Твой лик, желанный и любимый

Микеле хохотал так долго и так неистово, что Андреа заподозрил угрозу его жизни и уже собирался вызвать лекаря и священника. — Серьезно? — сквозь плач спросил Микеле, успокоившись, но не до конца. — Серьезно? Бревно? Андреа закатил глаза и недовольно буркнул: — Бревно. Я же сказал уже. Микеле зашелся в новом приступе смеха. — Я тебе больше ничего не расскажу, — обиделся Андреа. — Это бревно чуть не разрушило мою карьеру, а ты… — С другой стороны, — философски изрек Микеле и возвел очи к потолку, — может быть, и хорошо, что вы нарисовали бревно, а не коня. — Что могло быть хуже бревна? — с вялым интересом спросил Андреа. — Вам же лица не особенно удаются, — пояснил Микеле. — У вас два варианта на все случаи жизни: синьор Алессандро и Меригуан. Не знаю, что бы подошло коню больше. Андреа выругался и кинул в него салфеткой. Микеле увернулся и снова заржал. — А знаете, — выдавил он сквозь смех, — хорошо, что вы рисуете святых с синьора Алессандро. А не с Меригуана. Последнее он выкрикнул уже в дверях и, не дожидаясь кары, заржал и убежал. Его смех эхом разнесся по коридору. Андреа кинул в дверь вилку, витиевато пожелал Микеле доброй дороги домой, уронил голову на руки и устало вздохнул. Ладно, ситуация с бревном была действительно смешной, а Микеле, во-первых, все-таки был лучшим другом, а во-вторых, к стыду Андреа, скорее всего был прав. Поэтому он был прощен и снова мог посещать дом Андреа без угрозы получить кочергой. — И че, когда у вас следующее свидание? — между делом спросил Микеле, сосредоточенно ковыряясь у себя в тарелке. — Я бы не назвал это свиданием, — призвав все силы, спокойно ответил Андреа. — У меня будет перерыв в работах через пару дней. — Может, этсамое, просто так бы его пригласили? — предложил Микеле, не отвлекаясь от своей котлетки. — Мы недостаточно близки, чтобы приглашать его просто так, — вздохнул Андреа. — А мне кажется, достаточно, — пожал плечами Микеле. — После этого случая особенно. Бревно сближает. — Выгоню, — с каменным лицом пообещал Андреа. Микеле примирительно поднял руки и, убедившись, что его не выгоняют и не убивают, вернулся к котлетке. — Меня, правда, тревожит вопрос, — задумчиво сказал Андреа. — Что еще можно попробовать? Все варианты исчерпали. — Ну, — задумался Микеле, — вы же меня двадцать три раза рисовали. Может, что-то повторите? Вот тот, например, в простыне и с виноградом. — Думаешь? — скептически посмотрел на него Андреа. — Что-то тот твой портрет не особенно удался. — Ну, не совсем мой, — хихикнул Микеле и развел руками: — Но почему бы нет? Если он, в отличие от меня, не будет чесать задницу и жрать виноград в процессе, то, возможно, получится красиво. Андреа задумался. Идея была действительно неплохая, поэтому он решил попробовать. Если Алессандро согласится, конечно. Алессандро со скрипом согласился. — Отличный план, по-моему, — сказал Андреа и стыдливо добавил: — А главное, без бревна. Что может пойти не так. При упоминании бревна синьор Алессандро вздрогнул. — И без кочерги? — уточнил он. — И без кочерги, — кивнул Андреа с некоторым раздражением. Постоянные напоминания о том случае уже начинали порядком бесить. — И без этого вашего человекосв… — Хватит, — вспылил Андреа. — Да сколько можно уже. Синьор Алессандро растерянно моргнул и поднял руки в жесте капитуляции. — Прошу прощения, синьор Андреа, не хотел обидеть. Андреа гневно глянул на него, но синьор Алессандро сдвинул брови и посмотрел на него так проникновенно, что злость куда-то испарилась. Тем не менее, затаенная за Меригуана обида не делась никуда. — Но, конечно, если вам не нравится, — сказал он уже спокойнее, — можем продолжить рисовать вас в кресле до победного конца. Он поймал себя на том, что, несмотря на свою странную тягу к синьору Алессандро, все-таки