Мы никогда не умрём

      Всё вокруг заволокло серебристым туманом, должно быть, это воспоминания сменялись. Сначала Цзинь Лин подумал, что Вэй Усянь захотел в очередной раз распустить хвост, но потом снова подумал и промолчал.       На ненавистной словесности — да кому нужны эти стишки и отвратительные герои, помешанные на любви — учитель говорил: подумай, какие были первопричины у того, что произошло дальше, чаще всего ответы на такие вопросы скрыты в начале, когда ещё ничего не произошло, но гроза уже собралась.       Наконец туман расступился, и Цзинь Лин увидел заброшенное святилище бога обезьян. Вэй Усяня тут же облепили мелкие макаки-вымогательницы, которых он принялся угощать лакомствами из рукавов. Дядя повертел головой:       — Ну и зачем ты меня привёл?       — Как зачем? — Вэй Усянь повертел головой. — А зачем? Здесь красиво.       — И всё?! Мне тебя сразу убить?       — И тихо, — на плечо Вэй Усяню прыгнула чрезвычайно похожая на него наглая обезьянка. — Никто не орет, медитируй — не хочу.       — А то дома медитировать нельзя?       Обезьянка соскочила с плеча Вэй Усяня и щёлкнула мелкого дядю по носу. Тот попытался её стукнуть, она вывернулась и показала голую красную задницу.       — Шиди, ты хочешь покорить дух меча или страдать?       — Чтобы матушка от меня отвязалась, раз я такой бездарь! Надо ей с отцом — пусть рожает правильного наследника, который во всем лучше тебя, а мне пусть вернут моих собак и отпустят путешествовать, раз я такой никчёмный!       В ярости и обиде дядя пнул упавшую статую, охнул и схватился за ногу. Вэй Усянь отвернулся. В глазах у него блеснули слёзы.       — Ты что, реветь вздумал? Ты что, девчонка? Ха-ха-ха!       — Чего плохого быть девчонкой? — давнишняя обезьянка оскалила зубы на дядю, а потом сорвала с дерева созревший плод манго, сожрала половину, а половину милостиво протянула Вэй Усяню. — Яньли тоже девочка.       — Это другое! Что ты как баба! Обидели его, бедного-несчастного, можно подумать, убили.       Терпение Вэй Усяня закончилось, он поднялся и зашагал прочь.       — Пойдем, сяо Бянь.       Половина плода манго осталась лежать в пыли. И тут дядя всерьез испугался.       — И куда ты пойдешь, дурак, без меня?! Тебя же матушка прибьет!       — На кладбище. Чтобы госпоже Юй меньше напрягаться.       — Вернись сейчас же!       — Не хочу.       — Я приказыва….       Тут обезьянка сорвала ещё один плод и метко запустила его дяде в рот. Тот возмущённо замычал и долго отплевывался от переспелого манго.       — Ещё и макаку завёл!       — А тебе что с того? Орден Юньмэн Цзян она не объедает. Да и я тоже скоро не буду.       — Это ещё почему?       — Да потому что лучше на кладбище, — Вэй Усянь закричал так громко, что перепугал птиц и обезьян, — чем с тобой!       Дядя аж ногой топнул:       — Ты слуга! Ты должен слушаться!       — И что? Я живой. А ты, — Вэй Усяня от ярости несло, — если не можешь пережить, что есть люди лучше тебя, превратись в рака-отшельника и сиди в своей скорлупе. Яньли готовит лучше тебя, Павлин дерётся лучше меня и тебя, а про наследников Гусу Лань я вообще молчу! Повеситься теперь, что ли?!       Никогда ещё Цзинь Лину так не хотелось провалиться сквозь землю. То есть он понимал дядю: ему всё детство пеняли, что он хуже других, плохой, неуживчивый и не дотягивает до собственного отца, который был и красивый, и умный, и воспитанный, и утонченный, и родителей радовал, не то что некоторые.       