***
Сегодня утром небо поразительно чистое. Рей выросла в ненависти к ясному небу. В Джакку это означало жаркие дни, красную кожу и трудные поиски воды. Но на острове, где воздух настолько влажный, что его можно было бы пить, она находит это обстоятельство приемлемым и даже красивым. Она способна наслаждаться пейзажем, потому что — вопреки ожиданиям — ее не парализовало от ужаса. Голос Финна подействовал успокаивающе на ее оголенные нервные клетки: и дело было даже не в том, что он сказал, а из-за мягкой, дипломатичной манеры, в которой он это сделал. Рей знает Финна много лет, поэтому она понимает, что тот ее простил. Он попросил ее встретиться с ним на деревянной скамейке возле ресторана — той самой, на которую он уложил ее в отключке в первый вечер. Рей полагает, что это очень символично. Она плюхается рядом с ним, не говоря ни слова. — Привет, — произносит он первым. — Привет, — отвечает она так же ровно, как доска для серфинга, прислоненная к стене рядом. Долгая пауза. Рей ничего не говорит. Она отказывается что-либо говорить. — Рей, — вздыхает Финн. Он легко прикасается кончиками пальцев к костяшкам правой руки. — Прости меня. На первых же слогах его извинений Рей падает головой ему на плечо и плачет, плачет, плачет ему в рукав. — Прости меня, — снова повторяет он, прижимая ее к себе. — Я не должен был говорить тебе такие вещи. Я не имел права шантажировать тебя нашей дружбой. Рей не может произнести ни слова в ответ. Она слишком занята всхлипываниями, и каждая новая фраза из его уст только заставляет ее рыдать еще сильнее. — Ты по-прежнему мой лучший друг, Рей. Ты всегда будешь моим лучшим другом. Я не должен был… Я не хотел… — Его голос становится таким сдавленным, что, кажется, он тоже больше не может говорить. Боже мой, подбери сопли, женщина. Тыльной стороной ладони она вытирает слезы и мокрую полосу под носом. Рей чувствует себя просто отвратно. — Я п-правда думала… — Она икает. — Я правда думала, что ты больше никогда со мной не заговоришь. — Ну, разумеется, нет. Я сказал это сгоряча. Мне не следовало лезть в это дело, Рей, и мне жаль, ясно?.. Как бы я… Как бы я ни ненавидел тот факт, что ты связалась с Соло… Это твоя жизнь. И я твой друг. Я буду рядом независимо от того, как я сам к этому отношусь. Рей кивает, все еще вытирая слезы и сопли, стекающие по ее лицу. — Я знаю, что ты все еще злишься на меня. — Да, — не скрывает Финн раздражение в голосе. — И когда все это закончится, и ты во всем разберешься, нам предстоит очень, очень долгий разговор, потому что у меня накопилась масса вопросов. Типа... о чем ты думала? Что случилось с твоими стандартами? Когда тебе начали нравиться муда… — Финн. — Да, прости-прости. Все после. Но сейчас мне просто… мне просто жаль. Она снова кивает, слезы все еще текут по ее лицу, но хотя бы рыдания перестали сотрясать тело. — Спасибо, Финн. Он улыбается и нежно целует ее в висок. Рей на мгновение закрывает глаза, наслаждаясь ощущением его близости. Это совсем не то же самое, как в тем времена, когда они встречались. Это безопасное, комфортное чувство. Такое, которое существует среди членов семьи. Впервые за восемь месяцев с момента их расставания Рей видит будущее, в котором они с Финном снова могут стать друзьями. — Кстати, нам нужно поблагодарить Роуз за вмешательство. Рей откидывает голову назад и хмурится. — Роуз? — Ага. Вчера вечером она меня успокоила и вразумила, а сегодня утром уговорила встретиться с тобой. И я очень рад, что она это сделала. Рей чувствует, как ее губы изгибаются в легкой улыбке. Хм. Роуз. Еще один друг, готовый подставить плечо, о котором она даже не подозревала. — Ты можешь просто… — Финн замолкает, слегка ударяя себя по колену. — Нет, неважно. — Все в порядке, — уверяет она. — Что ты хотел? — Можешь ответить мне хотя бы на один вопрос? Ей не нравится, к чему все идет, но если это неизбежно, то лучше сорвать пластырь одним рывком. — Конечно. — Почему Бен Соло? Рей вздыхает. Она сама пыталась это выяснить на протяжении двух дней. — Почему из всех парней, с которыми ты бы могла познакомиться на этом острове, ты выбрала его? Сперва я решил, что это такой способ меня разозлить. Но тогда зачем тебе было скрывать это от меня? Это лишено логики. Господи. Она себе-то никак не могла признаться, а теперь ей надо озвучить свои чувства перед Финном. Но пути назад нет. — Может быть, это потому что… — медленно тянет Рей каждое слово, — ...