ужасно устал и хочет наконец-то закончить портрет, но не понимал, какое из двух желаний перевешивало. — Я не против, — кивнул Алессандро. — Давайте попробуем. Хуже уже не будет, — он тихо хихикнул. — Хуже бревна. Андреа стало одновременно и смешно, и обидно. — Между прочим, — ядовито сказал он. — Это была ваша идея. С бревном. — Я помню, — величественно кивнул синьор Алессандро, а потом снова хихикнул. — Но рисовали-то вы. — Я увлекся, — недовольно парировал Андреа. — Думаете, я не смог бы нарисовать коня с головой коня? Синьор Алессандро прикрыл рот рукой, но, судя по тому, как дернулись его плечи, он пытался незаметно поржать. — Я не сомневаюсь, — стараясь удерживать серьезное выражение лица, ответил он. — Разве что вы бы увлеклись и пририсовали коню голову… — Молчите, ради Бога, — простонал Андреа, внутренне напрягшись от того, как синьор Алессандро оказался близок к истине. — Простите, — виновато сказал Алессандро. — Я действительно нарушил правила приличия и не проявил должного внимания к вашим чувствам. Ни в коей мере не хотел вас задеть, синьор Андреа, и надеюсь, что вы не держите на меня зла. Под этим чертовым взглядом Андреа не мог держать зла. — Давайте начинать, — сказал он. — Сейчас только подготовим реквизит. — И? — глубокомысленно спросил синьор Алессандро. Андреа старательно отворачивался и не подглядывал, пока синьор Алессандро переоблачался из человеческой одежды в простыню. Когда процесс был окончен, Андреа повернулся и узрел. Синьор Алессандро, завернутый в белую ткань, стоял, отрешенно глядя в окно, и его аристократический профиль, гордая осанка, стройная фигура (насколько она угадывалась под простыней), черные локоны и выразительные глаза делали его похожим на божество. Андреа обомлел. Он в принципе с некоторым трудом удерживался от того, чтобы откровенно залипать на Алессандро, но тут стало совсем невозможно. — Да ну н… — хотел было выругаться он, но прикусил язык. — Не хватает чего-то, да? — растерянно спросил синьор Алессандро. — Не стоять же в одной простыне. — Я бы сказал, что и она ли… кхм, — Андреа снова чудом вовремя заткнулся. Синьор Алессандро опустил взгляд, но ничего не сказал. Андреа припомнил творческий эксперимент над Микеле, в ходе которого Микеле сожрал пол ящика винограда и заляпал соком простыню. — Венок, — сообщил он. — Из плюща. Сейчас будет. Он отправил слугу рвать плющ во дворе, а сам сел на кушетку, подпер подбородок рукой и уставился на свою модель. — Так и будете смотреть? — несколько смущенно уточнил Алессандро. Андреа, выдернутый из транса, вздрогнул. — Э, — неуверенно сказал он. — Мне нужно, ну… — Запечатлеть образ в памяти? — подсказал синьор Алессандро. Андреа уже все запечатлел на веки вечные. Можно было умирать — все самое лучшее, самое красивое и самое достойное он уже видел. — Э, да, — кивнул он. — Да. Да. Беда, подумал он про себя. Господи. Синьору Алессандро, видимо, под прицелом столь пристального и восхищенного созерцания было неловко. Он даже слегка покраснел. — А как вы думаете, — спросил он, — мне следует встать в какой-то определенной позе? Или, может быть, что-то добавить? Андреа снова вырвали из транса — он моргнул, тряхнул головой и призадумался. — Можем обойтись без реквизита, конечно, — предположил он, — но просто так стоять, наверное, не очень интересно с точки зрения композиции. Хотя, конечно, на мой взгляд… Он хотел сказать, что на его взгляд Алессандро может стоять в этой проклятой простыне как Бог на душу положит, и это будет идеально, но вовремя сдержался. — А что, например? — спросил Алессандро. Помолчал и, опустив глаза в пол, неловко предположил: — Кочергу? Андреа уткнулся лицом в подлокотник кушетки и заорал. По заветам Микеле и его тяжелого опыта работы натурщиком сошлись на винограде. В конце концов, остатками