Но и Вэй Усяня, того мелкого Вэй Усяня он очень хорошо понимал.       — Ты не понимаешь! — Дядя упёрся насмерть. — Мы, благородные люди и высшие, должны быть лучше всех! А получается, я хуже тебя! Это неправильно!       — Чушь, — ответил Вэй Усянь очень тихо, так, что Цзинь Лина пробрало холодом. — Ты просто никогда не жил на улице.       — А ты — в приличном доме!       Дядя ни за что не хотел уступать, совсем как Цзинь Лин во времена своего детского упрямства. Жутковато было сознавать, что он не особо изменился с тех времён.       — Приличный дом — это где все друг друга ненавидят и нельзя дышать? Лучше на кладбище. Уйди с дороги!       — Ты что?! — дядя вцепился Вэй Усяню в руку. — Мы же не Цзини! И не Вэни, те вообще собак и детей едят. Чего мы спорим?       — Не знаю, — Вэй Усянь сразу же остыл и успокоил свою обезьянку. — Медитируй. А я тебе дам поесть.       Миг — и обида между ними была забыта       — Только не крыс, как в тот раз! А то матушка нас прибьет!       — А за манго?       — Давай своё манго!       Некоторое время раздавалось только невоспитанное, но такое радостное чавканье, пока дядя наконец не спросил:       — И откуда ты знаешь про дух меча этого…       — Знаю, — Вэй Усянь показал язык. — У тебя точно такой курицы не будет. Медитируй.       — На сытый желудок? Так нельзя!       — Кто сказал?       С этими словами Вэй Усянь разлёгся на траве и уставился в небо. Дядя вытянулся рядом с ним.       — Тебе лишь бы спорить и правила нарушать.       — Шиди, а кто сказал, что медитировать можно только так? По мне, — к Вэй Усяню на грудь влезла давишняя обезьянка и тут же принялась выпрашивать ласки, — хоть кошку гладь. Или на флейте играй.       — Такой умный, аж противно. У тебя-то кто? — с опаской спросил дядя.       Вэй Усянь только зевнул:       — Да какая разница?       — Ты опять, — дядя ткнул его в бок, — хочешь, чтобы как с мечом было? Тебе сказать сложно? Или что, у тебя слизняк?       Вэй Усянь совершенно не обиделся, только пихнул дяде в рот еще одно манго, на что тот возмущенно замычал:       — Иногда молчать лучше, чем говорить! Так, если ты говоришь про слизняка, значит… а не потому ли ты не можешь увидеть свой дух меча, что боишься... боишься, что он будет противный и страшный?       — Ничего я не боюсь! — дядя наконец отплевался от манго. — У матушки вообще паук, и ничего! Просто у тебя слизняк!       — Дохлая кошка.       — Хватит врать! Дух меча должен быть живым!       — Муж тоже не должен изменять жене, а посмотри на отца Павлина.       — Заткнись! Ну ладно, — пошел на попятный дядя, — боюсь. Вдруг у меня чайка… или там лягушка. На рукояти Саньду сидят три лягушки. Да надо мной вся Поднебесная потешаться будет!       Вэй Усянь подманил свою обезьянку и угостил её манго. Были они так похожи, что Цзинь Лин в этот миг начал что-то подозревать.       — Ты… — спросил он у взрослого Вэй Усяня, пытающего изобразить глухого, слепого, немого и пьяного разом, — только не говори, что ты…       — Смотри дальше.       Мелкий Вэй Усянь изобразил крайне неприличный, явно на улице подцепленный жест.       — Всей Поднебесной плевать. Ты сам чего хочешь?       Дядя мечтательно уставился в небо.       — Хочу… хочу… Хочу… путешествовать хочу. Книжки читать и плавать сколько влезет. Зверей лечить, но матушка не разрешит.       — Ну ты даешь! Я про меч.       — А-а-а… чтобы было большое и умное, с длинным носом, ходило на поводке и команды знало, похожее на собаку, но не собака, — от удовольствия дядя аж глаза закрыл, — чтобы меня любило и слушалось… ой, что это?!       Дядя Цзинь Лина, что уж молчать, любил и умел орать не хуже стаи помоечных чаек с юньмэнской мусорки. Эти наглые твари могли загадить что угодно, так еще и не стеснялись убивать котят и щенят и отбирать у людей мясо и рыбу. Честно говоря, Цзинь Лин не понимал, как много лет назад эти чайки — хищные и плотоядные твари — не сожрали Вэней просто за то, что они Вэни и не знают порядков. Эти летучие крысы были те еще головорезы. Так вот, дядя Цзинь Лина умел переорать толпу этих мерзких порождений Бездны.       Но первый раз на памяти Цзинь Лина его дядя вопил одновременно от восторга и страха, и громче всех окрестных чаек.       Воздух рядом с двумя недорослями уплотнился и задрожал. Сначала из небытия высунулся длинный хобот, но не слоновий, а гораздо меньше, затем два крошечных глаза, длинная шея и тело.       — Муравьед! Ни у кого такого нет! Так не бывает!       Дядя бросился его тискать, муравьед — от него бежать. Вэй Усянь самодовольно лыбился.       — Поэтому и не получалось! Ладно, я словчил. Здесь бывшее святилище Сунь Укуна.       — Ты жульничал!       — Зато срабо….       И точно в этот самый миг с неба навернулся очень мокрый, злой и важный мальчишка в золотом. Цзинь Лин хотел бы сказать «очень похожий на него», но в том-то и дело, что он родился очень, вот просто очень похожим на дядю во всем.       — Вэй Усянь! Ты… ты! И ты, Цзян Ваньинь! Вы два отвратительных…       — Зато мы умные, — ответил дядя, отвлекшись от учесывания муравьеда, — а ты в голову только ешь. И вообще, мой брат всегда со мной и всё для меня сделает, а у тебя их как лягушачьей икры по всей Поднебесной. Дойдет до того, что тебя твой же брат и прирежет, чтобы на место главы пролезть. Ква! Ква!       — Ква! Ква! — вторили сидящие по кустам лягушки.       Отец обиженно засопел и пнул камень.       — Зато мой отец не тащит в дом своих ублюдков! И не позорит этим мать!       — Конечно, — презрительно бросил Вэй Усянь, — куда уж дальше позорить. А ты что, Павлин, только и можешь, что глядеть на чужие простыни?       — Твоя мать была распутницей! И спала с кем попало!       Мелкий отец Цзинь Лина обиделся не на шутку и пошел мстить. Но Вэй Усяня это вообще не проняло.       Вернее, проняло, но не по-детски. Он нагнулся, скатал кусок глины и вдруг заорал:       — Дракон!       — Какой дра…       И точно в этот миг в рот доверчивому Цзинь Цзысюаню прилетел комок глины. Рядом с пухлыми щеками и золотой одеждой он смотрелся особенно по-дурацки. Дядя не выдержал и засмеялся.       — Что, не нравится? Нечего говорить про других гадости!       — Это что здесь происходит?!       С небес спустились две высокие женщины в лиловых и золотых одеждах: бабушка Юй и бабушка Цзинь. Увидев сына в непотребном виде, бабушка Цзинь гневно спросила:       — Как ты смеешь, Вэй Усянь, творить такие бесчинства с моим сыном?! В чём, позволь спросить, он виноват?       — Он знает, в чём! — ответил Вэй Усянь и шарахнулся от удара Цзыдянем: бабушка Юй и не думала с ним церемониться.       — Совсем стыд потерял!       Вэй Усянь сиганул в кусты.       У Цзинь Лина заныло под лопаткой.       