он мне вроде как действительно нравится. Финн выглядит потрясенным. Видимо, эта идея даже не приходила ему в голову, несмотря на ее поразительную очевидность. — К… Как? Почему… Как? — Ага, вот так. — Ее плечи опускаются с новым вздохом. — Сама в шоке. — Но почему? Почему ты… Каким образом… — бормочет Финн. Вот тебе и весь этот разговор «позже». — А для этого нужно рациональное объяснение? Он мне просто нравится, Финн. — Как бы ровно ни звучал ее голос, ее сердце стремится пробить грудную клетку и убежать. — Мы вроде как полные противоположности, но при этом очень похожи. — Похожи? — С каждым новым откровением Рей голос Финна взлетает все выше. На самом деле это довольно забавно. — Чем ты можешь быть похожа на Бена Соло? — Мы понимаем друг друга, — произносит она резко и чуть мягче добавляет: — Он меня понимает. — Что ты имеешь в виду, Рей? Ты так говоришь, как будто это что-то особенное. — Потому что он единственный знает меня настоящую. Финн выглядит еще более шокированным. — Что? Я тебя знаю. Маз тебя знает. Наши друзья тебя знают. — Нет, ты не знаешь. Вы все думаете, что знаете, но это не так. У вас сложилось обо мне превратное впечатление, как о милой, хорошей девочке, которая почти никогда не пьет, никогда не влипает в грязные истории, никогда не полезет драться… Но это не так. И мне надоело вести себя в соответствии с этим образом. У меня было очень тяжелое детство, Финн, о котором я никому из вас не рассказывала. Я не очень хороший человек. — Ты хороший человек, — противится Финн. — Рей, я тебя знаю. — Да нет же! — вскрикивает Рей, заставляя его подпрыгнуть. — Нет, — говорит она снова, уже тише. — Даже когда мы были вместе. Я никогда не рассказывала тебе о своем детстве или о том, каким я была ребенком. Финн, я чуть не откусила мужчине палец за то, что он угрожал вызвать полицию. — Ты собиралась откусить кому-то палец? — Глубокие морщинки на его лице указывают на то, что он не особо впечатлен. Это очень отличается от реакции Бена. — Он… я была… у меня были причины... Челюсть Финна выдвигается вперед, а глаза щурятся, выдавая замешательство. Он ничего не говорит, поэтому Рей уточняет: — Эта темная часть моей жизни… Она сделала меня той, кто я есть. Но я никогда о ней не рассказывала и никогда не показывала ее тебе. Вот почему я вела себя импульсивно в конце наших отношений. Вот почему… Вот почему я рассталась с тобой. Выражение его лица смягчается. — Понимаешь, тяжело быть с кем-то, с кем ты не можешь быть самим собой: это как постоянно стоять на цыпочках, чтобы казаться чуть выше. Это изматывало, и я начала спускать ту, другую версию себя с цепи, и, ну… то есть, мне не следовало так себя вести. Но потом ты просто... отказался от меня, не стал за меня бороться. Думаю, настоящая версия меня не очень бы тебе понравилась. Финн выдыхает, опуская голову на руки. — Прости, — продолжает Рей. — Мне не следовало отстраняться. Мне следовало поговорить с тобой откровенно. — Нет, это ты прости. — Финн поднимает голову, чтобы посмотреть на нее. — Мне жаль, что я не стал за тебя бороться. Он сжимает ее руку, и она сжимает ее в ответ. — Все нормально, — говорит Рей, и она имеет в виду именно это. Это действительно нормально. Она никогда не была его человеком, а он никогда не был ее. Гнев и негодование, которые она копила месяцами, исчезли.***
Примирение с Финном дает Рей силы присутствовать на свадьбе. И, как оказалось, никто из их друзей не успел добраться до репетиционного ужина на момент неловкой сцены с Беном. Очень удачно для участников этой сцены. — Они все пошли в спа после того, как я отвел По в медкабинет, — сообщает ей Финн за обедом. — Как оказалось, здешние процедуры очень расслабляют. Они потеряли счет времени. Затем он углубляется в десятиминутную историю о том, как По буквально извел его любовными стенаниями по поводу Зори после того, как принял обезболивающее. Судя по всему, это были обычный ибупрофен и парацетамол. — Я почти уверена, что ты не собираешься распространяться об этом направо и налево, дорогой. По рассказал тебе по секрету, — с легким укором в голосе произносит присоединившаяся к ним Зори. — Извини, но это было весело, — пожимает плечами Финн. Рей возвращается в номер и разглядывает себя в зеркале в полный рост. Платье, которое она приготовила для свадебного торжества, нежно-розового цвета, с красивой драпировкой складками и завлекательным вырезом «сердечком». Идеальный наряд для хорошей девочки. Она собирает пучок, удерживая его одной рукой. Ощущается как-то неправильно. Рей опускает руку, и волосы беспорядочными волнами стекают ей на плечи. Ага. Немного лучше. Согласно переписке в групповом чате, друзья намерены встретиться в баре ресторана, чтобы выпить перед официальной частью. Рей никогда не приходило в голову, что они могут иметь пристрастие к алкоголю, но стрелки часов едва переползли через отметку два, а им уже не терпится закинуться чем-то покрепче. Рей решает к ним присоединиться. Спустившись на лифте с туфлями в одной руке и сумочкой в другой, она босиком пересекает холл, отмечая явные изменения в обстановке. Окна оформлены цветочными композициями из франжипани. Потолок и мебель украшены гирляндами. Гигантские деревянные указатели, выкрашенные в белый и золотой, подписаны вручную элегантным шрифтом. И Лея действительно расстелила для гостей красную ковровую дорожку. С того места, где она стоит, бар выглядит довольно претенциозно, поэтому Рей решает, что пришла пора обуться. Она роняет туфлю на пол и пытается, матерясь, втиснуться ногой в узкую колодку. Именно в этот момент она слышит, как он зовет ее по имени. — Рей. Этот голос. Он настолько характерен, даже без всего сопутствующего багажа, который за ним тянется. Одного этого хриплого рычания достаточно, чтобы по позвоночнику побежали мурашки. Она поворачивается, наконец сумев втиснуть ногу в туфлю. Вторая остается босой. На ее лице расплывается холодная, механическая улыбка, в то время как внутри происходит ядерный