогу. У нас все сотрудники и выступающие под нашей защитой, домогательства строго запрещены, — Кюнмин постучала ногтем по табличке «Сотрудников не трогать!» — Да… хорошо, я постараюсь. Я просто… в ступор впал, — промямлил Чимин и зацепился за Сокджина: — Хён, очень больно? Как же так… — Ничего, за роялем я сижу не этой стороной к людям, это самое главное, — слабо улыбнулся Джин. Господи, хоть бы отёк спал.