можно будет закусывать вино. Чтобы не стоять просто так, Алессандро уселся в кресло, время от времени подтягивая простыню, которая постоянно норовила сползти. На каждом поползновении сердце Андреа падало куда-то вниз. — Строго говоря, вино является продуктом брожения винограда, — говорил синьор Алессандро, — но в то же время виноград считается отличной закуской к вину. Меня, собственно, всегда интересовало, как с точки зрения химического состава… Андреа вино с виноградом ни капли не интересовало, но его застывшая поза и устремленный на синьора Алессандро взгляд возможно создавали иллюзию того, что он внимательно слушал. Дождались слугу, сообразили венок из плюща, выбрали самую красивую веточку винограда. Установили синьора Алессандро на фоне ширмы (потом Андреа должен был нарисовать вместо нее что-нибудь древнегреческое). Андреа водрузил на его голову венок из плюща, поправил черные локоны. Попытался было поправить складки простыни, чтобы выглядело поинтереснее, но не рискнул — сердце опять куда-то вниз устремилось. — Сползает, — неловко сказал синьор Алессандро, глядя на Андреа сверху вниз и подтягивая край простыни на плечо. Андреа сглотнул и отвел взгляд. — И как мне лучше встать? — спросил Алессандро. Андреа опять открыл рот, а подумать не успел: — Вообще, на самом деле, — задумчиво выговорил он, — я бы вас разложил на этой кушетке. Обнаженным… Синьор Алессандро кашлянул. Андреа вздрогнул, покраснел и пробормотал: — Я имел в виду, это… В живописной позе, чтобы, ну… — П-понимаю, — чуть заикнувшись, ответил Алессандро. — Н-но это не подойдет для парадного портрета. К сожалению. Андреа храбро поднял взгляд, посмотрел на него и отметил, что Алессандро тоже покраснел. За пределами церкви, куда он ходил строго по расписанию, Андреа молился крайне редко. Сейчас он, кажется, решил наверстать за все предыдущие годы. Когда смотреть на Алессандро становилось совсем невыносимо, он закрывал глаза и просил всех без разбора святых дать ему терпения и потушить пожар в душе (и где-то внизу живота). Святые перед его внутренним взором сочувственно кивали и смотрели на него лицами синьора дель Риннегато, поэтому легче не становилось. Алессандро задумчиво разглядывал гроздь винограда в своей руке и иногда подтягивал простынь, которая все еще норовила сползти. Андреа краем мозга подумал, что можно, наверное, закрепить ее понадежнее, чтобы не сползала, но передумал. Мысль о том, что Алессандро, возможно, тоже подумал и передумал, ему в голову не пришла. Портрет, тем временем, успешно рисовался, несмотря на все препятствия. Андреа подумал, что это самая трудная работа в его жизни. Будет, если он ее закончит. — Синьор Андреа, — позвал его Алессандро. — Ноги затекли. Может, прервемся? О том, что он сейчас гордо пройдется до кабинета Андреа, завернутый в простыню, в венке из плюща и сапогах (не босиком же), Андреа как-то не подумал. В этот миг он понял, что не закончит картину, потому что умрет от избытка чувств. Алессандро сидел, повернувшись к нему боком, и, изящно подняв бокал, разглядывал блики света в вине. Андреа залпом опрокинул три бокала один за другим, а потом застыл, глядя на него. Алессандро вздрогнул, видимо, почувствовав его взгляд, повернулся к нему и неловко улыбнулся. — Простите, не могу выйти из образа. Андреа мысленно взвыл, а вслух опять выпалил первое, что пришло в голову: — Можете и не выходить, я готов смотреть вечность. Алессандро покраснел и отвернулся. Андреа закашлялся, налил себе еще вина и сделал пару глотков. Хотелось утопиться в бокале, пуская пузыри. — Как там, в целом? — натянуто спросил Алессандро, поправляя простыню. — Нормально получается? Андреа оценил обстановку — получалось отлично. Более чем. И работалось довольно быстро — такими темпами завтра они уже закончат. Он не стал