взрыв. Бен идет к ней через холл. Рей не будет врать, выглядит он немного дерьмово несмотря на отлично сидящий смокинг. Волосы торчат вихрами, а под глазами залегли темные круги. Рей задается вопросом, пил ли он накануне допоздна — его внешний вид определенно указывает на похмелье. Тем не менее она все равно находит его красивым, и ее руки рефлекторно дергаются, желая к нему прикоснуться. Он зеркалит ее фальшивую улыбку. — Можем поговорить? У него странный взгляд. Она никогда не видела его таким уязвимым, даже когда нависла над ним на пляже и потребовала ключ от комнаты. — Да, — постукивает Рей сумочкой по запястью. — Мы можем, э-э… — Он оглядывается вокруг, хмурясь. — Можем прямо здесь. — Конечно. Бен нервничает. Он несколько раз проводит пальцами по волосам, прежде чем замечает собственный тик и засовывает руки в карманы. — Выглядишь прекрасно. Как ты? Как я? — Типа, — продолжает он, скорее всего, чувствуя себя глупо, — как прошло твое утро? — Я проспала большую его часть, — признается Рей. — Поговорила с Финном. Потом мы пошли обедать. Его брови взлетают вверх. — То есть у вас двоих… все хорошо? Почему он должен быть таким милым? Почему меня так к нему тянет? — Ага. Теперь все хорошо. Мы во всем разобрались. — Отлично. — Ага. Обратный рейс сегодня вечером обещает быть гораздо менее неловким. Пауза. — Сегодня вечером? — переспрашивает Бен, немного поперхнувшись на втором слове. — Ты улетаешь обратно сегодня вечером? Почему не завтра утром? — Так было дешевле. Скариф, знаешь ли, небюджетное направление. — Ага. Верно. Она кивает, сжимая губы. Только что прибывшие гости начинают просачиваться через вестибюль, разливаясь по помещению, словно поток воды. У них есть пара мгновений, прежде чем разговор утратит приватность. Давай. Скажи мне, чего ты действительно хочешь. — Послушай, — начинает Бен, тоже почувствовав давление времени, — я сожалею о том, как все обернулось. Рей сглатывает. — Да? — Да. Я мог бы справиться со всем этим гораздо лучше. — Уголки его губ принимают робкий неуверенный наклон. — Мне жаль, что все так закончилось. Ее сердце камнем падает в желудок. Каким-то образом в ней все еще теплилась маленькая искра надежды, о существовании которой она даже не подозревала. — Мне тоже жаль, — шепчет она. Рей изучает его, ищет в его глазах хоть что-то. Она вспоминает, как он смотрел на нее в ту первую ночь, когда она свесила ноги со стойки бара, а он держал ее за талию. Она вспоминает их первый поцелуй и то, как он сделал такой глубокий вдох, словно Рей была его последним запасом воздуха. Она вспоминает, как крепко, почти с отчаянием, он прижимал ее к себе во время секса. Не отказывайся от меня, не переставай за меня бороться. — Что ж, приятно провести время на свадьбе. И вот так последняя искра гаснет. Рей требуются адские усилия, чтобы сдержать накатывающие слезы. Ей никогда не было так горько. Даже когда она рассталась с Финном. Даже когда ее исключили из десятого класса и она обнаружила, что Маз ждет ее в кабинете директора. Даже когда ей было четыре года и она смотрела, как грузовик ее родителей мчится по песчаной дороге. Потому что во всех этих случаях Рей заранее знала, что жизнь ее поимеет. И когда это происходило, это было похоже на облегчение после долгого ожидания неизбежного. Однако на этот раз она искренне верила, что такого не произойдет. Она верила, что у нее есть шанс. Рей наконец нашла своего человека. Только вот она по иронии судьбы оказалась не его. — И тебе, — выдавливает она, пораженная тем, как звучит ее голос. Мертвый и пустой, но тем не менее ровный. Пока она обдумывает свой следующий шаг, из динамиков на потолке мягко льется мелодия «It Must Have Been Love» группы Roxette. Хм. Очень в тему. Смысла задерживаться больше нет. Разговор окончен. Поэтому она с грохотом роняет вторую туфлю на пол. К счастью, ей не требуется много времени, чтобы втиснуть в нее другую ногу. Она одаривает его легким кивком и улыбкой со сжатыми губами, а затем уходит, даже не удосужившись оценить его реакцию — радостную, печальную, равнодушную. Это не имеет значения. Все кончено.***
Это свадьба пятидесятипятилетней невесты с шестидесятивосьмилетним женихом. Поэтому плейлист, звучащий из каждого динамика в отеле, состоит почти что исключительно из музыки 80-х. Бену пришлось выслушать стенания Майкла Болтона на тему «Как мне жить без тебя» (спускаясь в лифте), «Должно быть, это была любовь» (ставя точку в отношениях с Рей), и вот теперь через потолочные динамики в комнате для переодевания Бонни Тайлер терзает его своим «Полным затмением сердца». Эти композиции сами по себе напоминают ему о дерьмовом детстве. Бена по сей день преследуют воспоминания о приглушенных рыданиях матери под аккомпанемент этой самой песни. Он помнит, как прижимал ухо к двери ее спальни и ждал не менее часа, пока ее всхлипы стихнут. Теперь, когда он может провести параллели между этими текстами и своей жалкой жизнью, слушать их становится еще более мучительно. Бен поклялся, что никогда не превратится в своих родителей. До сих пор он думал, что отлично справляется. — Эй, тебе не приходило в голову составить свадебный плейлист, который не был бы настолько чертовски депрессивным? Хан стоит