Сам того не ведая, Вэй Усянь сделал ему царский подарок: дал взглянуть на отца, дядю и самого себя в том возрасте, когда несделанное задание от учителя кажется самой страшной вещью на свете, да ещё и живых бабушек показал. Только…       Только вот Цзинь Лин из своего «сейчас» знал, что жизнь сделает с ними тремя и как умрут его бабушки. Ему хотелось драться и откусывать головы.       Вэй Усянь положил руку ему на плечо.       — Если тебе тяжело, мы можем закончить.       Он что, так не владеет собой? Цзинь Лин закусил губу.       — Я хочу посмотреть на отца.       Вэй Усянь тяжело вздохнул.       — Тебе совсем про Пав… Цзинь Цзысюаня не рассказывали? А про шицзе?       — Рассказывали. Что ты неблагодарный пёс, что вокруг тебя вечно все плясали, — во рту стало горько-горько, — и что ты их убил.       — И это правда.       — Ай, заткнись! Я хочу увидеть всё своими глазами!       В глаза будто швырнули горящую золу: так невыносимо было смотреть на эту жуть красноглазую. Жуть, то есть Вэй Усянь принялся по своей вечной привычке рядиться в шутовство.       — Вот что, не надо меня жалеть. Я был невыносимым талантливым засранцем, я постоянно нарывался там, где надо было вести себя как умный человек и мол…       Цзинь Лин все же засадил ему в плечо, а потом с ужасом посмотрел на свои руки.       Ведь обещал же себе так не делать.       — Заткнись, я сказал. Что такого ты сделал из того, что не делали дядя, отец или кто другой? Не смей! Или я переломаю тебе ноги!       Прозвучало это донельзя нелепо, Цзинь Лин чуть со стыда не провалился.       — Правда? — весело и задиристо спросила красноглазая жуть.       Под лопаткой кололо всё сильнее, в глазах темнело, но вместо того, чтобы сдать назад, Цзинь Лин заорал:       — Знаешь что, пусть как умные ведут себя свахи и купчихи, а у заклинателя есть меч и достоинство! Как… как у Сяо Синчэня!       — Он плохо кончил.       Вот упертый! Как же они с дядей похожи, будто вправду братья, не зря от них старый наставник Кунь Лао выл и вешался.       — И что! Все порядочные люди кончают плохо, но лучше уж так, чем как младший дядя и дедушка!       Цзинь Лина всё же прорвало, да что там, он сорвал себе голос и теперь мог только гневно булькать. С тяжёлым вздохом Вэй Усянь вытащил из своего рукава… что это, мятная пастилка?       Да он издевается!       — А?!! — только и смог сказать Цзинь Лин.       Жуть красноглазая по-свойски подмигнула:       — Надо же утешать мелких Ланей, если они завалят у меня полугодовую работу.       — Ещё скажи: оценки — чешуя!       — Не дождешься.       Он бы ещё язык показал, будто так и надо… Проклятье! Цзинь Лин с ужасом понял, что он ворчит совсем как дядя, которому вечно ничего не нравилось: ночная охота, погода, заклинатели и пение Феи, склоки на советах кланов и особенно младший дядя! То есть Верховный Заклинатель! То есть покойный Ляньфан-цзунь.       А-а-а! Почему у всех остальных семьи как семьи, и только у Цзинь Лина одна половина родни поубивала другую, что вообще за наказание такое!       Вэй Усянь ничего, вот ровно ничего не делал для того, чтобы ему помочь, только протянул как будто с доброй насмешкой:       — Если они тебе важны, то не чешуя, если нет, то чешуя. Смотрим дальше?       Цзинь Лин кивнул.       Мелкий Вэй Усянь весьма бодро и привычно увернулся от бабушкиного кнута, и, не давая никому опомниться, нырнул в листву.       — Вэй Усянь, выходи сейчас же! А-Сюань, — бабушка Юй ласково обратилась к мокрому и злющему отцу, — что этот наглец себе позволил?       И тут отец расплакался и посмотрел честнейшими глазами.       — Тетя Юй, я… я не смею сказать! Это… это так стыдно!!!       — Да говори же!       — Вэй Усянь моего батюшку оскорбил. И матушку. И меня чуть не утопил. А про вас сказал, что вы страшная стерва, и любить вас не за что, и он вас зарежет, а сам пойдёт в наложники к главе Цзяну, всё равно он похож на свою красивую и распутную мать, которой вы в подмётки не годитесь! А потом он убьет вашего сына, женится на вашей дочери, а вас уморит голодом, вот! Я сказал, что он бесстыжий и неблагодарный пёс, ну, он меня чуть не убил!       — Что?!       Бабушка Юй так взвилась, что Цзинь Лин испугался, как бы её не пришибло искажение ци. Бабушка Цзинь прижала отца к груди:       — Ты мой герой! Все они, ублюдки, одинаковы, ты запомни: порядочные люди топят их, как котят, а не тащат в дом вместе со шлюхами-мамашами. Цзецзе, давай снимем с этого отродья шкуру! Твой муж совсем обнаг…       И тут бабушке Цзинь на голову, прямо на её роскошную прическу прилетел переспелый плод, издававший вонь не хуже нечистот. Листва на деревьях зашевелилась, бабушка Юй расчетливо ударила по ветке…       Но вместо Вэй Усяня свалилась давнишняя обезьянка. Она весело оскалила клыки, показала кулак, на котором наливался синяк, а затем…       Превратилась в черно-алого попугая и вспорхнула на ветку:       — Иую-ю-у! У блудливой свекрови — невестка устрицами торгует! У блудливой свекрови — невестка устрицами торгует!       И попугай засмеялся ещё громче, совсем как человек.       — Да что ты несёшь! Что это вообще за тварь?!       — Не знаю, цзецзе!       — Матушка, я есть хочу! А ещё Вэй Усянь грозился выпустить мне кишки и съесть!       — Не поймаешь, не поймаешь! Курица, курица!       Этого не выдержал уже дядя, который всю эту нелепую сцену стоял застывший, будто в полусне. Вдруг, когда никто, даже он сам от себя, этого не ждал, дядя заорал в ярости:       — Да что ты врёшь!       — А-Чэн, сейчас же прекрати! Веди себя прилично, это же будущий муж Яньли!       — А мне все равно! — дядя затопал ногами и вырвался из бабушкиной хватки. — Цзинь Цзысюань всё врёт! Не говорил Вэй Усянь такого!       — Вот что, этот сын слуги на тебя плохо влияет! — бабушка Юй досадливо отмахнулась. — Ты учишься хуже него, дерзишь мне, ничего не делаешь! Да ты даже дух меча увидеть не можешь! Мне перед людьми стыдно!       — А вот и могу! Саньду, приди!       Обычно заклинатель покоряет дух меча и ни за что не позволяет ему прорваться во из духовного мира во внешний, но дядя был так зол, что по ходу нарушил все правила: воздух заискрил, как перед грозой, и прямо под ноги бабушке вывалился длинный и нескладный муравьед. Муравьед пошевелил носом, ткнулся дяде под руку и хрюкнул, всем своим видом говоря: «Вот он я».       Бабушка Юй стояла поражённая, а потом поджала губы.       — Мог бы себе тигра или дракона завести, а не эту нелепость!       — Иу, иу! Муравьед лучше павлина, муравьед лучше павлина!       — Замолчи! Мерзкая птица!       Бабушка Юй бы точно поджарила попугая, но тот спикировал с дерева, и, здоровенная зараза, стянул с мелкого отца штаны и цапнул его… в общем, за тыл! Цзинь Лин не верил своим глазам. Дядин муравьед втянул воздух, показал всем язык…. И тоже принялся гоняться за отцом. Этого дядя не ожидал.       — Саньду, место!       Но было уже поздно, попугай и муравьед развлекались вовсю, не обращая внимания на удары копья бабушки Цзинь и Цзыдяня, их будто отшвыривало защитным куполом. Наконец отцу удалось вырваться:       — Защищайтесь!       Он выхватил меч, но что-то пошло не так, и из лезвия вырвался большущий и горластый павлин:       — Курлы-курлы-ы-ы!       Очевидно, он рассчитывал напугать своих противником хвостом в тысячу глаз и боевым клекотом, но кончилось тем, что муравьед и попугай, который снова стал обезьяной, его ощипали. Это безобразие продолжилось бы дальше, не спикируй с неба высокий мужчина в лиловом:       — Что здесь происходит? — строго спросил дедушка Цзян.       Бабушка Юй тут же на него сорвалась:       — Твоё отродье, Цзян Фэнмянь, отвратительно себя ведёт и ни во что не ставит меня!       — Моя дорогая, вы так говорите о нашем сыне? Вы настолько не владеете собой? А-Чэн, объяснись. А-Сянь, вылези из укрытия. Ещё немного — и ты лишишься чувств.       Вновь послышалось шевеление в листве. Мелкий Вэй Усянь слез с дерева. Выглядели и он, и дядя, честно сказать, неважно: оба бледные, уставшие, с посиневшими губами. Отец был не сильно лучше их. Дедушка Цзян каждому влил драконью порцию ци сказал озабоченно:       — Никогда не делайте так больше. Смертельно опасно вызывать дух меча в наш мир, особенно в места почитания старых богов. Я освобождаю вас от занятий на четыре дня. И я все же хочу услышать, что здесь случилось. А-Сянь, ты будешь говорить последним. Сейчас я приказываю тебе молчать. По одному. А-Чэн, начнем с тебя.       Дядя честно рассказал все, как было. Отец… к стыду Цзинь Лина, он запел ту же самую песню, что и при бабушке Юй, которая всем своим видом показывала оскорбленное достоинство. Бабушка Цзинь начала юлить и всеми силами выставляла отца бедным ошибившимся мальчиком, который хотел как лучше и ни в чём не виноват, но дед…. Дед Цзинь Лина не был ни жениной туфлей, ни дураком.       — Третья госпожа Юй, госпожа Цзинь, по вашим словам, две разумные, взрослые, сильные женщины, матери семейств и прославленные заклинательницы не смогли призвать к порядку трёх мальчишек десяти лет? Мои глаза точно меня не обманывают? А-Сянь, тебе есть что сказать?       Всем разом расхотелось оправдываться. Мелкий Вэй Усянь как рот суровой ниткой зашил, и это было хуже всего.       — Понял, ты не желаешь оправдываться и объясняться. Госпожа Цзинь, третья госпожа Юй, молодой господин Цзинь, вернитесь в Пристань Лотоса. Я должен поговорить со своими сыновьями. Наедине.       — Ты опять спустишь своему любимчику? Он меня оскорбил!       Бабушка Юй попробовала бунтовать, но дедушка Цзян так посмотрел на неё, что всем стало до обморока страшно.       — Меня что, плохо слышно?       С таким дедушкой Цзяном сам Яньло бы не посмел спорить. Когда остальные улетели, он заключил в объятия будто замершего дядю и закаменевшего Вэй Усяня.       — Знаете, что самое скверное во взрослой жизни, мальчики?       — Быть женатым? — тоскливо спросил мелкий дядя.       Дедушка растрепал ему волосы.       — Нет, А-Чэн. Понимать, что самый взрослый в этом зверинце — я. Ты молодец, что совладал с духом меча. Но твой отец сегодня точно стал богаче на три седые пряди.       — Я не нарочно. И Вэй Усянь тоже!       — Я знаю. А-Сянь, ты давно такие вещи делаешь?       — Да с тех пор, как на улице оказался, дядя Цзян. Надо же мне было с кем-то разговаривать.       Он всё ещё выглядел виноватым и уставшим. Дядя украдкой сунул ему в руку яблоко. Дедушка откинулся на теплый камень.       — А-Сянь, ты был прав, защищая свою честь. Но ещё хоть одно такое слово или предположение в сторону госпожи Юй — я отдам тебя в евнухи или солдаты. Она благородная женщина и моя жена. Ты — воспитанник ордена Юньмэн Цзян.       Вэй Усянь опустил голову, упрямо закусил полную губу, вскинул голову, отстранил обнимающую его руку и пошел. И дядя, и дедушка изумлённо переглянулись.       — Ты куда?       — Продавать себя в евнухи, куда же ещё.       И дядя, и дедушка уронили челюсти.       — Стой! А-Сянь, стой сейчас же!       — Ты чего! Ты шуток не понимаешь?       — Дядя Цзян, — Вэй Усянь отвернул голову, и Цзинь Лин только так заметил слёзы, которые он пытался спрятать, — я верну все деньги, как только меня купят. Я никому не позволю оскорблять мою маму. Ни самому императору, ни десяти судьям, ни купчихам, никому! И отца… отца тоже.       Дедушка Цзян понял, что сказал лишнего лишь тогда, когда дядя схватил Вэй Усяня за руку:       — Я с тобой.       — Ты дурак?!       — Сам дурак! Тебя во дворце через неделю забьют палками! И вообще, там собаки, а я обещал отгонять от тебя собак! И ты о а-цзе подумал?!       — Хватит!       Дедушка Цзян рявкнул так, что камни задрожали.       — Чтобы я больше этого не слышал, не то женю в шестнадцать лет. На степнячках. Обоих. Сейчас мы пойдем к дедушке Би есть вредную и вкусную лапшу. И лотосы воровать.       — А?!       Только и смогли выдавить из себя мелкие дядя и Вэй Усянь.       — Глава Юньмэн Цзян имеет иногда право напиться и орать в лесу. Забудем, что здесь было. Но, А-Сянь, ты живёшь теперь в семье и в приличном обществе. Учись себя вести. Ты должен уважать мою жену. Это не обсуждается.       — Я жил на кладбище. И общество там было намного веселее.       Вэй Усянь вновь улыбался, но Цзинь Лин видел то, чего не видели дедушка и дядя: этот человек-баламут сделал выводы и их запомнил. Вот что было страшнее всего.       И перебить это не смогли ни вкусная еда, ни уворованные лотосы, ни то, что дедушка Цзян учил их стрелять из лука, ни веселые и жуткие страшилки у костра.       Ночью, когда дедушка заснул, дядя растолкал мелкого Вэй Усяня и потащил смотреть на необычайно яркий Северный Ковш. Вэй Усянь вытащил из рукава два кулька орехов в глазури и задумчиво протянул:       — Как красиво!       — А то! Вот звезда Тяньшу, а вот звезда Тяньцзы.       — Ты забыл звезду Тяньцинь.       — Вот ещё! — Дядя фыркнул и положил голову Вэй Усяню на плечо. — Вон он, самый яркий. Только тем, кому эта лампа покровительствует, вечно самые большие неприятности достаются. Лучше давай желание загадаем. Давай оба станем героями, всегда будем вместе и никогда не умрём?       — Ну ты сказал, — мелкий Вэй Усянь слегка дёрнул возмущённо дядю за руку, — да скорее Павлин исправиться и полюбит нашу шицзе. Люди умирают. Лучше съешь орешков. Они вкусные.       Дядя пнул его под бок.       — Такой момент испортил!       — Я и так всегда буду с тобой.       «И сделаю для тебя всё», — явно подумал, но не сказал вслух Вэй Усянь. Звезда Тяньцинь, или как её ещё называли Юйхэн, самая яркая звезда Ковша, ехидно подмигнула им обоим, скрепляя невыполнимое обещание.