размышлять над мыслью, хочет ли закончить поскорее. — Дела идут неплохо, — ответил он. — Надеюсь, в этот раз получится. Синьор Алессандро кивнул каким-то своим мыслям. Андреа попытался вздохнуть как можно тише и незаметнее. Не вышло. Вечером он сидел рядом с Микеле на диване, обняв его за пояс, и орал, уткнувшись ему в плечо. Микеле по мере своих сил и талантов пытался оказать моральную поддержку. — Да что случилось-то? — спрашивал он, легко поглаживая Андреа по спине. — Он вас обидел чем-то? Сказал что-то не то? — Андреа помотал головой и снова заорал. — Если надо, я могу его отлупить. Надо? Андреа снова отрицательно помотал головой, сделал паузу в воплях, чтобы всхлипнуть, и снова уткнулся в Микеле. — Андреа, — еще больше забеспокоился Микеле, — да расскажите уже, в чем дело. Андреа поднял покрасневшее лицо и хрипло выдал: — Он в простыне. С венком этим. Из плюща. На этом он счел свой ответ исчерпывающим, уронил голову обратно на плечо Микеле и заорал снова. — И че? — недоуменно моргнул Микеле, но, видя печаль и слыша вопли друга, сочувственно погладил его по голове и взял за руку. — Мы это уже проходили. Вы что, мужика в простыне и с венком не видели? Андреа побился головой о его плечо. — Видел, — простонал он. — Но это другое. — Че другое-то? — терпеливо выпытывал Микеле. — Ну вот меня же рисовали, и ничего, не орали потом. Или синьор Алессандро тоже весь виноград сожрал и на всю мастерскую напе… — Нет, — рявкнул Андреа. — Мне тебя хватило. — И в чем тогда проблема? — не понял Микеле, но на всякий случай прижал его к себе покрепче. Андреа не смог ответить — он уже даже не мог орать, просто тихо всхлипывал, сжимая руку Микеле в своей. — Дошло, кажется, — через пару минут сказал Микеле. — Не переживайте так. Даже если не получится, ничего страшного, но ведь у вас обязательно получится, — Андреа вздрогнул, и Микеле добавил: — Не надо так убиваться из-за чертова портрета. Микеле, конечно, не понял ничего. Но он был настоящим другом, и изо всех сил пытался помочь, и подставил плечо в трудный момент. Андреа стиснул его покрепче, уткнулся ему в шею и тихо протяжно завыл. Андреа думал, что худшее он уже пережил вчера, а сегодня хуже не будет, а будет примерно так же, но горько ошибся. — Синьор Алессандро, — сказал он могильным голосом, переводя взгляд с портрета на Алессандро в простыне и обратно. — Сегодня вы простыню по-другому завязали. А я вчера уже начал, а сегодня вот складки по-другому легли, и еще у вас на плече вчера вот так было, вы еще поправляли все время… Синьор Алессандро покраснел и опустил глаза. — Должно быть, вы правы, синьор Андреа, — тихо ответил он. — Но тогда мне понадобится ваша, кхм, помощь. Кхм, поправить. Чтобы, ну… Чтобы было как было. Внутри Андреа что-то куда-то провалилось, его бросило в жар во всех областях тела (в том числе в тех, в которых не стоило бы), он покраснел, закашлялся и попытался отдышаться. Получилось не очень, но выбора не было — он еще раз вдохнул, выдохнул, кашлянул и пошел к месту своей кончины от противоречивых чувств. Касаться другого мужчины было не то чтобы совсем странно и непривычно — у Андреа был опыт придирчивого завязывания простыни на Микеле и отвешивания ему поджопников за то, что он в этой простыне вертелся. Но с Микеле их связывала дружба и прикосновения к нему не вызывали никаких особых чувств, а вот Алессандро почему-то вызывал. Андреа мысленно сказал себе, что волнуется, потому что синьор Алессандро — представитель высшей аристократии, и Андреа, которого с синьором Алессандро не связывали приятельские отношения, как выходец из более низкого сословия вряд ли имел какое-либо право его трогать, тем более в настолько, кхм, интимном формате, когда его руку и кожу Алессандро разделяет лишь тонкая ткань злосчастной простыни. Мысленно сказал