перед зеркалом, поправляя воротничок. Его отражение хмуро смотрит на Бена. — Музыку выбирала твоя мама. А в чем дело? — Ни в чем, — бормочет Бен. — Просто эти песни вызывают горячее желание покончить с собой. — Ой, да ладно. Они не так уж плохи. Это ты концентрируешься только на грустных. — Хан опускает руки и поворачивается, чтобы рассмотреть неудачную попытку сына завязать галстук-бабочку. Бен напрягается, когда напарывается на осуждение во взгляде отца. Он наклоняется, чтобы спрятать от него свои неуклюжие пальцы. Хан отталкивает руки сына и развязывает галстук, посчитав, что эту попытку спасти уже невозможно. Бен чувствует, как его старик колеблется, и боится того, что тот собирается произнести. — Это из-за Рей? Та-дам. — Да, и я правда не хочу об этом говорить. — Я заметил, что вчера вы оба были покрыты песком. Что произошло? — Пап, я сказал, что не хочу об этом говорить. — Почему нет? Я твой отец. — Именно поэтому я не хочу говорить об этом с тобой. Хан фыркает, на его губах появляется слабая улыбка. Одной рукой он зажимает галстук-бабочку Бена, а другой приглаживает ему выбившуюся прядь волос. — Давай, сынок. Я не буду судить тебя. Я лишь поделюсь щепоткой мудрости. — Он делает финальный узел. Бен выворачивается из-под его руки. — Со мной все в порядке, спасибо, — рявкает он и возится с запонками, надеясь сосредоточить на них все свое внимание и избежать этого мучительного разговора. Но Хан еще не закончил. — Слушай, я не знаю, что происходит между вами — платоническое или… романтическое, или… — О Боже, умоляю, перестань. — Рей — хорошая девушка. Немного юна для тебя, но… — Папа! — А я все равно скажу — продолжает Хан, преодолевая сопротивление. — Я потратил двадцать лет своей жизни, отказываясь бороться за твою мать. Двадцать лет, которые я мог бы провести с ней, налаживая отношения. Я мог бы быть счастлив. «Нет, ты не мог, — упрямо думает Бен. — Вместе вы были бы так же несчастны, как и порознь, если не больше». — Но я боялся, ведь эти отношения уже один раз причинили мне боль. Бен смотрит на отражение отца в зеркале, испытывая удивление. Страх — это не то чувство, которое он связывал с решением Хана уйти. Обида, да. Эгоизм, возможно. Но не страх. — И теперь я наконец счастлив. Каким-то чудом, спустя столько лет, я смог ее вернуть, — широко ухмыляется он. — Но подавляющему большинству не так повезло. Он многозначительно смотрит на сына, от чего им обоим становится не по себе. Они одновременно отводят взгляд, теребя одежду и прочищая горло. Бен не может вспомнить, когда в последний раз разговаривал с отцом один на один. — Я не собирался говорить ничего такого, — кашляет Хан. — Я ничего не предполагаю и ни на что не намекаю. Я просто в день своей свадьбы рассказываю своему сыну о его матери. Бен вздыхает, расчесывая волосы. Он чувствует себя неловко, поэтому возвращается к привычному паттерну — антагонизму. — Пытаешься использовать драму как предлог, чтобы не доводить дело до конца? Брови Хана хмурятся, но он выглядит скорее раздраженным, чем обиженным. — Откуда, черт возьми, тебе пришла в голову такая мысль? Из мелкой мести он тянет Бена за галстук-бабочку, немного распуская. — Блять! — Лучше найди свою мать, — рявкает Хан. — Наверное, она сейчас не в себе от стресса. Бен стонет. — Ладно. — Он колеблется, а затем добавляет: — Ты не мог бы… — Иди сюда.***
Это первая свадьба, на которую Рей пригласили, поэтому она действительно не знает, чего следует ожидать. Но что бы это ни было, это точно не то. По количеству людей мероприятие больше напоминает концерт. Она знакома со Скайуокерами чуть больше шести лет и до сих пор не может понять, как у них получается быть безумно успешными, богатыми и популярными, не став при этом высокомерными и совершенно невыносимыми. Рей и ее друзьям повезло, что их посчитали относительно важными персонами среди сотен других присутствующих сегодня гостей. Им выделены места с прекрасными мягкими сидениями в первых рядах. Каждый стул украшен небольшой, но изысканной композицией из франжипани, привязанной к деревянной спинке. По громко спрашивает, можно ли оставить букетик на память, но Финн на него шикает. Погода радует. Над головами, в чистом синем небе, баражируют два фотодрона. Пушистые белые облака виднеются лишь где-то на самом горизонте. Бамбуковые колонны, увенчанные красивыми цветочными букетами, окаймляют проход из белоснежного песка длиной в сорок пять метров, по которому, оставляя следы в реке розовых и желтых лепестков, элегантно скользит Лея в сопровождении своего брата Люка. В свои почти шестьдесят она самая красивая женщина, которую Рей когда-либо видела. — Она похожа на настоящего ангела, — шепчет Роуз, и Рей с ней соглашается. Рей хочет сказать Люку, что тот выглядит настоящим щеголем, когда ее преподаватель проходит мимо, но, конечно, сдерживается, напоминая себе о правилах хорошего тона. Тем не менее это правда. Его типичный профессорский гардероб состоит из твида, твида и еще раз твида. Атласный смокинг, в который он одет сегодня, очень ему идет. Хан ждет свою невесту перед совершенно чудовищной аркой из цветов франжипани. На фоне этой роскоши он выглядит странно, почти неуместно. Рей хорошо знает