себе, но прекрасно понимал, что проблема не в этом — Алессандро просто хотелось коснуться, и это желание было совсем неловким и неуместным. И очень сильным, к несчастью. Алессандро дышал неглубоко и прерывисто, краснел и отводил взгляд. Должно быть, ему неприятно, думал Андреа, стараясь как можно осторожнее придавать ткани нужную форму, чтобы не дай Господь ненароком не коснуться Алессандро где не положено. — Позвольте, я поправлю, — Андреа, зажмурившись, потянулся к узлу на плече. — Конечно, — Алессандро чуть наклонился, чтобы ему было удобнее. От него еле уловимо пахло апельсином. Андреа захотелось уткнуться носом ему в ключицу и от души вдохнуть запах его кожи. Утыкаться было неуместно, поэтому он вдохнул просто так. От души. Надеялся, что это его немного успокоит, но легче не стало. — А знаете, — отрешенно прошептал он. — Хорошо, что мы решили так, а не, кхм, с обнаженной натурой. — Хорошо, — так же тихо согласился Алессандро. — Готово, — кивнул Андреа, развернулся и направился к своему мольберту. Достал платок, вытер выступивший на лбу пот. Больше всего хотелось заорать от внутреннего напряжения, но приходилось сдерживаться. Он клятвенно пообещал себе вечером снова проораться в Микеле. Алессандро смотрел на него печальными глазами. Самыми прекрасными на свете. Вечером он орал в Микеле еще неистовее. Микеле терпеливо обнимал его и гладил по голове. Он снова очень хотел помочь, но в ответ на вопрос “Что случилось?” получил только “он”, “простыня” и несколько неприличных слов. — Синьор Андреа, ну, — он сочувственно погладил Андреа по спине. — Да все, этсамое, основная работа позади, только фон остался, а фон вы сможете. Там же несложно, листики, цветочки и нет лиц, Меригуан нигде не вылезет. Андреа зарычал и больно ткнул его в бок, но тут же вернулся к воплю в дружеское плечо. — Простите, — Микеле мстительно прижал его к себе покрепче так, что Андреа слегка задохнулся. — Ничего не могу с собой поделать, е-мое, каждый раз смешно. Не переживайте вы так, лучший в мире портрет выйдет, к весталке не ходи. Андреа вздохнул. Микеле ничего не понимал, но оно и к лучшему. Главное, что он был настоящим другом, на плече которого можно рыдать от противоречивых чувств к синьору Алессандро, чем Андреа и занялся. С фоном проблем не было — Андреа хранил в памяти несколько живописных руин и рощиц и без особых усилий набросал их по памяти. Усилия требовались разве только для того, чтобы поменьше смотреть на похожего на божество синьора Алессандро. Андреа плохо разбирался в греческих (да и всех остальных) богах, поэтому решил, что надо будет спросить Микеле, на кого тут синьор Алессандро похож. Работа заняла следующий день, даже не целиком — еще осталось полно времени, чтобы мрачно посидеть с вином в кабинете, глядя в стену, а вечером провести время с Микеле, который по традиции пришел на ужин. Ночью спалось так себе. Андреа долго не мог заснуть в мыслях об Алессандро. Преобладала та, где Алессандро говорит, что портрет хорош, платит ему за работу и уходит навсегда. Алессандро пришел на следующее утро, невыспавшийся и немного помятый, что было ему не свойственно. — Прошу простить, синьор Андреа, — напряженно сказал он. — Этой ночью мне крайне плохо спалось. Одолевали, хм, мысли. Андреа понимающе кивнул. Когда Андреа показал ему портрет, синьор Алессандро надолго застыл в молчании. Андреа терпеливо ждал, и по мере ожидания в нем росло раздражение. Несмотря на счастье видеться с синьором Алессандро пару раз в неделю, его все-таки каждый раз задевало то, что тот не ценил его работу. Вот и сейчас — с точки зрения Андреа, портрет был идеален, он вложил в него весь свой талант и чистые порывы своей души (и титаническим усилием смирил нечистые) и Алессандро был похож на небожителя, и Андреа думал, что если и этот