старшего Соло: грубый, неуклюжий, резкий, ненавидящий показушность. Но судя по эйфории на его лице, он находится именно там, где и должен. Неподдельная любовь в его улыбке, с которой он смотрит на Лею, вызывает слезы на глазах Рей. Рей помнит эту улыбку. Она увидела ее в тот день, когда Хан ворвался в офис и небрежным шепотом объявил, что помолвлен, смутился, и тут же добавил: «Знаю, знаю. Такой старый пердун, как я, и вдруг женится?» Но эта его улыбка поведала Рей главное: «старый пердун» был абсолютно счастлив. Воспоминание о вспышке такой же улыбки на лице его сына врезается в нее, как несущийся на полной скорости грузовик. Рей чувствует, как по лицу начинают неконтролируемо течь слезы. Да что ж такое! Хорошо, что все вокруг тоже плачут. — Они так влюблены. Когда же я окажусь на их месте? — вопрошает Джанна. Рей усмехается, промокая влажные щеки тыльной стороной ладони. — Когда бросишь своего никчемного парня. Она чувствует на себе взгляд Джанны и на секунду боится, что перешла черту. — И то верно, — вздыхает девушка, кладя голову Рей на плечо. Церемония проходит без сучка и задоринки. Они обмениваются клятвами ( Хан дает свое согласие, не дожидаясь окончания вопроса, чем вызывает легкий смех гостей), и счастливая пара обменивается целомудренным, но долгим поцелуем. Глаза Леи расширяются, когда Хан отрывает ее ноги от земли. Она шлепает его по руке. Это так типично для них. Рей ухмыляется так широко, что у нее болят щеки. Все это время она действительно старалась не думать о Бене. Она проигнорировала его, когда тот шел мимо нее по проходу; она направила глаза вниз, когда он стоял с Ханом у импровизированного алтаря; она ни разу за всю церемонию на него не посмотрела. Но когда жених и невеста рука об руку покидают свадебную арку под бурные овации гостей, Рей не может удержаться и все же бросает на него взгляд. Бен хлопает вместе со всеми, стоя между Чуи и Лэндо. Его смокинг сидит идеально, в то время как галстук-бабочка немного съехала на бок. Он — как и всегда — высокий, красивый и в равной степени похож на отца и мать исходящими о него опасностью и элегантностью. Но есть что-то, чего Рей никак не ожидала увидеть. Бен улыбается.***
Пляж сегодня такой безмятежный — полная противоположность вчерашней буре. Рей сидит, вдыхая пьянящую смесь запахов, доносящуюся с легким ветерком. Горячий песок. Соленый воздух. Морские водоросли. Вчера песок был сырым. Сегодня — сухой и мягкий. Она погружает в него руку, и тот покрывает ее ладонь, обнимает ее пальцы. Волны накатывают на берег спокойной пенистой рябью, облизывая ступни. Ее глаза закрываются от этого ощущения. Оно напоминает ей о том, как она впервые попробовала мороженое. — Ты должна сейчас быть в другом месте, дитя. Голос Маз вызывает инстинктивную улыбку. Рей поворачивается, чтобы поприветствовать изящную старушку, ковыляющую к ней по пляжу. Ее улыбка становится шире, когда она наблюдает, как Маз изо всех сил пытается перепрыгнуть через полоску водорослей, которые принимает за корягу. Она преодолевает это препятствие, скользя по песку, но быстро приходит в себя, фыркнув и поправив на носу большие круглые очки. Живя с Маз, Рей засыпала в слезах при мысли о том, что та стареет. Когда их пути пересеклись, это была здоровая, выносливая шестидесятилетняя женщина. Ей было тяжело наблюдать, как время иссушает ее тело, превращая в хрупкую седовласую старушку. Но ее энергичная натура никуда не делась: Рей бы не удивилась, переживи ее Маз. — Прием начнется через полчаса. Вскоре после этого будут подавать закуски. — Несмотря на свои слова, Маз с легким кряхтением падает рядом с Рей. Девушка рефлекторно кладет щеку на костлявое плечо наставницы. Если закрыть глаза, то можно представить, что они снова дома, в Такодане, болтают и кормят рыбок в мини-пруду. Маз протягивает морщинистые пальцы, чтобы погладить скулу Рей. — Что у тебя на уме, моя девочка? Ах, опять эти непрошенные слезы. Кажется, со вчерашнего дня Рей открыла в организме какой-то тайный кран и теперь готова плакать из-за любой мелочи, например, если где-то упадет булавка. — Думаю, вы сами все знаете, — хрипит она, пытаясь смахнуть слезы. — Ну, я, конечно, знаю многое, но далеко не все. Мысли вот я пока читать не научилась! — дерзко ухмыляется Маз, что заставляет Рей хихикать. — Тем не менее рискну предположить. Вчера вечером мальчик Хана выкрикнул со сцены твое имя, когда ты пыталась улизнуть с приема. Предполагаю, что эти события могут быть связаны. Одно упоминание о Бене Соло заставляет сердце Рей подпрыгнуть. Чтобы отвлечься, она вгрызается в заусенец. — Тебе стыдно за меня? — С чего вдруг, дитя? — голос Маз звучит встревоженно-удивленно. — Я попала в его сети и стала просто еще одной зарубкой на спинке кровати, как и остальные многочисленные девушки, которые у него были, — всхлипывает Рей. — Ха! — Маз фыркает так громко, что она вздрагивает. — Какие еще девушки? Рей колеблется. — Ну, Люк говорил… — Да Люку-то откуда знать? — перебивает та. — За последние десять лет он провел со своим племянником не больше пяти минут. Вероятно, он специально пытался очернить Бена в твоих глазах, чтобы ты не пошла по его стопам и не сбежала. — Откуда вы знаете? — Этот мальчик — сын своего отца, — пренебрежительно машет рукой Маз. — Хан всегда был верен Лее и только Лее даже после того, как они разошлись. Он сам несколько раз признавался мне, когда выпивал лишнего. Он был дураком, пытаясь вернуть ее с помощью ревности. — Хан никогда больше ни с кем не встречался? — Нет! И его мальчик — я вижу по его глазам — тоже не бабник. Что отец, что сын неохотно открываются людям. Где-то в глубине души Рей догадывалась о том, что слухи лживы. По тому, как вел себя с ней Бен, она могла сказать, что он либо очень хороший актер, либо ни разу не плейбой. Но в эту версию было поверить легче. Иначе пришлось бы признать, что, возможно, она нравится ему так же сильно, как и он ей, но все же недостаточно, чтобы за нее бороться. — Бен Соло — не такой уж неприятный человек, каким его представляет некоторые, в том числе и он сам, — в голосе Маз слышится веселье. — В любом случае, это не имеет значения. Он уже отказался от меня. — Отказался от тебя? Почему? Что ты ему сказала? — Я… я сказала ему держаться подальше от меня и моей жизни. Пронзительный хриплый смешок, который издает Маз, снова заставляет Рей вздрогнуть. — Ну, а чего ты ожидала, девочка? Ты велела ему уйти, и он ушел! Рей поднимает голову и в недоумении смотрит на пожилую женщину. — То же самое было с Финном, разве нет? Ты сдалась первой и осудила его за то, что сама инициировала. Рей кладет подбородок на колени. — Вы не понимаете. — Чего я не понимаю? — Все от меня отказываются. Мои родители. Четыре разные приемные семьи. Я не нравилась им такой, какая я есть. Мне пришлось подстраиваться под ожидания, чтобы люди перестали от меня отказываться. Маз тяжело вздыхает и кладет тощую руку на трясущиеся плечи Рей. — Мое дорогое дитя, я все про тебя знала в тот самый момент, как ты вошла в мой дом. И я никогда от тебя не отказывалась. Песок перед глазами Рей начинает расплываться в мутное пятно. — Думаешь, я взяла над тобой опекунство, ничего не узнав о твоем происхождении? Я прочитала каждую каракулю в твоем файле. Я знаю, откуда ты родом. Я знаю, что ты делала. Я видела твой взгляд. Ты не была простым ребенком; ты не стала простой девушкой. Но я все еще люблю тебя. Пока Маз не произнесла этих слов, Рей даже не понимала, что она всю свою жизнь жаждала их услышать. На этом свете был человек, который все это время за нее боролся. Как она могла быть настолько слепой, чтобы этого не видеть? Хватка Маз на руке Рей слишком крепкая для хрупкой пожилой женщины. — Не бойся того, кто ты есть, — яростно шепчет она. — Не нужно стыдиться своих корней, своего прошлого. Ты выросла на их основе и превратилась в сильную, красивую девушку, которая заботится о дорогих ей людях. Ты стала замечательным человеком. Если бы Рей захотела, она могла бы зажмуриться и притвориться, что слышит эти слова от своей собственной матери. Она могла бы представить, что ей четыре, или десять, или двадцать лет, что она лежит на песке Джакку, положив голову той на колени, а мягкие, нежные пальцы перебирают ее волосы. К тому времени, как Рей оказалась у Маз, женщина была слишком стара, слишком угрюма и слишком измучена, чтобы называть ее как-то иначе, кроме как по имени. А когда она в конце концов всем сердцем полюбила Маз, было слишком поздно называть ее мамой. Но она была именно ей — матерью, которой у Рей никогда не было. И ей она останется навсегда. Они сидят рядом, переплетя пальцы. Прижавшись друг к другу, они молча наблюдают, как солнце опускается в море, и не двигаются с места, пока оно не скрывается за линией горизонта.***
На свадьбе слишком много людей. Почти до смешного. Бен сильно сомневается, что его родителям не наплевать как минимум на восемьдесят процентов из них. Им пришлось забронировать почти половину курорта, чтобы разместить всех приглашенных. Половина гостей рассредоточена по пляжу, другая размещена в зале для торжеств. Обе площадки одинаково грандиозны. Бен даже не хочет знать, какой счет выставят его родителям за все это дерьмо. На него наваливается смертельная скука, когда он подталкивает вилкой филе-миньон, отчаянно пытаясь отключиться от безвкусных подшучиваний, которыми обмениваются Хан и его дружки-идиоты. Они спорят из-за какой-то глупой драки, которая произошла тридцать лет назад, и при этом ведут себя невыносимо громко. Судя по всему, у Хана возникли небольшие проблемы с банком, и Лэндо пообещал ему помочь. В итоге Чуи оказался тем, кто... Отключись. Хватит слушать это пьяный бред. Бен мог бы избавить себя от головной боли и просто уйти, но странным образом за свадебным столом он чувствует себя в большей безопасности. Поэтому он опускает голову на предплечья, надеясь, что если достаточно постарается, то сможет подремать, пока вся эта ночь не закончится.***