портрет Алессандро не понравится, то… Синьор Алессандро наконец прокашлялся и открыл рот: — Это восхитительно, — сказал он. — Прекрасно. Потрясающе. Но… — Но?! — заорал Андреа, подскакивая с кресла. — Опять но?! Алессандро повернулся к нему, озадаченно хлопая глазами. — Синьор Андреа, я… Андреа хотел выругаться в рифму, но чудом удержался. Зато от остального не удержался. — Сколько можно?! — гневно продолжил он. — Каждый чертов раз вы находите какие-то недостатки, которых и в помине нет! Да, я согласен, некоторые картины не удались по моей вине, но остальные!.. Алессандро безнадежно смотрел на него и даже не пытался прервать. — Знаете что, — недовольно заявил Андреа, когда поток красноречия несколько иссяк. — Давайте прекратим эти бесплодные попытки. Найдите себе другого мастера, который будет соответствовать вашим ожиданиям. Я, видимо, таковым не являюсь. Он устало опустился в кресло. Туман ярости понемногу рассеивался, и в голову вернулась мысль о том, что после сказанного они больше не увидятся. Алессандро посмотрел на него с такой болью во взгляде, что сердце защемило. — Вы совершенно правы в том, что я излишне придирчив, — тихо сказал он, сцепив пальцы так, что костяшки побелели, и опустив взгляд. — Ваши творения действительно восхитительны и практически лишены недостатков, и я был крайне необъективен в суждениях, позволив себе критиковать ваши работы. Я ценю ваше время и усилия, и мне очень жаль, что наше сотрудничество заканчивается подобным образом. Мне, конечно, хотелось бы продолжать видеться с вами… Я имею в виду, для… да не только для… Он, по всей видимости, совсем разволновался, но Андреа, кажется, понял. Алессандро оборвал сам себя и резко закончил: — Я пришлю слугу за картинами. Прощайте. Андреа не хотел прощаться. Он взлетел с кресла со скоростью, достойной Микеле, в полете что-то зацепив ногой, догнал Алессандро у двери мастерской и крепко вцепился ему в руку. — Пустите, — сказал Алессандро, отвернувшись к двери, но не делая попыток вырваться. Андреа тихо засмеялся от облегчения. — Вы действительно думали, — спросил он, обеими руками обхватив запястье Алессандро, — что вам нужен повод, чтобы сюда приходить? Алессандро еще сильнее отвернул голову, чтобы Андреа совсем не видел его лица, и неуверенно кивнул. — Что же вы сразу не сказали? — спросил Андреа, а потом недовольно добавил: — Тогда необязательно было бы неоправданно критиковать мои картины. Обидно, между прочим. Алессандро всхлипнул. — Я не большой мастер заводить друзей, синьор Андреа, — глухо ответил он, все еще не глядя на него. — А мне не приходила в голову мысль просто так вас пригласить, скажем, на ужин, — вздохнул Андреа. — Все-таки мы из разных кругов. — Глупости, — Алессандро наконец повернулся к нему. Уголки его глаз слегка покраснели. — Я был бы счастлив. Андреа легко погладил его по плечу. — Тогда, если вам будет угодно, приглашаю, завтра вечером. Алессандро неуверенно улыбнулся. — А синьор Микеле будет? Андреа почувствовал укол ревности. — Думаю, синьор Микеле к нам присоединится, если будет свободен, — с легким недовольством ответил он. — Тогда я пойду, с вашего позволения, — Алессандро улыбнулся поувереннее. — А за картинами все-таки пришлю слугу. Позвольте только еще раз взглянуть… Он сделал шаг в сторону своего портрета, и Андреа пришлось отпустить его руку, которую он все это время держал. Подойдя к портрету, обнаружили катастрофу. Видимо, пока Андреа в олимпийском прыжке летел к двери, он зацепил столик с красками, и что-то из них пролилось на край портрета. — Ужасно, — искренне расстроился Алессандро. — Мне очень жаль. Это действительно непревзойденная работа, и вот… Андреа вздохнул и хитро посмотрел на него. — Придется перерисовать? — Придется перерисовать, — рассмеялся Алессандро и ткнул его локтем.