Именно в такой унылой позе Лея Органа находит своего сына. Она пристально разглядывает его слегка затуманенным алкоголем взором, ногти впиваются полумесяцами в спинку стула. Он сейчас такой большой мальчик, но каким-то образом ему удается выглядеть таким маленьким. — Бен! — зовет она, ее рука опускается на его волосы. Лея лениво отмечает про себя, что ему нужно подстричься. Ее сын шевелится и раздраженно на нее смотрит. — Что? — Он мягко отталкивает ее руку, но при этом вся его застывшая поза выражает враждебность. Лея, конечно, знает, что большинство людей находят Бена пугающим. Природа одарила его телосложением снежного человека, а характер и жизненные обстоятельства — агрессивным поведением: он в любую секунду готов к войне. Но за этим высоким, крепким телом и широкими плечами она все еще видит маленького, долговязого мальчика, который плакал у нее на коленях, когда соседские мальчишки сломали его скейтборд. За острыми скулами и сурово сжатыми челюстями — пухлые румяные щечки и мягкие надутые губки, потому что Хан отругал его за то, что тот залез под капот «Сокола». А за холодным, ястребиным взглядом и хмурым, презрительным выражением лица — карие глаза, которые с благоговейным трепетом смотрели на нее, когда она вложила ему в рот соску. Лея не боится своего мальчика. Она может дерзко улыбнуться ему, протянуть руку и сказать: — Порадуй свою маму танцем. В его глазах вспыхивает раздражение и подозрение. — Зачем тебе это? Она делает глубокий-преглубокий вдох. — Потому что это моя свадьба, и я хочу потанцевать с сыном. — Это не какая-то ловушка? — Ловушка, Бен? — Ага. Например, чтобы устроить мне допрос с пристрастием. — А есть что-то такое, о чем мне следует тебя допросить? Его веки трепещут, открываются и закрываются. — Нет. — Тогда пойдем. Ее сын все еще колеблется, когда берет ее за руку. Лея помнит, с каким энтузиазмом он танцевал с ней в тот день, когда она впервые научила его вальсировать. Он едва доставал ей до бедра и только что оправился от вывиха лодыжки, но к концу урока вел свою партнершу, как заправский танцор. Ах, если бы он только мог продемонстрировать такой же энтузиазм и сегодня! Приглашенная группа как раз играет очаровательную версию песни Journey «Open Arms» с подходящим тактом в три четверти. — Ты помнишь, как вальсировать? — Ты же знаешь, что помню. — Он легко и непринужденно принимает исходное положение, как будто это было только вчера. Лея не может сдержать улыбки. — Ты помнишь, кто тебя научил? Бен идеально держит ритм, словно для него это так же естественно, как дышать. Правая нога назад, левая в сторону, правую приставить к левой. Левая нога назад, правая в сторону, левую приставить к правой. Лея, наоборот, то и дело спотыкается. — А тебя кто-нибудь учил? — шутливо качает головой Бен. — Шампанское уже вскружило мне голову. — Так вот в кого у меня склонность к алкоголизму. — Ой, не преувеличивай. — Она слегка похлопывает его по щеке. — Три бокала шампанского за вечер на собственной свадьбе — это не алкоголизм. Когда на ее слова не следует никакого отклика, Лея вытягивает шею, чтобы взглянуть на сына. Он отлично смотрится в смокинге. Прямо как его отец. — Ты у меня такой красивый, Бен. У него становится такой вид, как будто он вот-вот зардеется от смущения. И хотя его щеки перестали розоветь после подросткового возраста, но она не сомневается, что кончики его ушей под гривой волос отливают красным. Ее подозрения подтверждаются, когда он резко меняют тему. — Значит, на сегодня у меня больше никаких обязанностей? — То есть ты видишь во мне только предвестника допросов и хлопот? — поднимает брови Лея. Бен пожимает плечами. Нет. Конечно, нет. Наверняка он просто хочет ввернуть шпильку. Но Лея задумывается. Она не может вспомнить, когда в последний раз общалась с сыном, ничего при этом не выспрашивая и не требуя. Господи. — Ну, ты… ты проделал замечательную работу, Бен. — Серьезно? — Он издает мрачный, наполненный сомнением смешок. — Даже с теми фотографиями по случаю приветственной вечеринки? — А что не так с теми фотографиями? — Ничего, — отвечает он подозрительно быстро. Лея хихикает. Интересно, значит ли это, что ее сын делал снимки только привлекательных женщин или не делал их вовсе? — О, ну, это не имеет большого значения. Оглядываясь назад, я понимаю, что три приема были чересчур. Мы могли бы обойтись и без первого. — Да, — соглашается Бен — редкое явление. — Главным событием все равно была свадьба. Как тебе она, кстати? Уголок его рта слегка изгибается, предвещая появление чего-то язвительного. Но затем Бен опускает взгляд, встречается с ней глазами, и ухмылка быстро исчезает. — Было классно. Лея улыбается, ее плечи опускаются от удовлетворенного вздоха. Она прижимается щекой к его груди — теперь они просто медленно покачиваются. — Я думаю, — бормочет она, — после сегодняшнего вечера все вернется на круги своя. До того, как случился весь этот бардак. Его грудь слегка сотрясается от скептического смеха. — Я бы особо не рассчитывал, мама. Она открывает глаза. — Что ты имеешь в виду? Думаешь, мы не будем счастливы? — Счастье иллюзорно. Все всегда заканчивается тем, что нам грустно и одиноко. Его заявление ее удивляет. Каким бы вспыльчивым и пессимистичным ни был Бен, она никогда не ожидала услышать от него что-то настолько мрачное. Когда ее сын стал таким циником? Может быть, это случилось в тот день, когда его отец выбежал из дома, сжимая в одной руке спортивную сумку — он так резко завел свой «Сокол», что задребезжали оконные стекла? А может, это произошло, когда она отправила его в школу-интернат Люка, пообещав посещать его ежемесячно, а в итоге — два раза в год? Или когда Люк уволил племянника за непослушание, и ни Лея, ни Хан не выступили в его защиту, чтобы это оспорить? Господи. Приз «лучшие родители» им точно не светит. Ее накрывает мощная лавина раскаяния: Лея не раз и не два подводила своего сына. Она запрокидывает голову, чтобы еще раз на него взглянуть, ее зрение затуманивается слезами. — О, Бен. Он замирает, чувствуя ее горе, и его пальцы ослабевают на ее талии. Лея приходит в себя, делая два судорожных вздоха, а затем обхватывает его лицо ладонями. Ее большие пальцы скользят по темным кругам под его глазами. Она нежно ему улыбается. — Прости меня. В его глазах мелькает паника. (Если бы она моргнула, то, возможно, пропустила бы этот момент.) Кажется, что каждый мускул в теле Бена задеревенел, как будто ее извинения парализовали его с головы до ног. — Прости меня, Бен. Мне очень, очень жаль. Прости. Он отпускает ее и делает осторожный шаг назад, как будто физическая дистанция может защитить его от обрушившегося шквала эмоций. Кажется, что он борется сам с собой: спрашивать или спустить на тормозах? Наконец он решается: — За что? Вокруг них кружится толпа шумной молодежи. Лея отводит Бена в сторону, сжимая его предплечья, и не отпускает, даже когда они уже покинули танцпол. В его насмешливом взгляде она видит потерянного мальчика, напуганного, одинокого и отчаянно нуждающегося в любви. — Нас никогда не было рядом, ведь так? Он дважды быстро моргает, затем переводит взгляд в потолок. Обычно ее сын не лезет за словом в карман, но на этот раз он молчит. — Мы должны были быть рядом. — Лея задается вопросом, слышит ли он ее вообще. Находясь под гнетом вины, ее голос звучит достаточно тихо даже без окружающего шума. Она снова повторяет то, что сказала ему раньше, потому что, возможно, это самые главные слова в ее жизни. — Прости меня, Бен. Лея чувствует, как он — и физически, и эмоционально — оказывает сопротивление, отстраняется. Она лишь усиливает хватку. — Мы были слишком строги с тобой. Мне не следовало отсылать тебя к Люку. Вот когда я потеряла тебя окончательно. Именно тогда я потеряла вас обоих. Бен смеется — краткий, сухой, лишенный веселья смех. Он упрямо высвобождает руки из ее хватки и проводит обеими ладонями по своим волосам, затем отступает на шаг и делает еще один шаг назад. — Ты же не собираешься теперь осыпать меня банальностями? — Нет! — яростно восклицает Лея. Неужели это все, что он от нее ожидает? — Я просто… я просто не хочу… — Сейчас ее сын закован в защитную броню из десяти листов стали. — Я не хочу, чтобы ты продолжал бояться. — Чего? — Доверять людям. — Ее руки тянутся к нему, но он ускользает из пределов ее досягаемости. — Любить и быть любимым. Бен смотрит на нее так, словно попал в засаду. Как будто он был прав, думая, что ее приглашение на танец — всего лишь способ заманить его в ловушку. — Почему ты это говоришь? — Да, это риск, — продолжает Лея, уклоняясь от его вопроса. — Всегда возможен вариант, что ты будешь страдать. Если ты любишь по-настоящему и глубоко, боль почти гарантирована. Но если это твой человек, оно того стоит. Ты можешь быть счастлив, Бен. — Ты этого не знаешь. — Он выглядит столь же испуганным, сколь и воинственным. — Ты не знаешь, что на этот раз вы с отцом будете счастливы. — Нет, не знаю, — признается она. — Никогда не знаешь наверняка. — На этот раз, когда Лея тянется к сыну, тот не отступает. Его плечи напряжены, но, по крайней мере, он больше не уклоняется от ее прикосновений. — Но как я уже сказала, попытка того стоит. Его грудная клетка вздымается. Похоже, он изо всех сил пытается сдержать прерывистое паническое дыхание, вырывающееся из его легких. Как будто ему хочется кричать или смеяться, или плакать. Он точная копия самого себя, того подростка, которому сообщили, что его отправляют к дяде. Лея старается успокоить сына, нежно поглаживая по лицу. Ей очень бы хотелось вернуться в тот момент и сказать ему то, что она собирается сказать сейчас. — Нас не было рядом с тобой, Бен. Но теперь все изменится. Я знаю, что уже слишком поздно, но мы попробуем. — Ее большой палец проходит по изгибу его скулы. — Мы с папой так сильно тебя любим — всегда любили — и хотим, чтобы ты был счастлив. Бен не двигается. Он не вздрагивает, не дышит, ничего не говорит. Но его глаза полны меланхолии. Должно быть, он не верил, что когда-нибудь услышит от нее эти слова. Лея делает то, что сделала бы любая мать — то, что ей следовало бы делать все это время,— когда ее ребенок напуган. Она заключает его в объятия и крепко прижимает к себе. Ее сын такой высокий, что ей приходится подниматься на цыпочки, чтобы дотянуться до его шеи, но для нее он навсегда останется малышом. И хотя Бен все еще молчит, и язык его тела сдержан, он кладет ладони ей на лопатки — почти невесомо — и слегка наклоняет подбородок к ее виску. Возможно, он никогда не поверит ее сегодняшней клятве быть рядом. Она действительно сильно разочаровала его в прошлом. Но Лея рада, что он ее услышал и что он теперь знает. — Не волнуйся, — шепчет она, гладя рукой его мягкие волнистые волосы. — Тебе больше не придется произносить никаких речей. Она чувствует, как сын расслабляется под ее руками. — О, Слава Богу.